Читать книгу Наперекор всему - Виктор Носатов - Страница 5

Продолжительная командировка в Петроград, во время которой начальник контрразведки Северо-Западного фронта генерал Баташов должен был выступать в суде свидетелем обвинения по делу германской шпионской организации под предводительством Януса, не доставляла ему большой радости. Одна лишь мысль о том, что он наконец-то после долгой разлуки сможет увидеться с супругой и детьми, проливалась бальзамом на его истосковавшееся по семье сердце. Редкие письма и телеграммы не могли заменить ему радости личного общения с родными людьми. Из писем дочери Баташов знал, что Аристарх после тяжелого ранения пошел на поправку и что доктора обещают представить ему после Пасхи лечебный отпуск. В своем последнем письме Лиза туманно намекала о том, что в личной жизни брата грядут непредсказуемые, довольно нежелательные перемены, и просила отца наставить Аристарха на путь истинный.

«Неужели сын окончательно порвал со своей невестой?» – то и дело появлялась у генерала назойливая мысль, пока он трясся в офицерском вагоне воинского эшелона, доставлявшего остатки поредевших в боях полков в глубокий тыл для переформирования.

Не ведая, когда состав прибудет в Петроград, Баташов не стал тревожить супругу телеграммой, и потому на перроне варшавского вокзала его никто не встречал. Выйдя из вагона, он с удивлением обнаружил явно несвойственную столице тишину. Казалось, что жизнь здесь замерла. Не носились взад и вперед услужливые носильщики, не видно было даже полицейских, которые обязаны были встречать каждый прибывший поезд. На пустующей пристанционной площади не видно было пролеток. Только возле будки торчал какой-то полицейский чин, который, увидев направляющегося к нему генерала, выпучил от напряжения глаза и вытянулся во фрунт.

– А что, служивый, – обратился к нему Баташов, – куда «ваньки»-то подевались?

– Не могу знать, ваше превосходительство! – гаркнул околоточный. – Никак бастуют, – доверительно промолвил он, и глаза его суетливо забегали по площади в поисках хоть какого-то транспорта для генерала.

В это время на площадь выехал автомобиль, и околоточный сразу же кинулся ему наперерез.

– Стой! – грозно крикнул он и приподнял для убедительности свою «селедку»[1].

Водитель резко затормозил, и полицейский, подбежав к авто, услужливо открыл дверцу.

– Ваше превосходительство, извольте! – крикнул он генералу.

Удивленный бесцеремонными действиями околоточного Баташов подошел к машине.

– Вы не имеете права… – пищал невысокого роста водитель, одетый в кожанку.

– Молчи, тараканья титька! Авто временно реквизируется по закону военного времени, – грозно прорычал околоточный и положил руку на эфес своей шашки. Этот жест подействовал на водителя отрезвляюще, и он, безнадежно махнув рукой, пропищал высоким фальцетом:

– Присаживайтесь, ваше превосходительство! Куда прикажете?

Баташов поблагодарил служивого, одарил его рублем, за что тот чуть было не кинулся его от радости целовать.

Назвав шоферу улицу и номер дома, генерал, уловил на себе его недовольный взгляд.

– Не сердись, любезный, я заплачу, сколько надо, – добродушно промолвил он.

Автомобиль тронулся с места и вскоре вокруг замелькали до боли знакомые дома, улицы и переулки. Какую-то напряженность и пустоту Баташов ощутил и на некогда многолюдных и шумных улицах Петрограда. Редкие пролетки попадались на пути, а немногочисленные прохожие при виде автомобиля старались скрыться с глаз долой, затеряться в многочисленных переулках.

– Забастовки, – заметив недоуменный взгляд генерала, промолвил водитель. – В городе идет молва, что ввиду военного времени конная и колесная полиция будет применять по забастовщикам оружие без предупреждения. Вот жители со страхом и косятся на авто.

Для Баташова было неожиданной новостью то, что здесь, в глубоком тылу, в столице Государства Российского, происходят революционные брожения, неповиновение властям.

«Что деется? – искренне возмутился он про себя. – А мы-то воюем в полной уверенности, что общество поддерживает нас, своих защитников. Ан нет, и здесь, среди народа, оказывается, затесался враг».

