Читать книгу Музей нашей жизни - Виктория Николаевна Эйлер - Страница 4

Эмиль ценил в общении краткость. Слушая несвязные между собой предложения отдельных больных, он занимал себя отвлечёнными размышлениями.

– Brevity is the soul of wit!9 – сказал однажды Массимо, цитируя Шекспира.

– Wit отлично рифмуется с другим словом! Но не стану тебе портить аппетит!

Иногда пациенты, с удивлением посматривали на его шкаф с книгами. Некоторые вопрошали, сколько денег он перевел на его содержимое. К счастью, такая простата встречалась редко. Высокая цена за консультацию и лечение ограничивала круг посетителей. Бесплатной практикой он не занимался.

Все издания располагались в определенном порядке. На верхней полке расположились философские книги. На средней – только медицинские. Потом шли полки с редкими книгами. Ещё с детства Эмиль полюбил беседы с Полем, занимавшимся реставрацией и продажей уникальных книг в Рене. Став взрослым, он стал покупать у него уникальные книги. В числе них, первое издание книги “О душевных болезнях” 1838 года авторства Жан-Этьена Эскироля. Это первое научное руководство по психиатрии в мире, а сам автор в 1817 году стал первым, кто официально преподавал психиатрию во Франции. В своей книге Эскироль представил одну из первых попыток классификации психических расстройств, он же первым дал описание деменции как «мозгового заболевания, характеризующееся расстройствами чувствительности, ума и воли… такой пациент утрачивает те преимущества, которыми он наслаждался ранее; это своего рода бедняк, который в прошлом был зажиточным».

Эмилю вспоминал про это описание всякий раз, как он сталкивался с подобным случаем. Врач-общественник, основатель психиатрической статистики, творец социально-правовой психиатрии. В память о вкладе этого человека в мировую психиатрию одна из улиц Парижа названа его именем.

Часто Эмилю приходилось упоминать, что: «в самоубийстве проявляются все черты сумасшествия. Только в состоянии безумия человек способен покушаться на свою жизнь, и все самоубийцы – душевно больные люди …». Иногда это помогало успокоить тех, кому не помогало ничего. Принятие позволяет успокоить себя, отделить себя и вину, которой на деле нет. Из всех книг в своём кабинете Эмиль чаще всего открывал ту, чей корешок почти оторвался. В этой книге находился сувенир из первой поездки в Рим.

На открытке из серии “Basilica di San Pietro” была изображена статуя “Святого Петра”. Памятная вещица. К “Святому Петру”, сидящему на кресле почти всегда стоит очередь из паломников и туристов. Они подходят подержаться за металлическую ногу и попросить исполнения желания. Миллионы рук затёрли эту ногу до блеска. Исполнились ли чьи-то желания? Открытка в книге находилась на месте главы, с описанием соснового леса после первого заморозка в Чехии.

Чтение этих страниц превратилось в средство для восстановления душевных сил. Долг врача и рутинность работы. Династия врачей как любая другая, одновременно ограничивает выбор и облегчает его в разы. В случае с медициной, такой выбор порой заканчивается непригодностью к врачебной практике. Иногда напротив, радостью обретения призвания. На книге с затертыми золотыми буквами с трудом читалось название: “Чужой дом среди высоких сосен”. Он купил её в Париже, на развале книг рядом с набережной Сеной. Эмилю нравилось только одно место в книге. Впрочем, это уже неплохо.

Порой не можешь вспомнить ничего, кроме обложки. Какие-то персонажи, чьи-то истории и потом ничего. Нет жизни, которая бы оставила память. Нет истории, которую хотелось бы узнать. Ведь нет никого смысла в том чтении, что не даёт самого важного, а именно – понимания как стоит поступить, и какие варианты возможны.

“Терпкий, липкий аромат смолы сосны остался на ладонях у Якуба. Он ещё раз сильно-сильно растёр свежие коричневые почки. Грубая, обмороженная кожа на руках, покраснела ещё больше. В мелкие раны попали капли соснового эфира. Морозный воздух, лесной и чистый сделал аромат ещё крепче. Он положил свои большие ладони на лицо и вдохнул глубоко-глубоко. Затем резко схватил лежавшее на земле ружьё. С криком от распирающей злости он выстрелил в небо”.

Хвойный аромат сосны, могучие деревья, уходящих высоко в небо рисовали в воображении Эмиля леса в Карловых Варах. Выстрел нравился ему больше всего. После некоторых пациентов случалось сильное раздражение, которое он не показывал, но копил в себе. Он ещё не стал безразличным к чужим тревогам и бедам, но уже всё чаще видел причину всех бед в самом человеке. В больнице наблюдаешь разных больных и сталкиваешься с невероятными сюжетами жизни.

