Читать книгу Пущенные по миру - Владимир Аполлонович Владыкин - Страница 7

* * *

После того как скинули царя, целыми и невредимыми вернулись с войны братья Екатерины, о чём она, какое-то время, ещё живя в Москве у тётки, ничего не ведала, застигнутая революцией как бы врасплох. Хотя о революции ходили самые разноречивые слухи: одни осуждали большевиков, другие одобряли, а в целом все без конца пребывали в тревоге оттого, что никто не мог предсказать, когда закончится смута?

Наверное, через неделю, как она осталась совершенно не у дел, по настоянию матери за ней в Москву приехал старший брат Егор и увёз на подводе в село.

На этом её короткая московская жизнь закончилась, о чём она словно осиротелая погрустила немного и на том успокоилась…

Родное село, после жизни в городе, теперь представлялось мрачным и глухим, где жизнь всегда влачилась однообразная, серая, вшивая и грязная, полная лишений и нищеты. И мать, казалось, ещё больше постарела. Некоторые избы уже стояли с заколоченными наглухо окнами и дверьми. Их хозяев давно уже было не видно – умерли или подались в поисках лучшей доли; дворы заросли густой травой, заборы потонули в лопухах; земля была в полнейшем запустении. Словом, в селе прочно прижились старость и сиротство, пустынные улицы выглядели запущенными и от этого казались угрюмыми и безжизненными. Эту безрадостную картину усугубляло отсутствие детворы, которая раньше носилась по деревенским улицам гурьбой, а теперь даже малышни было почти не видно, и общая неприглядная картина поневоле наводила на тоскливые, безысходные мысли.

С германской братья вернулись добровольно, или, как в таких случаях говаривали у них по округе, дезертировали, и затем вплоть до октябрьских событий скрывались в лесах. «Царя теперя нема, – думали с охлаждением они, – служить, поди, некому, война сидит внутрях колом, можно и домой».

Тем временем по окружным деревням в голодном гневе поднялись обезумевшие крестьяне и стали нещадно грабить, растаскивать и поджигать помещичьи усадьбы. Однако кулакам тоже как следует перепало – все разбежались кто куда, дабы после собраться для отмщения. И братья Екатерины, воодушевлённые примером других, вышли из своих глухих укрытий, незамедлительно примкнув к бунтовщикам…

А как только началась Гражданская война, Егор и Епифан добровольцами подались в Красную армию, ведь беляки представляли для них серьёзную опасность, так как могли наказать за дезертирство. Однако провоевали недолго, вскоре после ранения в ногу первым вернулся Епифан и теперь прихрамывал; мать была нескончаемо рада возвращению сына хоть и покалеченным, но живым.

– Слава тебе господи, – приговаривала Мария Григорьевна, в слезах встречая сына в горнице, – живой, таперяча Егорку дождаться ба, и душа будя спокойна.

И, словно Бог услышал слова старой матери, буквально следом, правда глубокой ночью, в двери сеней кто-то осторожно и воровато постучал.

– Епиша, пойди-ка, милай, открой, кто жа это там? – обеспокоенно, перекрестясь на образа, обронила мать.

В избу из сеней ввалился Егор, а за его спиной, поменьше ростом, к нему кто-то робко тулился. Из-за многодневной ходьбы по большакам брат выглядел донельзя уставшим и уморенным, и в сумраке горницы почему-то не смотрел спокойно, а буквально зыркал затравленным суровым взглядом. Мать присмотрелась и поняла: оказывается, в шинели с ним пришла молоденькая симпатичная девушка; она почему-то пугливо жалась к руке Егора, точно боялась: дескать, свои его примут, а её, как беспутную, выгонят в осеннюю сырую дождливую ночь.

«Батюшки небесный, – прошептала испуганно Мария Григорьевна, страшась собственного сына, – что жа он это пришёв по ночи, ай днём чаво нельзя было? – и в груди недобро заёкало, она снова быстро перекрестилась.

