Читать книгу Корова и слово - Валерий Вайнин - Страница 20

Следя за пламенем заката,

пока за окнами светло,

любила Ната слушать брата

о том, что с ним произошло,

и забывала о покое,

когда звучал его рассказ:

ведь с ним случается такое…

причём за сутки двадцать раз.

У Сашки всюду развлеченья:

едва лишь выйдет со двора —

его находят приключенья.

Вот, например, позавчера.

Я спустился к реке:

Скукота́ хоть убей.

Лишь сидел на пеньке

золотой воробей.

Он промолвил, кряхтя,

у меня за спиной:

«С добрым утром, дитя!

Полетаем со мной!»

Воробей не шутил

и средь белого дня,

словно коршун схватил

за рубаху меня.

Колотя его в бок,

я устроил там ор,

но меня он волок

выше леса и гор,

потому что хотел

испытать высотой.

Прямо к солнцу летел

воробей золотой.

Наглеца я рванул

за сверкающий хвост —

тут он быстро смекнул,

что я тоже не прост,

и стряхнул меня вдруг

на верхушки берёз.

Я уселся на сук

средь пугливых стрекоз

и, спустясь по стволу,

по тропинке прямой

сквозь туманную мглу

устремился домой.

Взирая с трепетом на Сашку,

ему заметила сестра:

«Так вот где ты порвал рубашку

и нос разбил позавчера…

С досады плакать я готова:

хоть ты спешил, но всё равно

у воробьишки золотого

мог вырвать пёрышко одно.»

Ответил брат ей, как философ:

«Судьбу нельзя предугадать.

Перо я выдрал, без вопросов,

но мне пришлось его отдать.»

Иду я домой по тропинке,

вдруг вижу: стоит грузовик

и, глядя в окно из кабинки,

сидит за рулём снеговик.

На нём голубая фуражка,

и шепчет он, словно в бреду:

«О Боже, где бродишь ты, Сашка!

Тебя с нетерпеньем я жду…»

Вмешалась Натка, слыша это:

«Твой снеговик сошёл с ума.

Он позабыл, что нынче лето,

а вовсе даже не зима.»

Но брат внезапно рассердился,

задев коленом о кровать:

«Пойми, он просто заблудился!

И прекрати перебивать!»

Шептал он: «Где бродишь ты, Сашка!

Тебя с нетерпеньем я жду.»

Легко угадать, что бедняжка

попал без присмотра в беду.

Рукою безвольной и слабой

он по́ лбу размазывал грязь.

Сказал я: «Не будь снежной бабой

и суть обрисуй не таясь.»

Как в воду опущенный с виду,

он всхлипнул: «Так вышло само,

что нанялся я в Антарктиду

пингвинам возить эскимо.

Я очень прошу тебя, Сашка:

не мог бы ты сделать добро

и мне, чтоб украсить фуражку

отдать золотое перо?»

Взглянув на него обалдело

и вдруг растерявшись совсем

ответил я: «Тоже мне дело.

Конечно, бери. Без проблем.»

Он спел голоском соловьиным,

к фуражке перо прикрутил

и эдаким франтом к пингвинам,

в окно помахав, укатил.

Тут не сдержала Натка вздоха:

«Ты, братец, щедрость показал,

а снеговик воспитан плохо:

спасибо даже не сказал.»

Но возразил ей строго Саша:

«Молоть не нужно ерунду.

За доброту свою, Наташа,

я благодарности не жду.

Похоже, ты уже забыла,

как я заштопал тигру пасть?

Послушай-ка, что дальше было,

и постарайся не упасть.»

Знакомой дорожкой

побрёл я домой,

усталый немножко,

немножко хромой.

Гляжу – вот так штука:

собою важны,

навстречу без звука

шагают штаны,

топча оголтело

щетину травы —

без ног и без тела

и без головы.

Штанина пустая

взметнулась над пнём,

нелепо мотая

широким ремнём.

От этих ужасов у Натки

трясучка сразу началась,

и, будто бы играя в прятки,

под стол девчушка забралась.

Но Саша в порванной рубахе

и с сердцем воина в груди

её одёрнул: «Что за страхи?

Всё под контролем, выходи.»

Штаны бестолково

мотали ремнём,

и пряжка сурово

сверкала огнём.

С нахальством бандита,

средь белого дня,

попёрли сердито

штаны на меня,

но в буйстве коротком,

надумав шалить,

забыли, что шмоткам

нельзя меня злить.

И прежде, чем смело

послать их в утиль,

я палкой умело

из них выбил пыль.

Штаны закачались,

роняя ремень,

и в чащу помчались

быстрей, чем олень.

А я, вслед им глядя,

присел на пенёк

и сплюнул в досаде:

ну что за денёк!

«И как же ты не струсил, Саша?

Я бы, ей-богу, умерла!» —

дрожащим голосом Наташа

произнесла из-под стола.

Ответил брат, зевая сладко:

«Крепись: кошмары впереди.

Вот только чаю выпьем, Натка…

Всё под контролем, выходи.»