Читать книгу Дерево красной птицы. Пробуждение огня - Вера Лейман - Страница 2

Глава 2

Оглавление

Ослепительные всполохи пламени плясали в глазах, но не вызывали ни капли страха, будто огонь был так же естественен, как воздух, вода и земля. Треск деревянных перегородок, запах жженой соломы на крыше и рвущий душу крик только что появившегося на свет младенца совсем не пугали, но словно затягивали внутрь объятого пламенем жилища. Звали, приказывая идти вперед.

Тонкие дубовые двери вспыхнули сине-оранжевым пламенем, хрупкая створка вывалилась наружу, открывая взору полыхающую спальню. Тяжелое покрывало уже тлело по краям, подбираясь к неподвижно лежащей на разворошенной постели женщине и ребенку. Запах свежей крови смешался с запахом тлеющей ткани и горящих стен. Оранжевые языки сердито лизали дверной проем, перед которым стояла Кымлан. Новорожденный истошно кричал, суча уродливыми, перепачканными чем-то темным ножками, но лежащая рядом мать даже не пошевелилась. Она уже мертва?

С горящего потолка на кровать сыпались искры, перегородки и укрепления трещали, грозясь в любой момент обрушиться и похоронить под собой младенца. «Девочка должна выжить. Ребенка нужно спасти!» – стучала в голове единственная мысль. Плотный черный дым разъедал глаза, забивался в горло горьким кляпом. Кымлан уткнулась носом в рукав на сгибе локтя и ринулась к постели. Охваченная огнем балка с грохотом рухнула сверху, припечатав девушку к горячему полу. Спину обожгло чудовищной болью, но обездвиженная Кымлан не могла пошевелиться. Только с отчаянием смотрела на истошно кричащее дитя сквозь огненное марево пожара. «Она не может погибнуть! Не сегодня!» Огонь прожег насквозь, устремившись в самое сердце. В глазах бешено метались слепящие искры, по венам текла уже не кровь, а жидкая лава. Кымлан подняла голову. Пламя лизало маленькую, едва покрытую черным пушком головку, крохотные ручки и ножки, но не причиняло младенцу вреда. Дитя вдруг успокоилось и, повернув голову, посмотрело на Кымлан ясными, чистыми глазами.


Горячими ручейками огонь устремился к болезненно пульсирующему плечу. Атакуя боль, сражался с ней, отвоевывая право на жизнь для умирающей Кымлан. Он уже не раз спасал ее, и она не боялась, зная, что выживет.

Этот сон снился ей много лет, и она знала, что тем ребенком была она сама. Отец вынес новорожденную дочь из горящего дома, но не смог спасти жену. С тех пор огонь стал ее главным союзником и спасителем. И несмотря на все сопротивление, он жил в ней и был ее сутью.

Горький запах дыма уступил непривычным ароматам незнакомых трав. Бушующий в крови пожар потух, и Кымлан ощутила, что лежит на твердой поверхности. Где-то рядом раздавались негромкие мужские голоса, два из которых показались ей смутно знакомыми.

– Вы обещали спасти ее! – сердце радостно встрепенулось: это был Чаболь. Значит он жив, с ним все хорошо.

– Я сделал все, что мог: позвал лекаря и даже позволил ей остаться в моих покоях, – Кымлан узнала в исковерканных когуресских словах Мунно. – Теперь все зависит от вашего государя.

Чаболь не то всхлипнул, не то вздохнул, а Кымлан замерла, боясь выдать, что пришла в себя и все слышит. Что сделал этот олух? Неужели пошел на сделку с врагами?!

– Если она так важна для Когурё, как ты говоришь, ее выкупят. В противном случае она будет казнена вместе с вами.

– Ка-казнена?.. – прошелестел Чаболь, и Кымлан живо представила, как его маленькие глаза на круглом лице распахнулись в искреннем ужасе.

– На совете племен все вожди выступили за то, чтобы казнить пленных, и мне не удалось их переубедить. Женщине не место на войне. Жаль, что девушка, которая по Пророчеству должна была принести мир своему народу, оказалась не способна спасти даже саму себя, – в суровом голосе Мунно проскользнула насмешка.

Кымлан перестала дышать. Угасший было огонь разгорелся с новой силой. Открыв глаза, она неуклюже приподнялась на локтях, желая придушить предателя-Чаболя, который раскрыл врагу ее тайну.

– Ты! Как ты посмел! – хрипло выдавила она, пытаясь встать на ослабевшие после болезни ноги. Сидевший на грубо сколоченном табурете Мунно вскочил с места, а стоящий на коленях Чаболь радостно заерзал по полу.

