Читать книгу Игра без правил - Василий Веденеев - Страница 6

Вопреки надеждам и ожиданиям Манакова, Ворона позвонил Михаилу Павловичу далеко не сразу по возвращении в Москву. До их встречи в Сокольниках произошло еще множество совершенно различных событий.

В столице из родни у него осталась только тетка – немолодая, прижимистая и пьющая. Помня об этом, Ворона прямо с вокзала отправился на поиски спиртного и только потом заявился к ней.

Приняла она его неласково – поджала губы провалившегося беззубого рта и уставилась на племянника сухими маленькими глазками. Поздоровавшись, Григорий выставил на стол купленную бутылку и, скинув куртку, уселся на стул. Тетка молча собрала закусить, подала стаканчики, вилки, нарезала хлеба. Выпили.

– Жить-то у меня полагаешь? – сложив руки на животе, поинтересовалась тетка, разглядывая племянника, словно барышник, оценивающий лошадь на ярмарке в воскресный день.

– Где же еще? – изумился Гришка. – У меня тут площадь была, права имею.

– А тебя пропишут?

– Пропишут, если ты поперек вставать не станешь. Да и тебе чего одной мыкаться. Небось персональной пенсии не заслужила?

– Кормилец, – презрительно фыркнула тетка, – живу, как видишь, с голоду не померла. Где приберусь, когда в соседнем магазине полы наймусь помыть, вот и перебиваюсь. Но ты на мои деньги не зарься, я тебя кормить не собираюся.

– Ладно тебе, – миролюбиво сказал Анашкин.

Ссориться с теткой раньше времени в его планы никак не входило: сначала надо прописаться, осмотреться, найти местечко получше, да и настроение было шоколадное – воля, Москва, с детства знакомая квартира, в которой, похоже, так ничего и не изменилось за годы его отсутствия. Да и с чего бы тут произойти изменениям? Пенсия у тетки маленькая, ходит она в старье, а надо за квартиру платить, есть, пить, одеваться-обуваться, да и на лекарства небось тоже деньги идут: не молоденькая и выпивает, а это опять расход.

– Вот пропишусь, на работу устроюсь, – мечтательно протянул племянник.

– Знаю я твои работы, – хмыкнула тетка, наливая себе еще, – опять загремишь в тюрягу.

– Не, больше туда ни ногой, – покрутил начавшей тяжелеть головой Гришка. – Хватит, нахлебался. Картошка в доме есть? Пожарила бы, а то жрать охота…

Вечером, лежа на старом продавленном диване в своей комнате, Ворона меланхолично глядел на темнеющее небо за окном и, покуривая, раздумывал над дальнейшим житьем-бытьем. Нет сомнений, что милиция знает о его приезде – из колонии послали сообщение, а бабки-общественницы, видевшие его у подъезда, обязательно сегодня же настучат околоточному, как Анашкин привычно именовал участкового. Если не явиться к ментам самому, то непременно приползут сюда и начнут нервы мотать – когда приехали, гражданин-товарищ, почему сразу к нам не пришли, не подали заявление на прописочку, не предъявили нам справочку об освобождении из колонии?

Противно, но неизбежно. Придется пойти и гнуться перед ними, как лакею, иначе в столице не проколешься, то бишь не пропишешься. И защитить тебя, сироту, некому – вон в газетах пишут, что у нас на триста миллионов населения всего двадцать семь тысяч адвокатов: в двенадцать раз меньше, чем в проклятой загнивающей Америке, и вообще стало их меньше на душу населения, чем даже было в тюрьме народов – царской России.

В поезде Анашкин от нечего делать взял у соседки по вагону полистать какой-то западный детективчик и прилип к нему – дают капиталисты угля на-гора! Там одного преступничка поймали, так полиция ему вежливенько говорит: имеете право не отвечать на вопросы, можете взять себе адвоката, все вами сказанное могут использовать против вас на суде, и, ежели желаете, имеете право позвонить по телефону. Сказки! Самого Григория взяли совсем не так и обращались с ним совершенно по-иному.

