Читать книгу Детоубийцы - Висенте Бласко-Ибаньес - Страница 2

II

Оглавление

Хижина дядюшки Голубя стояла на одной изъ окраинъ Пальмара. Большой пожаръ расдѣлилъ мѣстечко на двѣ части и измѣнилъ его внѣшность. Половина Пальмара погибла въ огнѣ. Соломенныя хижины быстро превратились въ пепелъ и ихъ хозяева, желая впредь не опасаться огня, выстроили каменныя зданія, причемъ многіе закладывали свои жалкіе пожитки, чтобы купить матеріалъ, дорого стоившій благодаря перевозкѣ по озеру. Та часть мѣстечка, которая пострадала отъ пожара покрылась домиками съ фасадами, окрашенными въ розовую, зеленую или голубую краску. Остальная часть сохраняла свой прежній видъ съ ея крышами круглыми съ двухъ сторонъ, походившими на опрокинутыя барки, положенныя на глиняныя стѣны.

Отъ церковной площадки и до самаго конца мѣстечка, по направленію къ Деесѣ, растянулись безпорядочно разсѣянныя хижины, отдѣленныя другъ отъ друга изъ опасенія пожара.

Хата дядюшки Голубя была самая старая. Ее построилъ еще его отецъ въ ту пору, когда въ окрестностяхъ Альбуферы трудно было найти человѣка, который не страдалъ бы лихорадкой.

Кустарникъ доходилъ тогда до самыхъ стѣнъ хижины. Куры исчезали по словамъ Голубя въ немъ прямо изъ двери, и когда они по прошествіи нѣсколькихъ недѣль снова появлялись, ихъ сопровождала цѣлая свита только что вылупившихся цыплятъ. Еще въ каналахъ охотились за выдрами и населеніе было такъ рѣдко, что рыбаки не знали, что дѣлать съ уловомъ, попадавшимъ въ сѣти. Валенсія находилась для нихъ на томъ краю свѣта и оттуда появлялся лишь маршалъ Сюше, назначенный королемъ Хосе герцогомъ Альбуферы и господиномъ озера и лѣса со всѣми ихъ богатствами.

Его образъ былъ самымъ отдаленнымъ воспоминаніемъ Голубя. Старикъ все еще видѣлъ его, какъ онъ стоитъ передъ нимъ съ спутанными волосами и большими бакенбардами, въ сѣромъ рединготѣ и круглой шляпѣ, окруженный людьми въ великолѣпныхъ мундирахъ, которые заряжали ему ружья. Маршалъ охотился въ баркѣ отца дядюшки Гояубя и мальчуганъ, прикурнувшій на носу, разсматривалъ его съ восхищеніемъ. Часто онъ смѣялся надъ страннымъ говоромъ маршала, который жаловался на отсталость страны или разсказывалъ объ успѣхахъ войны противъ испанцевъ и англичанъ, о которой обитатели озера имѣли лишь смутныя извѣстія.

Однажды онъ былъ вмѣстѣ съ отцомъ въ Валенсіи, чтобы поднести герцогу Альбуферы необыкновенной величины угря и маршалъ принялъ ихъ смѣясь, въ великолѣпномъ расшитомъ золотомъ мундирѣ, среди офицеровъ, казавшихся спутниками, получавшими отъ него свой блескъ.

Когда дядюшка Голубь возмужалъ и умеръ его отецъ, когда онъ увидѣлъ себя собственникомъ хижины и двухъ барокъ, уже не существовало больше альбуферскихъ герцоговъ, и только чиновники, управлявшіе мѣстностью именемъ короля, своего господина, превосходные сеньоры изъ города, никогда не заглядывавшіе на озеро, предоставляя рыбакамъ мародерствовать въ Деесѣ и свободно охотиться на птицъ, живщихъ въ тростникахъ.

То было хорошее время и когда дядюшка Голубь вспоминалъ о немъ, своимъ старческимъ голосомъ, въ обществѣ, собравшемся въ трактирѣ Сахара молодежь приходила въ восторгъ. Можно было заодно и охотиться и ловить рыбу, нисколько не боясь стражниковъ и штрафовъ! Съ приближеніемъ ночи люди тогда возвращались домой съ дюжинами кроликовъ, пойманныхъ съ помощью хорька въ Деесѣ, и сверхъ того съ корзинами полными рыбой и связкой птицъ, застрѣленныхъ въ камышахъ. Все принадлежало королю, а король былъ далеко! Тогда было не такъ, какъ теперъ, когда Альбуфера принадлежитъ Государству (что это за человѣкъ, интересно знать!), когда существовали монополисты охоты и арендаторы Деесы и бѣдняки не могли ни выстрѣлить, ни собрать охапку дровъ, чтобы въ тотъ же моментъ не являлся стражникъ съ значкомъ на груди, грозясь выстрѣлить. Дядюшка Голубь унаслѣдовалъ отъ отца его прдвилегіи. Онъ былъ первымъ рыбакомъ озера и если въ Альбуферу пріѣзжало важное лицо, то именно онъ возилъ его по тростниковымъ островкамъ, показывая достопримѣчательности земли и воды. Вспоминалась ему молодая Исабель II, занимавшая своими широкими юбками всю корму украшенной барки; при каждомъ толчкѣ весла колебался ея красивый дѣвичій бюстъ. А люди смѣялись, вспоминая о его путешествіи по озеру съ императрицей Евгеніей. Она стояла на носу барки, стройная, въ амазонкѣ, съ ружьемъ въ рукѣ, подстрѣливая птицъ, которыхъ ловкіе гонщики стаями выгоняли изъ тростника криками и палками. А на противоположномъ концѣ сидѣлъ дядюшка Голубь плутоватый, насмѣшливый, съ старымъ ружьемъ между ногами, убивалъ птицъ, уходившихъ отъ важной дамы, на ломаномъ кастильянскомъ нарѣчіи указывая ей напоявленіе зеленыхъ шеекъ: «Ваше величество, – сзади васъ зеленая шейка