– Ты жива! – воскликнул он, улыбаясь от уха до уха, словно не замечая испепеляющего взгляда подруги детства. – Слава Небесам!

– Что ты ему рассказал? – злобно глянув на Мунно, прохрипела Кымлан.

– Достаточно, чтобы понять, какую ценность ты представляешь для Владыки и всего Когурё, – жесткие, будто высеченные из камня, губы Мунно растянулись в издевательской усмешке. – Видишь ли, твой друг оказался сговорчивее тебя, как только я предложил ему спасти твою жизнь. Видимо, ты и правда очень важна для когурёсцев.

– Будь ты проклят! – выпалила Кымлан, ища глазами оружие. Но украшавшие стены клинки кто-то убрал, вероятно из опасений, что пленница может причинить вред сыну вождя. Уродливый изогнутый меч лежал на столе, прямо рядом с Мунно. Сделав над собой усилие, Кымлан безрассудно кинулась к оружию. Но варвар молниеносно схватил его и направил клинок ей в грудь.

– Если не хочешь, чтобы я убил твоего друга, успокойся и ложись, Избранная, – он криво ухмыльнулся, оценивающе оглядев полуобнаженную девушку. Она опустила голову вниз и обнаружила, что на ней лишь широкие «нижние» штаны и повязка на плече, слегка прикрывающая обнаженную грудь. Уставившись на Мунно свирепым взглядом, Кымлан тяжело дышала и бесилась от собственного бессилия.

– Ну-ну, ни к чему так злиться, это замедлит выздоровление. И расстроит твоего верного пса, – враг шагнул вперед, оттесняя ее к постели. Ненавистный дикарь просто издевался, пользуясь своей властью! – Он ведь так волновался о тебе, только и ныл целыми днями, будто ему нужно убедиться, что я сдержал слово и позвал лекаря. Так что не будем расстраивать твоего единственного защитника. Ложись, или я вновь отведу тебя в клетку. Поверь, мои солдаты очень тебе обрадуются.

Кымлан, казалось, потратила весь запас своих сил на бессмысленное сопротивление и сейчас чувствовала себя опустошенной. Под натиском Мунно она послушно вернулась на кровать, которой в этой душной землянке служила жесткая скамья, накрытая какой-то истертой грубой тканью. Чаболь по-прежнему сидел на коленях, не смея поднять глаз, и что-то невнятно бормотал себе под нос.

– Прости, Кымлан… прости, что опять разочаровал тебя… я только хотел… хотел, чтобы ты выжила…

Глядя на друга детства, Кымлан почувствовала, как в груди что-то болезненно дернулось. Ей было жаль его: добрый, славный мальчуган, который всю жизнь восхищался отважной соседской девчонкой, не раз вызволявшей его из передряг, готов был сделать что угодно ради ее спасения. Даже отправиться на войну. Даже пойти на сделку с врагом. Но гордость истинного когурёсца не позволяла Кымлан простить его предательство. Они все поклялись в верности государю и своей стране и знали, на что шли.

– Так-то лучше. Хорошая девочка. Пока из Куннэ4 не прибудет ответ, останешься здесь. Даон! – крикнул Мунно куда-то наверх, и его верный пес тут же примчался на зов хозяина. – Уведи этого обратно, – он ткнул носком сапога сидящего на полу Чаболя и вложил меч в ножны.

Даон и еще один стражник подхватили Чаболя под руки и грубо потащили наверх по ступеням. Кымлан оказалась один на один с сыном вождя. В ее голове роились безумные мысли об убийстве Мунно, и она пристально следила за каждым его движением. Представляла, как вонзает кинжал в шею врага, как ярким фонтаном брызжет кровь из сонной артерии, но не могла не отметить некоторого благородства в его поступках. Он оставил ее здесь, а не вернул к пленным, где его невежественные солдаты могли сделать с ней что угодно. Это говорило о каких-то зачатках чести и совести, что Кымлан ценила выше всего.

– Не смотри на меня так, сбежать у тебя не получится. Убить меня тоже, – Мунно прислонился к столу и повернулся к Кымлан, ехидно улыбнувшись. – Во-первых, мои покои охраняют два десятка солдат, во-вторых, я сплю очень чутко, ну а в-третьих, – я видел твои навыки в бою и прямо скажу: ты мне не соперник.

Дерзкий варвар самодовольно ухмыльнулся, наслаждаясь гневом Кымлан, который чересчур явно читался на ее лице.

– Не соперник? – дрожа от ярости, выплюнула она. – Меня лично обучал сам принц Наун!