Какой адвокат захочет заниматься его трудоустройством и пропиской? В лучшем случае девица или лысый дядька в юридической консультации зачитает тебе статью из кодекса и начнет ее мутно толковать, чтобы ты поскорее отвалил от него – клиент Анашкин явно невыгодный, стоит только на рожу поглядеть, как сразу ясно – денег тут не выжмешь.

В общем, как ни кинь – всюду клин получается. Правда, есть одна толковая зацепочка – шепнул в зоне надежный кореш адресок, по которому готовы принять и помочь таким, как Гришка: деньжат дадут, к делу пристроят, пособят по возможности, но паспорт все равно надо получать. И цены в магазинах за время его вынужденного отсутствия стали бешеные.

Повернувшись на бок и стараясь не обращать внимания на жалобный писк старых пружин диванного матраца, Ворона почесал голую татуированную грудь и тяжело вздохнул – пойдешь по адресочку, попадешь в кабалу к авторитетам блатного мира, станешь опять шестеркой, а так хочется своего дела. Какого? Об этом-то и болит голова от непривычного мыслительного процесса, а думать надо, очень надо, чтобы опять не ошибиться, не свернуть ненароком на торную дорогу в зону.

Утомленный размышлениями, он незаметно заснул, радуясь, что пробуждение опять будет приятным – без надоедливого топота и крика, без лагерной побудки.

Утром Григорий попил чаю, умылся, наскоро побрился и потащился в отделение милиции. Именно потащился, поскольку ноги туда идти чего-то совсем не хотели.

Принял его занудливый капитан средних лет, одетый в мятую форму с торчавшими на плечах засаленными погонами, на которых почти терялись давно утратившие свой золотистый цвет звездочки. Пыхтя зажатой в прокуренных зубах беломориной, он внимательно перечитал поданные Григорием документы.

– Ну, как дальше будем, дорогой Анашкин? – бросив окурок в стеклянную, давно не мытую пепельницу, прищурился капитан. – Желаете прописаться у тетки?

– Желаю, – глядя в покрытый истершимся линолеумом пол, буркнул Ворона. Как будто мент сам не знает, зачем к нему пришли? Если бы можно было без него обойтись, неужели кто сюда по доброй воле отправится? Таких вроде нету.

– А как с работой будем?

– Пойду устраиваться, – вздохнул Гришка, представив себе лица кадровиков. – Я, когда сюда к вам шел, объявления видел. Везде люди требуются.

– У тех, кто требуется, паспорта есть, – доставая новую папиросу, многозначительно бросил капитан.

– Так надо бы и мне получить, – просительно начал ловить его ускользающий взгляд Анашкин. – А там положенное время пройдет, и можно в анкетах писать, что несудимый.

Капитан надулся и, кольнув Ворону острым взглядом, подтянул к себе поближе его бумаги.

– Та-а-ак, – протянул он. – Срок до трех лет? Могу пояснить, что статья сорок седьмая Основ уголовного законодательства Союза ССР и союзных республик, а в вашем случае – статья пятьдесят седьмая Уголовного кодекса РСФСР, устанавливает условия, при которых лицо, совершившее преступление, признается не имеющим судимости. Когда пройдет три года, если вы, конечно, не совершите нового преступления, можете писать в анкете, что не судимы. Ясно?

Анашкин кивнул. Чего тут непонятного, все как божий день. Хотелось спросить, когда дадут паспорт и решат вопрос с пропиской у тетки – ведь от этого зависит и его трудоустройство?!

– Зайди ко мне через две недельки, – отодвигая бумаги на край стола, велел капитан.

– Долго больно ждать, – пожаловался Ворона.

– Мы тут тоже без дела не сидим, – насупился страж законности, – а такие дела я один не решаю, не положено.

– До свидания, – слегка поклонился ему Григорий и вышел.