– А чего ты, старуха, смотришь как на волка? – кривясь, спросил Егор. – Принимайте вот прямо с невесткой, – прибавил он с весёлой усмешкой.

От его слов девушка стыдливо потупила взор. Екатерина тут же подала ей стул с приглашением сесть. Егор неспешно, с некоторым высокомерием осмотрел горницу, освещённую слабым светом лучины, затем небрежно бросил вещмешок на стоявшую у стены лавку.

– Вот-то радость какая, ой как не верится, нешто жавой, Егорушка?! – сорвалась на плач Мария Григорьевна, однако к сыну побоялась ступить, будто почуяла в нём явного врага, и стала внимательно, с опаской, ревностно осматривать девушку.

– Знамо – живой, а чего, нешто уже не ждали? – браво изрёк Егор, лукаво щурясь.– Срочно баня нужна.

И он прицельно глянул на брата: – А ты давно уже очухался дома?

– Два месяца как… Значит, баню? Тогда я мигом, а то как же, с дороги баню надоть, – и лукаво посмотрел на стеснительную девушку.

– Это Настя, вот любите и жалуйте, – представил возвращенец.

Егор вернулся с войны без единой царапины. Ни потом, ни позже, ни своим, ни чужим о своем уходе из армии он не стал что-либо объяснять, лишь сказал, что привёл жену и теперь желает наладить мирную жизнь; ему жутко надоело бесцельно мотаться по свету, пора садиться на землю и с размахом начать хозяйствовать. Ведь на то и совершили революцию… Сыграли Егору свадьбу, были и тётки, и сестра Нюта с мужем Ерофеем, у которых родились две дочери, правда, старшая умерла, прожив три года, выжила Клава.

Это было в конце зимы 1920 года; а по весне братья надумали построить дом из кирпича, навезённого ещё со времён погромов помещичьих усадеб; и тогда же запаслись железом и лесоматериалами. Всё это добро пролежало у них на задах двора более двух лет и вот теперь пригодилось. Из бывшего барского кирпича вырастало добротное жильё, рассчитанное на два хозяина, по три больших горницы с сенями на каждого под единой крышей.

Пока шло строительство, Епифан все время хотел подробней вызнать у брата: почему, дескать, он самовольно отбился от фронта? Вот он, Епифан, после ранения ноги получил инвалидность, теперь ему всю жизнь уготовано быть хромым. А Егора, по его словам, даже не царапнуло, вот это родным и показалось чересчур подозрительным.

– Так чаго же недовоевал, Егорка? – спросил он однажды за ужином после чарки крепкого самогона, когда затронули войну, которая, проклятая, где-то ещё продолжалась.

– Дак я понял, что эта война никому не нужная, – подумав, начал раздумчиво толковать Егор. – Зачем, скажи, лить между собой зря русскую кровь? Беляки хороши, конечно, а красные – ничуть не лучше. Ты, поди, сам воевал, чи разве не понял, что от такой братоубийственной войны конец всей русской жизни? За каким хреном истребляем друг друга? Вот этого я до конца так и не уразумел. Ежели белякам земли мало, так в это я тоже не поверю…

– Дак беляки за старую жизню, а мы – за новую, чего тут неясного табе?! – сильно удивился Епифан, вытаращив глаза.

– А чего же они тогды скидывали царя, он как раз не хотев менять ничего? – с ехидством спросил Егор, подавшись всей грудью к брату.

– Им, наверно, без царя в голове, посвободней, – усмехнулся лукаво Епифан.

– Во-во, тогда я себе царь и бог! – выпалил хмельно Егор. – А ежели кроме шуток, я тебе напрямки брякну. Да, я войну бросил, и всем ба посоветовал сделать то же самое. Однако же дураки – продолжают лить кровь русские своих же, русских!

– Кто? – тупо уставился Епифан, разобранный хмелем.

