Читать книгу Шоколадная медаль - Валерий Владимирович Цапков - Страница 13

Старшему оперуполномоченному КГБ при войсковой части 24724

Объяснение

По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее:

Двадцать шестого июня сего года я, рядовой Костров, вместе с рядовым Тарасовым и старшим лейтенантом Олеговым заступил в наряд по ВАИ, на пост номер пять. Первые два часа службы ст. л-нт Олегов провел в дукане индуса по имени Иван, где ел жаренную картошку, пил «Кока-колу» и голландское пиво в банках. Потом к нему подошел бача лет десяти-одиннадцати. Бача предложил ему стать на перекресток и начать работать, то есть останавливать советские машины и проверять их исправность и документы. За каждую машину, которую он проверит, бача обещал пять афганей, но Олегов сказал, что за такие деньги не собирается потеть и глотать пыль. Они сторговались на десяти афганях за каждую машину, но тут в разговор вмешался Иван, дукандор. Он сказал баче, что у него тогда за день бакшиш будет меньше и потребовал с бачи тысячу афганей. Тот достал из кармана пачку купюр по пятьсот афганей и несколько отстегнул дуканщику. Олегов тут же сказал, что раз дукандор сделал деньги на нем, то пусть отдаст половину. Иван отдал. Только после этого они начали службу. Олегов останавливал и проверял машины, а бачата в это время старались скрутить с машины габариты, слить бензин или незаметно забраться в кузов, чтобы потом на ходу сбросить какой-нибудь груз. С одной машины им удалось сбросить два мешка муки, а с другой – какой-то зеленый ящик. За день мы осмотрели несколько десятков машин.

Рядовой А. Костров.

Есть бумажка – должна быть и папочка, а папочка просит еще бумажек. К такому философскому выводу пришел Михал Михалыч, полковой «особист», дочитав лежащий перед ним листок. Однако надо было решить, в какую папку его положить. В папочке «Костров» он пометил происхождение бумаги, но вот как ее использовать дальше? Можно завести папочку «Тарасов» или «Олегов», но доказывать вину – хлопотно, а чаще всего невозможно из-за круговой поруки. Была одна очень перспективная задумка: завести папочку с надписью «Найденов», и Олегов может ее наполнить, лишь бы взять его на крючок…

Найденова он пригласил на одиннадцать часов, время было рассчитано точно: чтобы тот успел поволноваться, «дозреть», и в тоже время не смог сосредоточиться, так как непосредственно до одиннадцати в роте шли политзанятия, а беседу с личным составом проводил как раз Найденов.

Оснований для конкретной беседы накопилось более чем достаточно, но информация, которую Михал Михалыч образно любил называть «хлебом оперативной работы», нужна была исчерпывающая. Олегов с Найденовым жили в одной комнате, где, кроме них, еще жили старшина и техник роты. Информация от рядового Кострова была очень ценна, но Олегов в перспективе, как сосед по комнате, смог бы «просветить» не только Найденова, но и ящик из-под боеприпасов, лежащий у того под кроватью, а этот ящик как раз сейчас очень интересовал Михалыча.

– Разрешите… – послышалось за дверью после легкого стука.

Дверь была заперта изнутри. Кроме основного кабинета в офицерском модуле, по иронии судьбы имевшего номер шесть, Михал Михалыч истребовал у командира полка комнату в подвале казармы второго батальона, расположенной на территории президентского дворца. Второй парашютно-десантный батальон, охранявший эту правительственную резиденцию, где, кстати, жил Бабрак Кармаль с супругой, находился в некотором отрыве от остальных подразделений полка, размещавшегося за стенами дворца, что затрудняло контакты с осведомителями.

Михал Михалыч подошел к обитой железом двери и открыл. На пороге, как и ожидал, стоял Найденов.

– Через порог не здороваюсь, плохая примета. Заходи, – улыбнулся Михалыч.

Найденов слепо озирался: после солнечного света снаружи подвал казался необычайно темным и мрачным, кроме стола и двух табуреток в нем ничего не было, запах пыли почему-то отозвался бурчанием в желудке.

– Садись, у меня к тебе просьба. Ты книжку интересную достал. Покажешь?

Спрашивал Михал Михалыч извиняющимся, просительным тоном, как бы сожалея, что беспокоит вызовом из-за ерунды.

– - Товарищ майор, всегда пожалуйста! – с готовностью ответил Найденов. – Только вот какую? У меня их много…

На душе у него полегчало, но не надолго.

– Да пухленькая такая, на ней еще колючая проволока нарисована, обложка черно-белая такая… Помнишь?

Сердце у Найденова дрогнуло. «Раз особист все знает, отпираться не буду», – решил он.

– Конечно, помню. У меня в сундучке лежит. Когда принести?

– Времени, понимаешь, нет. Пошли сейчас.

Залитый солнцем двор ослепил, как вспышка электросварки. Казарма же, из-за толстенных стен сохранявшая прохладу в любую жару, встретила их полумраком. Дневальный у входа вяло шевельнулся, имитируя строевую стойку. Он стоял сгорбившись; бронежилет, каска и автомат висели на нем, как на вешалке.