Вот, отдал документики на прописочку и получение паспорта, а теперь жди ответа, как соловей лета. И чего ему делать целых две недели, чем заниматься?

Спустившись на первый этаж, он прошел через помещение дежурки, где за пластиковым прозрачным экраном восседал около пульта милиционер с красной повязкой на рукаве серого мундира, и хлопнул входной дверью.

Некоторое время он покурил, сидя на лавочке в чахлом скверике, неподалеку от отделения – напротив образовалась стихийная стоянка машин автолюбителей, и Григорий, не в силах совладать с собой, жадно затягивался, разглядывая чужие «аппараты», сияющие гладкими, лаковыми боками. В кончиках пальцев даже появился знакомый зуд, словно сейчас он просунет тонкую отвертку в замочную скважину автомобильной двери, пошурует там, и она распахнется, пропуская его в салон. Завести чужую тачку для специалиста плевое дело, труднее другое – отыскать секретку или избавиться от разных противоугонных устройств.

Однако Ворона и в этих делах порядочно поднаторел. В группе, занимавшейся хищением новеньких дорогих автомобилей, ему принадлежала роль отгонщика. Один человек ходил высматривать железного коня, которого готовились свести современные конокрады, а потом сообщал о своих наблюдениях, и в дело вступал Анашкин. Частенько информация о новой дорогой машине поступала прямо от людей из магазина, и тогда задача упрощалась – высматривали, где хозяин оставляет свою ненаглядную красавицу, Григорий вскрывал дверь, заводил мотор и угонял машину, передавая ее с рук на руки в условленном месте другому члену группы. Дальнейшее его уже не касалось – получал свою долю и ждал следующего случая, когда надо будет опять угонять чужих лошадок. Перекрашивали автомобили, ставили на них новые номерные знаки, перебивали маркировку мотора и кузова, добывали документы на право владения автомобилем и техпаспорта уже другие. Когда Анашкин попался, он «сознался» в том, что хотел угнать чужую машину, но ни словом не обмолвился о тех, других. Поскольку к тому времени Григорий Елизарович Анашкин совершил угон автомототранспортного средства без цели хищения повторно, а такие действия подпадали под часть вторую статьи двести двенадцатой прим, суд определил ему наказание в два с половиной года лишения свободы, с отбыванием срока в исправительно-трудовой колонии общего режима.

«Ласточка, – лаская взглядом округлые формы новой модели „жигулей“, млел Ворона, – обводы как у яхты. Хороша! Кругом инфляция, а машинки в цене не падают. Вот людишки и вкладывают бабки в тачки, да еще попробуй ее купи без очереди. Угнать такую, с руками оторвут».

Однако, прежде чем решаться на подобное, надо знать – кому отдать машину. Ну угнал, покатался, а дальше что? Где взять для нее номерные знаки, техпаспорт, где перекрасить и прочее. Нет, без старых приятелей не обойдешься.

С трудом оторвавшись от соблазнительного созерцания чужих машин, Ворона докурил и, нашарив в кармане монету, отправился на поиски телефона-автомата. Войдя в кабину, снял трубку и набрал номер. На третьем гудке раздался щелчок, и незнакомый женский голос проворковал:

– Я слушаю.

– Мне Петю.

– Он тут больше не живет.

– Алло! – боясь, что она сейчас повесит трубку и он ничего не успеет узнать, закричал Ворона. – Как ему теперь звонить? Это его товарищ, я в отъезде был.

– Не знаю, – голос у женщины немного подобрел, – мы получили квартиру за выездом, поэтому ничем не могу помочь. Извините. – И короткие гудки отбоя.

Чертыхнувшись – надо же, куда-то подевался старый дружок Петька, уж не загремел ли следом за Анашкиным в зону? – Григорий набрал другой номер.

– Алло, Голубева мне, пожалуйста.

– Слушаю, – заурчал в наушнике густой бас. – Это кто?