Уже темнело, когда автомобиль остановился у заветного дома. Одарив шофера рублем, Баташов по-мальчишески легко взбежал на крыльцо и с замиранием сердца дернул за цепочку звонка. Вскоре дверь широко распахнулась, и он увидел на пороге свою незабвенную Варвару Петровну.

– О, Господи! – только и смогла произнести супруга и начала медленно оседать.

– Ну что ты, матушка? – хриплым от волнения голосом промолвил генерал и вовремя ее подхватил.

– Ой, батюшки! – послышался истерично-звонкий голос горничной. – Барышня, ваш батюшка Евгений Евграфович изволили приехать!

В прихожую вбежала обрадованная дочь и, увидев, что maman без чувств висит на руках отца, чуть было сама не упала в обморок.

– Всем стоять! – неожиданно скомандовал генерал, и от этого резкого и в то же время радостного, родного голоса очнулась Варвара Петровна и передумала падать в обморок Лиза.

В следующее мгновение мать и дочь обессиленно повисли на шее главы семейства, сквозь слезы благодаря Бога за такой нежданный подарок…

Днем позже, ранним утром, вся семья Баташовых направилась на поезде в Царское Село навестить Аристарха.

Накинув белоснежные халаты, генерал, Варвара Петровна и Лиза чинно проследовали по просторным коридорам Екатерининского дворца к палате выздоравливающих. Чтобы не шокировать своим неожиданным появлением Аристарха, Баташов предложил войти сначала дочери и супруге.

Зайдя в затемненную непроницаемыми для света шторами комнату, женщины не сразу заметили на дальней кровати Аристарха, который в это время, улучшив момент, притянул к себе свою очаровательную сестру милосердия, чтобы страстно ее расцеловать. Но, как только дверь открылась, Дуняша оттолкнула его от себя и начала торопливо оправлять на голове белую косынку с красным крестиком.

От глаз Лизы, несмотря на полумрак, не ускользнуло невольное замешательство девушки, стоящей у кровати брата. Но она не стала посвящать в свои подозрения мать и, обрадованно всплеснув руками, направилась к Аристарху. Следом вошла Варвара Петровна.

– Что с тобой, мой мальчик, – воскликнула maman, приблизившись к кровати.

Услышав взволнованный голос матери, Аристарх резко вскочил с постели и торопливо запахнулся в больничный халат.

– Не волнуйтесь, maman! – удивленно и радостно воскликнул он. – У меня все нормально.

– Ну и слава Богу, – удовлетворенно промолвила Варвара Петровна, – а я-то, старая, думала, что тебя опять лихоманка скрутила. Дай-ка я тебя расцелую…

Обняв и расцеловав сына, мать перевела свой взгляд на сестру милосердия, с интересом прислушивающуюся к разговору.

– Голубушка, – ласково обратилась она к ней, – будьте любезны раздвинуть шторы. А то я сына своего никак не разгляжу.

Дуняша услужливо кивнула своей милой головкой и привычным движением рук, словно волшебница, впустила в комнату неиссякаемый поток солнечных лучей, на мгновение ослепивший всех.

– Ты на мать смотри, а не в окно, – обиженно промолвила Варвара Петровна, углядев, когда глаза привыкли к яркому свету, что сын уставился на девушку, которая в ореоле солнечных лучей, казалась сказочной принцессой, сошедшей с одного из портретов царского дворца.

– Прошу прощения, maman, – виновато улыбнулся Аристарх, – я просто ослеплен невиданной красотой и никого и ничего вокруг больше не вижу.

– Да, красота и великолепие царского дворца может всякого ослепить, – согласилась мать, – только не замечать родную сестру – это верх неприличия.

– Прости меня, моя дорогая Лизонька, – подошел к сестре поручик и нежно поцеловал ее в щечку. – Я думаю, что ты больше не будешь уговаривать меня расстаться с Дуняшей, – шепотом добавил он.

Лиза молча кивнула головой в знак согласия.

– А у нас для тебя сюрприз, – неожиданно промолвила Варвара Петровна. – Милочка, – обратилась она к Дуняше, – будь любезна, пригласи к нам гостя, который стоит за дверью.

Дуняша вопросительно взглянула на Аристарха и, уловив чуть заметный его кивок, направилась к двери. Увидев в коридоре незнакомого военного, она присела в книксене и, распахнув настежь двери, промолвила, отчего-то смутившись:

– Господа просят вас войти.

