Читать книгу Счастье для двоих. Большая книга романов о любви для девочек - Вадим Селин - Страница 3

Дальнейшие события смешались воедино, они накладывались одно на другое, я с трудом успевала общаться со всеми людьми и каждому по десять раз объяснять, что произошло.

На входе в больницу охранник велел надеть бахилы. Как загипнотизированная, я отправилась к аптеке и уставилась на аптекаршу непонимающим взглядом. Это была женщина лет пятидесяти со злым лицом и темно-рыжими волосами, стрижка, кажется, называется каре.

– Ну? – спросила она.

– Дайте мне бахилы.

– Сначала деньги.

Я автоматически сделала движение правой рукой, будто лезу в карман за деньгами, и только в этот момент поняла, что стою в купальнике, парео и сланцах. Слава богу, что хоть очки для подводного плавания полагается оставлять на работе! А то болтались бы на шее!

Я почувствовала себя дурой.

«Куда делась моя сумочка? – озадачилась я. – Наверное, на месте драки потеряла».

– У меня нет денег, – покраснела я.

– Почему нет?

И тут я взорвалась.

– Вы что, издеваетесь? – едва сдерживая гнев, спросила я. – Вы что, не видите, что я в купальнике? Я шла с пляжа, и моего друга избили. Кошелек потеряла.

Какая-то старушка, стоящая сзади, протянула мне пять рублей.

– Спасибо, – поблагодарила я и передала монету аптекарше.

– Ты работаешь спасателем, – улыбнулась старушка. – Я тебя знаю.

– Только когда я спасаю тонущих людей, то не подъезжаю к ним на катере, не стою издевательски рядом и не говорю им, что спасу их только тогда, когда они заплатят мне пять рублей, – ответила я старушке, намекая на аптекаршу.

Продавщица презрительно швырнула мне бахилы.

Мне хотелось рыдать.

За последние полчаса я пересмотрела свои взгляды на мир. Я увидела людскую натуру.

Как могли окружающие не заступиться за нас, не разнять драку? Почему люди такие циничные? Почему они смеялись и записывали драку на камеры?

Почему аптекарша ругает меня за то, что у меня нет пяти рублей? Как можно быть такой черствой? У меня друг пострадал, ему плохо. Разве можно меня упрекать за мелочь? Почему она не вникает в мою проблему? Неужели она не понимает, что я оказалась в экстремальной ситуации?

Я никогда не думала, что люди бывают такими грубыми и черствыми.

Пока я покупала бахилы, Марата увезли в палату для осмотра.

Вокруг меня ходили врачи в белых халатах, пахло лекарствами. На скамейках сидели разные люди – и больные, и их родственники. Время от времени по коридору проходили санитары, толкая перед собой каталки с больными.

К смотровой направлялся врач. Он был худой, высокий, пожилой, с седыми волосами и в очках.

– Подождите! – Я схватила его за рукав. Он остановился. – Сейчас сюда привезли парня. Что с ним?

– А вы ему кто?

– Подруга.

– Привезите его документы, чтобы оформить его в больницу. Меня зовут Игорь Павлович. Я дежурный врач. Я буду заниматься этим парнем.

У Игоря Павловича был мягкий, доброжелательный, успокаивающий голос.

– А он что, будет лежать? – не поняла я.

– Девушка, – врач посмотрел на меня как на глупого ребенка, – вы видели, что с ним случилось? Мы предполагаем, что у него сотрясение мозга.

Игорь Павлович зашел в смотровую и захлопнул дверь.

Кошелек я потеряла вместе с сумкой, но телефон был у меня в руке. Я сжимала его как драгоценность.

Я позвонила знакомому отца Марата, у которого он жил в Лимонном, ведь Марат иногородний, рассказала о случившемся и попросила привезти Маратовы документы.

Пока Марата обследовали, а дядя Руслан ехал в больницу, я сидела на стуле в коридоре и думала о происшедшем.

Рухнули все планы. Никакой вечеринки. Никаких романсов под гитару.

Какая все-таки жизнь странная штука. Человек живет, что-то планирует, а все вдруг случается совершенно по-другому. Судьба не спрашивает, готов человек к такому повороту событий или нет.

Я чувствовала себя растерянной.

Человеку комфортно, когда ему известны его дальнейшие планы. Работая днем, он знает, что сейчас пойдет домой, приведет себя в порядок, встретится с друзьями и направится на вечеринку.

Но человеку плохо, когда нет никаких планов. Не на что ориентироваться. Чувствуешь себя выброшенным в открытое море, и рядом нет спасательной шлюпки.

Вот сейчас я чувствовала себя именно так.

Что будет дальше? Что со здоровьем Марата?

Голова шла кругом.

Все случилось настолько неожиданно… Я сижу в коридоре в купальнике и парео. Как сирота…

Сильно пахнет лекарствами. Лампы дневного света мигают. Мимо проходят врачи…

Я вспомнила, что год назад мы с Маратом были в этой же самой больнице – привезли сюда маму, которая сломала руку и ногу, когда собирала урожай лагенарий. И вот теперь я снова сижу в этой больнице, но уже по другому поводу.