Мунно громко расхохотался, запрокинув назад голову. Выступающий кадык задвигался на мощной шее, почему-то привлекая внимание Кымлан. Она еще больше разозлилась, теперь уже на саму себя и уставилась в пол, чтобы скрыть свои эмоции.

– Наверное он слишком сильно оберегал свою Избранную, боясь, что она может покалечиться, – Мунно приблизился к девушке и наклонился, уперев ладони в колени. Его лицо внезапно оказалось очень близко, и пленница инстинктивно отстранилась. Дикие черные глаза мохэсца вызывали в душе смесь страха и – как ни странно – желания обуздать этого дикаря. Стереть с его наглой рожи отвратительную усмешку и показать, что он – ничто по сравнению с достойными воинами Когурё. И с ней.

Мунно внимательно разглядывал    Кымлан, совершенно не стесняясь своего интереса. «У этого варвара совсем нет манер!» – вспыхнула она, краснея и чувствуя себя от этого еще более ужасно. Мужчины в Когурё никогда не вели себя так непристойно. Мунно медленно выпрямился и равнодушно произнес:

– Советую поспать, лекарь предупредил, что еще несколько дней тебе нужен покой. Если не хочешь, чтобы рана открылась вновь, ложись и не делай глупостей.

С этими словами он откинул темно-красную ткань, которая отделяла его спальню от остальной части дома, и скрылся на своей территории, оставив Кымлан в полном раздрае. Слыша тихое шуршание за завесой, она терзалась тяжелыми мыслями.

Негодник-Чаболь поступил отвратительно. И его не могло оправдать даже желание спасти ее жизнь. В какое ужасное положение он поставил принца Науна своим письмом! Наверняка Его высочество считал Кымлан погибшей и горько оплакивал ее и бойцов, которых потерял в этом походе. Но Мунно, не зная истинного положения дел в Когурё, не предполагал, что это был блеф. Чаболь сильно преувеличил значение Кымлан для правящего дома. Пророчество, которое произнесла придворная шаманка в день рождения Кымлан, никто не воспринял всерьез. «В ночь, когда черный дракон закроет луну, из огня родится дитя, которое принесет долгий мир народу Когурё». Все ждали появления великого героя, но в ту ночь родилась Кымлан – дочь начальника дворцовой стражи.

Как женщина может принести мир и закончить кровопролитные войны? Немыслимо! Министры разочарованно вздохнули и решили, что шаманка ошиблась. Забыли о пророчестве и вернулись к своим делам. Но Кымлан ни на секунду не забывала о тех роковых словах. Большой уродливый шрам на левой ноге, будто вспомнив ту страшную ночь, когда она едва не погибла, едва увидев свет, протяжно заныл, вторя ее переживаниям.

Это проклятое письмо разбередит душу принца ненужными волнениями, потому что она точно знала, что Владыка не вернет дань ради сохранения жизни глупой девчонки, возомнившей себя великим воином.

Измученная горькими раздумьями, Кымлан наконец задремала.


Время шло, она уже потеряла счет дням, проведенным в заточении. И уже не помнила, как выглядит солнце, трава, небо и деревья. Кымлан томилась в подземелье, ужасаясь, как мохэ могут жить в этих погребах. Там было сухо и тепло, но ей не хватало воздуха, простора и свободы. Почти до рассвета она куталась в свою грязную, пропитанную кровью и потом одежду, и пыталась хоть ненадолго забыться болезненным сном. Рана на плече довольно быстро зажила, но сердитый Даон все равно продолжал ежедневно приносить ей отвратительное пойло, которое называл лекарством. Кымлан морщилась, кривилась, но послушно пила.    Несколько раз приходил сгорбленный, тонкий старик, обвешанный какими-то странными амулетами, и, бормоча что-то, промывал и перевязывал рану.

Все ее мысли были в родном Когурё рядом с принцем Науном. Она извелась, переживая за господина, сердце которого сейчас наверняка разрывалось от невозможности ее спасти. В его чувствах она не сомневалась ни капли, зная, что любовь принца к ней хоть и запретная, но настоящая.

Бесконечными ночами она вспоминала родительский дом, отца и Дерево рода на вершине холма, куда она ходила, когда ее одолевали сомнения или тяжелые думы. Отец говорил, что этот дуб посадил еще великий государь Мухюль Тэмусин четыреста лет назад, и все женщины в роду ее матери ходили к нему молиться за своих мужей и сыновей, ушедших на войну. По его словам оно всегда слышало молитвы нуждающихся и хранило любимых от бед. Кымлан так привыкла в это верить, что сроднилась с Деревом, выговаривая ему свои тревоги и спрашивая совета, словно у доброго друга.