Баташов, окинув девушку мимолетным взглядом, прошел в комнату и широким шагом направился к застывшему в радостном недоумении сыну. Он в первое мгновение не узнал его – так неожиданно быстро тот возмужал и, казалось, стал даже выше ростом и шире в плечах.

Много воды утекло с последней их встречи в Николаевском кавалерийском училище, когда Аристарх, красуясь юнкерскими погонами на плечах, откровенничал с отцом, делился своими юношескими заботами и секретами, с упоением внимал его советам, впитывая душой и сердцем такие святые для русского офицера понятия, как долг перед Отечеством и честь. Все эти мысли промелькнули в голове генерала, пока он привычным военным шагом шел к сыну. Не дожидаясь, пока отец подойдет, Аристарх, расставив руки в стороны, прихрамывая, сделал несколько шагов ему навстречу.

– Рара́, как долго я ждал этой минуты, – глухо промолвил он, обнимая отца.

– Я тоже стремился к тебе, сынок, но, понимаешь, служба…

– Я все понимаю, рара́, – промолвил Аристарх, поглаживая рукой его рано поседевшие виски. – И тебе несладко пришлось на этой войне, – несколько разочарованно добавил он и, чуть отстранившись, несколько мгновений внимательно всматривался в дорогие и любимые им строгие черты лица, в покрасневшие от явного недосыпания, но по-прежнему добрые и все понимающие глаза.

– Разрешите представить вам мою будущую невесту, – словно обухом по голове, огорошил родителей Аристарх.

– Неужели ты помирился с Ларой? – почти в один голос обрадованно воскликнули отец и мать.

– Нет! Моего ангела-хранителя зовут Дуняша, – не обращая внимание на восклицание родителей, неожиданно заявил сын. – Милая моя, я хочу познакомить тебя со своими рара́ и maman, – радостно промолвил он, взглянув на девушку, и твердо добавил: – Это моя невеста!

Подойдя к явно не ожидавшей такого оборота дела девушке, Аристарх крепко обнял ее и поцеловал. Пораженная услышанным, она не сопротивлялась, а лишь только закрыла руками зардевшееся, но от того ставшее еще прекрасней личико.

От всего увиденного и услышанного родители замерли, словно в столбняке, не зная, что сказать. Только Лиза, все еще обиженная на брата за отставку своей лучшей подруги, с нескрываемым недовольством смотрела на девушку с красным крестом на платке, сумевшую, явно ради их богатства, прибрать к рукам ее любимого брата. Воспитанная в старых, патриархальных традициях, Лиза и в мыслях не допускала другой причины, кроме меркантильной. Конечно же она с упоением читала французские романы о величии любви, но, запертая в стенах Смольного института благородных девиц, и слыхом не слыхивала о подобном среди мужчин и женщин в светском обществе, к которому принадлежала по рождению. Напротив, она постоянно слышала о том, как выгодно вышли замуж те или иные «смолянки» – для большинства выпускниц Смольного института только это было мерилом настоящего счастья. И, когда Аристарх познакомил ее со своим товарищем Алексеем Свиньиным, она на другой день после бала прежде всего направилась в библиотеку и нашла в Гербовике, среди наиболее известных в Российской империи имен, имя столбовых дворян Свиньиных. Конечно, рослый с приятной внешностью молодой офицер понравился ей, но узнав о богатстве его фамилии, Лиза, как ей казалось, и в самом деле влюбилась в него. Хотя, в глубине души, ловила себя на мысли, что ей нравятся и другие офицеры, которых она встречала на великосветских балах еще до войны… Но при этом она знала главное: родители одобрили кандидатуру Алексиса, и она ни за что не пойдет против родительской воли… Поэтому Лиза с негодованием встретила решение брата порвать с Ларой, но больше всего она была уязвлена не этим, а тем, что Аристарх влюбился в эту деревенскую простушку и теперь во всеуслышание называет ее своей невестой. «Этому не быть никогда!» – подумала Лиза, гневно сверкнув глазами в сторону прячущейся за спиной брата девушки.

– Tu as bien pensé, avant de rompre définitivement avec Lara et d'exprimer son intention allier avec cette простолюдинкой? Peut-être as-tu des précisions pouvez-vous me dire sur elle?[2] – с трудом сдерживаясь, вопросила Варвара Петровна, от волнения медленно подбирая французские слова.

