Читать книгу Индиговый ученик - Вера Петрук - Страница 4

***

Дом Света Амирона был действительно светлым. Словно луч солнца, попавший на еще теплую домашнюю выпечку. Или пламя свечи, бережно укрытое толстым стеклом лампы. Пушистое облако, зависшее на небосклоне в погожий летний день. А еще он напоминал горку мягких подушек в садовом гамаке. В нем все было уютно, безопасно и тихо. Так тихо, что в первые дни Регарди казалось, будто вдобавок к слепоте он потерял еще и слух.

Дорога ему не запомнилась. Ехали долго, и он большей частью дремал, так как погрузиться в сон не давали многочисленные ухабы и выбоины, которыми был изуродован тракт. Холгер ворчал и ругал наместника за разбитые дороги, но название провинции от Арлинга ускользнуло. Он старательно не замечал любую информацию, которая касалась приюта. Ему дали пожизненный срок, а таким заключенным все равно, где находилась тюрьма. В нее давно превратился весь мир, и надежды на побег не было.

Несмотря на то что в Доме Амирона на каждого пациента приходилось полдюжины смотрителей, его заключение обещало быть одиночным. Холгер, Бардарон и женщина-тень оставались в мире нормальных людей. Арлинг сам попросил их об этом, поняв, что слишком сильно к ним привязался. Впредь таких ошибок он не допустит.

Прощание было тяжелым. Они провожали его до самых ворот обители, где нового пациента уже встречал весь персонал. Приют был заведомо предупрежден о важном постояльце, хотя о его истинном происхождении знали немногие. Отец с ним не поехал, сославшись на неотложные дела. Арлинг не возражал, согласившись, что это было бы пустой тратой времени. Куда важнее было подготовить Империю к войне, так как арваксы осадили Гундапакс и захватили ряд островов в Барракском море.

Женщина-тень долго плакала, повиснув у него на шее, пока ее не оттащил Холгер.

– Ну же, Люсия, пусти его, – Холгер бодрился, но его выдавал голос.

– Я буду навещать тебя, сынок, – сказал он, крепко прижимая Арлинга к щуплой стариковской груди. Но руки у него были сильными. Регарди искренне надеялся, что Холгер еще переживет его.

– Давай, лечись тут, – грубовато произнес Бардарон, хлопнув его по плечу. Лучше бы он этого не делал – Арлинг ненавидел прощания.

– Вот, это тебе, – взяв его руку, старый вояка вложил в нее какой-то предмет.

Регарди не потребовалось много времени, чтобы понять, что это. Только зачем слепому кинжал? Словно читая его мысли, Бардарон пробурчал:

– Не стоит держать его всегда при себе. Место, конечно, проверенное, охраняется лучше, чем дворец императора, но… так мне будет спокойнее. Положи под подушку, вдруг пригодится. Это хороший кинжал. Я с ним всю Сикелию прошел.

Арлинг задумчиво провел пальцем по лезвию, представляя, сколько крови ему удалось отведать. Что ж, рано или поздно все отправляются на заслуженный отдых.

Женщину-тень, у которой оказалось красивое имя Люсия, Регарди больше не встречал. Холгер, изредка навещавший его, рассказывал, что она вышла замуж за стражника из городского патруля. Арлинг был рад, что она решилась постоять под омелой. Бардарон же, проводив младшего Регарди, записался добровольцем в армию и отправился воевать с арваксами. Больше о нем ничего не было слышно. Арлинг надеялся, что Бардарон нашел то, что искал.

Приют встретил его так, словно он был императором. Похоже, Арлинг стал самым почетным пациентом, сместив с этого поста дочь наместника из Бараката, которая потеряла зрение после болезни и жила в обители с раннего детства. Она первая пришла навестить его, но очень скоро убедилась в том, что лучше разговаривать с мебелью. В новом царстве Арлинг правил по собственным законам, ограничивая в него доступ всех, кто не был связан с его прежней жизнью.

В Доме Света Амирона Канцлер выкупил для него весь последний этаж, наняв целый штат прислуги. У Арлинга было две личных столовых, три спальни, кабинет, комната для отдыха, три ванных, библиотека, к которой прилагалась девушка с хорошей дикцией, готовая прочесть ему любую книгу в любое время, и музыкальный зал, где приглашенные артисты развлекали его пением, чтением спектаклей и игрой на разных инструментах. Любое желание Регарди становилось законом, который исполнялся незамедлительно. Ему ни в чем не отказывали – даже в бутылке. Правда, после двух дней запоя, когда он еще неделю спустя не мог отличить реальность от вымысла, от выпивки пришлось отказаться. В его новом мире сойти с ума можно было и без нее.

Арлингу нередко казалось, что, окружив его роскошью, отец пытался откупиться – заплатить и исчезнуть из его жизни. Хотя, возможно, он снова ошибался. Как бы там ни было, Канцлер навещал его редко, задерживаясь не больше получаса. Во время коротких визитов Элджерон рассказывал о новых заморских лекарях, обещавших очередное чудо, о принце Дваро, который сильно привязался к журавису и скоро должен был исчезнуть с политической арены Согдарии, об императоре, который старел слишком быстро, и о войне с арваксами, которая переходила в затяжную. Арлинг из вежливости кивал, прислушиваясь больше к звучанию голоса отца, чем к смыслу слов, и мечтая, чтобы он скорее уехал. Видимо, Канцлер думал о том же. Его посещения становились все реже и короче, пока полностью не сменились письмами, что принесло облегчение им обоим.

Несмотря на то, что в распоряжении Арлинга было не меньше десятка комнат, почти все время он проводил в кабинете на углу дома. Ему нравилось большое, старинное окно с множеством щелей, которые пропускали звуки и запахи разбитого рядом сада. Под домом росла старая слива, и когда дул ветер – а в этих краях он был частым гостем, – ее корявые ветки загадочно скребли стекло, издавая причудливые, ни с чем несравнимые звуки. Если бы не сиделки, которые беспокоили его прогулками и обязательными лечебными процедурами в виде травяных ванн, он сидел бы в кресле у окна с утра до вечера, слушая сливу и ни о чем не думая.

