Читать книгу Охота на «Троянского коня» - Виктор Носатов - Страница 6

К столице Царства Польского Баташов подъезжал с радостным ощущением встречи с давним и любимым знакомым, которым для него много лет была Варшава. За окнами поезда мелькали знакомые пригороды. Он с волнением и огромным удовольствием вдыхал по-осеннему густой, насыщенный ароматом увядающей природы воздух с чуть заметной горчинкой. В памяти всплывали счастливые годы мирной поры и полные забот и треволнений предвоенные дни. Под замедляющийся перестук колес он вдруг вспомнил, с какой тревогой и волнением ехал на первую встречу со своим новым агентом Айсманом в Лазенковский дворец, куда недавно, пока он был в командировке, поближе к театру военных действий, передислоцировался штаб Северо-Западного фронта. В былые времена здесь обычно проживала свита высоких особ, приезжавших в польскую столицу по приглашению российского императора или Варшавского генерал-губернатора. Перед началом войны здесь было особенно много гостей из процветающей Вены и дружественного Берлина, так что случайная встреча австрийских, немецких и русских офицеров не вызывала никакого подозрения.

«Куда же запропастился Айсман? – вдруг с тревогой подумал Баташов. – Неужели его куда-то перевели или, хуже того, вычислили? Нет! Этого просто не может быть, ведь он сам контрразведчик. Не может же он себя подвести под цугундер. Но никакой информации с тех пор, как передал сигнал „Опасность“… Было бы хорошо, если бы люди Залыги узнали о нем хоть что-нибудь». С этой мыслью, генерал, видя, что за окном мелькают уже городские улицы и переулки, начал собирать вещи.

На вокзале Баташова встретил поручик Свиньин.

– Ваше превосходительство, авто ждет вас, – доложил он, как только генерал вышел из вагона.

– Что нового? – спросил Баташов, тепло обнявшись с будущим зятем.

– Ничего нового, Евгений Евграфович, – по-родственному доложил поручик, – если не считать, что намедни к нам прибыл Генерального штаба капитан. Правда, я с ним познакомиться еще так и не успел.

Авто быстро доставило Баташова к просторному парку, раскинувшемуся перед Лезенковским дворцом. Отпустив поручика по надобностям в город, генерал, вдохнув полной грудью влажный, сладко-терпкий запах преющих опавших листьев, насыщенный ароматом осенних цветов и поблекшей травы, что преет под листьями, торопливо направился по центральной аллее к парадному подъезду.

Неожиданно впереди него, из боковой аллеи в сторону дворца проследовал стройный, среднего роста офицер. Слегка небрежная и в то же время четкая и уверенная его походка показалась Баташову знакомой.

«Кто же это может быть?» – подумал он и прибавил шагу, чтобы нагнать офицера.

– День добрый, господин капитан, – промолвил он, почти его догнав.

Офицер, вздрогнув, резко остановился, потом медленно обернулся.

– Иван Константинович!

– Ваше превосходительство! – одновременно радостно воскликнули Баташов и Воеводин.

Обнялись. По старому русскому обычаю, трижды расцеловались.

Отстранив Воеводина, Баташов внимательно на него посмотрел.

– Я смотрю, ты даром время не терял. Поздравляю с производством в капитаны.

– Спасибо, ваше превосходительство, – смущенно промолвил явно обрадованный неожиданной встречей офицер, и, тут же приняв строевую стойку, доложил:

– Ваше превосходительство, разрешите представиться по случаю назначения в распоряжение начальника Генерального штаба при штабе Северо-Западного фронта! – И Воеводин недоуменно пожал плечами.

– Не удивляйся Иван Константинович, – произнес Баташов. – Все мы здесь состоим в распоряжении начальника Генерального штаба, а отдел наш официально называется разведочным. Это чтобы враг не сразу понял, чем мы тут занимаемся!