Всѣ важныя особы оставались довольны старымъ рыбакомъ. Онъ былъ, правда, дерзокъ, грубъ, какъ истый сынъ лагуны. Если онъ не умѣлъ льстить на словахъ, то тѣмъ лучше умѣлъ онъ это дѣлать ружьемъ, почтеннымъ, и такъ часто исправленнымъ, что трудно было сказать, какимъ оно было прежде. Дядюшка Голубь былъ удивительный стрѣлокъ. Мѣстные анекдотисты врали на его счетъ, утверждая напр., что однажды онъ однимъ выстрѣломъ убилъ четырехъ лысухъ. Желая сдѣлать удовольствіе важной особѣ, посредственному стрѣлку, онъ становился сзади него въ баркѣ и выпускалъ зарядъ въ одно время съ нимъ съ такой точностью, что оба выстрѣла сливались, и охотникъ, при видѣ падавшей птицы приходилъ въ восторгъ отъ своей ловкости, тогда какъ рыбакъ за его спиной насмѣшливо улыбался. Лучшимъ его воспоминаніемъ былъ генералъ Примъ. Онъ познакомился съ нимъ однажды бурной ночью, перевозя его на своей баркѣ черезъ оэеро. Время было печальное. Кругомъ рыскала погоня. Генералъ, переодѣтый рабочимъ, бѣжалъ изъ Валенсіи, послѣ неудачной попытки поднять гарнизонъ. Дядюшка Голубь проводилъ его до самаго моря и когда онъ его снова увидѣлъ много лѣтъ спустя, тотъ былъ уже главой правительства и идоломъ націи. Ради отдыха отъ политики онъ иногда убѣгалъ изъ Мадрида, чтобы поохотиться на озерѣ, и дядюшка Голубь, ставшій послѣ того приключенія болѣе смѣлымъ и фамильярнымъ, бранилъ его, какъ мальчика, каждый разъ, когда генералъ промахивался. Онъ совершенно не признавалъ великихъ людей: люди дѣлились въ его глазахъ на хорошихъ и плохихъ охотниковъ. Когда герой стрѣлялъ и не попадалъ въ цѣль, рыбакъ приходшгъ въ такую ярость, что обращался съ нимъ на ты. «Генералъ… промаховъ! И это тотъ герой, который совершилъ столько подвиговъ, тамъ въ Мароко? Смотри и учись!» И въ то время, когда славньй ученикъ смѣялся, рыбакъ, почти не цѣлясь, выпускалъ зарядъ и въ воду падала, какъ мячъ, лысуха.

Всѣ подобные анекдоты придавали дядюшкѣ Голубю огромный престижъ въ глазахъ населенія озера. Ему стоило бы только открыть ротъ, чтобы попросить чего‑нибудь у своихъ покровителей!.. Но онъ вѣчно замкнутъ и несговорчивъ, обращается съ важными людьми, какъ съ собутыльниками, заставляя ихъ смѣяться надъ его грубостями въ моменты нераслоложенія или надъ его хитроумными фразами на двухъ языкахъ, когда онъ хотѣлъ быть любезнымъ.

Онъ былъ доволенъ своей жизнью, хотя съ годами она становилась все тяжелѣе. Рыбакъ, вѣчный рыбакъ! Онъ презиралъ людей, обрабатывавшихъ рисовыя поля. Они были мужиками, и въ его устахъ это слово звучало самой худшей бранью.

Онъ гордился тѣмъ, что былъ человѣкомъ воды и часто предпочиталъ слѣдовать по извилистымъ каналамъ вмѣсто того, чтобы сократить путь, идя по берегу. Онъ не признавалъ никакой другой твердой земли, кромѣ Деесы, гдѣ онъ иногда охотился за кроликами, обращаясь въ бѣгство при приближеніи сторожей и съ удовольствіемъ ѣлъ и спалъ бы въ баркѣ, которая была для него тѣмъ же, чѣмъ раковина для обитателей воды.

Въ старикѣ вновь ожили инстинкты первобытныхъ расъ, жившихъ на водѣ.

Для полнаго счастья ему не нужно было семейной ласки, хотѣлось жить, какъ живетъ рыба въ озерѣ или птица въ тростникѣ, которая сегодня вьетъ свое гнѣздо на островкѣ, а завтра въ камышахъ. Отецъ рѣшился его женить. Онъ не хотѣлъ видѣть, какъ запустѣетъ хижина, дѣло его рукъ, и водяной бродяга былъ теперь вынужденъ жить въ сообществѣ съ себѣ подобными, спать подъ соломенной крышей, платить священнику и слушаться старосты острова, – мошенника, какъ онъ выражался, который снискивалъ себѣ покровительство господъ изъ города, чтобы не работать.

Образъ жены почти не сохранился въ его памяти. Она прожила рядомъ съ нимъ много лѣтъ, не оставивъ въ немъ никакихъ другихъ воспоминаній, какъ о своемъ умѣніи чинить сѣти и той бойкости съ которой она по пятницамъ мѣсила тѣсто, въ печи подъ круглой бѣлой крышей, походившей на африканскій муравейникъ, которая стояла на самомъ концѣ острова.

У нихъ было много, очень много дѣтей… За исключеніемъ одного они всѣ къ счастью умерли. Это были блѣдныя, болѣзненныя существа, порожденныя съ гнетущей мыслью о пропитаніи, родителями, сходившимися только для того, чтобы согрѣть другъ друга, дрожавшихъ отъ болотной лихорадки. Казалось, они рождались съ перемежающейея лихорадкой вмѣсто крови въ жилахъ. Одни умерли отъ истощенія, питаясь одной только рыбой, водящейся въ прѣсной водѣ, другіе утонули въ каналахъ около дома. Выжилъ только одинъ, младшій, который цѣплялся за жизнь съ безумнымъ страхомъ, не поддаваясь лихорадкѣ и выжимая изъ истощенной груди матери ту скудную пищу, которую ему могло дать ея вѣчно больное тѣло.

Дядюшка Голубь переносилъ эти несчастья, какъ нѣчто логическое и неизбѣжное. Надо благодарить Бога, который заботится о бѣдныхъ! Просто нестерпимо видѣть, какъ раэростаются бѣдныя семейства и если бы не милость Господа, который время отъ времени убиралъ эту проклятую дѣтвору со свѣту, въ озерѣ не осталось бы пищи для всѣхъ и они пожрали бы другъ друга!..

Жена Голубя умерла, когда послѣдній, уже пожилой, былъ отцомъ семилѣтняго ребенка. Рыбакъ остался одинъ въ хижинѣ съ сыномъ Тони. Мальчикъ былъ не глупъ и такой же хорошій работникъ, какъ его мать. Стряпалъ обѣдъ, исправлялъ изъяны хижины и учился у сосѣдокъ, чтобы отецъ не чувствовалъ отсутствія въ домѣ женщины. Все онъ дѣлалъ съ серьезнымъ видомъ, какъ будто страшная борьба за существованіе оставила на его лицѣ неизгладимый отпечатокъ грусти. Отецъ былъ счастливъ, когда шелъ къ баркѣ въ сопровожденьи мальчугана, почти невидимаго подъ грудой сѣтей. Онъ росъ очень быстро, становился все сильнѣе и дядюшка Голубь съ гордостью смотрѣлъ, съ какой ловкостью онъ вынималъ изъ воды сѣти или управлялъ баркой по озеру.

