Читать книгу Чужбина не встречает коврижками - Владимир Александрович Зангиев - Страница 13

А на следующий день меня неожиданно навестил Сергей Чикин. Он предложил работу. Чикин служил охранником на самой известной в Чили дискотеке «Ла Ос» и там нужен был продавец ход-догов. Мы договорились встретиться в клубе в десять часов вечера. Сергей подробно объяснил, как туда добраться, набросал эскиз. У меня была распочатая бутылка шведской водки «Абсолют». Я знал, как Сергей неравнодушен к крепким напиткам и предложил ему, из благодарности за заботу обо мне, выпить. В качестве закуски подошли оказавшиеся у меня какие-то консервированные креветки. Сергей с готовностью принял моё предложение. Он профессионально разлил питьё по стопкам и, картинно сморщившись, произнёс саркастически:

– Фу гадость! Как только её пьют партийные?

– Будем здоровы! – добавил я от себя.

– А-а-х! Хорошо пошла! – удовлетворённо облизнулся мой гость, опрокинув внутрь огненное содержимое. Его лицо приняло безмятежное выражение, глаза живо заблестели.

Чикин оценивающе оглядел мою комнату, полистал лежащий на тумбочке русско-испанский словарь:

– Углубляешь лингвистический уровень?

– Стараюсь постичь по возможности. Обстоятельства вынуждают.

– Лучший способ изучить иностранный язык – найти себе подругу-чилийку и поселиться у неё. Регулярное круглосуточное общение способствует лучшей усвояемости языка. Я сам так сделал и за короткой срок овладел испанским.

– К сожалению, мне такой способ не подходит – ко мне жена приедет. И если до неё дойдёт о моих похождениях…

– Когда ещё это произойдёт? Я тоже вначале мечтал свою семью сюда перевезти. Но до сих пор этого не случилось. А жизнь-то даётся один только раз, и я хочу успеть насладиться её прелестями. Как можно обходиться без женщины?

– Если откровенно, то я боюсь подхватить здесь СПИД, ведь в среде латиносов эта болезнь широко распространена. А по своей натуре я однолюб и другая женщина не может заменить мне жену. Я ценю не столько сексуальные отношения, как духовную близость.

– По части духовности – это церковь. Я там душу свою совершенствую.

– Сергей, а ты верующий?

– Конечно!

– А я скорее колеблющийся.

– Ты не веришь в бога?

– Моё отношение в вопросе религии точно выражено в таких строках:

Бытие оставляет в сознании нашем в залог, -

будто след колеи, – бороздящую память годов.

Несомненно, что жизнь – это только к чему-то иному пролог, -

но конкретно к чему, я пока что сказать не готов.

…мне постичь предстоит ещё только понятие «Бог».

– Это кто написал?

– Я.

– Ты? Ну, круто ты это завернул! Я так понимаю: ты – материалист. И кто же тогда весь этот мир создал?

– Серёга, я не специалист в физике, но ты, наверное, как и я, слышал о теории Большого взрыва?

– С этим понятно! А как же тогда параллельные миры? Ты не веришь в то, что они существуют? Но ведь уже есть тому подтверждения.

– Что я могу на это ответить? Как приверженец материализма, могу высказать собственное предположение. Человечество многие века в своём развитии постигало тайны мироздания и сейчас мы знаем много того, о чём прошлые поколения не ведали. Это и электричество, и радиация, и проникновение в микромир, и освоение космоса… да мало ли что ещё. А в отношении параллельных миров у меня такая идея. Вот есть наш мир – это то пространство, которое мы познали вокруг, включая звёздные образования. Что есть за этими пределами наука пока не изучила. Это в направлении увеличения. Если взглянуть в сторону уменьшения, то с изобретением микроскопа люди добрались до клеточно-молекулярного уровня и открыли элементарные частицы. А что находится, скажем, внутри ядра атома или электрона?

– А-а-а! Я понял. Ты хочешь сказать, что параллельные миры – это то, что находится, к примеру, в космосе за пределами нашей досягаемости или внутри микрочастиц?

– Ну, да! Примерно так. Каждый мир заключён в собственной оболочке. Как набор матрёшек. И что там внутри происходит, и кто оттуда проникает в наш мир мы не знаем. Со временем наука изучит это, и тогда человечество познает ещё кое-что из тайн мироздания. Надо подождать немного, может на нашем веку случится ещё испытать радость открытия…

Я давно заметил такую особенность русской души: как только наш мужик хорошенько «поддаст», его непременно тянет на философские разглагольствования.