Баташов увлек капитана за собой. По информации поручика Свиньина, Баташов знал, что разведочный отдел, вместе со всем штабом Северо-Западного фронта передислоцировался во дворец. Генерал-квартирмейстер распорядился устроить контрразведчиков на первом этаже, в самом конце коридора, в апартаментах, которые когда-то давным-давно занимали флигель-адъютанты польского короля.

Выслушав доклад дежурного жандармского ротмистра Телегина, Баташов, крепко пожал ему руку.

– Как перебазировались? Никого по дороге не потеряли? – благожелательно спросил он.

– Никак нет, – щелкнул сапогами ротмистр, – все на местах, работа по контршпионскому обеспечению предстоящей операции идет полным ходом…

– Благодарю за хорошие вести, Вениамин Петрович, и позвольте представить вам моего второго помощника, капитана Ивана Константиновича Воеводина.

Офицеры крепко пожали друг другу руки.

– Вениамин Петрович, голубчик, – обратился Баташов к ротмистру, – вас не затруднит узнать, на месте ли Михаил Дмитриевич?

– Сейчас уточню у адъютанта, – вскочил Телегин, угодливо шаркнув ножкой. – Разрешите показать ваш новый кабинет?

Ротмистр направился впереди, Баташов и Воеводин за ним следом.

– Никак не могу отучить ротмистра от его жандармских привычек, – поморщившись, словно от зубной боли, негромко, чтобы не слышал ротмистр, промолвил Баташов, заметив недоуменный взгляд Воеводина. – Но работник он отменный, особенно по части сыска.

– Здесь. – Телегин распахнул дверь, пропуская генерала и нового сотрудника в небольшую светлую комнату, уставленную старинной мебелью красного дерева.

Уютно устроившись в кресле у стола, инкрустированного разноцветными породами дерева, на котором стоял лишь письменный прибор да лежала кипа газет с красными и синими отметками, Баташов, благожелательно взглянув на ротмистра, сказал:

– Как вы все хорошо здесь устроили. Благодарю, Вениамин Петрович.

Выслушав похвалу, Телегин благодарно щелкнул каблуками и, повернувшись кругом, исчез за дверью.

– Присаживайся, Иван Константинович, в ногах правды нет, – предложил Баташов.

– Слушаюсь, ваше превосходительство! – промолвил Воеводин, присаживаясь на самый краешек стула.

– Оставим условности и этикет, – строго сказал генерал, – в нашем отделе я завел правило обращаться только по имени-отчеству. С остальными штабными, особенно с теми, с кем ты не знаком по прежнему месту службы, прошу соблюдать воинский этикет в полном объеме. Я думаю, тебя этому учить не надо?

– Мне все ясно, Евгений Евграфович, – понятливо произнес капитан.

– Ну, раз все понятно, то я хотел бы услышать твой рассказ о том, что происходит в Генеральном штабе и вокруг него. Что вообще в столице творится? Обмен информацией даже между фронтами как следует не организован, я уже не говорю об армиях… Мне интересно все, что касаемо разведки и контрразведки.

Воеводин, смущенно и доверчиво взглянув на генерала, деловито начал:

– После прибытия исполняющего должность начальника Генерального штаба Михаила Алексеевича Беляева, в доме на Дворцовой площади многое изменилось. Как вы, наверное, знаете, должность обер-квартирмейстера до сих пор остается вакантной, и потому все, что связано с военной разведкой и военным контролем, находится во взвешенном состоянии. Наши военные агенты продолжают присылать шифровки, но анализировать их некому. В делопроизводстве осталось слишком мало опытных специалистов…

– Но насколько я знаю, Михаил Алексеевич, хоть с неба звезд и не хватает, но человек трудолюбивый, исполнительный и аккуратный…