– Не прислоняйся к стене. И руки вымой, – через плечо бросил ему замечание Найденов.

По темному коридору прошли, осторожно ступая по середине, стараясь не зацепиться за бронежилеты и рюкзаки, набитые патронами и гранатами, которые лежали двумя рядами вдоль стен, т.к. после занятий рота занималась строевой подготовкой на плацу.

В комнату, где жили офицеры и прапорщики роты, Найденов вошел первым и сразу направился к своей кровати, стоящей у окна. Михал Михалыч шел за ним лениво, без интереса. Сел на соседнюю кровать, над которой висела репродукция картины Шишкина, вызывающая в этих краях тоску и грусть: сосновый лес и ручей. Михал Михалыч вдруг вспомнил, что эту репродукцию как-то показывали в передаче «Что? Где? Когда?», предлагая определить, в какую сторону течет ручей. «Действительно, куда?» – подумал он, но понял, что отвлекается от дела. Осмотрелся по сторонам и спросил:

– А что обои у вас все в дырках?

Найденов, возившийся с замком, который вдруг заклинило, отозвался через плечо:

– По случаю достали обои для своей комнаты и поклеили их мучным клейстером. Все дворцовые мыши теперь наши. Вон, кормушку сделали в углу, чтобы обои не жрали и по одеялу ночью не бегали.

Михал Михалыч посмотрел в угол, куда кивнул Найденов, и усмехнулся: там лежали обгрызенные обломки безвкусного печенья, обычно выдававшегося офицерам в дополнительной пайке. Открыв, наконец, замок, Найденов рывком вытащил из-под кровати большой зеленый ящик от РПГ, традиционно использовавшийся, как сундучок для личных вещей. Демонстративно, чтоб доказать, что ему нечего скрывать, но в тоже время без вызова, чтобы подчеркнуть, какое малое значение он придает этому случаю, Найденов откинул крышку. Михал Михалыч цепко оглядел содержимое: куртка в шуршащей полиэтиленовой упаковке, джинсы, несколько консервных банок с сыром и сгущенным молоком, тельняшка и с десяток книг. «Негусто», – подумал Михалыч, но тут же рассудил, что нестандартное поведение, в том числе и непрактичность, повод если не для подозрений, то для размышлений.

– Эта?

Найденов протянул толстенькую, небольшого формата книгу, обложенную в газету, на которой шариковой ручкой довольно коряво было написано «Пушкин». Михал Михалыч взял книгу, открыл титульный лист и, шевеля губами, прочел надпись на английском языке: «Архипелаг ГУЛАГ».

– Эта, – он кивнул головой и добавил: – Пошли, оформим, а то как я объясню, откуда у меня книга…

Найденову стало не по себе. Он плелся за особистом обратно в подвал, тоскливо размышляя, кто же его заложил и какие могут быть для него последствия.

– Что написать? Объяснительную?

– Называется «объяснение». Начни так: «По существу заданных мне вопросов могу сообщить следующее…» Купил-то где?

– В книжном дукане, напротив «стекляшки», что возле «зеленки».

– Почем?

– Сто пятьдесят, дешевка.

– Зачем?

– Изучать английский.

– Специально ездил?

– Нужен был англо-русский словарь, инструкцию к магнитофону перевести.

– А обернул зачем?

– Чтоб в глаза не бросалась.

– Знал, значит, что это за книга, скрывал, значит, – сокрушенно сказал Михал Михалыч и добавил: – Это тоже напиши. Зачем обернул, зачем написал «Пушкин», кому пересказывал…

Найденову показалось, что у него начинает кружиться голова.

– Да что тут такого? В «полтиннике» с боевыми мешками приносят эту книжку, причем на русском языке…

– У кого видел? – вопрос был задан мягко, но Найденов почувствовал, что Михалыч, лучший шахматист полка, выигравший соревнования среди офицеров в прошлое воскресенье, обыграл его, как ребенка. Нужно было как-то выкручиваться.

– У Овчаренко, прапорщика, инструктора по комсомолу в политотделе.

Найденов действительно видел «ГУЛАГ» карманного издания на русском языке. «Духи», отступая, порой подбрасывали их на горных тропах для расширения кругозора советских военнослужащих. Книжки эти, толщиной в два спичечных коробка, отпечатанные на тончайшей бумаге миниатюрными буковками, собирались и уничтожались с составлением актов. Миша Овчаренко был хорошим парнем, он уже заменился в Союз. «Хоть бы он никогда не узнал об этом позоре», – подумал Найденов.

– Никому не пересказывал?

– Никому.

– Кстати, а где Олегов сейчас?

– В городе, заступил в наряд инспектором ВАИ. Что, будете допрашивать его?

– Ты извини, положено. Скажи вечером ему, чтобы зашел. Может, в шахматы сыграем?

– Нет, товарищ майор, в другой раз. Я пойду?

– Счастливо.

Михал Михалыч встал, пожал вспотевшую руку Найденова, проводил его до двери и серьезно, глядя прямо в глаза, сказал:

– Спасибо. Благодарю за помощь.