Прислуга в приюте была хорошая – вежливая, внимательная и набожная. Во время передвижения по дому служанки всегда напевали песни из Золотого молитвенника Амирона, чтобы слепые могли их лучше слышать. Арлинг, которому эта книга успела надоесть еще в школе, требовал изменения репертуара, но его вежливо игнорировали. Вывод был понятен – правила приюта не обсуждались.

Если не считать их пения, сиделки были вполне милыми людьми. Как-то одна девушка даже предложила остаться с ним на ночь. Подумав, Регарди отказался. Она не обиделась, сказав, что зайдет позже, когда он заскучает. Арлинг не был уверен, что ему может стать скучно в таком месте, как Дом Света Амирона, но возражать не стал. Он часто представлял, что умрет просто так – сам по себе, в кресле у раскрытого окна, и это будет величайшим подарком жизни, который ему придется заслужить послушанием и терпением.

Приют во многом походил на рай – прекрасный сад, который изображали в церковных книгах служители Амирона. Воздух всегда был теплым и напоен сладкими ароматами цветов и фруктов. За окнами обители изумительными голосами пели птицы и ласково журчали фонтаны. С трудом вспомнив, что во время его отъезда из Согдианы город осаждала зима, Арлинг решил, что приют находился где-то в южных провинциях, в которых стояло вечное лето.

Правда иногда гармонию райских запахов и звуков нарушал ветер. Он приносил с собой соленые брызги моря, и хотя Арлинг не слышал шум волн, его тревожили запахи йода и водорослей. В такие моменты, он не мог найти себе места, меряя комнату шагами и отчаянно пытаясь понять, что было не так. Но стоило ветру утихнуть, как к нему возвращалось привычное равнодушие к миру.

Иногда его навещали доктора – то ли из приюта, то ли приглашенные Канцлером. Тогда дни протекали в причудливых медицинских ритуалах и приеме лекарств самых разных вкусовых оттенков. Порой ему казалось чудом, что его до сих пор не отравили, но он научился не замечать лекарских экспериментов, превратив их в часть повседневной жизни – как утреннее умывание или принятие пищи.

И еще в его жизни появилась трость. Регарди забрал ее, когда уезжал из родительского особняка в Согдиане, и сейчас не представлял, что делал бы без нее на огромной территории нового дома. В нем оказалось столько мебели, дверей и окон, что ему никак не удавалось запомнить расстояние между ними – приходилось полагаться на деревянное продолжение своей руки. Трость стала настоящим Арлингом Регарди, а он сам – лишь придатком, бесполезным куском плоти, который волочился за своим новым я, не отступая от него ни на шаг.

Во время обязательных прогулок по саду Арлинг слышал робкие шаги, глупые вопросы и легкие постукивания палок других слепых, но старательно их не замечал. В своем мире он был один.

И вот, однажды все изменилось.

День не заладился с самого утра. Разыгравшийся ночью шторм поломал много деревьев в саду приюта, убив и старую сливу. Дерево сдалось не без боя. Падая, оно разбило окно, зацепившись корявыми ветками за подоконник.

В результате, обедать Арлингу пришлось в южной столовой, где воняло цитрусовым мылом, опилки которого были разбросаны по декоративным полкам, украшавшим стены. Врачи приюта считали, что запах лимона улучшает память и обостряет зрение. Последнее Арлингу было бесполезно, а с памятью он перестал дружить еще в отцовском особняке в Согдиане. Здесь она ему была не нужна и подавно. Услужливые девушки-сиделки редко оставляли его одного, постоянно озвучивая окружающий мир. «Пять шагов до двери, господин», – подсказывали они ему, порхая рядом в готовности броситься на помощь в любой момент. – «А теперь порог, поднимите ножку, только осторожно». Он не всегда доверял им, пуская вперед трость, которая лишь доказывала, что врагов в божьем доме нет, и все хотят ему только добра. В особо ленивые дни Регарди забрасывал трость под кровать и цеплялся под руку какой-нибудь девицы, позволяя себя повсюду водить.

Тот день был один из таких – ленивых и ко всему равнодушных. Даже зарядивший с утра дождь был не в силах оживить его, хотя поваленная слива периодически сбивала Арлинга с умиротворенного настроения, мешая сосредоточиться. Он никак не мог понять, зачем ей это было нужно. Может, своим падением дерево дало ему знак? Например, что и ему ждать осталось не долго? Над этим стоило поразмыслить.

Так как в кабинете шла уборка, Арлинг остался в столовой, заняв место под полкой с мыльными стружками. Сейчас ему хотелось, чтобы голова работала лучше. Ответ витал где-то рядом. Но усилившийся к обеду шторм делал все, чтобы ему помешать. Дико завывал ветер, кидая в окна крупные градины вперемешку с ветками и сором, трещали ставни, гремели раскаты грома – ленивый день медленно наполнялся нервозностью и необъяснимой тревогой.

Такая буря не могла принести ничего хорошего. Когда ставни грохнули сотый раз, Арлинг не выдержал.

– Эй, там, – крикнул он сиделке, которая чем-то шуршала, напевая песню из молитвенника. – Закрой плотнее окно. Сколько можно терпеть этот шум?

– Господин хочет пройти в спальную? – сразу отозвалась девушка. – Там толстые стены и крепкие ставни, дождя почти не слышно.

– Никуда я не пойду, – упрямо возразил Регарди. – Надо просто закрыть ставни. В них, наверное, ветка застряла, вот и гремит. И перестань петь, я тебя об этом уже просил. Хочешь – пой в коридоре, здесь и без тебя шума хватает.

– Как скажите, господин, – промурлыкала сиделка. Арлинг давно выяснил, что местный персонал был сделан из прочнейшего булата. Их терпению можно было только позавидовать.