– Все это так, Евгений Евграфович, но это больше всего касается формальной стороны, где он уж больно докучлив и мелочен. Требует прибывать на службу только в военной форме и до мелочей соблюдать военный этикет. А что касается оперативного искусства, то он, чтобы не вводить в стратегическое планирование что-то новое, более соответствующее современной войне, в основу своих замыслов ставит порядком забытые, давно отмершие постулаты и теории, которые даже Суворов обходил стороной. Нравственный элемент, который сегодня составляет главный успех боя, он не понимает и с ним не считается. Поэтому на карте, на которой он орудует, нет людей. Есть кружки, означающие корпуса. Есть известное между ними расстояние, а всякий успех, который зачастую стоит десятков тысяч жертв, отражается на карте только тем, что наносится новый кружок, впереди старого. И печатают в газетах – такой-то город взят. А что это стоило усилий, потерь – эта область ему недоступна. Наверное, за подобное, нечеловечное, отношение к военной действительности, да еще из-за голого черепа, в Генштабе и прозвали его «Мертвая голова»…

– Неужели? – улыбнулся Баташов.

– В самом деле! – заверил Воеводин. – О контршпионской деятельности генерал Беляев даже разговора не ведет. Как вы знаете, с объявлением войны контрразведывательные органы штабов армий и военных округов на театре военных действий вышли из прямого подчинения Главному управлению Генерального штаба, перейдя под общее руководство штабов фронтов и отдельных армий. При этом, по имеющимся у нас данным, на местах положение о контрразведывательных отделениях в полной мере не соблюдаются, а многие из таковых отделений вовсе этих положений не имеют. В то время, как для успешности военного контроля прежде всего необходимо, чтобы все его органы, как на театре военных действий, так и вне его, руководствовались общими основаниями и поддерживали в известной степени связь между собой… Все держится на личной инициативе и предприимчивости. Хотя с первых же дней войны, по докладам начальников контрразведывательных отделений армий и корпусов, они столкнулись с довольно высокой активностью австрийских и немецких разведчиков. К примеру, уже в конце августа 1914 года сотрудниками Департамента полиции в непосредственной близости от Архангельска был задержан немецкий пароход, имевший на борту радиотелеграфную станцию. В том же месяце сотрудниками Главного управления Генерального штаба была раскрыта шпионская деятельность немецкого агента Бергхарда, работавшего под видом коммивояжера в Петрограде и Саратове. Военным контролем 3-го кавалерийского корпуса была задержана группа немецких шпионов, распространявших среди солдат корпуса антивоенные пропагандистские прокламации. В первые месяцы войны были выявлены австрийские разведшколы в Вене, Кракове и Кошице, где форсированно готовили профессиональных шпионов для засылки на территорию России. А в октябре сотрудники ГУГШ выявили факты участия турецких дипломатов в ведении разведывательной деятельности и развертывании панисламистской пропаганды на Кавказе и в Бухаре.

Поскольку начальный этап военных действий характеризовался у нас грандиозным всплеском патриотизма, это наложило свой отпечаток и на особенности контршпионской работы. Особенно после поражения в Восточной Пруссии и пленения десятков тысяч наших солдат и офицеров. Перед контрразведкой стала задача выявления завербованных иностранными спецслужбами военных, многие из которых после попадания на территорию России тотчас же приходили с повинной. Впрочем, несмотря на такие проявления верности присяге и долгу, случаи измены солдат, офицеров и жителей прифронтовой полосы были весьма нередки. К примеру, переправкой австрийских шпионов через границу стали активно заниматься жители прифронтовой полосы, получавшие за это от немцев вознаграждение в размере 20 рублей. Под воздействием официальной антигерманской пропаганды подобные случаи привели к тому, что в общественном сознании наметился «перенос комплекса отрицательных эмоций ненависти и ожесточения, связанных с образом внешнего врага, на образ врага внутреннего – „внутреннего немца“». В свою очередь, все это привело к повальной шпиономании и доносительству. Начальник Петроградского КРО в своих докладах не раз отмечал, что с первых же дней войны «как-то странно сильно стали говорить в столице о шпионаже немцев», а с фронта «шли слухи, что еврейское население чуть ли не сплошь занимается шпионажем». Последнее грозит превратиться в настоящую проблему, поскольку эту точку зрения разделяет даже военный министр. Ставка также находится под влияние антисемитских настроений, посчитав, что «евреи деятельно скрывают дезертиров, способствуют побегам нижних чинов и вообще стараются ослабить мощь русской армии». А так как даже высокообразованный офицерский корпус стал воспринимать российских евреев как пособников противника, то чего же следовало ожидать от простых солдат? Согласно докладам полицейских чиновников и начальников органов военного контроля в действующей армии укрепилось твердое мнение, что Генеральный штаб Германии всячески использует евреев, свободно владеющих немецким языком, для ведения разведывательно-диверсионной работы на территории России «из-за склонности многих из них к преступлениям всякого рода за деньги». И, как результат этого, евреи «фигурировали как обвиняемые или подозреваемые в трети всех дел, заведенных контрразведывательными отделами 2-й, 8-й и 10-й армий».