У меня болела кожа на голове. Еще бы – кто-то таскал меня за косички! Не удивлюсь, если половина волос вырвана.

Я увидела маму. Она стояла возле аптеки и надевала бахилы.

– Полина! – воскликнула она, подходя ближе. – Что у вас случилось?

Я все рассказала.

Мама села рядом и обняла меня.

Она была одета в нарядный костюм. Собиралась на вечеринку… А приехала в больницу. Поверх туфель были надеты синие бахилы.

– Фулата и Ваня в милиции, дают показания, – сказала мама.

Мы молчали. Текли томительные минуты ожидания.

В коридоре появилась уборщица. Она намочила в воде кусок мешковины (такая же тряпка у нас в школе), выжала, набросила ее на швабру и стала мыть пол, задевая наши ноги тряпкой, с которой сыпались какие-то крошки и лилась вода.

Для этой уборщицы люди в коридоре больницы – обычное явление. А для людей нахождение в больнице – катастрофа.

Уборщица посмотрела на мамину татуировку на лбу и фыркнула.

– Мам, прикрой свой третий глаз челкой, – попросила я. – Здесь же не телевидение. И вообще, езжай на вечеринку. Тебе надо. Пусть хоть кто-то из нас будет, а то Оксана обидится.

– С ума сошла? – поразилась мама. Она достала из сумочки зеркальце и немного прикрыла волосами татуировку. – Какая вечеринка, если такое случилось?

К нам подошли люди в милицейской форме. Выяснилось, что, когда в больницу поступает человек, пострадавший в результате драки, врачи сообщают об этом в милицию.

Я рассказала милиционерам подробности.

– А приметы запомнили?

– Их было пятеро. С огромными мускулами. Из примет – у одного была рыжая бородка, а у другого татуировка «Леха» на левом предплечье. Я видела их сегодня днем на пляже. Они вели себя очень вызывающе. Приставали к людям, поливали их пивом, мусорили…

– Вы вступали с ними в конфликт? – насторожились милиционеры.

– Я работаю спасателем на пляже, на спасательной вышке № 5, – сказала я. – По долгу службы я делаю людям замечания в мегафон. И им тоже сделала.

– Возможно, они вас запомнили, – предположил один из милиционеров.

– Если вы имеете в виду, что они запомнили, что я им сделала замечание, и из-за этого отомстили, этот вариант отпадает. Замечание им делала не я, а мой напарник Артем. Я лично не вступала с ними в конфликт. Эта драка не была спланированной, – заверила я. – Они были пьяные, подошли к Фулате, чтобы она заплела им косички, а Фулата сказала, что не может это сделать, потому что они лысые…

Милиционеры хмыкнули.

– Они же не знали, что мы с Фулатой дружим, при чем тут она? – логично предположила я. – Хотя, может, они нас выслеживали…

– Ну, разобраться в этом уже наша задача.

Милиционеры ушли. Но перед этим записали мой телефон, адрес и сказали, что вызовут меня для показаний еще раз.

Открылась дверь палаты, вышел врач.

Мы с мамой вскочили.

– Мы сделали обследование, провели компьютерную томограмму и поставили диагноз. У Марата ушиб мозга, – сообщил Игорь Павлович. – Он поправится. Но ему придется полежать в больнице.

– Угроза для жизни есть? – спросила мама.

– Нет, – покачал головой врач.

Мы облегченно вздохнули.

Игорь Павлович странно посмотрел на нас.

– Что-то не так? – настороженно спросила я. – Вы что-то недоговариваете?

– Говорите все! – почти закричала мама.

Пожилой врач окинул нас оценивающим взглядом и предложил:

– Давайте присядем.

Он сделал приглашающий жест в сторону ряда кресел. Мы снова сели. Мама посмотрела мне в глаза. Я поняла, что она взволнована.

– Как я уже сказал, мы провели обследование и выявили ушиб мозга, – повторил врач. – Трещин в черепе нет, это хорошо.

– Но… – поторопила я его.

– Вы знаете разницу между сотрясением мозга и ушибом?

– Нет, – признались мы.

– Понятно, – вздохнул Игорь Павлович. – При сотрясении мозг просто как бы встряхивает, а ушиб мозга – это когда мозг в момент удара не просто встряхивается, а еще бьется о череп.

Меня замутило от таких анатомических подробностей.

– При ударе о бордюр произошел именно ушиб мозга, – произнес Игорь Павлович. – Мозг ударился о стенку черепа. Удар частично пришелся на слуховую зону коры мозга.

Врач замолчал.

– И что это значит? – непонимающе спросила я.

– Вашему другу нужно пройти курс лечения. Сначала в больнице, а потом я его выпишу, но он должен будет приходить ко мне для наблюдения и процедур. Нам требуется убрать отек, который образовался на слуховой зоне в момент удара. Полное восстановление займет месяца полтора. Когда вопросы касаются здоровья, точные сроки никто не знает. Это зависит от каждого организма индивидуально.

Я мало чего поняла. Мы с мамой переглянулись. Я вскочила на ноги и взволнованно спросила:

– Игорь Павлович, вы можете объяснить понятнее, по-простому? Полное восстановление чего? Чем грозит этот отек?