– Я хорошо подумал, – твердо ответил Аристарх, – maman, я прошу тебя, в присутствии моей невесты не переходить на французский…

– Воля твоя. Я хотела, как лучше, – деловито, почти без эмоций, промолвила Варвара Петровна, – тогда расскажи нам о ней. Кто ее родители?

– Дуняша – дочь нашего деревенского кузнеца, – взволнованно ответил Аристарх.

– Ты хочешь жениться на холопке? Этому не бывать никогда! – вызывающе глядя на сына, промолвила Варвара Петровна. – Этому не бывать никогда, – убежденно повторила она.

– Но я люблю эту девушку! – воскликнул Аристарх.

– Тебе никто не запрещает ее любить, – строго взглянула на сына мать, – но ты же прекрасно знаешь, что мы никогда не примем ее в свою семью… Если тебе разонравилась Ларочка, найди другую, но нашего круга, – категорично заявила она. – Да вот хотя бы и дочь нашего соседа по имению Петра Ильича Вышегородцева Вареньку. Чем тебе не пара, молода, образована и к тому же богата?..

– Мне других не надо! – прервал мать Аристарх и вопросительно взглянул на отца, словно ища у него мужской поддержки.

Слушая словесную перепалку самых близких для него людей, Баташов-старший в первую минуту не мог ничего понять. Долгое время оторванный от семьи, он и представить себе не мог, что его сын поведет себя так… не по-мужски. Для генерала такие понятия, как обручение, долг, честь и совесть, всегда были в одном ряду. И даже небольшой отход от этих, святых для него понятий, вызывал в его душе бурю негодования. Человеку, который бы манкировал эти понятия, он не подал бы руки… И вот, любимый сын, его плоть и кровь, обманул девушку, которую ранее прилюдно обещал взять в жены, мало того, хочет жениться на безродной, дочери сельского кузнеца… Конечно, генерал не был сторонником старого, даже где-то считал себя либералом по отношению к простонародью. Да и по долгу службы ему приходилось частенько общаться с нижними чинами, перед которыми он никогда не кичился ни своим происхождением, ни своим генеральским званием…

Еще раз взглянув на зардевшееся лицо сестры милосердия, он вдруг припомнил давний случай, произошедший с ней во время его очередного приезда в имение. Эта кузнецова дочь поразила его тогда своей смелостью. Уверенно и со знанием дела она успокоила ретивого жеребца, по недогляду конюхов вырвавшегося из загона и наделавшего переполоха на заднем дворе имения. На память пришло и письмо управляющего имением Кульнева, в котором тот поведал о ссоре, произошедшей из-за дочери кузнеца, между его сыном Дениской и Аристархом. Вспомнил и о последнем письме дочери, которая туманно намекала о неожиданных переменах в личной жизни брата. «И это все она, кузнецова дочка, – с досадой подумал генерал. – Что же теперь делать, ведь сын, я знаю, от своего решения не отступится. Может быть, уговорить его повременить со свадьбой, – пришла ему в голову спасительная мысль, – а там время все расставит на свои места. Если, даст Бог, он поступит в Академию Генерального штаба, то за учебой не до любви будет…»

Баташов-старший уже хотел было ответить на просительный взгляд сына, когда Варвара Петровна, окинув презрительным взглядом Дуняшу, неожиданно предложила:

– Прежде чем принимать окончательное решение, я бы хотела побеседовать с вами, милочка, тет-а-тет! – заметив недоуменный взгляд девушки, брошенный на Аристарха, она снисходительно добавила: – Тет-а-тет, это по-французски – с глазу на глаз.

– Разве у тебя, maman, могут быть от нас секреты? – удивленно воскликнул Аристарх.

– Да, мой мальчик, – уверенно ответила Варвара Петровна, – существуют чисто женские вопросы, и они не для мужских ушей.

Девушка, немного оправившись от ошарашивших всех событий, уверенно промолвила:

– Хорошо, мадам. Мы можем поговорить в моей комнате. Это здесь рядом, в конце коридора.

Дуняша пропустила вперед Варвару Петровну, и, бросив на явно обескураженного таким поворотом событий Аристарха ободряющий взгляд, направилась следом за ней.

Немного не доходя до парадного зала дворца, среди анфилады комнат, располагались и комнатушки сестер милосердия, которые не имели в Царском Селе своего жилья.