Отчасти такая ситуация стала возможной вследствие недостатков кадрового комплектования нашей службы. Это и понятно, ведь в органы по борьбе со шпионажем зачастую принимались строевые и жандармские офицеры, а также чиновники, многие из которых не имели никакого понятия ни о существе розыска, ни о технической его стороне.

Анализ подобной ситуации показывает, что, попадая под влияние предрассудков и стереотипов, такие сотрудники часто неадекватно воспринимали поставленные перед ними задачи по обеспечению безопасности войск и стратегических объектов. В большей мере страдало от этого местное население, подозреваемое в таких тяжелых преступлениях, как измена и шпионаж, независимо от наличия или отсутствия доказательств, не говоря уже о фактической вине.

– В настоящее время я вижу две главные проблемы контрразведывательной службы, – деловито подвел итог Воеводин. – Во-первых, придание национального и даже националистического характера контршпионской работе. Поэтому аресты подозреваемых в шпионаже проводились не в соответствии с наличием у органов военного контроля компрометирующих конкретное лицо сведений, а с связи с национальной принадлежностью этих лиц. Во-вторых, стремление контрразведчиков поставить знак равенства между изменой и германофильством повлекло за собой составление списков прогермански настроенных россиян, приравненных к изменникам и шпионам. Подозреваемые задерживались десятками и депортировались за Уральские горы.

Главное управление Генерального штаба, конечно, в меру своих сил и возможностей, пытается бороться с подобными проявлениями непрофессионализма собственных армейских и тыловых сотрудников. В наших инструкциях и приказах постоянно подчеркивается, что данные списки должны составляться с самым строгим разбором, дабы в них заключались только действительно неблагонадежные лица, о коих имеются более или менее обоснованные сведения, что они занимаются военным шпионством, но все эти меры пропадают втуне…

– Если позволите, я ознакомлю вас с последней депешей, направленной Главным управлением Генерального штаба в войска. Вот она. – Воеводин вытащил из внутреннего кармана кителя вчетверо сложенный листок и, развернув его, зачитал:

«…Прошу уведомить, в какой степени контрразведывательные органы фронта руководствуются Положением о контрразведывательных отделениях и продолжает ли существовать установленный в мирное время порядок учета лиц, заведомо причастных к военному шпионажу и подозреваемых в таковом, а вместе с тем производится ли и каким порядком обмен регистрационными сведениями об этих лицах между контрразведывательными органами фронта, тыла и соседних с фронтом районов театра военных действий.

Желательно также знать, ведутся ли по каждому контрразведывательному органу дневники и сводки агентурных сведений, алфавиты проходящих по делам лиц, списки неблагонадежных и подозреваемых в шпионаже, а также фотографические архивы, как то предусмотрено для мирного времени приложением к § 12 „Инструкции начальникам контрразведывательных отделений“. Обращаю особое внимание на регистрацию и обмен регистрационными сведениями, так как это одно из наиболее действительных средств к воспрепятствованию неблагонадежным и подозреваемым лицам уклоняться от наблюдения при переходе из района одного контрразведывательного органа в район другого.