Врач понимающе посмотрел на меня и как можно корректнее произнес:

– Из-за этого отека Марат лишился слуха. Когда отек уйдет, слух восстановится. Сейчас у него только пятнадцать процентов слуха.

Меня обдало жаром. К горлу подступила тошнота. Мне захотелось истерически смеяться.

– Он оглох? – неверяще переспросила я.

Ситуация казалась все бредовее и бредовее.

– Да…

Удар следовал за ударом. Кошмар за кошмаром.

Я уставилась в одну точку и не до конца могла сообразить, что это значит и что теперь будет.

Врач говорил про мозг, про Марата и его слух. Я слушала его и не могла понять: о чем это он? Какой еще мозг? При чем здесь Марат? Марат – это Марат. А мозг – это что-то другое, из учебников.

Мозг Марата дал сбой.

– Когда сойдет отек, тогда и слух восстановится… Мы будем проводить интенсивную терапию. Мы дадим Марату слуховые аппараты, которые он будет носить во время лечения. Надо же, такой красивый, молодой парень, и такое случилось…

Я автоматически кивала. Только в такие моменты осознаешь, насколько человек ничтожен перед самим собой, перед своим собственным телом.

– Сейчас он спит, – успокаивающе сказал пожилой врач, сунув руки в карманы белого халата. – Вы пока посидите, а я пойду навещу другого пациента.

С этими словами Игорь Павлович ушел.

Мы с мамой сидели и молча смотрели друг на друга, затем обнялись.

Я чувствовала себя беспомощной.

Мысленно я продолжала по инерции строить планы. Думала о вечеринке, о романсах, которые должен петь Марат, о том, не придет ли он в помятой одежде (он вечно витает в творческих облаках), протрет ли гитару от следов пальцев, но реальность была иной: я сидела в коридоре больницы, и Марат лежал в палате.

Две реальности накладывались друг на друга, и получалась белиберда.

Спящего Марата вывезли из смотровой палаты и перевезли в обычную – № 201. Мы тоже перешли на второй этаж.

– Мама, ты слышала, что сказал врач? – Я взглянула на маму. Она тоже была растеряна. Я сформулировала в голове следующую фразу. Несколько раз подумала ее и только потом произнесла вслух: – Марат теперь глухой.

Мы обе понимали, что это значит.

– Он же музыкант, – простонала мама. – Полина… Это самое страшное, что только могло с ним случиться. Как он теперь будет играть на гитаре?..

Я ничего не ответила. Не могла найти нужных слов.

Мы с мамой сидели в коридоре и ждали, когда Марат проснется.

Я съездила домой, чтобы переодеться. Когда надевала джинсы, то увидела висящее на вешалке свое вечернее платье вишневого цвета, которое собиралась сегодня надеть на вечеринку. Которая состоялась без нас…

«Все равно сделаю по-своему», – подумала я, сбросила джинсы и надела вечернее платье.

И поехала в больницу.

Мне было все равно, что окружающие в этот день дважды считали меня дурой. Первый раз – когда я дефилировала по больнице в купальнике, сланцах и парео, а второй раз теперь, когда переоделась в вишневое вечернее платье.

Увидев меня, мама окинула меня выразительным взглядом, но ничего не сказала.

Она понимала, что я надела платье для того, чтобы таким образом показать всем, что я не отказываюсь от хорошей судьбы и буду ее отвоевывать.

Кожа на голове почти уже не болела.

Ближе к ночи Марат проснулся, и нам разрешили к нему войти. Мы с мамой и Русланом, который уже приехал, зашли вместе.

Я увидела Марата. Он лежал на кровати, накрытый простыней. Его голова была забинтована.

Он увидел нас и улыбнулся при виде моего вечернего платья. Но глаза у него были очень грустными. Мне показалось, что Марат сильно похудел и побледнел.

Мы смотрели друг на друга и ничего не говорили. Слова не требовались. Ситуация не нуждалась в комментариях.

Я взяла Марата за руку.

– Марат, – сказала я, – все будет хорошо. Запомни: все будет хорошо. Ты обязательно выздоровеешь. По-другому и быть не может!

Мама стояла рядом и энергично поддакивала. Дядя Руслан ободряюще показывал Марату кулак, мол, не волнуйся, милиция найдет качков и накажет их сполна.

Марат натянуто улыбался.

– Милиция обязательно отыщет этих негодяев, – пообещала я. – Они за все ответят!

Когда я это говорила, Марат как-то странно смотрел на меня.

– Полина, – медленно проговорил он, когда я замолчала, – я… тебя не слышу.

Я замерла.

– Не слышишь? – переспросила я.

– Что ты сказала? Я тебя не слышу…

Его голос был громче, чем надо. Так бывает у глухих или, например, когда я слушаю плеер и мама у меня что-то спрашивает, я не слышу свой голос и отвечаю громче, чем обычно.

Марат сейчас тоже говорил громче, чем надо.

Значит, он не слышит себя, не может контролировать высоту голоса. И меня тоже не слышит.

– Ой, – прошептала я, чувствуя, как мои коленки подгибаются. – Мама, он меня не слышит!