Перестав петь, сиделка прошла к окну, громко топая, чтобы он мог различить ее шаги сквозь бурю. Впрочем, из-за начавшегося града их было слышно с трудом. Арлингу казалось, что он попал внутрь огромного барабана, по которому во всю силу дубасил сумасшедший.

Вместо того чтобы прекратиться совсем, шум со стороны окна только усилился. Наверное, девица пыталась открыть ставни, чтобы вытащить застрявшую ветку. В конце концов, ей это удалось, потому что в столовую вдруг ворвался свист ветра и вихрь колючих брызг, которые вонзились в Арлинга ледяными иглами. Девушка оказалась на удивление неуклюжей: зачем было распахивать окно настежь? Регарди собирался возмутиться, но сиделка опередила его, заговорив осипшим мужским голосом:

– Отдохни, дорогуша… Черт побери, до чего хорошенькая! Ганс, положи ее на стол, на полу холодно. Слюни подбери, идиот, эта девушка не твоего пошива. Ну и гроза, ни черта не видно. Арлинг, ты здесь?

Регарди, который уже набрал полную грудь воздуха, чтобы огласить приют своим самым громким криком, резко выдохнул, выпустив из руки набалдашник трости. Палка с грохотом упала на пол, но гулявшая по столовой буря, поглотила звук, превратив трость в пушинку.

– Да закрой ты это паскудское окно, якорь тебе в глотку! – прокричал Абир Регарди, обращаясь то ли к себе, то ли к демону бури, который принес его на своих крыльях.

Ставни захлопнулись, словно по волшебству, и в столовой наступила почти тишина – буря смутно грохотала вдали, словно ее накрыли гигантской подушкой.

– Ва! Неужели ты? Дьявол сожри мою печень, тебя бы и родная мать не узнала, племянничек!

Дядя, наконец, заметил его и, не церемонясь, заключил в мокрые объятия – от него пахло дождем, выпивкой и пряным сикелийским табаком. Арлинг его не видел, но знакомые с детства запахи говорили за себя. Время шло, Абир оставался прежним.

– Здравствуй, дядя, – ответил Арлинг, не зная, как реагировать на неожиданное появление родственника. Абир сыграл странную роль в недавних событиях, предложив ему помощь принца Дваро, который оказался предателем. С тех пор они не общались. И сейчас Регарди не мог представить, что будет говорить этому человеку, которого когда-то был ему ближе, чем отец.

Впрочем, говорить не пришлось – дядя всегда предпочитал делать это сам, превращая собеседников в невольных слушателей бесконечного потока своих мыслей.

– Будь я проклят, Ар, – пробасил он, отпуская его. – Дваро не жилец на этом свете! Как только я узнал, что случилось, сразу отправил человека перерезать ему глотку, но паскудец оказался хитер. Скрылся за юбкой своих самонийских подружек, а у меня на Западе рук нет. Извини, что пришел так поздно, но я спешил, честно.

– Да все в порядке, – ответил Регарди, не увереный, что говорил правду. – Дваро меня больше не интересует, все в прошлом. Как вы?

– Ну, у меня в отличие от тебя точно все в порядке, – передразнил его Абир, гремя бокалами у бара. – Ганс, поторопи ребят, у нас мало времени. Неприятности мы любим, но сейчас они не нужны. И кстати, извини, за вторжение.

Внятный поток слов прекратился, сменившись бессвязным бульканьем. Дядя пробовал местные напитки. Очевидно, процедура прошла не совсем удачно, потому что столовую огласил хриплый кашель, за которым последовали громкие харчки, отчетливо слышимые даже на фоне дождя.

– Уф, – с трудом отдышался Абир. – Я говорю, извини, что вошел через окно. Понимаешь, твой отец все-таки выписал приказ на мой арест, после того как я угнал две галеры из Гундапакса. Не мог же я оставить своих арвакских друзей в беде. У Согдарии двенадцать боевых дромонов, а у них всего пять. Пришлось восстанавливать справедливость. Чего-то я отвлекся. Ну и задиристая штука! Не знал, что ангелочки из приюта Амирона балуются такими напитками. Ты вещи собирать будешь?

Неожиданный вопрос сбил Арлинга с толку.

– То есть? – недоуменно переспросил он.

– Памятный платочек от девушки, мамино колечко, уздечка любимой лошади…

Регарди растерянно покачал головой, не совсем понимая, о чем шла речь.

– Отлично, – подхватил Абир. – Долгие сборы нам ни к чему. Уже все готово. Завтра отплываем из Ерифреи. Отправились бы еще сегодня ночью, да штормит так, будто у морского черта пузо вспучило. Ганс, шкура тупая, хватит на девку пялиться, готовь веревку.

– Ты уже уходишь? – Арлинг с трудом подбирал слова, чувствуя, что ветер выдул у него из головы все мысли.

– Мы уходим, дорогой племянник! Ар, с каких пор ты стал соображать так, словно у тебя башка песком набита? Да будь я проклят, если ты пробудешь в этом засахаренном сарае еще час. Иди сюда, придется спускаться по веревке. Не хочу поднимать шумиху раньше времени. Ты даже не представляешь, какой сюрприз мы приготовим этому засранцу. Элджерон собственный локоть откусит, попомни мои слова.

– Дядя, – прервать речевой поток Абира было трудно, но Арлинг каким-то чудом это удалось. – Если вы не заметили, я ослеп. И этот засахаренный сарай мой новый дом, я сам его выбрал, отец не причем.

– Да, да я знаю, – рассеянно пробормотал Абир и продолжил ругать помощника. – Ну, ты и оглоед! Рыбья требуха, гнида сушеная! И зачем я тебя, олуха, только с собой взял. Цепляй ее сюда. Так ты совсем ничего не видишь?

Регарди потребовалось время, чтобы понять, какие слова относились к нему, а какие – к нерасторопному матросу. Радость от появления Абира постепенно сменялась злостью – мелкая царапина вдруг стала расти, превращаясь в кровоточащую рану.

– Да. Представьте. Совсем. Ничего. Не. Вижу, – процедил он, чеканя слог. Дядя начинал его раздражать.