Утром Эмилю принесли записку от Владимира. Ночью привезли девушку с сильнейшим отравлением. Если выживет, то он будет лечить её, а если нет, то ему предстоит поставить свою подпись и разговор с родственниками. Им он сочувствовал и иногда, припоминал ту самую фразу про душевно больных людей.

Расстроенные струны человеческой души. Из всех тысяч лет собираются ноты в грустную партитуру. Как вдохнуть жизнь в сломленных людей?

1 августа 1914 года началась Первая мировая война. Она разделила жизнь на “до” и “после”. Прошло уже больше года мирной жизни. Хотелось красивых дней и красивого счастья. Не о такой жизни мечтали, встречая 1900 год. Теперь каждый словно Якуб. Как это всё надоело. Правда, ему жилось много лучше других, и он отлично понимал это.

Жизнь часто обещает куда больше, чем в итоге оказывается на деле. Впрочем, бывают исключения. Когда жизнь не обещает совсем ничего, а возносит высоко вверх.

Аромат сосны из книги Эмилю временами заменял терпкий горький бальзам. Тонкая фляга – гарант сохранения бодрости и оптимизма. Постоянно прибегать к нему ошибка. В особых случаях – это лекарство исключительно эффективно. Праздновать только победы, а не привыкать лечить свои поражения.

На нижней полке шкафа стояла деревянная коробка из сандала. Старая, резная и довольно объемная. Там лежали несколько открыток от родителей, последнее письмо от матери и тонкая тетрадь-дневник с интересными изречениями. Эмиль перечитывал прошлые записи временами.

Оставить потомкам возможность узнать себя поближе ему не хотелось. Там не осталось страниц, датируемых 1907-1919 годами. Уцелели только несколько листочков в толстой когда-то тетради. На одном из них красным карандашом было обведено имя – Томас Карлейль. Видный британский писатель, почётный ректор Эдинбургского университета.

Про него Эмилю рассказал Поль ещё до войны. В начале осени его цитата появилась на большой черной доске в переплётной мастерской. “Из всех проявлений человеческого творчества самое удивительное и достойное внимание – это книги. В книгах живут думы прошедших времен; внятно и отчетливо раздаются голоса людей, прах которых давно разлетелся, как сон. Всё, что человечество совершило, передумало, всё, чего оно достигло, – всё это сохранилось, как бы волшебством, на страницах книг”. Дяде Селин она показалась уместной среди столов для переплёта, едкого запаха клея и разных реагентов для работы.

– J'ai très froid!10 – пожаловалась Полина, грея руки и снимая с себя запорошенное пальто.

Селин заждалась её возвращения от мадам Жужу.

– Pourquoi? Faire du cacao?11 – спросила Селин.

– Bien Sûr! Vent fort!12 – объяснила подмерзшая с улицы подруга, укутываясь в протянутый плед.

Дружба – стихия, как и любовь. Всё решается в секунду и держится на взаимной симпатии. Душевное совпадение людей определяет долговечность дружбы и любови.

Ужин в конце мая был в самом разгаре, когда имя Карлейль прозвучало в столовой на rue Hoche.

– Создание интеллектуального идеала может стать огромной бедой!

– Если речь идёт о фанатиках! – поддержала мнение брата Элен.

–"Hat man sein Warum des Lebens, so verträgt man sich fast mit jedem Wie.

Der Mensch strebt nicht nach Glück; nur der Engländer tut das"13, – процитировал Массимо.

– Das ist aus dem buch von Jenseits von Gut und Böse oder?14 – уточнил Эмиль.

– Ja! Genau!15 – с довольным видом произнёс он снова на немецком языке и тут же вновь добавил на французском: “В книге Ницше весьма мысли!”.

– Мы отлично понимаем твой немецкий, – задорно сказала Соланж, рассматривая Массимо. Всё-таки что-то в нём менялось, тень другой жизни и культуры, и он выглядел более чужим.

– Законность особых привилегий для людей исключительных невероятно опасна! – с задумчивым видом добавила Элен.

– Я согласен с тобой! Обоснование диктатуры у Карлейла весьма опасная вещь! – поддержал Массимо. – Ницше же оттуда подчерпнул идею об исключительной нравственности.

– Ничего нового! – возразила Соланж. – Всегда есть герои и масса.

– Соланж! – резко прервал подругу детства Эмиль.

– Весь вопрос в том, кто будет делить людей на разряды? – также внимательно как минуту назад она разглядывала его, теперь на неё смотрел Массимо.

– Осведомлённые люди надо полагать! – уверенно произнесла она и заметила кивающую в знак согласия Жанну.

– Нравственные идеалы Ницше и Карлейла в этот майский вечер далеки от нашей жизни как Луна от земли, – иронически заметил Эмиль.

– Он просто стремился к лучшему! Возрождению духа немецкой нации!

– И в определённой мере преуспел. Не каждый человек станет в 24 года профессором в Университете Базеля!

