Читать книгу Закономерзости бессознательного - Валерий Моисеевич Лейбин, Валерий Лейбин - Страница 9

Оговорки

В процессе прохождения личного психоанализа мой психоаналитик, как всегда, заранее (за 2–3 недели) предупредил, что скоро наши сессии надо будет прервать на три недели в связи с его поездкой сначала на семинар, затем на конференцию. Эта информация сознательно была для меня достаточно понятна. В ответ я попросила аналитика о возможности добавления двух дополнительных сессий в оставшийся до его отъезда период. Согласие по этому вопросу было достигнуто, сессии шли своим чередом. Однако на последней – перед отъездом психоаналитика – сессии я почувствовала, что устала и актуальность в нашем общении для меня снизилась до минимального уровня. По чувствам это напоминало что-то вроде скуки от ощущения того, что «уже сказано все, что только можно» (или, всматриваясь в психоаналитический процесс – «все, что можно было сказать до момента ее отъезда», и – если можно это предположить – мое либидо вернулось от объекта опять вовнутрь). По окончании сессии сознательно я «от всей души пожелала ему хорошей поездки» и подумала, что испытываю за него гордость оттого, что он старается быть в центре психоаналитической жизни и стремится к дальнейшему личностному росту, несмотря на достигнутые высоты. Вот на такой доброжелательной ноте я и попрощалась, и рассталась с аналитиком. Однако все было бы хорошо, если бы не одно ошибочное действие в самом конце! А именно: уже собрав свои вещи и направляясь к выходу, я сначала 1) «случайно» задеваю сумкой, стоящий у входа торшер, отчего он качнулся в сторону (мне представилось, что со стороны это выглядело как проявление скрытой агрессии либо просто недовольства), затем 2) берусь за ручку двери, оборачиваюсь к аналитику и напоследок с улыбкой произношу: «Желаю вам хорошо съехать», – вместо того, чтобы сказать: «Желаю вам хорошо съездить». Эта оказия с торшером и оговорка произошли в самом конце, застав меня, можно сказать, врасплох (время, отведенное на сессию, уже истекло). В момент высказывания я находилась в движении – после «разборки» с торшером и оговорки я лишь рефлекторно продолжила движение (т. е. вышла, с одной стороны, испытывая какое-то досадное чувство от такого «учтивого» пожелания, а с другой – надеясь, что психоаналитик мог этого все-таки не услышать).

Потом еще некоторое время мне было стыдно за свои «тайные желания», так «предательски» обнаружившие себя. Это также заставило меня задуматься над неосознаваемыми, однако – судя по имевшей место быть оговорке – уже готовыми стать осознанными (т. е. перейти из «Оно» в «Я») чувствами. Позже, я не обсуждала с аналитиком допущенной мной оговорки, так как не испытывала в этом потребности, а свое чувство стыда за такое признала и «отпустила» (а насчет аналитика подумала, что аналитик на то и аналитик и сам все прекрасно поймет).

Подводя итог, могу сказать, что допущение мной вышеописанных ошибочных действий позволило мне задуматься над проявлением амбивалентного отношения к своему психоаналитику: с одной стороны, гордости за то, что хожу к профессионалу в своем деле, за то, что он является для меня неким образцом в направлении психоаналитического развития, но, с другой – быть может, здесь обнаружило себя и чувство зависти (подобно зависти, которую испытывает ребенок по отношению к различным качествам своих родителей), а также желание занять его место (возможно, как место матери в ранние детские года) и еще – желание «отдохнуть» от психоаналитических «учений – мучений» моей души, которое я смогу позволить себе во время перерыва в наших сессиях.

Таким образом, подводя итог, еще раз можно отметить, что, с одной стороны, повторяемость, типичность каких-либо ошибочных явлений свидетельствует о том, что в них проявляются какие-то устойчивые намерения бессознательного, в отношении которых в то же самое время срабатывает механизм защиты: забывание (вытеснение) имеет место быть в связи с тем, что обнаружение (осознание) вытесненного в бессознательное материала, с другой стороны (со стороны Я), может являться для конкретного индивида как болезненным (в той или иной степени) в силу присущей этим представлениям личностной эмоциональной (аффективной) окраски, так и небезопасным – в связи с возникающей угрозой дезинтеграции, что, в свою очередь, может вызвать (как сопутствующее) переживание страха.

Однако ошибочные действия позволяют нам «выйти на связь» со своим бессознательным.

Интересно, насколько может быть оправдано предположение, что осознанное взаимодействие Я и Оно можно установить, обратив внутрь себя пристальный взгляд на ту часть Я, которая находится в бессознательном, и, наоборот – попытавшись обнаружить (почувствовать) ту часть Оно, которая интегрирована в Я?

* * *

Мне довелось быть участником супервизорской группы, где в течение длительного времени рассматривался случай терапии молодой женщины, терапевтом которой был мужчина. По всему было видно, что в определенный период работы терапевт находился под влиянием эротического контрпереноса, в результате которого он совершил ряд оговорок, в чем и признался группе.