– Онъ самый настоящій мужчина во всей Альбуферѣ – говорилъ онъ друзьямъ. Тѣло его окрѣпло теперь послѣ болѣзней, которыми оно страдало въ дѣтствѣ.

Женщины Пальмара также не могли нахвалитъся его добрымъ нравомъ. Никогда никакихъ безумствъ съ молодежью, собиравшейся въ трактирѣ, никакихъ забавъ съ нѣкоторыми пропащими головами, которыя послѣ рыбной ловли растягивались на животѣ въ камышахъ, позади какой‑нибудь хаты и проводили цѣлые часы съ засаленными картами въ рукахъ. Всегда серьозный и трудолюбивый, Тони никогда не давалъ отцу малѣйшаго повода быть недовольнымъ. Дядюшка Голубь, не любившій ловить рыбу въ компаніи, такъ какъ приходилъ въ ярость при малѣйшемъ промахѣ и былъ готовъ побить товарища, никогда не бранилъ сына и когда въ минуты нерасположенія сердито пыхтя хотѣлъ дать ему приказаніе, мальчикъ, догадываясь, въ чемъ дѣло, уже бѣжалъ исполнять его.

Когда Тони возмужалъ, отецъ его, любитель бродячей жизни, неспособный привыкнуть къ семейному очагу, испытывалъ тѣ же наотроенія, что и прежде. Что дѣлать имъ однимъ въ одинокой ветхой лачугѣ? Ему было непріятно видѣть, какъ сынъ, широкоплечій и крѣпкій мужчина, сгибается передъ очагомъ въ серединѣ хижины, раздувая огонь и приготовляя ужинъ. Часто испытывалъ онъ угрызенья совѣсти при видѣ того, какъ его короткія, обросшія волосами руки съ желѣзными пальцами мыли кастрюли дли очищали ножомъ рыбу отъ твердой чешуи, отливавшей металлическимъ отблескомъ.

Въ зимнія ночи они оба казались потерпѣвшими кораблекрушеніе, спасшимися на одинокій островъ. Не было слышно ни одного слова, ни одного взрыва смѣха, не было слышно женскаго голоса, который развеселилъ бы ихъ. Хижина имѣла мрачный видъ. Посрединѣ горѣлъ очагъ вровень съ поломъ, небольшое четырехугольное пространство, окаймленное камнями. Напротивъ – кухонный столъ съ небольшимъ количествомъ глиняной и старой фарфоровой посуды. По обѣ стороны каморка изъ тростника и ила, какъ и вся хата, а надъ каморками, которыя были не выше роста человѣка, внутренность темной крыши съ слоемъ копоти, накопившейся съ годами, безъ всякаго другого дымоотвода, кромѣ отверстія въ соломенной крышѣ, черезъ которое со свистомъ проходилъ зимній юго – западный вѣтеръ. Съ потолка свисали непромокаемыя одежды для ночной рыбной ловли, тяжелые твердые штаны, куртки изъ грубой, желтой и блестѣвшей отъ масла матеріи, сквозь рукава которыхъ была продѣта палка. Проникая сквозь отверстіе, служившее печной трубой, вѣтеръ шевелилъ эти странныя куклы, отражавшія на своей грязной поверхности красный свѣтъ очага. Казалось обитатели хижины повѣсились на потолкѣ.

Дядюшка Голубь скучалъ. Онъ любилъ поговорить. Въ трактирѣ онъ ругался во всю, издѣвался надъ другими рыбаками, поражалъ ихъ воспоминаніями о важныхъ лицахъ, которыхъ зналъ, а дома онъ не находилъ, что сказать. Его бесѣда не вызывала ни малѣйшей реплики со стороны послушнаго и молчаливаго сына и слова его терялись среди подавляющаго благоговѣйнаго безмолвія. Въ трактирѣ онъ толковалъ объ этомъ со свойственной ему веселой грубостью. Сынъ – человѣкъ очень хорошій, но не похожъ на него. Всегда молчаливъ и покоренъ. По всѣмъ вѣроятіямъ покойница его обманула. Однажды онъ обратился къ Тони съ властнымъ приказаніемъ древнеримскаго отца, считающаго своихъ сыновей лишенными воли и самолично распоряжающагося ихъ будущностью и жизнью. Онъ долженъ жениться. Такъ дѣло не клеится. Въ домѣ не достаеть женщины. И Тони выслушалъ приказъ, какъ будто ему было сказано приготовить къ завтрашнему дню большую барку, чтобы въ Салерѣ взять охотника изъ Валенсіи. Хорошо. Онъ постарается какъ можно скорѣе исполнить приказаніе отца.

И между тѣмъ, какъ юноша искалъ себѣ невѣсту на собственный рискъ и страхъ, старый рыбакъ сообщалъ о своемъ планѣ всѣмъ кумушкамъ Палъмара. Его Тони хочетъ жениться. Все ето имущество принадлежитъ сынку: хижина, большая барка съ новымъ парусомъ и другая, хотя и постарше, да пожалуй еще получше, двѣ лодки, сѣтей и не запомнить сколько, а потомъ сверхъ того пусть онѣ обратятъ вниманіе на характеръ и положеніе парня, работящаго, серьезнаго, безъ порочныхъ наклонностей, свободнаго отъ воинскюй повинности, такъ какъ вынулъ хорошій жребій. Словомъ: партія, хотя и не блестящая, но его Тони и не голышъ, не какая‑нибудь жаба изъ каналовъ. Да еще для дѣвицъ изъ Пальмара!

Старикъ, презиравшій женщинъ, плевался при видѣ дѣвушекъ, среди которыхъ скрывалась его будущая сноха. Нѣтъ, не велика штука эти дѣвушки съ озера, съ ихъ платьями, мытыми въ гнилой водѣ каналовъ, съ запахомъ ила и руками, пропитанными, казалось, липкостью до самыхъ костей. Подъ выжженными солнцемъ волосами, блѣдными и рѣдкими, едва обозначались ихъ худыя красноватыя лица, на которыхъ глаза горѣли огнемъ лихорадки, никогда не проходившей благодаря употребленію воды изъ озера. Ихъ заостренный профиль, узкое, липкое тѣло и отвратительный запахъ юбокъ – все дѣлало ихъ похожими на угрей, словно однообраізное питаніе многихъ поколѣній наложило на нихъ отпечатокъ той рыбы, которой они питались.