– Гриша Анашкин, не признал?

– Гришка, ты? Откуда свалился? Давно пришел?

– Третий день, – неохотно ответил Ворона: чего распространяться о своих делах по телефону. – Повидаться бы надо.

– Подъезжай к гаражам, – предложил Голубев, – я через полчаса буду там…

До кооперативных гаражей Анашкин добрался на автобусе. Сойдя на последней остановке, форсировал широкую, полную грязной воды канаву и начал пробираться через пустырь, напоминавший поле битвы строителей с внеземными пришельцами. Наконец впереди показались коробочки гаражей.

Голубева он нашел около ободранной и подготовленной к покраске машины – приятель, одетый в старые, заляпанные потеками масла брюки и линялую рваную майку, тщательно зачищал мелкой шкуркой заднее крыло, мурлыкая под нос какую-то песенку. Увидев, как сзади выросла чужая тень, он обернулся:

– А, это ты? Привет.

– Здорово. – Ворона пошарил глазами по сторонам: время раннее, в гаражах пусто, большинство боксов закрыто на большие висячие замки, только вдали возится со своим древним «москвичом» такой же древний автолюбитель-пенсионер.

– Какие дела? – выпрямился Голубев, вытирая руки ветошью. Он был на голову выше Григория, плотнее, из брюк вываливалось огромное пивное пузо. Прорехи майки сияли белой, не тронутой загаром кожей. Зато лицо, шея и руки приятеля походили цветом на вареный бурак, за что он и получил кличку Свекольный.

– Петьке звонил, – сплюнув в сторону, сообщил Ворона. – Съехал он куда-то. Вот решил тебя побеспокоить.

– Решил так решил, – равнодушно ответил Свекольный, доставая сигареты. – Хочешь делом заняться? Тогда возьму к себе. Поломаться придется, но деньги заработаешь, правда не сразу. Сейчас в автосервисах очереди, и дерут они, сволочи, а я всегда тут. Или у тебя чего другое на уме?

– Другое, – не стал скрывать Анашкин. – Я сегодня бумаги на прописку носил, паспорт надо получать. Пробалакал там, а потом мимо стояночки шел: отличные «аппараты» стоят, так и просятся. Люди нужны. У тебя я всегда успею наломаться.

– С людьми плохо, – поморщился Голубев, словно у него неожиданно заболели зубы. – Многие следом за тобой отправились, где Петька, я не знаю, уже с год не объявлялся, а кто остался – оборвались отсюда на юга.

– Неужели никого? А где Ручкин?

– Пупок греет у теплого моря. Карла и Крапива с ним уехали, нету никого из старых, а с новыми я дела водить опасаюсь.

Свекольный смял окурок толстыми мозолистыми пальцами и отбросил его в сторону, показывая, что перекур закончен, а с ним пора завязывать и разговор – чего Ворона навязался, ведь русским языком сказано: нету никого из старых подельников! Неужели, если была бы такая возможность, сам Голубев упустил бы ее? Да ни в жизнь! Он отменный жестянщик, может отладить движок у любой тачки, запросто перебьет номера на двигателе, перекрасит за считаные часы, и будет чужая машинка выглядеть совершенно по-другому, но… Риск связываться с неизвестными людьми слишком велик, а в гаражах и так сыт, пьян и нос в табаке. Нет, надо отваживать Ворону.

– У тебя все? – взяв с капота кусок шкурки, спросил Свекольный. – Ко мне клиент сейчас должен подойти.

– Ты это, коли такой богатый, ссудил бы деньжат, – попросил Анашкин. Раз сорвалось одно, хотя бы надо попытаться отгрызть от дохода Свекольного. Неужели не даст?

– На. – Сунув руку в карман, Голубев вытащил несколько скомканных купюр, сунул в ладонь Вороне. – Отдашь, когда будут. Ты заходи, если что. Адресок-то у тебя старый будет?