– Я слышал про этого сукиного кота Даррена, – озабоченно произнес Абир, подходя к нему ближе. – Элджерон как всегда проявил мягкотелость, я бы его не отпустил. Знаешь, сначала я хотел прирезать этого Монтеро. Но, поразмыслив, понял, что не имею на него права. Он твой, до конца жизни. Ты сам выпустишь ему кишки, когда придет время. А сейчас надо торопиться. Ганс, ты первый, мы с Аром следом.

– Я слепой, – упрямо повторил Арлинг. – Мое место здесь.

– А у меня нет пальцев на правой ноге, – не задумавшись ни на секунду, возразил дядя. – Отморозил зимой у арваксов. Мой лучший друг, капитан Гасс Златоухий, живет без носа, ногтей, губ, ушей и сосков уже третий год. Сбежал от Педера Понтуса, слыхал о таком? Как-то у меня был юнга, у которого не было полбашки – снесли тесаком при абордаже. Хирурги скроили ему новую черепушку из стали, он жил еще год, пока его не сожрала акула. И кок у меня глухой – ни черта не слышал. Слепых, правда, еще не было. Не будь дураком, Арлинг. Согдария тебя похоронила, а мертвым не нужно никому ничего доказывать. Склеп у тебя, конечно, красивый, но, поверь, крепкая палуба под ногами лучше мрамора с бархатными подушками под задницей. Ты потрогай свои щеки, еще немного и они будут на воротник свисать. Однажды я дал слово твоему отцу, что присмотрю за тобой. Признаюсь, кое-что я упустил, но собираюсь это наверстать, черт побери! И лучше ты меня не зли, племянничек, потому что ты спустишься по этой проклятой веревке, хочешь ты этого или нет. Ясно?

Арлингу показалось, что в коридоре раздались шаги. Угадать, кто к ним шел, было нетрудно. Приближалось время обеда, и одна из сиделок направлялась узнать, что он желал отведать сегодня. Если бы в двух шагах от него не стоял Абир, а буря не стучалась в окно столь яростно, он бы с радостью занялся составлением меню – в последнее время еда доставляла ему несказанное удовольствие, став излюбленным развлечением. Что ж, вчера была рыба, значит сегодня должно быть мясо, лучше курятина, бобы он тоже давно не ел, ну и конечно, десерт – ванильное мороженое и шоколад. Их вкусовое сочетание приводило его в восторг. И вино, много вина…

– Приглядывать за слепым на корабле нелегко, – усмехнулся он. – Зачем вам такая обуза? Еще за борт упаду.

Абир раскатисто рассмеялся, словно Арлинг рассказал ему забавную шутку.

– Рыб покормить ты всегда успеешь! Таскать в трюмах сундуки с золотом – вот это обуза. И друзей-пиратов искушает, и врагов притягивает. Ар, ты мне честно скажи. Тебе ведь сейчас наплевать – в приюте остаться или на моем корабле плыть. А раз так, то зачем мы тратим мое время?

Дядя появлялся в его жизни редко, но каждая их встреча оставляла в ней след, который не могла уничтожить ни одна буря. Абир обладал редким умением озвучивать те мысли, которые Арлинг предпочитал прятать в самые дальние уголки сознания.

Он колебался ровно столько, сколько звучали шаги сиделки в коридоре. Дернулась ручка запертой двери, послушался стук, за ним еще один – громкий и настойчивый.

Арлинг подобрал трость и решительно шагнул к окну. Туда, где свистел ветер и грохотал гром. Ему не нужно было собирать вещи. Нож Бардарона, который он всегда носил в правом сапоге, был при нем. Больше в Доме Света Амирона ему ничего не принадлежало. Абир был прав – палуба пиратской галеры была ничем не хуже стен приюта.

– Привяжите меня крепче, – прошептал он, прислушиваясь к странному чувству, растущему в груди. Тоска, страх и тревога клокотали в нем, словно волны, разбивающиеся о камни. Мокрые глыбы щетинились острыми осколками, вырастая из голой, побитой ветрами и временем скалы. У этой скалы было имя. Когда-то ее звали Надежда.

Побег из божьей обители он не запомнил. Уже сидя в каюте Абира, Арлинг пытался собрать его по кускам – так стараются восстановить навсегда ушедший с пробуждением сон. Его обрывки тонули в морской пучине, уносимые подводным течением все дальше и глубже. Ему никогда не вспомнить то, что забрало время. И никогда не понять, почему это произошло именно с ним.

Спуск по веревке длился вечность. Внизу – распахнутые ворота ада. Ветер колотил его о каменную стену, дождь заливал лицо, попадая в нос и уши, мешая дышать и заставляя стучать зубами от холода. Затем тряска в карете вместе с дядей и незнакомыми людьми – они много пили, ругали дьявола и Канцлера. На полпути он провалился в сон и проснулся уже в кровати. Простыни пахли клопами и дешевым мылом. Где-то гремела посуда, разносилась брань и звуки драки. За окном по-прежнему лил дождь, но в комнате он был не один – кто-то шумно вздыхал, перемежая вздохи протяжными стонами и глухими ритмичными ударами. «Абир! – стонала женщина. – Тише, проклятый, мальчишка проснется». На миг они умолкали, но страсть не умеет вести себя тихо, и через какое-то время все начиналось заново. Арлинг старался не дышать, и еще долго лежал без движения, слушая храп утомленных любовников. Догадка, что все это происходило не с ним, переросла в уверенность.

Первые шаги на галере Абира откликнулись болезненными воспоминаниями о предательстве Дваро. Над головой хлопали гигантские крылья парусов, а в уши лились медовые слова дяди о его новом, третьем доме. Что-то подсказывало – скоро счет им будет потерян. Арлинг старательно изображал внимание, но сосредоточиться было трудно. Пальцы крепко вцепились в трость – под ногами была уже не замершая земля, а просмоленная древесина. И она двигалась. Верх, вниз, вбок, снова вверх… Будто он стоял на качающейся доске. Стоит сойти с нее, и все прекратится. Регарди сделал шаг в сторону, но пол повторил движение, словно приклеился к ногам. Желудок подкатился к горлу и остался там навсегда. А дядя продолжал расхваливать корабль.