Так, за глубокомысленными рассуждениями о высоких материях мы, жаждущие знаний, как Михайло Ломоносов, прикончили остатки «Абсолюта». На этой почве внезапно обозначившееся родство душ позволило ощутить нам проникновенные чувства друг к другу.

Расстались мы почти братьями.

***

В назначенный день я отправился на встречу с Чикиным. Дискотека находилась в Провиденсии – это один из центральных районов Сантьяго. Довольно быстро нашёл неприметную на первый взгляд улочку Чукре Мансур – она расположилась у подножия горы Сан Кристобаль и была абсолютно безлюдна в этот вечерний час. Улочка оказалась в длину всего каких-то метров двести. Там теснились прижатые друг к другу невзрачные обшарпанные домишки и старые строения с облупившейся штукатуркой, окрашенные в какие-то блёклые тона. Запущенностью и захолустьем веяло от всего этого вида. Кругом громоздились горы мусора, стояло ужасное зловоние, как на помойке. В кучах отбросов, попискивая, нагло хозяйничали бесстрашные жирные крысы. По стенам и в углах виднелись множественные потёки, разящие резким устоявшимся запахом мочи. Мне казалось, что отвратительная вонь пропитала всю мою кожу и я с трудом подавлял в себе навязчивые позывы к рвоте. Зажимая салфеткой нос, я прошёл до конца улицы, но нигде не встретил ни единой живой души. Кругом все двери были наглухо заперты. Я походил туда-сюда, не зная, что делать. И вдруг услышал из-за массивной деревянной двери самого большого здания, похожего на конюшню, доносившиеся оттуда звуки и приглушённые голоса. Я постучал в эту дверь. Мне открыл какой-то чилиец и спросил: что я хочу? Он что-то ещё тараторил. Я толком не понимал по-испански, он позвал кого-то. Из недр длиннющего коридора появился огромный детина под два метра ростом, пьяный и счастливый, как Киса Воробьянинов, нашедший последний стул. Он небрежно взглянул на меня сверху вниз и рокочущим голосом, позаимствованным не иначе как в медвежьей берлоге, спросил по-русски:

– Что ты хотел?

Я очень обрадовался, услышав родной язык, к незнакомому соотечественнику мгновенно проникся добрыми чувствами:

– Мне бы Сергея Чикина. Мы договорились встретиться сегодня здесь.

Здоровяк впустил меня внутрь и сказал:

– Серёги ещё нет, ты посиди тут, он скоро подойдёт.

Возле входной двери находился столик с телефоном и два стула. Я умостился рядом с верзилой. Мы познакомились. Он назвался Геннадием, здесь работал охранником и у входной двери был его пост. Кроме настольного телефона у него в руках была увесистая рация, по которой он иногда разговаривал. Прибывали люди, работающие на дискотеке, здоровались и исчезали во мраке коридора, длина которого была никак не меньше тридцати метров, а маломощная лампочка находилась только у входа.

Оказывается, здесь был служебный вход, а главный в дискотеку – находился с другой стороны. Входящие работники увеселительного заведения выглядели круто: тут были молодые люди и с заплетёнными свалявшимися косичками-дредами на манер Боба Марлея, и с хвостами на затылке, и с серьгами в ушах, и с пирсингами в носах, и совершенно лысые, и с вычурными татуировками; женщины были раскрашены пёстрым макияжем и все одеты крайне небрежно – часто в дранные и мятые шмотки…

Я тихо привыкал к окружающей обстановке. Понравилось то, что все обращались друг с другом дружественно и непринуждённо. Улыбки сияли на лицах, как солнечные блики на водной глади. В России такого массового веселья я не наблюдал отродясь, а угрюмость и хроническая озабоченность людей там столь естественны, что не вызывают ни у кого беспокойства. Я поделился с Геннадием впечатлениями.

– А чего индейцам быть озабоченными? – отозвался он. – Они не знают тех проблем, с которыми сжились мы. Здесь не бывает ни голода, ни холода. Есть работа – хорошо, нет работы – иди воруй или попрошайничай.

