Читать книгу Пыль над городом. Избранное - Виктор Голков - Страница 17

Стихи разных лет
«Тенями еле обозначен…»

Оглавление

Тенями еле обозначен

Напыщенной листвы портрет.

И перистым очерчен плачем

Растаявших пастушек след.


Познавшая все муки родов,

Из мёртвых вставшая весна,

Как чаша, золотистым мёдом

До глиняных краёв полна.


И отмечая воскресенье

Недолгое – на пять минут.

Опять для сильных ощущений

Туристы папоротник жгут.


«Наитие – проблеск весёлый …»

Наитие – проблеск весёлый –

Как будто костёр на снегу.

Но скользкое слово «крамола»

Засело в каком-то мозгу.


И по столу властно и грубо

Ударила чья-то ладонь.

И вытянув «в трубочку» губы,

Задули весёлый огонь.


Всё. Искрам уже не подняться,

Сиреневый сгинул дымок.

Но долго не мог рассосаться

Под сердцем тяжёлый комок.


«Поздней осенью даль яснее…»

Поздней осенью даль яснее

И прозрачнее, чем стекло.

Вижу : ворон повис, чернея,

Изогнув над землёй крыло.


Сколько шири и сколько мощи

И неся вековой дозор,

Поднялась золотая роща

Между двух голубых озёр.


И прошедших времён наследье,

У подножья холма – кресты.

И как будто облиты медью,

Вдоль дороги летят листы.


Эта жизнь – всё огни да тракты,

Да бегущей машины сталь.

Пеленой на глаза мне ляг ты,

Голубая степная даль.


Мягче тёплой земной ковриги

Твой бездомный, большой покой.

В этой древней счастливой книге

Я хочу быть одной строкой.


«Душа ты моя кочевая…»

Душа ты моя кочевая,

смешное богатство моё.

О тех, в ком жила, забывая,

Не раз ты меняла жильё.


В степи, где крутилась позёмка,

В песках, где гулял суховей,

Стучалась тревожно и громко

О стены времянки своей.


И что-то в лице отражалось,

И твой открывался тайник.

И вся твоя суть обнажалась

На час, на секунду, на миг.


Как будто шепча : Отпустите…

На склоне какого-то дня.

О сколько свершилось событий,

Пока ты вселилась в меня !


Не лист я, не ветка, лишь почка

Ствола, чья безмерна длина.

Вселенскую эту цепочку

Порвать моя смерть не вольна.


Ещё на далёком просторе

Холодный я воздух глотну.

На небо, на осень, на море

Чужими глазами взгляну.


«А дорога ползёт, непрерывно пыля…»

А дорога ползёт, непрерывно пыля,

Всё подъём – то крутой, то пологий.

И застыли, построившись в ряд, тополя –

Часовые у этой дороги.


И знакомо мне всё здесь, куда ни взгляни, –

Тополя и холмы, и дорога…

В эту землю моей безымянной родни

За три века закопано много.


Эта бурая почва – тела и сердца,

Жизнь которых в себе ощущаем.

Потому-то и нет у дороги конца,

Потому и наш путь нескончаем.


«И бунт горлопана и стадное чувство толпы…»

И бунт горлопана и стадное чувство толпы,

И голос гниющего в камере для одиночек,

И данные обществу в оздоровленье столпы

Теряются в складках измявшихся за ночь сорочек.


Каким беззащитным родится на свет человек –

Кричащим от страха, бездумно счастливым и голым…

А жизнь – шевеленье изломанных временем рек,

Знакомые комнаты, тонких насмешек уколы.


А старый фонарщик свой чистит усталый фонарь,

и тот не горит. Наливаются кровью зарницы.

И старый поэт всё никак не закончит страницы,

И старую песенку снова заводит, как встарь.


«Опасность смертельная где-нибудь рядом…»

Опасность смертельная где-нибудь рядом.

Иду не спеша, чтоб нога не смогла

Скользнуть.Поневоле я меряю взглядом

Пространство под верхней площадкой котла.


Тяжёлые, жёсткие формы машины,

И трубы, как рёбра, торчат тут и там.

Мой страх человеческий или мышиный,

Я сердца на откуп тебе не отдам.


И коль ненароком сорвусь в эту бездну,

Скользну по крутому её виражу,

Мне кажется, я до конца не исчезну,

Хоть тело своё о металл размозжу.


Туман по стальному ползёт коридору,

Огонь электрической сварки погас.

И под ноги смотрит рабочий, который

Сколачивал этот каркас.


Пыль над городом. Избранное

Подняться наверх