«Черная Роза», молодая, двухмачтовая красотка, была рождена в Шибане. Ее крестной матерью стала жрица морской богини Куливары. Девицу раздавили при спуске корабля на воду, и теперь ее кровь оберегала «Черную Розу» от бурь, рифов и демонов. Двадцать шесть весел по каждому борту, крепкие паруса, надводный таран для вспарывания боков вражеских кораблей, сотня с половиной человек – все отъявленные головорезы и люди с широкой душой, нанятые Абиром в разных портах мира. И ни одного раба – этим дядя особенно гордился.

Знакомство с экипажем прошло смутно. Имена Арлинг не запомнил – первый помощник, второй помощник, начальник гребцов, какие-то незнакомые титулы и должности. Эти люди ничего не значили для него, поэтому он просто кивал, мечтая остаться наедине со своей тошнотой. Качающийся мир волновал его куда больше того, сколько парусов у «Черной Розы», и почему у судна плоское дно и узкий корпус.

Тем не менее, все происходящее отличалось от его жизни в приюте не только скрипом парусов, плеском волн и шатающимся полом. Впервые он перестал ощущать на себе внимание и заботу желающих помочь слепому калеке. Команда приняла его равнодушно – пираты были заняты погрузкой провианта в трюмы и предстоящим плаванием. До странного пассажира капитана им дела не было.

Абир приставил к нему юнгу по имени Нуф, который не был похож на сиделку из приюта настолько, насколько мальчик отличается от девочки. Показав Регарди каюту, юнга без следа растворился среди незнакомых запахов и звуков.

Новый дом имел пять шагов в длину и четыре в ширину. Нуф доверительно поведал, что раньше в каюте тайно жила любовница Абира, которая умерла во время последнего плавания от укуса бешеной крысы. Крыс на корабле и в самом деле водилось много. По ночам их шуршание раздавалось громче скрипа корпуса и хлопанья такелажа на палубе.

Сундук, прибитое к полу кресло, низкий столик с тазом и кувшином для умывания – обстановка каюты разительно отличалась от роскоши отцовского особняка и покоев в Доме Света Амирона. Жившая в комнате женщина обладала поистине скромными запросами. Справлять нужду полагалось в гальюне на корме. Путь к нему Регарди выучил в первую очередь, так же, как и дорогу до каюты Абира. Это была жизненно важная информация.

Большую часть его нового дома занимала кровать, похожая на гроб с высокими бортами, обитыми мягким мехом. Арлинг мог лежать в ней целую вечность, слушая, как скрипит незнакомый мир, пахнущий солью и просмоленной древесиной. Иногда ему казалось, что корабль треснет по швам – так сильно били в борта волны. Но раздавался крик «Навались!», и галера начинала идти ровнее, воодушевленная силой крепких мужских рук. Все было слишком новым, однако Регарди уже давно перестал удивляться.

Наконец-то, он оказался в долгожданном одиночестве. Нуф приносил ему еду, вкус которой оставался незамеченным. Шатающийся пол заставлял его расставаться со всем проглоченным. Его навестил корабельный доктор, который посоветовал больше лежать, что Арлинг и делал. Абир приходил каждый день, но его визиты длились не дольше минуты. Судя по тому, как к ним постоянно заглядывали какие-то люди, внимания дяди добивались многие. Традиционный вопрос о здоровье, предложение выпить рому, пожелание поскорее поправится и заверение о том, что все будет хорошо, перемешанное с бранью на помощников и плохую погоду. А потом дядя исчезал, уступая место крысам, тошноте и тревоге, которая временами граничила с отчаянием.

Дни потекли плавно и тихо, повторяя движения «Черной Розы», которая не спеша рассекала морские воды, унося его в неизвестность. Арлинг не знал, куда они направлялись, Абир же не спешил рассказывать. Может, ждал вопроса, который так и не был задан.

Из каюты Регарди почти не выходил. Когда тошнота и головокружение одолевали его так, что ему хотелось вспороть себе живот, Арлинг цеплялся за дверь и болтался на ней, слушая рев моря и стоны большого тела корабля, частью которого он стал. Страх приходил неизменно – иногда сразу, с первым порывом холодного ветра в лицо, а порой дожидаясь колючих брызг волн, которым удавалось перелететь через борта и палубу. Арлинг сжимал зубы и терпел, сколько мог, но обычно его сопротивление длилось недолго.

С облегчением сдавшись, он возвращался в каюту, ложился в свой гроб и начинал думать. Тошнота уходила, зато приходили мысли. Ему хотелось мечтать о Магде, но вместо знакомой незнакомки почему-то вспоминался отец. Абир еще в дороге рассказал ему о своей затее – подстроить похищение Арлинга бандитами.

По планам дяди, разбойникам не повезло. В лесу недалеко от приюта у них случилась драка. Между собой или с другой бандой – неважно. Главное, что выживших не осталось. Прирезали даже похищенного, окровавленную одежду которого должны были найти в кустах. Чтобы Элджерон поверил в смерть сына, люди Абира вместе с одеждой подкинули обрубок ноги, одетый в сапог Арлинга. Кому дядя отсек конечность ради достоверности сценария, Регарди не спрашивал, уверив себя, что этим целям послужил какой-нибудь недавно усопший молодой матрос. Сейчас, лежа в похожей на гроб кровати, Арлинг поверил, что затея Абира удалась – он, как никогда, чувствовал себе мертвым.

Пытаясь представить лицо отца, когда ему сообщили о смерти сына, Арлинг долго ворочался с боку на бок – образ не приходил. Наверное, Элджерон должен был спокойно выслушать вестника дурных новостей и, не меняя выражения лица, заняться своими делами, от которых его оторвали. А вечером, оставшись наедине, он налил бы себе стакан водки, осушил его одним махом и вычеркнул непутевого сына из жизни.