Тони остановилъ свой выборъ на одной, на той, которая менѣе другихъ затрудняла его робость. Отпраздновали свадьбу и старикъ имѣлъ въ хатѣ лишнее существо, съ которымъ могъ говорить и которое могъ ругать. Онъ испытывалъ даже нѣкоторое удовлетвореніе, замѣтивъ, что его слова уже не падаютъ въ пустое пространство и что сноха отвѣчаетъ протестомъ на его придирки, когда онъ не въ духѣ.

Удовольствіе старика было однако нарушено одной непріятностью. Казалось, сынъ его забываетъ семейныя традиціи. Онъ сталъ пренебрегать озеромъ, чтобы искать себѣ пропитаніе въ поляхъ, и въ сентябрѣ, когда жали рисъ и рабочій день оплачивался дорого, онъ покидалъ барку, становясь жнецомъ, какъ многіе другіе, возбуждавшіе негодованіе дядюшки Голубя. Подобная работа среди ила, такое жестокое обращеніе съ полями, было по его мнѣнію дѣломъ чужестранцевъ, тѣхъ, что жили далеко отъ Альбуферы. Дѣти озера были свободны отъ подобнаго рабства. Не даромъ же Богъ поселилъ ихъ около воды, которая была истинной благодатью. Въ ея глубинѣ покоилась пища для нихъ! Глупости и срамъ работать цѣлый день по самый поясъ въ грязи, съ ногами, искусанными пьявками, и спиной, сожженной солнцемъ, чтобы сжать нѣсколько колосьевъ, къ тому же не имъ принадлежащихъ. Ужели его сынъ хочетъ стать мужикомъ? И, ставя этотъ вопросъ, старикъ вкладывалъ въ него весь ужасъ, безпредѣльную странность неслыханнаго поступка, какъ будто рѣчь шла о томъ, что въ одинъ прекрасный день высохнетъ вся Альбуфера.

Въ первый разъ въ жизни Тони осмѣлился противорѣчить отцу. Весь остальной годъ онъ будетъ ловить рыбу, какъ всегда. Но теперъ онъ женатъ, хозяйство требуетъ все большаго вниманія и было бы неблагоразумно отказываться оть высокой заработной платы въ дни жатвы. Ему платили больше чѣмъ другимъ, въ виду его силы и прилежанія. Надо приспособляться къ временамъ. Съ каждымъ годомъ сѣютъ все больше риса по берегамъ озера, старыя болота засыпаются землей, бѣдняки богатѣютъ и онъ не такъ глупъ, чтобы лишиться своей части въ новой жизни! Рыбакъ ворчалъ на эти уклоненія отъ старыхъ домашнихъ обычаевъ. Благоразуміе и серьезность сына вызывали въ немъ чувство уваженія, но разговаривая съ другами рыбаками добраго стараго времени на берегу канала, опершись на весло, онъ изливалъ свое неудовольствіе! Они хотятъ передѣлать Альбуферу! Еще нѣсколыво лѣтъ и никто ее не узнаетъ. По направленію къ Суекѣ воздвигаютъ какія‑то желѣзныя неуклюжія сооруженія, какіе‑то дома съ большими печами – вонъ видите, какой дымъ! Старыя спокойныя и симпатичныя норіи съ ихъ изъѣденными червями деревянными колесами и черными бадьями уступаютъ мѣсто адскимъ машинамъ, которыя будутъ двигать воду съ шумомъ тысячи демоновъ. Будетъ чудомъ, если вся рыба, раздосадованная подобными новшествами, не уйдетъ въ море! Хотятъ все озеро вспахать, все больше и больше земли бросаютъ въ него. Мало осталось ему жить, но онъ еще увидитъ, какъ за недостаткомъ мѣста послѣдній угоръ исчезнетъ въ море, направляясь къ устью Перелльо. А Тони весь отдался этому разбойничьему дѣлу! Онъ, старикъ, увидитъ, какъ его сынъ, изъ рода Голубей, превратится въ мужика. И старикъ смѣялся, точно представлялъ себѣ неосуществимое дѣло!

Время шло и сноха подарила ему внука, Тонета. Дѣдушка часто по вечерамъ носилъ его на рукахъ до берега канала, сунувъ трубку въ уголъ беззубаго рта, чтобы дымъ не тревожилъ ребенка! Ну ужъ и красавецъ – малышъ! Худая, некрасивая невѣстка была какъ всѣ женщины семьи, какъ и его покойная жена. Онѣ рожали дѣтей совершенно не похожихъ на родителей. Лаская младенца, дѣдъ думалъ о будущемъ. Показывая его товарищамъ дѣтства, ряды которыхъ все рѣдѣли, онъ пророчествовалъ:

– Вотъ кто пойдетъ въ нашъ родъ! У него не будетъ иного дома, кромѣ барки. Еще прежде, чѣмъ у него прорѣжутся всѣ зубы, онъ будетъ управлятъ весломъ!

Однако еще не прорѣзались у ребенка зубы, какъ произошло событіе, которое дѣдушка Голубь считалъ самымъ невозможнымъ на свѣтѣ. Въ трактирѣ ему сказали, что Тони заарендовалъ около Салера какія‑то рисовыя поля, принадлежащія одной дамѣ изъ Валенсіи и когда онъ къ ночи поднялъ объ этомъ разговоръ, онъ былъ ошеломленъ, такъ какъ сынъ не скрывалъ своего преступленія.