Если – как в отношении регистрации, так и вообще – упомянутого положения и инструкции вполне придерживаться не представляется возможным, то необходимо знать, что в них в данное время должно быть изменено и что исключено или дополнено на основании имеющегося опыта войны.

Крайне желательно, чтобы сводки тех положений и указаний, которыми руководствуются контрразведывательные органы армий фронта, были бы собраны и доставлены в штаб Верховного главнокомандующего для согласования их с таковыми же, установленными в других частях действующей армии.

При этом прилагаю экземпляр Положения о контрразведывательных отделениях с четырьмя к нему приложениями и экземпляр циркуляров отдела генерал-квартирмейстера Главного управления Генерального штаба 1914 года за №№ 0841, 1195 и 11087, касающихся порядка регистрации и составления сводок по контрразведке…»

– Когда из армий и фронтов были получены запрашиваемые сведения, – продолжал Воеводин, – оказалось, что мирная кабинетная работа Главного управления Генерального штаба была совершенно аннулирована кипучей жизнью войны. Большинство лиц, ведавших контрразведкой, показало себя совершенно не на месте, наставления и инструкции оказались мертвой буквой…

– Я знаю об этом не понаслышке, – прервал капитана Баташов, – но вынужден добавить, что все во многом зависит от конкретного руководителя. Из трех начальников разведочных отделений армий Северо-Западного фронта мне показался толковым только жандармский подполковник Залыга, сотрудники и агенты которого, столкнувшись с активной работой вражеской разведки, показали довольно высокую активность и квалификацию в деле их обнаружения и обезвреживания. Но таких офицеров в войсках слишком мало… Прости, что перебиваю тебя, но я не могу равнодушно слушать о довольно болезненных для каждого контрразведчика вопросах. Мне бы хотелось знать, в чем ты видишь основные недостатки армейских КРО.

– Мне кажется, что контршпионская деятельность армейских отделов поставлена слабо, во многом из-за низкого уровня подготовки сотрудников, а также по причине некоторой неопределенности их полномочий, что, в свою очередь, не позволяет им в полной мере выполнять свои обязанности. К тому же среди ряда контрразведчиков бытует мнение, будто «шпиона по роже видать», а подобная точка зрения делает все тонкости агентурной работы попросту бессмысленными и ненужными. В результате агенты военного контроля чаще всего идут по жандармскому пути и этим сумели дискредитировать все дело… А в общем, хорошего мало. На последнем закрытом совещании в Генеральном штабе генерал-квартирмейстер Ставки Данилов констатировал полный развал фронтового контршпионажа…

– Только и могут, что констатировать да понукать, – зло буркнул Баташов, – нет бы оказать нам реально помощь.

– Насколько я знаю, в Ставке работают над новой инструкцией по контршпионской работе в военное время.

– Поздно спохватились, – недовольным тоном произнес Баташов. – Много разговоров об этом было и накануне войны, да воз и ныне там. Все мои самые насущные предложения по реформированию военной контрразведки перед началом войны у высшего начальства под сукном оказались…

В дверь тихо, но настойчиво постучали.

– Войдите, – раздраженно промолвил генерал,

В кабинет вошел улыбающийся ротмистр Телегин.

– Евгений Евграфович, генерал-квартирмейстер у себя, – доложил он.

– Спасибо, Вениамин Петрович, – уже спокойным, благожелательным тоном ответил Баташов и, бросив на Воеводина извиняющийся взгляд, нехотя промолвил: – У нас еще будет время поговорить… Господин ротмистр, прошу вас показать капитану рабочий кабинет. И помогите оборудовать его временное жилье, – обратился он к Телегину. – Я не прощаюсь. – Баташов глянул на Воеводина и неторопливо, внутренне собравшись, направился на встречу с начальством.