А еще отец мог не поверить. В таком случае во все стороны Согдарии уже сейчас были разосланы ищейки и гонцы, обещавшие золото и власть в награду тому, кто найдет пропажу. Но был и третий сценарий. Отец мог не поверить в его похищение и смерть, но похоронить его одежду и публично скорбеть по гибели наследника. Это был бы самый лучший вариант. Он означал бы то, о чем Арлинг давно мечтал, но получил только тогда, когда потерял все. Пусть и слепой, но теперь он мог сам выбирать свой путь.

Регарди переворачивался на другой бок и вспоминал день, когда отец подарил ему Дарсалама. То были редкие мгновения согласия и счастья – оба страстно любили лошадей. Ему вспоминалась первая поездка на Дарсе – он впереди, с глупой улыбкой на лице, отец – позади, с едва заметной довольной ухмылкой на губах. Таких дней больше не повторялось.

Арлинг натягивал одеяло на голову и гнал отца из головы, зовя Магду, но вместо нее приходил Даррен. Он маршировал на плацу в парадной форме военного офицера. У него была аккуратно постриженная борода и начищенные до блеска сапоги. Монтеро стал еще выше, затмевая своим величием солдатню, которая вытянулась перед ним в раболепном страхе. В руках у бывшего друга блестел клинок, и его кромка была замарана кровью – мясник успел отрубить не одну голову. Даррен вышагивал вокруг большой кучи голов с выколотыми глазами.

Сон повторялся из ночи в ночь, затягивая Арлинга в пучину кошмаров, пока однажды к нему, наконец, не явилась Магда. Весь день штормило, и единственным утешением Регарди было то, что бешеная качка свалила не только его, но и половину команды, о чем ему поведал Нуф, который принес с утра каши и не появлялся до следующего утра. Арлинг то просыпался, то снова проваливался в сон, пока реальность перестала иметь какое-либо значение. И тогда пришла она.

Фадуна тихонько присела на край кровати-гроба и погладила его по голове. Это было похоже на глоток воды после долгой жажды. Арлинг поймал ее руку и горячо прижал к губам. Качка сразу прекратилась, и мир перестал бешено раскачиваться из стороны в сторону, превратившись в послушного пса, замершего у их ног. Магда запела. Она часто пела странные песни, из которых он не понимал ни слова, но которые был готов слушать бесконечно. Он и сейчас не понимал ее. Голос Фадуны становился все глуше и неразборчивей, пока не превратился в шум волн и мерный плеск весел. Как всегда, их встреча была недолгой.

Проснувшись, Арлинг еще долго лежал в кровати, пытаясь понять, что изменилось в окружающем его мире. Ему казалось, что в воздухе до сих пор витал запах Магды, словно она действительно приходила к нему из царства мертвых. Перевалившись через стенки кровати и нащупав трость, Регарди, наконец, понял – его больше не тошнило, хотя пол под ногами по-прежнему качался, а в борта «Черной Розы» с неистовой силой били волны. Фадуна по-прежнему творила с ним чудеса – даже на столь далеком, непреодолимом для обоих расстоянии.

Ноги сами вынесли Арлинга из каюты. Его никто не окликнул. Недельная штормовая качка утомила даже бывалых пиратов, которые отлеживались в кубриках. Вахтенный его не заметил, и Регарди беспрепятственно дошел до борта. Собственная смелость изумляла. Он впервые спустился с помоста и пересек палубу. Коснувшись животом мокрого дерева, Арлинг перегнулся вперед, захваченный дикой пляской стихии, которая беззастенчиво покрывала его лицо солеными поцелуями.

Если он уже мертв, то страх не имел значения. Прыгнуть вниз или остаться в слепом мире – грань, отделяющая его от Фадуны, стала тоньше волоса.

– Как мне быть, Магда? – растерянно прошептал Арлинг, не слыша себя в грохоте волн. Он всю жизнь мечтал о том, чтобы самому принимать решения, но когда этот миг настал, не знал, что делать с неожиданно обретенной свободой.

Выпустив из рук трость, Регарди нащупал нижнюю перекладину поручней и поставил на нее ногу. Шаг был сделан, дело осталось за малым. Колени предательски задрожали, но назад пути не было. Он слишком долго был мертвым. Пусть его вернут к жизни или похоронят. Однако первое было невозможно – количество проглоченных порошков до сих пор отдавалось в горле привкусом смерти. Значит, оставался один путь. «Но и его ты пробовал», – прошептал мерзкий голос в голове, напоминая о собственной слабости, когда он не сумел лишить себя жизни после гибели Магды.

Наконец, ему удалось отодрать прилипшую к палубе ногу. Судорожно схватившись за поручни, Арлинг неловко примостил ее к первой. Теперь ему мешали только руки, которые вцепились в мокрую древесину с такой силой, словно желали стать с ней одним целым. Ничего, успокоил он себя, нужно подождать, пока судно качнется на другой бок и тогда его просто выкинет за борт – хотел он этого или нет.

«Черная Роза» вздохнула и стала медленно заваливаться в сторону. Арлинг сжал зубы, чувствуя, как заскользили пальцы.

Пожалуйста, Магда, дай мне силы! Пусть будет так, как ты хочешь.

На этот раз Фадуна не заставила себя долго ждать.

Резкий толчок, и тонкая опора под ногами исчезла. Руки беспомощно схватили воздух, но что-либо изменить уже было нельзя. Полет длился недолго. Море приняло его в объятия, заботливо накрыв сверху волнами. Солено-горькая вода наполнила рот и проникла в легкие. Намокшая одежда потянула вниз, холод сковал тело, которое вместо того чтобы радоваться обретенной свободе, неожиданно стало отчаянно сопротивляться. Это неправильно – он должен был радостно тонуть, а не судорожно бить руками, силясь всплыть на поверхность. Когда-то он хорошо плавал. Когда-то ему не нужно было пускать вперед себя трость или вытягивать руки, чтобы пройти по ровной поверхности. Когда-то…

Магда была рядом. Он чувствовал ее присутствие так же хорошо, как и мощь воды, которая вертела его из стороны в сторону, забавляясь беспомощностью человека. Фадуна ждала, напевая свои странные песни. Ждала, но не помогала. Чувствуя, что боль в груди грозит разорвать его пополам, Арлинг собрал силы, и дернулся всем телом вверх, туда, где, ему казалось, находилось небо и вдруг полюбившийся воздух.