– Здесь, мадам, – сказала Дуняша, как только они поравнялись с дверью, на которой красовался красный крест.

Открыв дверь, девушка пригласила в свое временное жилище Варвару Петровну, которая, окинув скептическим взглядом комнатку, в которой умещались лишь кровать, шкаф, небольшой столик и два венских стула, неожиданно заметила:

– А я-то думала, что в таком прекрасном и богатом дворце нет и не может быть комнат для прислуги…

– Насколько я знаю, эта комната для отдыха пажей. Но мне и этого небольшого помещения вполне достаточно, – сказала Дуняша, прекрасно поняв, на что намекнула мать Аристарха. Предложив гостье стул, она скромно присела на краешек аккуратно заправленной кровати.

Несколько минут мадам внимательно разглядывала хозяйку комнатушки, пытаясь понять, что такое в ней могло так привлечь ее сына. «Стройна, красива, опрятна, – думала она, – конечно, у нее нет светского лоска и хорошего образования, как у Лизы и Лары. Вероятнее всего, она околдовала сына, пользуясь его болезненным состоянием, постоянно находясь рядом с ним».

Со слов дочери, она знала, что несколько месяцев назад привезенная по просьбе Лары из деревни эта простушка и двух слов связать не могла, к тому же и разговаривала на смеси малоросского и русского языка, удивляя всех вокруг. Лиза, частенько навещая брата, видела с каким терпением и старанием Аристарх учил девушку правильно выговаривать слова, ставить ударения и вскоре добился своего. По совету Лары, девушка занималась на ускоренных курсах сестер милосердия, которые накануне окончила. При всей неприязни к этой девушке, Варвара Петровна не могла не признать в глубине души то, что именно эта сестра милосердия помогла сыну выкарабкаться из лап неминуемой смерти. Еще перед Рождеством профессор медицины, вызванный из Петрограда по просьбе великой княгини Ольги Александровны, бессильно разводил руками, утверждая, что, если дойдет до гангрены, то надо будет отнимать ногу. Рана заживала мучительно долго, но вскоре, слава богу, опасность гангрены миновала. Аристарху сделали несколько операций, в том числе и на коленном суставе, и не без участия этой сестры милосердия молодой и тренированный организм Аристарха начал побеждать и слабость от ран, и последствия контузии. «Слава тебе, Господи, что все обошлось», – вихрем пронеслось в голове мадам, и она уже хотела было согласиться с выбором сына, но в последний момент, заметив в лице бывшей холопки не привычную угодливость, а какую-то осознанную решительность, которая больше свойственна людям высшей касты, Варвара Петровна неожиданно для себя спросила:

– А вы, милочка, знаете, что род Баташовых – один из древнейших в России?

– Мадам, я хочу выйти замуж не за ваш род, а за любимого человека, – почтительно и в то же время резко ответила Дуняша.

– Как это ни печально, но вы, наверное, не понимаете сути высокородности. Я попытаюсь вам объяснить. Вы, наверное, заметили, что в нашей конюшне содержатся только породистые лошади. Так вот, если бы ветеринар, чисто случайно, скрестил породистого скакуна с деревенской кобылой, то родившиеся от этого жеребята уже не были бы такими породистыми, как их отец, и этот род вскоре пришел бы в упадок! А я не хочу, чтобы наш древний род пресекся из-за вас…

– Но, мадам, на дворе ХХ век, а вы все еще живете старыми понятиями. Погляньте вкруг, образованные люди з народу роблят открытия, изобретают небачени машины и даже самые сложные медични инструменты, – с отчаянием в голосе, мешая от волнения русские и малоросские слова, воскликнула Дуняша. – Мне рассказывал об этом на курсах сестер милосердия профессор…

– Извольте не перебивать меня, – с негодованием промолвила Варвара Петровна, явно уязвленная тоном девушки, посмевшей ее осадить. – Ищите пару по себе! – добавила она, резко вставая. – Мне больше не о чем с вами говорить! – И, громко хлопнув дверью, вышла…

После ухода Варвары Петровны и Дуняши, в палате воцарилась звонкая тишина, было слышно даже, как в коридоре тикают напольные часы.

Отец и сын выжидающе смотрели друг на друга. Наконец Лиза, чтобы не мешать мужскому разговору, вышла в коридор.