– Старый, – расправляя деньги и пряча их во внутренний карман пиджака, буркнул Гришка и не оглядываясь пошел к воротам.

Куда теперь податься? Домой идти неохота – там сейчас тетка, опять начнет нудить, считать медяки и вздыхать, попрекать куском хлеба, как будто он не выделил ей денег на хозяйство. Да разве она бывала хоть когда-нибудь всем довольна?

Дождавшись автобуса, он поехал к метро. День разгорелся, в салоне полно пассажиров, а один юркий малый все прижимается к полной даме, стоящей в проходе. Приглядевшись, Ворона заметил, как рука парня скользит к сумке дамы – карманники? Обычно они не работают по одному. И действительно, рядом с полной дамой трется еще какой-то мужчина, а с другой стороны пристроилась размалеванная девица в платье из марлевки: сейчас юркий малый откроет сумочку, вытащит кошелек – пока напарник будет отвлекать внимание толстушки – и передаст добычу девице, а та спокойно выйдет с ней на первой же остановке.

– Нахал! – вдруг заорала толстуха и отпихнула парня. – Чего лапаешь? Милиция!

Анашкин быстро протиснулся к дверям и вышел, как только они распахнулись, – зачем ему неприятности, – а в салоне автобуса разгорался скандал. Двери закрылись, автобус тронулся, и Ворона проводил его взглядом: пусть себе катят, до метро два шага, пройдется пешочком.

Доехав до центра, он долго болтался без дела по магазинам, глазея на толпу и выставленные на продажу товары – особенно порадовать глаз было нечем.

Купив у спекулянта бутылку сухого вина, Ворона зашел в первый попавшийся подъезд и, проткнув пальцем пробку внутрь, встал в позу горниста. Вино оказалось кислым и отдающим перебродившим, протухшим виноградом. Поставив пустую посуду на грязный подоконник, Анашкин закурил и стал смотреть в окно на пробегающие внизу машины.

Когда он уже собирался уходить, внизу что-то смешалось, автомобили начали принимать в стороны, и по проезжей части пронеслась группа мотоциклистов – мощные машины, огромные цветные шлемы, девицы на задних сиденьях, облепленные западными этикетками бензобаки, рев, грохот и синий дым выхлопных газов. Григорий скатился вниз по лестнице и выскочил из подъезда.

– Это кто? – повернулся он к незнакомой девушке, тоже остановившейся поглазеть на пронесшихся мимо мотоциклистов.

– Рокеры, – брезгливо поморщилась она, уловив исходящий от Вороны запах спиртного. – Говорят, запретили групповую езду по городу, а они все гоняют.

– Да? И куда гоняют?

– На площадке в Лужниках собираются, – неохотно ответила девушка и ушла.

Мысль отправиться в Лужники на метро Анашкин отбросил сразу – не в его положении, да еще слегка выпивши, рисковать: лучше наземным транспортом. Там опять же можно докатиться бесплатно, а торопиться совершенно незачем – если эти самые мотоциклисты съезжаются на площадку, то сразу они оттуда не разъедутся, а вот кого-либо из нужных ему людей среди них стоит попробовать поискать…

По периметру площадки выстроились патрульные машины ГАИ, что сразу очень не понравилось Вороне – там, где присутствует милиция, добра для себя он не ждал. Однако патрульные вели себя достаточно спокойно – сидели в машинах, курили около них, облокотившись на капоты, что немного успокоило Григория.

Смешавшись с толпой рокеров, он начал переходить от одной кучки мотоциклистов к другой, приглядываясь к мотоковбоям – кожаные и нейлоновые куртки с цепями, значки, огромные шлемы, давно не стриженные волосы. Возраст разный – от семнадцати до тридцати, мотоциклы тоже разные, как и умение справляться с ними. Некоторые лихачи, демонстрируя класс, поднимали мотоциклы на «козла» и проезжали по сотне метров на одном заднем колесе, что вызывало бурный восторг остальной братии.

