Читать книгу Ветреное сердце Femme Fatale - Валерия Вербинина - Страница 11

Снаружи вовсю полыхало майское солнце. Амалия потрепала по холке Мушкетера, который косил на нее большим черным глазом, и, взяв коня под уздцы, повела его за собой. Раз лавка всего через четыре дома, можно и не садиться обратно в седло.

Настроение у Амалии было преотличное.

Во-первых, приятно, что она нисколько не ошибалась в своем понимании людей. Наследство, столь неожиданно свалившееся ей на голову, и в самом деле оказалось с подвохом, хоть и не с таким, как она предполагала вначале. Почтенный Савва Аркадьич завещал ей свое имущество не зря – он не без оснований полагал, что у богатой столичной дамы окажется более чем достаточно средств, чтобы помешать изменнице-жене завладеть богатством после его кончины. И, думая о старом судье, которого она никогда в жизни не видела и не увидит теперь до самого Страшного суда, Амалия чувствовала, как ее губы безо всякой причины складываются в улыбку. По ее мнению, Савва Аркадьич проявил отменно тонкое коварство и недюжинный ум, а баронесса умела ценить эти качества.

Во-вторых, что было особенно удивительно для женщины, которая любой, самой идиллической глуши предпочитала большие города, Амалия неожиданно для себя влюбилась в Синюю долину. Это была не любовь по расчету, а честная, искренняя привязанность, которая, может быть, родилась, когда нынешним утром Амалия увидела вышедшего из леса пятнистого олененка. Он подошел к усадьбе и недоверчиво понюхал тряпки, которые развешивала сушиться Лизавета. Та звонко засмеялась и махнула на него рукой. Олененок отбежал на несколько шагов, но не торопился скрыться в лесу. Позже Амалия увидела, как Лизавета дает олененку кусочек хлеба и он ест, смешно вытягивая тонкую шею.

«Надо бы мне поближе ознакомиться с моими владениями, – размышляла Амалия. – Пелагея говорит, что мельница совсем развалилась, потому что судья никому не давал ею пользоваться. Дмитрий еще, помнится, жаловался на браконьеров… Ну, уж их-то я не потерплю!»

Она увидела желтую вывеску и, привязав Мушкетера снаружи, вошла. Бодро звякнул колокольчик: тиль-диль-дон. В лавке, заставленной снизу доверху всевозможным товаром, царил полумрак, и глаза Амалии не сразу привыкли к нему. Впрочем, она все же отметила, что в лавке нет ни единой живой души.

– Эй, – на всякий случай окликнула она, – есть тут кто-нибудь?

Под прилавком что-то завозилось. Заинтригованная Амалия подошла ближе, и тут из-под прилавка вынырнул долговязый юноша, головы на две выше нашей героини. Он был рыжий, отчаянно курносый, с девичьим румянцем и белой кожей, густо усыпанной веснушками. В руке юноша держал помятую книжку.

– Простите, сударыня, – начал веснушчатый, часто-часто хлопая рыжими ресницами, – я…

Амалия поглядела на книжку. Юноша покраснел и уронил последнюю, после чего полез под прилавок вторично. По пути он опрокинул чайник, у которого, задребезжав, отвалилась крышка. Веснушчатый приладил ее на место, но тут локтем повалил пирамиду мыла, и куски его разлетелись по полу.

– Ой! – воскликнул он сокрушенно, глядя на произведенный разгром.

Как Амалия ни пыталась удержаться от улыбки, все же ей не удалось. Однако надо было спасать непутевого юношу, тем более что мог вернуться строгий хозяин или приказчик и от души накостылять ему по шее за нерадивость.

– Дайте сюда, – велела Амалия, протягивая ладонь. – И спокойно собирайте мыло. Я подожду.

Рыжий юноша робко покосился на посетительницу, на книгу и с опаской вручил Амалии свое сокровище, после чего стал собирать мыло. Пару раз он едва не поскользнулся на его кусках, но, в общем, все обошлось благополучно.

Пока он складывал липкие куски казанского мыла обратно в пирамиду (которая на сей раз получилась перекошенной и, прямо скажем, весьма сюрреалистичной), Амалия развернула книгу, которая так увлекла юношу, и поглядела на заглавие. Это был какой-то детективно-приключенческий роман без особой претензии на реализм. Пролистав несколько страниц, Амалия уже встретила на них мрачное подземелье, спасенную девицу неземной красы, какого-то Родриго, дравшегося на дуэли с Эрнесто, пару кровожадных злодеев с мрачными физиономиями и много-много расхожих штампов, которые помогают авторам подобного чтива не утруждать себя необходимостью задумываться над тем, что же именно они пишут. Амалия захлопнула книгу и пристально посмотрела на юношу, который стоял перед ней, украдкой вытирая испачканные мылом ладони об одежду.