Когда это было видно, что у кого‑нибудь изъ ихъ рода былъ хозяинъ? Семья ихъ всегда была свободна, какъ свободными должны быть всѣ божьи дѣти, уважающія себя хоть немного и снискивающія себѣ пропитаніе, охотясь или занимаясь рыбной ловлей. Ихъ господами былъ король или тотъ воинъ изъ Франціи, который былъ главнымъ капитаномъ въ Валенсіи. Эти господа, жившіе далеко, не шли въ счетъ и ихъ можно было терпѣть въ виду ихъ величія. Но чтобы его сынъ сдѣлался арендаторомъ какой‑то франтихи изъ города, чтобы онъ отдавалъ ей часть своей работы звонкой монетой! Глупости! Надо пойти поговорить съ сеньорой и уничтожить договоръ! Ихъ родъ никому не слѵжилъ и не будетъ служить, пока въ озерѣ есть еще чѣмъ питаться, хотя бы то были лягушки…

Удивленіе старйка еще возросло, когда онъ натолкнулся на неожиданное упорство Тони. Тони достаточчно обдумалъ планъ и не раскаивается въ немъ. Онъ думалъ о женѣ, о маленькомъ сынѣ, котораго держалъ на рукахъ, и чувствовалъ приливъ честолюбивыхъ замысловъ. Что они такое? Нищіе озера, жившіе, какъ дикари, въ хатѣ, питаясь только рыбой и убѣгая, какъ преступники, передъ сторожами, когда убивали птицу, чтобы пополнить котелокъ чѣмъ‑нибудь посущественнѣе. Нахлѣбники охотниковъ, ѣдящіе мясо только тогда, когда чужестранцы позволяютъ имъ воспользоваться ихъ провизіей. И эта нищета переходитъ отъ отца къ сыну, какъ будто они пригвождены къ илу Альбуферы! У нихъ нѣтъ другихъ желаній и ведутъ они ту же жизнь, какъ жабы въ каналахъ, которыя счастливы, когда встрѣтятъ въ водѣ насѣкомыхъ.

Нѣтъ, онъ не хочетъ подчиняться! Онъ желаетъ вырвать семью изъ ея жалкаго состоянія. Онъ желаетъ работать не только для того, чтобы ѣсть, но и для того, чтобы копить. Обработка рисовыхъ полей, дѣло выгодное, работы не много, а прибыль большая. Это настоящая божья благодать! Ничто не даетъ такого дохода! Въ іюнѣ сѣютъ, а въ сентебрѣ собира1 ютъ жатву. Нужно немножко унавозить землю, естъ коекакая другая работа, всего три мѣсяца. Собирается жатва, вода на озерѣ, подъ вліяніемъ зимнихъ дождей, наводняетъ поля, и жди слѣдующаго года!.. Прибыль прячется, а остальные мѣсяцы можно открыто ловить рыбу или тайкомъ охотиться, для поддержанія семьи. Чего еще можно желать! Дѣдъ былъ бѣднякомъ и послѣ цѣлой собачьей жизни ему удалось только построить хату, гдѣ они живутъ среди копоти и дыма! Отцу, котораго онъ такъ уважаетъ, не удалось ничего скопить подъ старость. Пусть предоставятъ ему работать, какъ онъ хочетъ, и его сынъ, его маленькій Тонетъ, будетъ богачомъ, будетъ обрабатывать поля, границъ которыхъ не видно, и можетъ быть на мѣстѣ хижины со временемъ подымется лучшій домъ во всемъ Пальмарѣ. Отецъ не правъ, негодуя на потомство, за то, что оно хочетъ обрабатывать землю. Лучше быть мужикомъ, чѣмъ бродить по озеру, часто испытывая голодъ и рискуя получить пулю изъ ружья стражника Деесы.

Дядюшка Голубь, поблѣднѣвшій отъ бѣшенства, слушая доводы сына, пристально глядѣлъ на весло, лежавшее вдоль стѣны, и руки его невольно, тянулись къ нему, чтобы однимъ ударомъ разможжитъ сыну черепъ. Въ былое время онъ поступилъ бы такъ, считая себя на это вправѣ послѣ такого покушенія на его власть патріарха – отца.

Но онъ посмотрѣлъ на сноху съ младенцемъ на рукахъ, и, казалось, оба эти существа увеличивали значеніе сына, поднимая его до его собственнаго уровня. Сынъ тоже былъ отцомъ, человѣкомъ равноправнымъ. Въ первый разъ отдалъ онъ себѣ отчетъ въ томъ, что Тони уже не былъ тѣмъ малъчикомъ, который стряпалъ когда‑то ужинъ, пугливо склоняя голову передъ однимъ его взоромъ. И дрожа отъ гнѣва при мысли, что не можетъ уже побить его, какъ въ былые годы, когда онъ совершалъ въ баркѣ какой‑нибудь промахъ, онъ ворча излилъ свой гнѣвъ. Ну хорошо! Каждый пусть будетъ при своемъ. Одинъ пусть ловитъ рыбу, другой ковыряетъ поле. Жить они будутъ вмѣсгѣ, разъ иначе нельзя. Его годы не позволяютъ ему спать посреди озера, подъ старость онъ страдаетъ ревматизмомъ. Но они будуть жить отдѣльно, словно незнакомы другъ съ другомъ. О если бы воскресъ родоначальникъ, перевозившій Сюше, и увидѣлъ бы позоръ семьи!

Первый годъ былъ для старика сплошнымъ мученіемъ. Входя ночью въ хату, онъ натыкался на земледѣльческія орудія, стоявшія рядомъ съ приспособленіями для рыбной ловли. Однажды онъ спотыкнулся о плугъ, притащенный сыномъ съ поля, чтобы его починить вечеркомъ, и онъ произвелъ на него впечатлѣніе чудовишнаго дракона, растянувшагося посреди хаты. Всѣ эти стальные пгедметы возбуждали въ немъ холодъ и бѣшенство. Стоило ему увидѣть, какъ въ нѣсколькихъ шагахъ отъ его сѣтей лежитъ серпъ, чтобы ему сразу показалось, будто кривая металлическая полоска сама зашагаетъ и перерѣжетъ его снасти, и онъ бранилъ невѣстку за небрежность, приказывая унести подальше, какъ можно подальше эти орудія… мужика. Всюду предметы, напоминавшіе ему земледѣльческія работы! И это въ хатѣ рода Голубей, гдѣ никогда не видно было другой стали, кромѣ кривыхъ ножей для очистки рыбы. Онъ готовъ лопнуть отъ бѣшенства!

Во время посѣва, когда земля была суха и принимала плугъ, Тони приходилъ домой, обливаясь потомъ, послѣ того, какъ цѣлый день подгонялъ наемныхъ лошадей. Отецъ его ходилъ вокрутъ да около него, принюхиваясь къ нему съ чувствомъ злорадства, и бѣжалъ въ трактиръ, гдѣ дремали за чаркой товарищи; добраго стараго времени. Кабальеросъ, удивительная; новость! Отъ его сьша пахнетъ лошадьми! Ха, ха! На островѣ Пальмарѣ – лошади! По истинѣ міръ на изнанку!