Спустя полчаса Ворона установил, что среди собравшихся есть ребята из профессионально-технических училищ, рабочие сцены из театров, автослесари, шоферы, продавцы, грузчики, медики и даже один негр, довольно бойко лопотавший на русском языке. Но более всего его заинтересовала компания явно приблатненных парней. Безошибочно определив в Анашкине своего, один из них угостил его сигаретой:

– Ты чего без колес? Не обзавелся?

– Думаю, – неопределенно ответил Гришка.

– Если бабки есть, парни из частей соберут, – пообещал новый знакомый, назвавшийся Валерой.

«Угоняют и разбирают, – понял Ворона, – а потом из разных частей собирают: рама от одного, колеса от другого, мотор от третьего. Мелочовка! Не те люди».

– Хочешь, с Гариком переговорю, – не отставал Валера. – Есть тут у нас один солист балета, поможет.

– Чего, правда, что ли? – усомнился Анашкин.

– Насчет балета? – засмеялся рокер. – Правда. У нас риск, свобода, обретение движения в рутине жизни.

Подскочил какой-то парень в полосатом шлеме и старых гаишных галифе из искусственной кожи. Лица не разглядеть – темновато, да и закрыто оно наполовину шлемом. Заорал:

– Едем! Голову не обгонять, не отставать, держаться кучей!

– Давай с нами? – предложил Валера. – У меня заднее сиденье свободно.

Ворона бросил окурок и сел на мотоцикл, обхватив Валеру сзади за пояс руками. Взревели моторы, кавалькада рокеров вытянулась уродливой рычащей гусеницей и вылетела с площадки. Оглянувшись, Гришка увидел, что в хвост их рычащей толпе городских кентавров незамедлительно пристроились несколько патрульных машин милиции.

Выскочили на Тверскую и лихо понеслись по направлению к Соколу. Пряча голову за спиной своего водителя, Гришка прикидывал: когда кончится это сумасшествие? И зачем вообще его занесло к придуркам на мотоциклах, неужто сухонькое ударило в голову на старые дрожжи? Нет, не те это люди, что ему нужны.

Остановились на площадке у аэровокзала, быстро спешились и ревущей толпой ринулись наверх в буфеты. Гомон, шум, топот, грязные руки хватали с прилавков жареных кур, бутерброды с копченой колбасой, булочки, пачки сигарет, пирожки…

Потихоньку ретировавшись – ну их к бесу, сейчас явно вызовут милицию после такого разнузданного и глупого, с его точки зрения, грабежа буфетных прилавков, – Ворона вышел на улицу и сел на трамвай. Пора подгребать к дому, давно стемнело, день кончился, не принеся с собой желанного удовлетворения. Нет, не те все люди, с которыми он сегодня общался, не те. Надо рвануть кусок побольше и нырнуть в тину, зарыться и притихнуть, а с Голубевым или дурачками на мотоциклах каши не сваришь, только заполучишь новый срок по хулиганке и будет болеть голова от похмелья на чужом пиру.

Ничего, все, пожалуй, сладится, отшлифуется. В воскресенье надо попробовать еще кое-где побывать…

В воскресенье утречком Ворона отправился на ипподром, по уже укоренившейся привычке не спускаясь в метро, а пользуясь наземным транспортом. По мере приближения цели его путешествия внутри нарастало какое-то нетерпение, словно там, впереди, на Беговой, где на высоких постаментах стоят фигуры коней, ждет некое лучезарное счастье, чуть ли не вселенская радость. Ну, пусть не совсем так, но все равно – впереди удача, долгожданная удача!

Сойдя с троллейбуса и стараясь сохранить в себе удачливые предчувствия, Ворона влился в толпу, направлявшуюся к ипподрому. Народу хватало, бойко торговали программками, мороженым, радио объявляло один заезд за другим – по звуку гонга срывались с места старта и неслись по тысячешестисотметровому кругу ипподрома лошади, запряженные в легкие коляски-американки. Прекрасные животные – караковые, чалые, соловые, вороные, – а на трибунах вставали с мест знатоки и просто болельщики, оглашая чашу ипподрома дружным криком: «Давай!»