– Что ты намерен предпринять, когда окончательно выздоровеешь? – прервал молчание Баташов-старший.

– О чем maman может разговаривать с моей Дуняшей? – думая о чем-то своем, в свою очередь, спросил Аристарх, не обратив внимания на вопрос отца.

– Мало ли о чем могут говорить женщины, – неопределенно ответил Евгений Евграфович, – во всяком случае, не о погоде!

– Я боюсь, что maman станет развивать свою любимую тему о дворянской породе…

– Вполне может быть, это ее любимый конек, – согласился генерал, – только я боюсь, что твоя невеста не поймет ее.

Услышав из уст отца слово «невеста», Аристарх облегченно вздохнул.

«Слава богу, – подумал он, – отец понимает меня лучше, чем maman. И теперь мне не придется пускаться в болезненное объяснение моих чувств».

– И все-таки, что ты намерен предпринять, когда окончательно выздоровеешь? – повторил свой вопрос генерал. – Я успел побеседовать с твоим доктором, так вот, он заверил меня, что недели через две тебе будет предоставлен лечебный отпуск.

– Я знаю, рара́. Если ты не будешь против, то мы с Дуняшей хотели бы остановиться в имении…

– Ну, что же, если не хотите жить в Петрограде, отправляйтесь в имение, – согласился отец. – Тогда у меня к тебе будет просьба…

С этими словами, Евгений Евграфович подошел к столу с письменными принадлежностями, за которым раненые писали родным письма, взял чистый лист бумаги и быстро черкнул несколько слов. Потом вложил исписанный лист в конверт и, запечатав его, протянул Аристарху.

– Вот! Вскроешь, когда приедешь в имение, – глухо промолвил генерал и, проследив, как сын бережно вложит конверт в свою потрепанную офицерскую сумку, добавил: – В нем ты найдешь, возможно, то, чего тебе сейчас не хватает…

В это время с шумом распахнулась дверь, и в комнату влетела раскрасневшаяся Варвара Петровна.

– Ну, спасибо, сынок, за невестку, которая ни во что не ставит твою родную мать! – выпалила она, с надеждой оглядев мужа и сына. Не заметив в их лицах видимого согласия, разразилась слезами, надеясь хоть этим разжалобить Аристарха и вырвать у него обещание хотя бы повременить с женитьбой.

Мужчины начали неумело уговаривать ее успокоиться, но добились лишь обратного. Услышав рыдания матери, в комнату испуганно впорхнула Лиза и, увидев заплаканную мать, тоже пустила слезу.

– Ну вот, теперь вы точно зальете слезами не только эту палату, но и весь дворец, – с деланой бодростью в голосе промолвил генерал и, вытащив из кармана носовой платок, начал по очереди осушать слезы на глазах рыдающих женщин.

Аристарх тоже хотел хоть как-то успокоить мать и сестру, но ни его уговоры, ни увещевания не помогали. Женщины ждали, что под напором их слез он наконец-то сдастся и покорится родительской воле. Но Аристарх был непоколебим. Это стало очевидно, когда он, увидев через распахнутые двери Дуняшу, спешно прошмыгнувшую мимо палаты, забыл обо всем на свете и кинулся вслед за девушкой.

Вскоре из коридора послышался его приглушенный ласковый басок, которым он уже давно не говорил ни с матерью, ни с сестрой. Дуняша отвечала ему довольно резко, но, несмотря на это, голос Аристарха оставался просительным, терпеливым и ласковым. Вскоре их голоса замерли в конце коридора, выходящего в парк.

– Ну что мать, – с сожалением промолвил генерал, видя, как супруга, забыв про слезы, прислушивается к разговору, затихающему в коридоре, – тебе не кажется, что своим категорическим непринятием его, мне кажется, достаточно обдуманного решения взять в жены эту девушку, мы можем потерять сына? Ведь он не простит нам этого.

– Я не дам ему своего родительского благословения! – категорически заявила Варвара Петровна. – А без этого его не венчают.

Она подошла к трюмо, резким движением руки поправила шляпку и выбившиеся из-под нее локоны и, подозрительно взглянув на генерала, вызывающе промолвила:

– Мы еще посмотрим, на чьей улице будет праздник. – И, подхватив стоявшую в нерешительности Лизу под руку, добавила, направляясь к двери: – Идемте отсюда, нам здесь делать больше нечего!