– Я еще не готов! – закричал он, глотая горькую воду. – Прости меня, Магда.

Фадуна рассмеялась и подплыла к нему ближе.

– Не хочу умирать, – прошептал он, чувствуя ее крепкие объятия.

– Держу! – оглушил его голос Нуфа, и Арлинга потянули наверх.

Море отпускало неохотно. Воздух вошел в горло, словно лезвие клинка, с болью рассекая наполненные водой легкие. Фадуна держала его за руку до тех пор, пока к ним не подплыла лодка. Когда их пальцы разъединились, Арлинг понял – Магда сделала свой выбор.

Он пришел в себя на палубе, ощущая спиной мокрые доски. Вода подкатилась к горлу и начала выливаться из него бурным потоком. Регарди чувствовал себя так, будто родился заново. Хотелось кричать на весь мир и смеяться беспричинным смехом идиота. Вместо этого он корчился в руках держащих его людей, извергая из себя морскую воду, которая все не кончалась. А вместе с водой на палубу «Черной Розы» вытекал яд бессилия, отчаяния и равнодушия, которым он заразился весной прошлого года. Сначала – на холме в Мастаршильде, потом – на дуэли с Монтеро. С каждым глотком воздуха, к нему возвращались надежда и желание жить. Пусть так, в слепую, но жить. Магда согласилась подождать – это был ее бесценный подарок.

– Я не подведу тебя, – горячо прошептал Регарди, забившись в кашле.

Людей он заметил не сразу. Вокруг было слишком много шума, и Арлинг не мог понять, какая его часть принадлежала людям, а какая – морю. Наконец, голос Абира пробился сквозь завесу хаоса и заорал у него над ухом.

– Следующего раза не будет, рыбья твоя башка! Тысяча чертей! Да ты бы на рее уже болтался, если бы он утонул. Акулий плавник тебе в глотку! Чего стоишь, как маяк на рифе? Думаешь, раз вытащил его, так тебе все с рук сойдет? Я тебе что сказал? Глаз не своди! Получишь двадцать плетей сегодня же!

– Слушай, Абир, зря ты так с мальчишкой, – пробасил рядом какой-то голос. – Он жизнь ему спас, а ты сразу – плетей… Нуф хороший парень, толковый, а этот, хоть и родня тебе, но, дьявол меня побери, он слепой! Какой от него прок? Овощ, только каюту занимает, будто у нас места навалом. Говорил тебе, давай оставим его на берегу. Море недаром его забрало. Такие – как бабы, только беды…

Басистому договорить не удалось, потому что раздался смачный хруст и звук падающего на палубу тела.

– Кто еще считает, что мой племянник овощ? – тихо проговорил Абир, но его было слышно даже сквозь шумную игру волн.

Много лет назад Арлинг с дядей засиделись за картами в питейной, и один сильно подвыпивший согдианец обвинил пирата в шулерстве. Драки не было. Хватило взгляда Абира – цепкого, обещающего неприятности, застревающего занозой в любом слове соперника. Регарди хорошо помнил его, потому что сам долго и безуспешно тренировался перед зеркалом. И сейчас он впервые был рад тому, что ослеп. Оказаться под прицелом такого взгляда ему бы не хотелось.

– Я в порядке, – прошептал он, пытаясь нащупать руку Абира. – Юнга не виноват, я сам упал.

– Двадцать плетей, – повторил дядя почти в гробовой тишине. – Их получит каждый, кто усомнится в моих решениях.

– И ты тоже, – добавил он, кладя руку на плечо Арлинга.

Вечером Регарди сидел на полу своей каюты и слушал, как бьют человека, спасшего ему жизнь. Любовь к миру, которая переполняла его после купания в море, сменилась на странное чувство тревоги и разочарования. Он думал, что Магда даст ему силы и вернет смелость, но Фадуна не любила легких путей. Регарди мог настоять на том, чтобы юнгу не били, но не сделал этого. Где-то глубоко в нем еще обитал страх, и, наверное, должны были пройти годы, чтобы он исчез без следа. Ему придется научиться жить с ним.

К кровати-гробу прикасаться не хотелось. Арлинг твердо решил, что попросит убрать ее, как только шумиха вокруг его падения в воду затихнет. Бесцельно побродив по каюте, он понял, что заснуть не сможет. Нуф получил уже двенадцать плетей, но по-прежнему не издал ни звука. Регарди вспомнил, как дома пару раз его пороли за непослушание. Роль палача выполнял ненавистный с детства конюх, которому Элджерон доверял наказывать провинившегося отпрыска. Во всех случаях Арлинг орал так, что было слышно далеко за пределами конюшни. Кричал не от боли, потому что били его в полсилы, а от возмущения и обиды. Юнге же должно было быть не только во много раз больнее, но и обидней – ведь он рисковал жизнью ради незнакомого слепого, овоща. Тем не менее, Нуф молчал. И каждый новый свист плети не давал Регарди покоя.

Не выдержав, Арлинг уже известным путем прошел к поручням. В каюте ему казалось, что юнгу наказывали где-то рядом, но на палубе звуки раздавались совсем иначе. Повсюду вздыхали волны, заглушая человеческие голоса и деяния.

– Повторить хочешь? – голос Абира раздался неожиданно, заставив Регарди покрыться испариной и крепко вцепиться в перила. Ему показалось, что звук послышался из самого моря – будто кто-то, плескавшийся в волнах, вдруг заговорил с ним.

– Нет, – Арлинг мотнул головой с такой силой, что у него хрустнуло в шее. Это был один из самых искренних ответов в его жизни.