Когурё… родная земля, которая воспитала ее смелой, непреклонной и полной гордости за свою страну. Все когурёсцы, от мала до велика чувствовали прочную связь с землей, на которой родились и выросли их предки. Она, словно то четырехсотлетнее дерево, вросла в их души и пустила корни глубоко в их сердцах, навеки привязав к себе. Когурё, воинственное, мощное царство, наводящее ужас на соседние племена и маленькие государства, не знало поражений и всегда отстаивало свое право владеть тем, чем пожелает. Какая досада: Избранная Небесами вдруг оказалась пленницей когда-то завоеванных варваров… Кымлан злилась, до боли стискивала зубы и комкала вытертое покрывало, которое ей выделил Мунно в качестве одеяла. У нее только два пути: либо умереть, либо сбежать. Оставаться в плену было невыносимо.

Однако где-то в глубине души она была благодарна    сыну вождя за то, что он оставил ее у себя и в общем-то относился к ней с уважением. Конечно, это была скорее жалость к женщине, попавшей в беду, но для Кымлан в ее положении этого было достаточно. Да и еда, которую два раза в день перед ней ставил Даон, была куда лучше той отвратительной похлебки, которую она ела в клетке с Чаболем. Но сердце ее рвалось от неизвестности, и пленница не прекращала изобретать планы побега.

Две попытки выбраться из этого удушающего погреба не увенчались успехом. Мунно не обманул, сказав, что ее круглосуточно охраняют. Даон рассвирепел, как только заметил ее, тихо крадущуюся вверх по ступеням, и молча толкнул обратно, отчего Кымлан кубарем скатилась по ступеням прямо под ноги проснувшемуся Мунно. Он по обыкновению только ухмыльнулся и, налив воды в глиняную чашу, жадно выпил залпом.

– Ты пытаешься сохранить дань или свою жизнь? – спросил он, ленивым движением запахивая на груди легкий ночной халат. Он совсем не выглядел сонным, будто и вовсе не ложился спать. Черные, дикие глаза безотрывно смотрели на Кымлан, будто пытались пробраться к ней в душу и узнать, что там.

– Я не собираюсь отвечать, – отрезала девушка и отвернулась, сердито сопя. Она не знала, как себя вести. С одной стороны, Мунно купился на уловку Чаболя и теперь считает ее Избранной. Это    давало какую-то надежду на то, что ее по крайней мере не будут насиловать и пытать, снижая тем самым ее ценность. С другой – она понимала, что обман раскроется сразу же, как только прибудет гонец из Куннэ, и станет ясно, что в Когурё она никто. Просто дочь начальника дворцовой стражи, которая решила поиграть в войну.

Сколько Кымлан себя помнила, это всегда было ее болью: отец, потрясенный трагичной смертью жены, видел смысл своего существования в дочери, которую почти вознес на пьедестал. Он один искренне верил в Пророчество и считал Кымлан особенной. Воспитанная военным, убежденным в ее великом будущем, и с детства подвергаясь насмешкам из-за своей несостоявшейся миссии, Кымлан изо всех сил пыталась доказать, что предсказание придворной жрицы правдиво. Что глупые старики-министры ошибаются, и она действительно рождена для великой цели. Уже в семь лет она вполне сносно владела основными приемами боя на мечах, а в шестнадцать умолила принца взять ее с собой в поход за данью к Мохэ. Наун, всю более или менее сознательную жизнь влюбленный в    Кымлан, сначала наотрез отказался, но в конце концов она смогла убедить его, говоря, что рядом с ним ей ничто не угрожает. Как оказалось, она ошиблась: принц спасся, а она в плену, и ее будущее весьма туманно. Словно Небеса все еще раздумывают, как нарисовать линию ее Судьбы: прямой и ясной или тонкой и извилистой? А может быть вообще оборвать ее прямо сейчас.

– Почему ты стала воином? – вдруг спросил Мунно. Он облокотился ладонями на стол, и полы его халата слегка разошлись, обнажая в треугольном вырезе смуглую грудь.

– К чему тебе это знать? – огрызнулась Кымлан, отводя взгляд.

– В моем племени женщины никогда не воевали. Признаться, я сначала не поверил Даону, что плененный вельможа совсем не боевой генерал, а девчонка, нацепившая доспехи с чужого плеча, – Мунно усмехнулся и, не мигая, смотрел на нее исподлобья.

– Где мой меч? – пропустив мимо ушей оскорбление, Кымлан поклялась себе, что отомстит за него позже.