Если не считать подобныхъ изліняій, дядюшка Голубь держалъ себя холодно и замкнуто въ семьѣ сына. Онъ возвращался въ хату ночью, съ сверткомъ сѣтей, въ которыхъ находились пойманные угри и, толкнувъ ее ногой, приказывалъ невѣсткѣ дать ему мѣсто у очага. Онъ самъ готовилъ себѣ ужинъ. Иногда онъ свертывалъ угрей кольцомъ, проткнувъ ихъ деревяшкой, и поджаривалъ терпѣливо со всѣхъ сторонъ, какъ на вертелѣ. Иногда же онъ отыскивалъ въ баркѣ свой старый неоднократно исправленный котелъ и варилъ огромнаго линя, или же мастерилъ луковую похлебку, изъ лука и угрей, какъ будто готовилъ ѣду для половины деревни.

Маленькій худой старикъ отличался той же прожорливостью, какъ и всѣ старики Альбуферы. Какъ слѣдуетъ, онъ ѣлъ только на ночь, вернувшись домой; усѣвшись на полу въ углу, поставивъ котелъ между колѣнами, онъ проводилъ цѣлые часы, не говоря ни слова, работая обѣими челюстями старой козы, поглощая такое огромное количество пищи, которое, каэалось, не умѣстится въ человѣческомъ желудкѣ.

Онъ ѣлъ то, что принадлежало ему, то, что добывалъ днемъ, не заботясь о томъ, что ѣли его дѣти, никогда не предлагая имъ часть своей пищи. Пусть каждый существуетъ своимъ трудомъ! Глаза его блестѣли злораднымъ блескомъ, когда видѣли на столѣ семьи, какъ единственную пищу, кастрюлю съ рисомъ, тогда какъ онъ обгладывалъ кости какой‑нибудь птицы, подстрѣленной въ тростникахъ, когда сторожа были далеко.

Тони не противодѣйствовалъ отцу. Нечего было также думать подчинить его себѣ. Взаимное отчуждеініе продолжалось. Маленькій Тонетъ былъ единственнымъ связующимъ звеномъ между ними. Часто внукъ подходилъ къ дядюшкѣ Голубю, привлеченный пріятнымъ залахомъ его котла.

– На, бѣднякъ, на тебѣ! – говорилъ дѣдъ съ нѣжнымъ состраданіемъ, точно видѣлъ его въ самой ужасной нищетѣ.

И онъ угощалъ его ножкой лысухи, жирной и невкусной, и улыбался при видѣ того, какъ малышъ пожиралъ ее.

Когда онъ устраивалъ съ старыми пріятелями пирушку въ трактирѣ, то бралъ съ собой внука, ни слова не говоря родителямъ. Иногда устраивалея и настоящій праздникъ. Съ утра, почувствовавъ страсть къ приключеніямъ, дядюшка Голубь отправлялся съ такимъ же старымъ, какъ онъ, товарищемъ въ лѣсную чащу Деесы. Долго ждутъ они, лежа на животѣ въ кусгарникѣ, слѣдя за стражами, не подозрѣвающими о ихъ присутствіи… Какъ только покажутся кролики, прыгая вокругъ кустовъ – пали! пара въ мѣшкѣ и бѣги скорѣе къ баркѣ и смѣйся потомъ на серединѣ озера надъ бѣгающими по берегу стражниками, тщетно разыскивающими браконьеровъ. Такія смѣлыя вылазки дѣлали дядюшку Голубя снова молодымъ. Стоило только послушать его ночью въ трактирѣ, когда онъ готовилъ добычу охоты, какъ онъ хвастался своими подвигами передъ пріятелями, которые платили за вино. Ни одинъ парень не отважится сдѣлать это! И когда благорааумные говорили ему о законѣ и карахъ, рыбакъ гордо выпрямлялъ свой станъ, согнувшійся подъ тяжестью лѣтъ и постоянной работы весломъ. Сторожа – это просто бродяги, исполеяющіе свою службу, потому что не хотятъ работать, а сеньоры, арендовавшіе мѣсто для охоты, не болѣе какъ разбойники, желающіе все имѣть для оебя. Альбуфера принадлежитъ ему и всѣмъ рыбакамъ! Если бы они родились во дворцѣ, они были бы королями. Разъ Богь велѣлъ имъ родиться здѣсь, то конечно ради чего‑нибудь. Все прочее ложь, придуманная людьми!

И покончивъ съ ужиномъ, когда въ кружкахъ уже почти не оставалось вина, дядюшка Голубь глядѣлъ на заснувшаго на его колѣняхъ внучка и показывалъ его пріятелямъ. Этотъ малецъ станетъ настоящимъ сыномъ Альбуферы! Дѣдъ самъ его воспитаетъ, чтобы онъ не пошелъ по ложному пути отца. Мальчикъ научится обращаться съ ружьемъ съ изумительной ловкостью, будетъ знать дно озера, какъ угорь, и когда умретъ дѣдъ, всѣ пріѣзжающіе сюда охотники встрѣтятъ барку друтого Голубя, только болѣе молодого, какимъ онъ былъ самъ, когда королева сѣла въ его лодку, смѣясь надъ его выходками и шутками.

За исключеніемъ этихъ моментовъ нѣжности рыбакъ продолжать питать къ сыну скрытую непріязнь. Онъ и видѣть не хотѣлъ презрѣнную землю, которую обрабатывалъ сынъ, но онъ не забывалъ о ней и смѣялся съ дьявольской радостью, узнавая, что дѣла сына идутъ плохо. Въ первый годъ какъ разъ, когда рисъ колосился, земля его пропиталась селитрой и почти весь урожай погибъ. Дядюшка Голубь съ удовольствіемъ разсказывалъ всѣмъ объ этомъ несчастьи. Однако замѣтивъ, что семья сына охвачена печалью и находится въ стѣсненномъ положеніи вслѣдствіи безполезныхъ затратъ, онъ ощутилъ къ нему болѣе мягкое чувство и даже нарушилъ свое безмолвіе, чтобы помочь совѣтомъ. Ужели онъ и теперь не убѣдился, что онъ житель воды, а не мужикъ? Пусть онъ оставитъ поля окрестнымъ людямъ, изстари занимавшимся тѣмъ, что истощали ихъ. Онъ – сынъ рыбаковъ и обязанъ вернуться къ сѣтямъ!