Удар колокола, конец заезда, и тянется ручеек людей к кассам тотализатора, где кассир, как правило, округляет сумму выигрыша в собственную пользу, небрежно недодавая мелочь, а то и рубль-другой. Потолкавшись, Ворона понаблюдал за завсегдатаями, не расстававшимися с потертыми блокнотами, в которых были выписаны результаты, показанные лошадьми, участвующими в заездах, на протяжении этого сезона, сезона прошлого года и многих предыдущих.

– Нет, не надо меня убеждать, – стуча по асфальту инвалидной палкой, запальчиво спорил один старичок-завсегдатай с другим, нервно пощипывавшим желтыми от никотина пальцами седую профессорскую бородку. – Не показал себя сегодня Аперитив на разминке, не показал!

– Но вот же, вот, – возражал «профессор», тыча под нос оппоненту свой замусоленный блокнот с корявыми записями, – глядите, что он выделывал в прошлом году. Он себя еще покажет!

– Я и не думал, гадать не мог подобной резвости у Зодиака, – сокрушенно жаловался прилично одетый молодой человек своему приятелю. – Видел, как он пришел?

– М-да, – кисло соглашался приятель, – а я денег пожалел на него сегодня поставить. Если бы не жадность, сидели бы сейчас в «Бегах»…

Услышав этот разговор, Гришка только желчно усмехнулся про себя – дурачки! «Тотошка» – как завсегдатаи называли тотализатор – только для додиков и дурачков. На самом деле крупная игра идет не здесь, а в других местах, и выигрыши там давно распределены – все заранее куплено и продано: заезды, призовые места, наездники и лошади.

– Могу помочь? – Неопределенного возраста личность с красными, слезящимися глазами просительно тронула Ворону за рукав. – Подскажу, на кого поставить в ординаре или, если желаете, в тройном экспрессе.

Высвободив рукав из цепких пальцев прилипчивого продавца советов, как разбогатеть, Гришка прошел ближе к трибунам – некогда ему тут слушать сопливые обещания, дело есть, а красноглазый пусть пытается облапошить ничего не смыслящих в этом деле простаков, от любопытства забредших сюда и готовых выложить денежки.

Анашкин побродил около касс тотализатора – там нужного ему человека не оказалось. В стороне стояли букмекеры – неприметной внешности люди, охраняемые крепкими парнями, вроде бы безучастно взиравшими на происходящее вокруг. Ворона знал, что эта публика всегда в крупном выигрыше, – если ипподрому остается четверть денежного оборота, проходящего через тотализатор, то в карманах у букмекеров оседает такое количество имеющих хождение в обращении денежных знаков, что только руки задрожат, если увидишь. У букмекеров есть свои люди на конюшнях, связанные с наездниками, различные подставные лица, готовые предложить хорошие барыши судьям и жокеям.

Нет, связываться с букмекерами Гришка не собирался – ему нужен был один мутный человечек по кличке Мясо.

Тот нашелся около буфета. Поздоровались. Мясо не выразил ни радости, ни удивления при виде Вороны – его выцветшие голубые глазки только оценивающе скользнули по лицу Гришки, и тут же последовала просьба:

– Пузырь возьмешь?

– Об чем звук, – дружески похлопал его по плечу Анашкин, еще не потерявший надежды на удачу. Мясо тут всех знает, и все знают его, конюшни ему открыты, наездники доверяют, букмекеры частенько просят об услугах: неужели он не сможет помочь приятелю пристроиться при хлебном деле?

Сначала хотели отметить встречу в баре, но там набилось полно народу.

– Пошли на трибуны, – предложил Мясо.