– Я побил мальчишку не потому, что злой, – дядя взял его за руку, словно опасаясь, что Регарди снова прыгнет в воду. – Люди должны отвечать за свои поступки. Не бойся наказывать тех, кто тебе дорог. Запомни это. Ты им преподносишь урок, за который они будут тебе благодарны. Пусть не сейчас, но со временем дойдет до каждого. По правде говоря, я должен был высечь тебя, но, думаю, тебе хватило и купания в море.

Арлинг не знал, что ответить, поэтому молчал, крепко прикусив губу. Не видя себя, он чувствовал, как его лицо покрылось краской стыда – кожа горела так, что ее не могли остудить даже долетавшие до них брызги волн. Манера речи дяди изменилась, и это не сулило ничего хорошего. Когда Абир не поминал черта через каждое слово, он был похож на своего брата – Элджерона. Голоса у них были почти одинаковые. Да и некоторые повадки тоже. Например, Абиру так же, как и его брату, совсем не требовался ответ собеседника.

– Знаешь, куда плывем? – спросил он, неожиданно сменив тему разговора. Арлинг понял, что наказание закончилось – ударов слышно не было. Только сейчас Регарди догадался, что дядя преподал урок не только Нуфу.

– В Сикелию, – ответил Абир сам себе, не смущаясь молчанием племянника. – И это самая красивая земля, которую я видел. Когда-то я обещал привезти тебя сюда, а обещания надо выполнять.

Арлинг вежливо кивнул, стараясь казаться заинтересованным. Раньше Сикелия была местом, где их с Магдой не могли достать люди Канцлера, но сейчас, когда прах Фадуны был закопан на холме ее родной деревни, а сам Арлинг превратился в беспомощного урода, провинция не имела для него никакого значения. Сикелия, или царство Шибана, или Самонийские княжества – ему было все равно.

– Сегодня был отличный день, – продолжил дядя, и Регарди прислушался внимательнее. Что-то подсказывало – Абир сказал это не просто так.

– Я рад, что ты прыгнул в воду, – теперь казалось, будто Абир ухмылялся. – На самом деле, все эти дни я ждал от тебя чего-нибудь подобного. И юнга это знал, но проявил беспечность. Все могло закончиться по-другому. Что ты чувствуешь, Ар? Ты ведь уже не Арлинг Регарди, верно? Сын Канцлера утонул в волнах Согдианского моря. Ты кто-то другой. Может, будущий капитан «Черной Розы»? Кто знает. Зря улыбаешься. Твой отец присылал тебе докторов со всего света, но там, где мы побываем, его люди не были. Надеюсь, ты не прогуливал уроки кучеярского языка в школе, потому что он тебе пригодится. Жемчужина Мианэ – это самый прекрасный город на свете. Там творятся чудеса. И ты станешь одним из них.

Дядя говорил загадками, и Арлинг начинал нервничать. Ему не нравилось, когда он не понимал собеседника.

– В Балидете живет великий человек, который, по воле богов, стал моим хорошим другом. Он иман одной из боевых школ Сикелии. Ничего примечательного в этой школе нет, кроме ее создателя. Так случилось, что я кое-что знаю о прошлом имана. Этот человек – последний представитель древней секты мистиков, и то, чему я невольно стал свидетелем, убедило меня, что если тебе нужно чудо, то следует обращаться к нему. Нам с тобой нужно чудо, Арлинг, поэтому мы плывем в Самрию, откуда отправимся в Балидет. Придется идти по суше через пески. Путь через дельту реки Мианэ охраняется птичьими племенами, а с ними мало кто нашел общий язык. Говорят, их не смогли покорить даже Жестокие. Я уверен, иман знает лекарство, которое вернет тебе зрение. Нам не откажут. Когда-то я оказал ему большую услугу, и сейчас самое время потребовать плату.

Дядя подбадривающее хлопнул его по плечу, и Регарди покрепче схватился за поручни. Остро не хватало трости Бардарона, которая улетела с ним в море, чтобы навсегда остаться там, где умер Арлинг Регарди.

– Как зовут этого имана?

– Никак, – усмехнулся Абир. – Для всех он просто иман. Такие люди редко открывают свои настоящие имена. Для этого нужно стать для них кем-то большим, чем просто другом. Пойдем ко мне, выпьем рому. Эта ночь создана для того, чтобы ее пропить.

Регарди нащупал руку дяди и благодарно пожал ее.

– Спасибо, что делаете это для меня. Пожалуй, постою здесь еще немного. Нужно привести мысли в порядок.

Арлинг почти почувствовал на себе взгляд Абира. Его испытывали. Что ж, он был готов ко второму шансу. Не сказав больше ни слова, капитан «Черной Розы» зашагал прочь. Регарди пробрал озноб – ему поверили. Это будоражило душу и волновало сердце.

Для него не было разницы, кем был таинственный иман – мистиком, сектантом или простым врачом. Благодаря Магде он уже сделал выбор, а остальное не имело значения. Неожиданно Арлинг понял, что ему очень нравилось стоять у поручней и слушать ночную игру волн – это было совершенно новое ощущение, ради которого стоило жить. Звуки моря завораживали, а соленые брызги пробуждали желание творить чудеса. Как много сегодня было о них сказано… Но, на самом деле, чудо было одно. И Регарди не знал, чем за него отплатить.

Сняв кольцо матери, которое он получил в подарок от Канцлера перед отъездом в приют, Арлинг размахнулся и выбросил его в море. Это был достойный подарок пощадившей его стихии и последняя нить, которая связывала его с домом. Больше не будет страха, пустых надежд и отчаяния. Теперь его мир будет пахнуть морской солью и звучать свежими голосами невидимых волн. Он станет пиратом, даже если чудесные порошки мистика ему не помогут.

– Я никогда не вернусь в Согдарию, – прошептал Регарди, давая клятву себе и ночному морю.

Воздух изменился. Арлинг облизнул губы и вздохнул полной грудью – пахло перцем, пряностями и свободой. Впереди лежала Самрия.