«Ну да, конечно, все это вздор, – думала меж тем баронесса, – тем более что ты сама знаешь: в жизни злодеи выглядят совершенно так же, как и обычные люди, и не надо никакого подземелья, чтобы попасть в безвыходное положение… Но к чему быть высокомерной, если какому-то отдельно взятому человеку эти сказки помогают жить, дают какую-то надежду в мире, где нет ничего, кроме лавки, гнусного хозяина, который шпыняет его по поводу и без повода, и придирчивых покупателей? Ему бы в гимназии учиться, расширять кругозор, а вместо нее сплошные «чего изволите?», мелкий обман и мелкий обсчет по приказу хозяина… И если плохая книга помогает ему выжить, что ж – пусть безвестный автор под псевдонимом Леопольд д’Аркур пишет свои романы… Потому что давать скверную надежду лучше, чем не давать никакой, потому что тогда уж остается только повеситься».

Не подозревая о том, какие именно мысли роятся у покупательницы в голове, рыжий юноша стоял и думал сразу о тысяче вещей. Во-первых, он думал о том, что вел себя совершенно по-дурацки, во-вторых, что надо было бы ему быть одетым поприличнее, и, в-третьих, ему ужасно повезло, что его заставили остаться в лавке именно сейчас, хоть он и совершенно не хотел.

Амалия протянула ему книгу и спросила.

– Любите читать?

Рыжий кивнул два раза подряд, не сводя с нее глаз.

– Это хорошо, – одобрила Амалия. – А где хозяин, Маврикий Алпатыч?

– Он с Петром Ивановичем сейчас, – сказал юноша, застенчиво косясь на нее.

Ого, как интересно. Уж не с тем ли Петром Ивановичем, что вчера рассказывал ей про ее наследство? Да нет, не обязательно, все-таки имя и отчество очень распространенные…

– То есть с Калминым, поверенным? – спросила Амалия небрежно, улыбаясь и глядя веснушчатому прямо в глаза.

– Да-да, – обрадовался тот. – А вы его знаете?

– Конечно, знаю, – подтвердила Амалия, сделав вид, что рассматривает товар в лавке, – кто же его не знает?..

Стало быть, вчера Петр Иванович намекал ей, что надо взять новых слуг или хотя бы управляющего, а уже сегодня секретничает вовсю с купцом-миллионщиком. Если не сердце, то здравый смысл подсказывал Амалии, что все это неспроста… а Амалия привыкла доверять своему здравому смыслу.

– Вам угодно приобрести что-нибудь? – нарушил молчание юноша.

Он улыбнулся, и на щеках его показались ямочки. Вообще он производил очень славное впечатление, но Амалия про себя решила, что дважды проверит счет, чтобы славный молодой человек ее не надул.

– Да, – ответила она на вопрос своего собеседника. – Мне нужны… – она сделала легкую паузу, собираясь с мыслями, – бумага и чернила. И хорошее дамское седло.

Рыжий юноша задумался и рассеянно почесал книжкой в затылке, но тотчас же сконфузился и опустил руку.

– Бумага есть, – доложил он. – И чернила тоже. А вот седло… – молодой человек вздохнул. – В другой лавке имеется. Очень, очень хорошее.

– Английское?

Веснушчатый кивнул.

– Если хотите, – предложил он, видя, что Амалия колеблется, – я могу за ним послать. Тут недалеко.

– Хорошо, – внезапно решилась молодая женщина. – Посылайте.

Рыжий метнулся в комнату за лавкой, крикнул какого-то мальчика, и через минуту тот убежал с поручением доставить седло. Краснея, юноша вернулся к Амалии, покосился на нее и спрятал книжку под прилавок, в кучу кружев и прочих дамских пустяков.

– Я вас не видел раньше в нашем городе, – сказал он, делая героическую попытку завязать светскую беседу.

– Это потому, что раньше я была в другом месте, – безмятежно отозвалась Амалия. Фраза прозвучала во вполне романном стиле и должна была понравиться ее собеседнику.

– А… – Он поглядел на ее руки, не увидел на них обручального кольца и собрался с духом. – Вы надолго в наши места?