– Он так дорог тебе? Почему? – мужчина шагнул в сторону своей спальни и, откинув штору, выудил откуда-то инкрустированные золотом ножны. Схватившись за рукоять, украшенную на конце пушистой кистью, Мунно медленно потянул меч, внимательно разглядывая клинок. Свет огня в чашах отразился от холодного металла и на секунду осветил его лицо. – Это подарок принца?

– Если я расскажу, это что-то изменит? Ты все равно забрал его себе, и обратно получить его я не смогу.

– Странно… – протянул вдруг Мунно. – Почему ты решила, что можешь принести мир Когурё, став воином? Мне кажется, это противоречит самой сути твоего предназначения, о котором говорится в пророчестве.

– Потому что только войной можно добиться мира.

Кымлан было больно от того, что он задел самые чувствительные струны ее души. Будто выпустил стрелу, которая, пробив броню, попала прямо в грудь. Она не хотела открываться ему и рассказывать, что всю свою жизнь пыталась оправдать свое существование. Он был врагом, который удивительным образом нащупал самые болезненные точки на ее сердце. Но раскрыть правду не могла, иначе они с Чаболем потеряют единственный шанс на спасение.

– Ты, наверное, очень гордишься своей страной, – презрительно скривился Мунно. – Завоевательными войнами, расширением границ, хорошо обученной, огромной армией, которая по первому зову короля готова напасть на слабые племена и покорить их, пролив реки крови невинных людей.

– Для меня важно лишь Когурё и благополучие моего народа. А какой ценой мы этого добьемся, не имеет значения, – вскинув голову, Кымлан смело посмотрела в глаза противника, которые заледенели, превратившись в два колючих черных осколка.

– А как же мой народ? – тихо спросил Мунно. – Когда-нибудь я стану вождем и должен буду заботиться о своих людях точно так же, как твой Владыка – о своих. Почему ты считаешь, что ему позволено отнимать чужое?

– Победитель имеет право на свою награду, – отрезала Кымлан.

– Думаешь, это правильно? Нагло захватывать территории, грабить и кичиться своим могуществом? – в голосе Мунно зазвенел металл, но Кымлан, уверенная в своей правоте, не дрогнула.

– Так устроен этот мир. Сильный подавляет слабого и имеет право на все, что в состоянии получить.

– Значит, я по праву сильного тоже могу сделать с тобой все, что захочу? – в глазах Мунно полыхнул огонь, и Кымлан ощутила, как воздух между ними заколебался от его ярости.

– Я пленница. Это твое право.

Мунно отделился от стола и медленно пошел к ней. В его обманчиво расслабленной позе было столько угрозы, что Кымлан перестала дышать. Он двигался плавно, словно хищник на охоте, но девушка не шевельнулась, не опустила глаз, зная, что нельзя показывать зверю свой страх. Только крепче впилась пальцами в деревянный край своей лежанки.

Он встал перед ней, и она увидела очертания смуглой груди в вырезе свободно спускавшейся с плеч ткани. Мунно наклонился, чтобы их лица были вровень, оказавшись так близко, что Кымлан едва не отшатнулась. Такое она позволяла только одному человеку, и присутствие чужого мужчины вызывало в душе необъяснимый, бесконтрольный хаос. Мунно провел пальцами по ее щеке и спустился на шею. Его рука была шершавой, жесткой и очень горячей, будто это у него, а не у Кымлан, по венам бежал огонь. Сердце заколотилось так, что она едва не поперхнулась. Слегка сжав шею пленницы, мужчина опасно улыбнулся. Стиснув тонкое горло, дернул вверх, заставляя девушку вскочить на ноги, и молча смотрел ей в глаза, будто изучал плескавшиеся там эмоции. Кымлан должна была попытаться ударить его или хотя бы сорвать захват, но не могла пошевелиться, только сжимала трясущиеся пальцы в кулаки. Ей казалось, что прикосновение к нему, даже удар, станет непоправимым шагом в пропасть, со дна которой ей уже никогда не    подняться. Поэтому Кымлан всеми силами давила в своей душе закипающие под его взглядом эмоции и боялась шелохнуться.

– Мунно! Мунно! – громкий голос Даона прозвучал словно из другого мира, и мохэсец    выпустил Кымлан из рук. Она опустилась обратно на лежанку, стараясь сохранить хотя бы видимость достоинства.

Слуга остановился посередине комнаты, переводя недоуменный взгляд с хозяина на пленницу.

– Что случилось? – ровно спросил Мунно.

– Из Когурё пришел ответ.

4

Куннэ – столица Когурё до 427 года

Дерево красной птицы. Пробуждение огня

Подняться наверх