Тони въ отвѣтъ ворчалъ не въ духѣ, заявляя о своемъ намѣреніи продолжать дѣло и старикъ снова погрузился въ свою безмолвную ненависть. Ахъ, упрямецъ! И онъ желалъ, чтобы на землю сына обрушились всяческія невзгоды, какъ единственное средство сломать его гордое упрямство. Дома онъ ни о чемъ не разспрашивалъ, но когда его лодка встрѣчалась на озерѣ съ большими баркасами, шедшими изъ Салера, онъ освѣдомлялся о ходѣ жатвы и испытывалъ нѣкоторое чувство удовлетворенія, когда ему объявляли, что годъ будетъ плохой. Его упрямый сынъ умретъ голодной смертью! Чтобы имѣть кусокъ хлѣба, онъ долженъ будетъ на колѣняхъ просить ключъ отъ стараго садка, съ разрушеннымъ соломеннымъ навѣсомъ, который у нихъ быдъ около Пальмара!

Бури конца лѣта наполняли его радостью. Онъ желалъ, чтобы разверзлись всѣ небесныя хляби, чтобы изъ береговъ выступила рѣчка, впадавшая въ Альбуферу, питая ее; чтобы воды озера ринулись на поля, какъ это иногда бывало, затопляя созрѣвшія для жатвы колосья. Мужики помрутъ съ голода, тогда какъ у него будетъ достаточный уловъ, и онъ получитъ удовольствіе увидѣть, какъ сынъ будеть кусать себѣ локти и молить о помощи.

Къ счастью для Тони, злобныя пожеланія старика не исполнились. Подошли хорошіе года. Въ хатѣ царило нѣкоторое благосостояніе, ѣды было вдоволь и храбрый труженикъ уже мечталъ, какъ о неосуществимомъ счастьи, о возможности въ одинъ прекрасный день обрабатывать свою собственную землю, о томъ, что онъ не долженъ будетъ разъ въ году отправляться въ городъ, чтобы отдать почти весь продуктъ урожая.

Въ жизни семьи случилось одно событіе. Тонетъ выросталъ, а мать его грустила. Мальчуганъ уже отправлялся съ дѣдушкой на озеро; когда онъ станетъ побольше, онъ будетъ сопровождать отца въ поле и бѣдная женщина останется въ хатѣ одна.

Она думала о своемъ будущемъ и грядущее одиночество наполняло ее страхомъ. О если бы у нея были еще дѣти! Съ наибольшимъ жаромъ просила она у неба дочки. А дочь не являлась, не могла явиться, какъ утверждалъ дѣдушка Голубь. Виной была сама сноха. Дѣло женское! Во время родовъ ей плохо помогали сосѣдки изъ Пальмара. Поэтому она всегда была больной и блѣдной, цвѣта бумаги, была не въ сидахъ долго безъ боли стоять на ногахъ, а иногда съ трудомъ волочила; ноги, со стонами, которые подавляла со слезами на глазахъ, чтобы не встревожить своихъ.

Тони страстно желалъ исполнить желаніе жены. Онъ ничего не имѣлъ противъ того, чтобы имѣть дѣвочку въ домѣ. Она была бы въ помощь больной. И вотъ они поѣхали вдвоемъ въ городъ и привезли оттуда шестилѣтнюю дѣвочку, робкаго, дикаго и некрасиваго звѣрка, котораго взяли изъ воспитательнаго дома. Звали ее Висантетой… Однако, чтобы она не забыла о своемъ происхожденіи, ее называли со свойственной невѣжественному люду безсознательной жестокостью Подкидышемъ.

Рыбакъ возмущенно ворчалъ. Еще лишній ротъ! Маленькій Тонетъ, наоборотъ – ему было десять лѣтъ – встрѣтилъ маленькую дѣвочку очень радостно, такъ какъ могъ мучить ее своими капризами и придирками единственнаго избалованнаго сына.

Изъ всѣхъ обитателей хаты къ Подкидышу относилась ласково только больная женщина, съ каждымъ днемъ все болѣе слабѣвшая и страдавшая. Несчастная искусственно создавала себѣ иллюзію, будто у нея есть дочь и по вечерамъ, усаживая ее въ дверяхъ хаты, съ лицомъ, обращеннымъ къ солнцу, расчесывала ея рыжія косички, обильно смазанныя масломъ.

Дѣвочка походила на живую послушную собачку, разылекавшую обитателей хаты своей бѣготней. Молча покорялась она утомительной работѣ и всѣмъ злымъ прихотямъ Тонета. Напрягая изо всѣхъ силъ свои рученки, тащила она отъ канала къ дому кувшинъ, наполненный водой Деесы, такой же большой, какъ она сама. То и дѣло бѣгала она по деревушкѣ, исполняя порученія новой матери, а за столомъ ѣла, опустивъ глаза, не осмѣливаясь сунуть ложку въ миску, пока та до половины не была опустошена. Дѣдушка Голубь, всегда молчаливый, глядѣвшій такъ сурово, внушалъ ей большой страхъ. Такъ какъ ночью обѣ каморки были заняты, одна – супругами, другая Тонетомъ и дѣдушкой, то она спала у очага, посрединѣ хаты, на илѣ, который просачивался сквозь паруса, служившіе ей постелью, укрываясь сѣтями отъ порывовъ вѣтра, врывавшагося черезъ печную трубу и щели разъѣденной крысами двери.

Единственнымъ хорошимъ для нея временемъ были вечера. Все мѣстечко погружалось въ тишину, мужчины были или на лагунѣ или на поляхъ. Она садилась съ матерью у дверей хаты чинить паруса или вязать сѣти, и онѣ разговаривали съ сосѣдками въ великомъ безмолвіи безлюдной, неправильной улицы, поросшей травой, въ которой копошились куры и крякали утки, подставляя солнцу свои влажныя бѣлыя крылья.

Тонетъ не посѣщалъ больше школу, сырое маленькое помѣщеніе, за которое платило городское управленіе, гдѣ мальчики и дѣвочки въ пропитанномъ тяжелымъ запахомъ воздухѣ проводили цѣлый день, читая по складамъ или распѣвая молитвы.

Онъ былъ уже настоящимъ мужчиной, какъ говорилъ его дѣдъ, щупавшій мускулы его рукъ и ударявшій его въ грудь. Въ его годы Голубь уже самъ прокармливалъ себя рыбной ловлей и стрѣлялъ по всѣмъ видамъ птицъ, существовавшимъ въ Альбуферѣ.