– Как получится, – ответила Амалия чистейшую правду. – А Маврикий Алпатыч что, болен? Зачем ему поверенный, завещание писать?

– Болен? – ужаснулся рыжий и даже рот открыл. – Что вы, сударыня! Нет, с ним все хорошо. Просто он хочет Синюю долину приобрести, ну и вот…

«Однако! – гулко молвил кто-то в голове Амалии. – Как, интересно, он хочет ее приобрести, если я не собираюсь ее продавать?»

– А ведь с Синей долиной хлопот не оберешься, – произнесла вслух коварная Амалия. – Сейчас же вроде эта… вдова судьи, которая вернулась, тяжбу затеять хочет. Разве нет? И охота Маврикию Алпатычу возиться…

– Я тоже так думал сначала, – кивнул юноша. – Но Петр Иванович говорит, в законах есть какая-то штука, по которой вдова может уступить ему право на наследство – за деньги, конечно, – а он будет ее интересы защищать. И если выиграет дело, Синяя долина достанется ему.

Тут, признаться, коварной Амалии даже улыбаться расхотелось. Нет, судите сами: одно дело в Российской империи – судиться с ветреной вдовой, ничего собой не представляющей, и совсем другое – сцепиться с миллионщиком, который все свои деньги употребит на то, чтобы вам досадить и настоять на своем. Но тут – весьма кстати, надо признаться, – вернулся мальчик, таща на плече элегантное дамское седло. Он сбросил седло на прилавок, с любопытством покосился на Амалию и, повернувшись к рыжему, сипло выпалил:

– Маврикий велел, чтобы ты меньше чем за пятьдесят целковых не отдавал!

– Иди уж! – отмахнулся юноша, и мальчик скрылся во внутренней комнате.

«Не куплю», – в сердцах решила Амалия. И в самом деле, что такое? Сегодня она выложит свои пятьдесят рублей, а завтра те же денги пойдут на оплату услуг какого-нибудь пронырливого Петра Ивановича, который станет выступать против нее.

– Нет, пятьдесят рублей – слишком дорого, – объявила она. – Дайте мне бумагу и чернила, и я пойду.

На лице рыжего изобразилась самая настоящая растерянность. Не взрослая растерянность человека, который надеялся на выгодный барыш, а его оставили с носом, – а какая-то детская, немного обиженная растерянность, заметив которую, Амалия почувствовала невольный укол совести.

– Конечно, пятьдесят рублей – слишком дорого… тут хозяин того, заломил… – забормотал юноша, затем глубоко вздохнул и спросил с надеждой: – Может быть, сорок? Или… или тридцать пять? Все-таки седло хорошее, английское…

Молодой человек сделал шаг к седлу, и вдруг его нога поехала на куске мыла, который он забыл поднять и вернуть в пирамиду. Рыжий покачнулся и, ища опоры, взмахнул руками, ухватился за Амалию…

Если бы в то мгновение в лавку вошла Марья Никитишна или, не дай бог, Настасья Сильвестровна, весь Д. уже ввечеру был бы извещен о том, что рыжий недоросль из лавки Маврикия Алпатыча обнимал заезжую даму в лиловом, которая определенно потеряла всякий стыд и даже подобие оного. Но, к счастью, Марья Никитишна и Настасья Сильвестровна оказались достаточно далеко от лавки, чтобы не догадываться о том, что в ней происходит.

Амалия сердито взглянула на юношу снизу вверх, и тот сразу же убрал руки, прошептал, весь красный как рак:

– Ради бога, простите, сударыня… Я… я… – Он наклонился и поспешно подобрал злополучный кусок мыла. Рыжие ресницы дрожали, как будто юноша готов был расплакаться.

Амалии стало его жаль.

– Хорошо, я возьму седло, – сказала она мягко. – Не забудьте бумагу и чернила. Только не разлейте, хорошо? Мне почему-то кажется, что с вами постоянно происходят всякие такие… казусы…

Рыжий исподлобья взглянул на нее, увидел, что она больше не сердится или, во всяком случае, сердится гораздо меньше, и немного успокоился.

– Не всегда, – ответил он на ее замечание, доставая с полки чернильницу и пачку бумаги. – Только папенька очень злится, когда такое происходит.

– Папенька? – машинально переспросила Амалия.

– Ну да, – подтвердил рыжий, – Маврикий Алпатыч. Я Антон, его сын.