Надо сказать, на улицах Сантьяго прежде всего бросалось в глаза невероятное количество покалеченных и уродцев, вызывающе демонстрирующих напоказ всевозможные увечья. Побирушки путались под ногами на тротуарах, мешали проходу на порогах магазинов и ресторанов, донимали профессионально поставленными жалобными причитаниями. Их бесцеремонность порой ввергала в тихое негодование. Со всем этим уже довелось мне столкнуться, и я со знанием дела подтвердил очевидное:

– Да, я заметил, так много в городе попрошаек, нищих, уличных торговцев всякой мелочью, фокусников и музыкантов.

– Ты знаешь, Влад, здесь такой порядок, что нищий идёт в муниципалитет и там регистрируется. Ему выдают большую алюминиевую кружку с номером и выделяют точку в каком-нибудь людном месте. Так государство заботится о своих подданных.

– Ну и ну! Такого я ещё не видывал. Слышал, как в подземных переходах нищие неистово стучат об пол своими кружками, в которых бренчит мелочь и такой грохот стоит кругом, гулко отдаваясь в тоннеле. Для чего они так громко себя проявляют?

– Так они привлекают к себе внимание и требуют, чтобы прохожие немедленно бросали им подаяние. А в действительности не обязательно, что они неимущи, – просто у латиносов совсем не зазорно просить милостыню. Попрошайка вполне может быть благополучным владельцем собственного дома и иметь полноценную семью. Попрошайничество у индейцев – это состояние души, неотъемлемая часть их менталитета.

У нас бы менты подобный контингент быстро привлекли за тунеядство.

Я жадно впитывал мельчайшие подробности быта нового для меня мира, шаг за шагом постигая его. Определенно, мне здесь нравилось, хотелось скорее влиться в новое общество. Я понимал: добравшись до чужих берегов, должен заново начинать свою жизнь. Та, первая судьба, которую оставил в России, не сулила никаких перспектив, и я её брезгливо сбросил прочь, как Василиса свою лягушечью кожу. Я питал надежду, что здесь смогу обрести достойное будущее. Но прошлое никак не отпускало, крепко сжимая душу цепкой когтистой лапой рока. Особенно по ночам преследовали злые призраки прошлой жизни – тревожные кошмарные сны.

Во сне я продолжал жить минувшим. Разговаривал с женой и дочерью, общался с прежним окружением, жил ушедшими проблемами. Смогу ли начать свою жизнь с чистого листа? Эта мысль всё время сверлила сознание. Я ещё раньше слышал, что многие эмигранты, не выдержав мук ностальгии, пасуют перед новой действительностью, сдаются. А что такое эта самая ностальгия? Сумею ли я превозмочь её?

Вообще-то, у меня есть пока ещё запасной ход: виза моя действительна на три месяца, этот срок ещё не закончился, дорога обратно оплачена, билет на руках, так что… но об этом не хочется думать! Ещё находясь в России, я много раз всё взвесил, поставил на карту последнее, вложил в предприятие оставшиеся средства и буду, как камикадзе, биться до конца, а там как судьба распорядится: если остались мозги в голове – выкручусь, если нет – пропаду. Да, пусть простят меня близкие!

– Слушай, Влад, – прервал охранник мои размышления, – скорей всего ты Серёжу сегодня не дождёшься, уже дискотека открылась, все давно пришли на работу, а у него, видимо, какие-то свои дела. Времени уже – полночь. Ты лучше иди домой, а с ним договорись встретиться в другой день. Зря прождёшь его.

– Как же так, ведь мы договорились на сегодня?

– Ты ещё не знаешь, как переводится слово «маньяна»?

– Нет.

– О! Это по-русски значит «завтра». Здесь ещё столько раз ты услышишь это слово, тебе будут обещать что-нибудь сделать завтра, и это завтра будет продолжаться до бесконечности. А Чикин давно живёт среди латиносов и сам стал немного индейцем. В Чили выполнением обещаний никто себя особенно не обременяет. Привыкай.

***

Я шёл пешком по ночному городу. Торопиться было некуда, спать не хотелось, да и приятно было просто прогуляться, подумать о своём нынешнем положении. Я прошёл мимо университета, по мосту неторопливо пересёк речку Мапочо, с удовольствием вдыхая свежесть бегущей воды, вышел на авениду Аламеда в районе пласы Италия. Прямо передо мной величественно взметнулось к самым звёздам высотное здание телефонной компании, выполненное в виде мобильника и поэтому прозванное в народе «селюляром».