Подводя итоги сказанного пациенткой о том, что они с мужем не имеют отдельной комнаты и вследствие этого вынуждены спать в одной комнате с детьми, он, желая навести пациентку на мысль о существующей серьезной необходимости найти выход из этой ситуации, говорит следующее: «Нам с вами нужна отдельная комната…»

Пытаясь резюмировать полученную информацию о взаимоотношениях его пациентки и ее мужа, он, стараясь развеять ее жалобы на холодность мужа и прочее, произносит вместо «Вы любите мужа» – «Вы любите меня…». Этот молодой терапевт признавался, что, стараясь скрыть свое волнение перед желанной женщиной, он не мог ни обмануть ее, ни обмануться сам, пытаясь сдерживать захлестнувшие его мысли и чувства. Он выдавал себя своими оговорками, как бы ни старался избежать этого.

Приведу оговорку одной из пациенток, которая постоянно допускала одну и ту же ошибку. Говоря о своем отце, она ошибочно называла его «мой муж». Когда я обращала ее внимание на это обстоятельство, она с недоумением, будто опомнившись, принималась оправдываться, говоря, что постоянно путает эти слова.

Отмечу, что в истории ее жизни, ее фантазиях и снах отчетливо просматривались мотивы эдипова конфликта. В добавление к прочему, муж этой женщины был намного старше ее.

Случай из моей собственной жизни. Мы бы ли на семинаре. В обеденный перерыв я отправилась в ближайшее кафе. Возвращаясь с обеда, я прихватила с собой начатую пиццу. Я предложила угощение находящимся в зале коллегам со словами: «Угощайтесь, мне одной ее мало будет…»

К моему стыду, коллеги обратили мое внимание на эту оговорку. И хотя моя осознанная реакция была оправданным негодованием, я все же допускаю, что где-то глубоко во мне было ощущение жалости к потраченным деньгам. Хотя, повторяю, осознанно этого я не ощущала.

* * *

Вместо того чтобы сказать своей маленькой дочке: «Пойдем менять памперс», – я произнесла: «Пойдем менять паспорт». Я заметила, что оговорилась. А за несколько дней до моего ошибочного действия у нас с мужем зашел разговор о том, что хорошо бы было переехать жить в центр города (мы живем на окраине). Поговорили, и я выкинула эту мысль из головы, но, когда оговорилась, вспомнила про нее и подумала, что оговорилась потому, что желание переехать в центр осталось и напомнило о себе в виде оговорки в схожем по звучанию слове. Хочу добавить, что вместе с этим у меня появилось едва уловимое ощущение, что это не так. На следующий день я опять оговорилась, причем точно так же. Я стала анализировать свои чувства, вспоминать, о чем думала. Результат собственного анализа меня удивил. В обоих случаях я была не в настроении, уставшая от домашних дел и просила мужа побыть с дочкой, но мне было отказано, и он отправился по своим делам. И вот он уходит, а я с дочкой и кучей несделанных дел остаюсь, у меня на него обида, что он куда захочет может взять и пойти. Хотя, конечно, он же не может сидеть около нас целыми днями, тем более что мужчинам тяжело с маленькими детьми находиться. Обида вытеснилась в бессознательное и проявилась в такой мстительной оговорке: пойдем менять паспорт (имея в виду фамилию дочки). Дело в том, что мы в гражданском браке и фамилии у нас разные, а после родов я была переполнена чувствами нежности к мужу и записала дочь под его фамилией, чтобы сделать ему приятное.

Но я даже никогда не то чтобы пожалела об этом, я вообще не думала на эту тему, вот почему меня это так удивило. После анализа этих оговорок больше их не было.

* * *

В семье моей подруги двое детей: сын 8 лет и дочь 4 лет. Девочка рассказывала о каком-то семейном событии и сказала: «А мой страший брат…». Явно слышался «страшный». Отношения в этой семье казались мне достаточно ровными, теплыми. Я спросила девочку об ее страхах. Она ответила, что брат по вечерам, когда они остаются вдвоем в комнате, рассказывает ей страшные сказки, пугает и смеется над ее испугом. И несмотря на то, что они были достаточно дружны, вместе играли, брат все-таки стал «страший».

* * *

В разговоре с дочерью из-за оговорки высказала противоположное тому, что хотела сказать. Вместо слово «дача», я сказала «Даша».

Анализируя этот пример, я долго не знала с чего начать. Я начала с того, что в русском языке имена пишутся с большой буквы. Потом я обратила внимание, что в слове «дача» и в имени «Даша» первые две буквы «д» и «а». Меня стало интересовать, почему я оговорилась именно так, а не иначе. Потом я начала вспоминать, что я чувствовала при оговорке.

Оказалось, все совсем не так просто, и мое ошибочное действие было вызвано не просто так. Мне удалось вспомнить об одном конфликте, который произошел с моей дочерью. Мою дочь зовут Лена, она тогда училась в третьем классе. В этом же классе училась и Даша. Отношения у них сначала были хорошие, а потом резко изменились. Даша начала оскорблять, потом она начала задевать Лену. Сначала моя дочь на это не обращала внимания, а потом начала ей отвечать.