Мальчикъ съ удовольствіемъ сопровождалъ дѣда во время его экспедицій по водѣ и сушѣ. Научился дѣйствовать весломъ, скользилъ, быстро какъ молнія, въ одной изъ маленысихъ лодокъ дядюшки Голубя и когда пріѣзжали охотники изъ Валенсіи, онъ устраивался на носу барки или помогалъ дѣду устанавливать парусъ, выпрыгивая на берегъ въ критическія минуты, чтобы схватить веревку и потащить барку.

Потомъ пріучался къ охотѣ. Научился дѣйствовать сравнительно легко ружьемъ дѣда, настоящей пищалью, которую можно было отличить по одному грохоту отъ всѣхъ ружей, имѣвшихся въ Альбуферѣ. Дядюшка Голубь клалъ сильные заряды и первые выстрѣлы заставили мальчика такъ покачнуться, что онъ чуть не упалъ на дно барки. Постепенно онъ приручилъ стараго звѣря и мѣтко билъ лысухъ къ великому удовольствію дѣда.

Вотъ какъ надо воспитьтать дѣтей! По его мнѣнію, Тонетъ долженъ ѣсть только то, что убьетъ изъ ружья или выловитъ изъ озера! Во время этого суроваго воспитанія дядюшка Голубь подмѣтилъ въ своемъ ученикѣ признаки какой‑то разслабленности. Онъ любилъ стрѣлять и ловить рыбу. Но ему не нравилось вставать до зари, цѣлый день дѣйствовать, вытянувъ руки, весломъ, и тащить, какъ лошадь, за веревку барку. Рыбакъ понялъ въ чемъ дѣло: то, что его внукъ ненавидѣлъ инстинктивной ненавистью, что возмущало все его существо, былъ – трудъ. Тщетно говорилъ дѣдъ о большой ловлѣ, которая предстоить завтра въ томъ или другомъ мѣстѣ Альбуферы. Стоило только рыбаку отвлечься и внукъ нсчезалъ. Онъ предпочиталъ бѣгать по Деесѣ съ сосѣдними мальчиками, растягиваться подъ сосной и цѣлыми часами слушать чириканіе воробьевъ на вѣтвистыхъ верхушкахъ или глядѣть, какъ порхаютъ надъ лѣсными цвѣтами бѣлыя бабочки или бронзовые шмели. Дѣдъ наставлялъ его безъ прока. Потомъ рѣшилъ побить, но Тонетъ, какъ маленькій дикій звѣрокъ, убѣжалъ и сталъ подбирать камни, чтобы защищаться. Старикъ примирился и какъ прежде отправлялся на озеро одинъ.

Онъ самъ всю жизнь провелъ въ трудѣ. Сынъ его Тони, хотя и сошелъ съ дороги, увлекшись крестьянскимъ трудомъ, но былъ еще способнѣе его самого въ тяжелой физической работѣ. Въ кого же пошелъ этотъ мошенникъ? Господи Боже! Кѣмъ онъ рожденъ, этотъ мальчикъ съ его неодолимымъ отвращеніемъ къ труду; съ его страстью къ ненодвижности, съ его привычкой цѣлыми часами отдыхать на солнцѣ, словно жаба на краю канала.

Все мѣнялось въ этомъ мірѣ, котораго старикъ никогда не покидалъ. Альбуферу видоизмѣняли люди, принявшіеся ее обрабатывать, и вмѣстѣ съ тѣмъ видоизмѣнялись до неузнаваемости и сами люди, какъ будто преданія озера на вѣки исчезли. Сыновья рыбаковъ становились рабами земли. Внукъ поднималъ руку, вооруженную камнемъ, на дѣда. На озерѣ виднѣлись баркасы, нагруженные углемъ. Рисовыя поля распростирались во всѣ стороны, врѣзывались въ озеро, высасывая его воду, вторгались въ лѣсъ, пролагая въ немъ большія просѣки. О Боже! Лучше ужъ умереть, чѣмъ видѣть все это, чѣмъ присутствовать при гибели міра, который онъ считалъ вѣчнымъ.

Чужой среди своихъ, онъ питалъ сильную любовь только къ матери – Альбуферѣ. Каждый день наблюдалъ онъ за ней, какъ будто хотѣлъ на сѣтчатой оболочкѣ своихъ хитрыхъ и живыхъ глазъ сильнаго старика, сохранить отпечатокъ всей воды озера и всѣхъ безчисленныхъ деревьевъ Деесы.

Паденье каждой сосны въ лѣсу онъ немедленно же замѣчалъ на большомъ разстояніи, съ самой середины озера. Еще одна! Пустое мѣсто, которое оставалось въ зеленой чащѣ, вызывало въ немъ такое же грустное настроеніе, какъ будто онъ смотритъ въ пропасть могилы. Онъ проклиналъ арендаторовъ Альбуферы, этихъ ненасытныхъ разбойниковъ. Обитатели Пальмара воровали, правда, дерево въ лѣсу, на ихъ очагѣ горѣли только дрова изъ Деесы, однако они довольствовались кустарникомъ, упавшими сухими стволами. А эти незримые сеньоры, обнаруживавшіе свое присутствіе только путемъ ружья стражника или судейскихъ фокусовъ, съ величайшимъ спокойствіемъ срубали старыя деревья, гигантовъ, которые видѣли его, когда онъ былъ еще маленькимъ и ползалъ въ баркѣ. Они были уже огромными, когда его отецъ, первый Голубь, жилъ среди дикой Альбуферы, убивая ударами камышевой палки змѣй, кишѣвшихъ на берегу, все же болѣе симпатичныхъ, чѣмъ современные люди.

Грустя о гибели стараго міра, онъ уходилъ въ самые дикіе уголки, куда не проникли еще люди – эксплуататоры. Видъ старой норіи возбуждалъ въ немъ дрожь, и онъ глядѣлъ съ волненіемъ на черное, разъѣденное червями колесо, на пустыя, поломанныя бадьи, полныя соломы, откуда, замѣтивъ его приближеніе, толпою выпрыгивали крысы. То были развалины мертвой Альбуферы, подобно ему самому, воспоминанія о лучшемъ прошломъ.

Желая отдохнуть, онъ причаливалъ къ равнинѣ Санча, къ лагунамъ съ ихъ липкой поверхностью и высокимъ камышемъ. И созерцая мрачный зеленый пейзажъ, гдѣ, казалось, все еще трещатъ кольца легендарнаго чудовища, онъ наслаждался мыслью, что есть хоть одинъ кусокъ земли, незапятнанный жадностью современныхъ людей, въ рядахъ которыхъ – увы! – находился и его собственный сынъ.

Детоубийцы

Подняться наверх