Город, как новогодняя ёлка, празднично переливался светом рекламных огней. Несмотря на полночь, кругом царило оживление: звучала музыка, сновали автомобили, ночные бары и рестораны настежь распахнули двери, аппетитно маня запахом жаренного мяса и кулинарной ванилью, уличные торговцы громко предлагали свои товары… Народу было больше, чем днём. Ночная жизнь бурлила на улицах Сантьяго. Проходя мимо какого-то сквера, я почувствовал резкий запах марихуаны. Прямо на зелёном газоне расположилась компания молодых чилийцев. Звонко бренчала гитара, кто-то проникновенно пел красивую испанскую песню. По кругу передавалась дымящаяся папироса. И всё это происходило обыденно, непринуждённо, хотя невдалеке и маячил постовой карабинер. Но каждый был занят своим делом, параллельно сосуществуя с другими подразделениями общества. Удивительная толерантность, достойная зависти!

В России же антагонизм между различными слоями социума в последние годы достиг крайнего своего апогея: богатые откровенно презирают нищих, русские ненавидят нерусских, милиция, призванная поддерживать правопорядок, в действительности вовсе не занимается искоренением преступности, а потакает оной, власть до основания коррумпирована, политика внешняя и внутренняя ущербна и лжива. Как можно нормальному человеку выжить в таких условиях? Лично я не нахожу смысла продолжать своё жалкое существование в подобном окружении. В конце концов, бог создал Землю общей для людей, а те сами разделили её границами, определили какие-то условности в обществе.

А если я не согласен с этими условностями, не приемлю кем-то навязываемые в данной стране правила? Значит, я имею полное моральное право оставить решительно не подходящую мне среду и попытать своё счастье в другом месте. По мне, так покорность – это разновидность ханжества, некая патологическая склонность к мазохизму. У смирившихся почему-то всегда особенно стерильный и монотонный голос. Они собой напоминают посредственных певцов, отчаявшихся стать солистами. Бунтари пробуждают в них недоброе чувство, которое если не ненависть, то нечто большее, чем неприязнь. Пусть это чувство банально и ничем не оправдано, но оно непременно зарождается под смутным покровом, отбрасываемом перманентной завистью. Как только лидер проявляет свои лучшие качества, ревностные эмоции посредственных исполнителей тут же выплёскиваются через край, обнаруживаясь в сорванном голосе и надорванных связках. Размышляя о недавнем своём прошлом, я рад был освободить душу от мутных воспоминаний, как стряхивает с шерсти грязные капли вылезший из затхлого болота пёс.

В той покинутой стране никому я ничего не должен, мне должны – это есть, но сам я долгов не имею. На том и расстанемся, как незнакомые прохожие на улице, разошедшиеся в разных направлениях. И навсегда забудем друг о друге. Как правило, если одно приобретаешь, то другое теряешь. Это неизбежно. В том есть какой-то сакральный смысл, который я, похоже, начинаю теперь осознавать. Когда у меня особенно возбуждённое настроение, мне кажется, что родина – это место, где не чувствуешь себя презренным изгоем. Ведь так хочется ценить собственную личность. Нужно позаботиться о себе, как та голубка, прихорашивающаяся в лучах восходящего дня на краю карниза. Если люди станут такими, как голубка в восемь часов утра, мир непременно достигнет совершенства. Я верю в это.

А пока ночное небо в россыпи звёзд вполне гармонировало с землёй, зеркально отражающей в космос огни рекламы, месяц приветливо мне улыбался сверху. Я шёл к своему пристанищу сквозь упоительную дремоту улиц, ощущая воздействие судьбы, повязавшей жизнь мою с этим радушным городом. После дневного зноя прохлада приятно бодрила тело. От равновесия чувств душа внутри плоти довольная мурлыкала на манер отдыхающего кота.

Эх, благодать! И чего ещё надо для ощущения полноты существования?

В моём дому царят покой да тишь,

да посещает божья благодать;

когда случится – до полуночи не спишь, -

о недостигнутом доводится мечтать.

Мои мечты простёрлись до небес,

притом, и в ширь охват неограничен.

Не соответствует, порой, удельный вес

объему, если массой увеличен.

Но грёз моих бесплотные тела, -

как облака, носимые ветрами.

Судьба замысловато соткала

дорожку и осыпала дарами

и, падок до заманчивого дух, -

не хочет от кормушки отлетать.

Мечтам своим заботливый пастух, -

я призываю божью благодать.

Она-то и мешает ночью спать, -

чтоб довершил, что не достиглось днём.

…упущенное дабы наверстать –

и делаешь, порою, ход конём!..