– Соланж! Это не самое важное в жизни! – возразила Элен.

– Учти, где закончился его жизненный путь, – поддержал сестру брат.

Беседа оставила странное ощущение. Эмиль никогда не называл Соланж своей невестой. Шутки, полунамёки, предположения, но вокруг что-то витало. Он не подтверждал, но и не опровергал сплетни вокруг дочери Леграна.

Вдруг, дверь с витражом в кабинет Эмиля открылась. Довольная собой собака махнула ему пару раз хвостом. Затем внимательно посмотрела в глаза хозяина.

Немного ворча и покряхтывая, Роми улеглась спать, вытянувшись вдоль дивана. Через несколько минут большой белый лабрадор лежал, слегка похрапывая.

– Elle est là!16 – радостно сказала Элен, обнаружив собаку в комнате брата.

– Oui!17 Она опять открыла дверь головой!

Лохматые создания. Добродушные и не очень. Все они умеют пользоваться взглядом умоляющих глаз, собственно, что ещё им остается.

– Она явно мечтает о твоём диване! – умиляясь виду собаки, заметила Элен.

– Она бы отправила меня ночевать на коврик при входе!

– Съев за тебя ужин! Кстати, я принесла свежие булочки с шоколадом.

– Ты снова дала выходной Франсуаз? – Эмиль удивился и продолжил недовольно.– Надо было отправить Жанну на улицу, а самой остаться дома.

– Не стоит так за меня переживать!

Элен качнула в сторону головой. Она ничего не ответила, направляясь к выходу из кабинета. Эмиль быстро поднялся с кресла и последовал за сестрой в столовую.

– Так как тебе погода?

– Ветер поднялся! Лучше оставаться дома – отозвалась сестра. – Во сколько у тебя первый пациент?

– Первый к двум часам.

Элен выглядела чрезмерно бледной. Вероятно, очередной неудачный разговор с Жанной ко всему прочему. Его племяннице только исполнилось 17 лет.

– Как там она?

– Снова игнорирует меня, – вздохнув, ответила она брату.

Эмиль пил зелёный молочный чай, терпкий и горячий. Он не любил булочки с шоколадом. Куда ближе ему был бутерброд с отменной ветчиной и яйцо “пашот”.

Суббота в уютной столовой. Комфортная жизнь такая редкость в любое время. Белые стены и большой белый комод для посуды. Белые шторы, перехваченные синим шнуром с кистями, с двух сторон от окна. Эта комната, единственная во всей квартире, сохранила прежний вид. Ничего не изменилось с его детства. На стенах всё также весели маленькие тарелки с пасторальными мотивами.

Белый цвет – любимый цвет матери напоминал про детство в этот снегопад. В тринадцатилетней разнице между Элен и Эмилем было своё преимущество. Они жили вместе только полтора года. Эмиль был очень мал, когда сестра переехала в Париж к мужу.

Конец прошлого, восемнадцатого года принёс объявление об окончании Первой мировой войны. Горькая дата – 11 ноября 1918 года. После пережитого, хотелось только одного – счастья. Эмиль ощутил его январским днём 1919 года. В мастерской Поля он столкнулся с незнакомой девушкой после своего дневного дежурства.

– Это очень редкая книга японского поэта Басё c переводом оригинала! – сказала ему Полина. В тот день она осталась на обед у своей подруги Селин, а после помогала разложить новый товар из Парижа.

– Вот как! Предпочитаю прозу и медицинские книги!

Он покупал у Поля только действительно ценные книги.

Заставить весь кабинет разными томами не входило в его планы. Новинки, приходившие ему по подписке, он с легкостью отдавал, находя часть пустыми и малозначимыми.

Книга как собеседник. Либо притягивает с первой минуты общения, либо отталкивает с первой фразы. Впечатление редко бывает обманчивым. Иногда в книге вязнешь и читаешь, переворачивая страницы, чуть не засыпая. А порой, прямо до мурашек на коже. Как в детстве, когда дети делятся страшными историями и душа улетает в пятки, если в темной комнате послышится внезапный шорох. Страх и любовь всегда удерживают внимание. Иногда книга может стать твоим убежищем и домом, уютной скамейкой, где совсем другая жизнь.

Эмилю нравились писатели похожие на капитанов и исследователей, говорящие о жизни прямо и глубоко. После такой книги становишься крепче и сильнее. Разные вещи случаются в жизни. Не расскажешь всего. Поделившись, не всегда выскажешься.

– Настоящая поэзия, – это вести прекрасную жизнь. Жить стихами лучше, чем писать, – произнесла Полина с умным и застенчивым видом, рассказывая про японского поэта из прошлого.

– Хорошо сказано!

– Это не мои слова! Они из 16 века.

– Я куплю эту книгу, – сказал Эмиль неожиданно для самого себя самого.