Забрались на самый верхний ярус, подальше от патрульных милиционеров. Мясо протер граненый стакан несвежим носовым платком, бормоча себе под нос, что стакан позаимствован в автомате с газированной водой, а теперь гуляет по стране СПИД и неизвестно, кто к этому стаканчику прикладывался, облизывая его губами. Слегка сполоснув стакан водкой, он разлил, щедро предоставив Вороне право выпить первым.

– Знаешь три постулата? – дождавшись своей очереди и влив в себя дозу спиртного, спросил Мясо. – Не бывает много водки, бывает мало закуски. Это первый. Не бывает плохой водки! – Он многозначительно поднял грязный палец. – Водка бывает только хорошая и очень хорошая. Это второй. А еще говорят, что нет некрасивых женщин, бывает лишь мало выпито.

Ворона вяло кивал, слушая, как Мясо зашелся визгловатым смешком. Эти шуточки он от него слышал еще до осуждения, но не перебивать же нужного человека, выказывая неуважение, чего Мясо не любит. Раз пришел к нему просителем по своему делу – терпи так называемый юмор.

– Теперь квартирки призывают молодежи давать, – философствовал Мясо, закуривая беломорину. – А на кой ляд они им, квартиры? Семья, говорят, ячейка… Дурь это! Нонешние в семнадцать сошлись, а в восемнадцать уже задница об задницу стукнулись и разбежались в разные стороны. А жилье кому? Его раньше люди годами ждали, маялись, а молодые опять кто с кем сошлись и заново будут жилья истребовать?

– Дело у меня к тебе, – решившись прервать монолог собутыльника, кашлянул Гришка.

– Дело? – покосился на него Мясо. – Какое? Хочешь быстро разбогатеть?

– Не совсем, – разливая остатки водки, криво усмехнулся Ворона. – Разбогатеть и не работать мне, конечно, никак бы не помешало, но я о другом. Знаешь, где я отдохнул пару лет? А теперь опять горбатиться не желаю, да и какую копейку зашибешь на заводике? На бутылку не заработаешь.

– Это если пьешь каждый день, – уточнил Мясо. – А ты пей с перерывами или по праздникам.

– Советчик, – сплюнул Гришка, ругнувшись для связки слов. – Лучше бы помог здесь ближе к денежкам пристроиться. Помощник тебе не нужен?

– Не возьмут. – Мясо погрустнел, глядя на пустую бутылку.

– Почему не возьмут? – удивился Ворона. – Горлышко целое.

– Я про тебя говорю. – Собутыльник посмотрел на Гришку с жалостью. Можно было бы, конечно, прокомпостировать мозги Вороне и пообещать переговорить насчет него, выжав еще одну бутылочку, но Мясо считал себя честным человеком.

– Чего так? – помрачнел Анашкин: и здесь срывается, рушится мечта, пропадает и уносится вместе с ветром ощущение близкой удачи.

– Изменилось многое, – вздохнул Мясо, меланхолично ковыряя в носу. – Раньше каждый за себя был, а теперь кто-то силу взял. Понимаешь, я сам тут всю жизнь провел. Помню, объявился у касс совсем зелененьким, ничего не знал и не умел. Просто поглазеть захотелось. А потом мне один деятель билет дал. Я тогда и значения этому не придал – играют люди, выигрывают, проигрывают, а мне-то что? Да на мой билетик выигрыш выпал, в пятьсот рублев. Они-то и сгубили, пошло-поехало. То круто брал куш, то спускал все до нитки, а после и дальше пошло – наездников подкупал, с кассирами шуры-муры заводил, с букмекерами свел знакомство. Сейчас знаю: тут свои силы, а они не хотят известности. Понял? Сюда из Питера, из Киева, из Харькова, из других городов едут играть и проигрывать. Деньги рекой текут, а я выпиваю сильно, шестеркой держат, на жизнь дают, и ладно, я на большее уже не зарюсь. Но те люди, что в силе, свой интерес жестоко блюдут и чужого не подпустят. Не смогу я тебе ничем помочь, изменилось все, извини.