– Да все: и белые, и красные. А жизнь у всех одна и ещё вся, поди, впереди; а вчерашние распри – пора позабыть. Ведь можно друг другу уступить, э-э… да что там… – он расчувствованно помолчал и тогда начал снова. – Мне, братуха, по совести сказать, дюже Настю стало жалко: где бы я её оставил? Стариков её побили беляки, поперва остался с ней на день, думал, опосля догоню своих, а потом махнул на всё рукой. Что же они моими руками хотели кровь проливать, свой мир установить? Впрочем, давно замышлял уход, и вот сам Бог послал мне Настю. Ступай, говорит, и живи, я поверил и пошёл. Это ж, я думаю, таперяча она забрюхатит, потом где искать буду? Да что там, решил и баста – покачу домой!..

Когда братья Мартунины строили дом (не без помощи деревенских мужиков), Настя была уже на сносях, чему Егор, ожидавший сына, тихо радовался.

А когда домище под железной кровлей был готов принять новосёлов, решил жениться и Епифан – конечно, не без науськиваний матери:

– Жанись, Епиша, хочу напоследок внуков повидать. Нянчить стану, и коли приспичит умирать, чтобы на душе было ба спокойно, что увсе мои детки к жизни приладены и будет что на том свете вашему отцу обсказать.

На материну байку Епифан, полеживая на кровати, спокойно посмеивался, а сам при этом вспоминал о своей невесте Софье из соседнего села Лисёнки. Он узнал, что она жила недалеко от подворья сестры Нюты, и в тот же вечер заехал к ней. Епифан бывал здесь и раньше, но почему-то не замечал девушку. Вот уже с полгода он работал егерем в лесничестве, и потому на сельских барышень ему некогда было заглядываться. Но однажды во время объезда своего кордона узрел в лесу пришедших по грибы девушек и от неожиданной встречи тотчас же опешил; он уставился на них; его взор выхватил весёлую и бедовую хохотунью – это и была тогда ещё совсем юная Софья…

Ранней осенью, как положено на селе, Епифан женился. Егор уже к тому времени жил на своей половине дома, а брат свою ещё не успел отделать, занятый по горло работой лесника. И для начала пришлось ему перезимовать с молодой женой в старой избе, бок о бок с матерью и сестрой, а уж к лету заботами Софьи да с помощью усердной сестры ладно отделал свою половину.

И вот Екатерина осталась жить с матерью в старой их избе, иногда грустила о недавней совместной жизни с братьями, изредка ходила в гости к Нюте.

Тем временем Егор вовсю обживался, завёл корову, овец, потом купил и лошадь и повел в охотку свободную хозяйскую жизнь, к которой всегда стремились самые толковые крестьяне. Он помнил, как бабка рассказывала, когда отменили крепостное право, почему-то не все крестьяне обрадовались дарованной свободе, поскольку не знали, что с ней, свободой, делать, ведь без барина жизнь как-то не клеилась и страшно было вести своё хозяйство, и тогда снова нанимались к нему в работники… Так оно, видать, навредило крестьянской сущности, чего они не понимали и жили, как их когда-то принудили к покорству перед барами.

Зато Епифан с обзаведением личного хозяйства пока не торопился, – собственно, было ещё весьма туговато с деньгами, никак не мог выгадать. Однако мать готова была отдать ему свою корову. Епифан, конечно, сердечно поблагодарил, но отказался принять щедрый дар родительницы, ведь они сами с сестрой чем будут кормиться, а корова как-никак всегда в трудную годину их выручала.

– Ничего, мамаша, пока обойдёмся, а опосля справим, да и тесть обещав помочь…

Надел земли ещё обрабатывали совместно, так что год-другой не пропадут. В селе Кухтинка помаленьку возрождалась мирная жизнь, обживались стоявшие доселе пустые избы вернувшимися хозяевами или новопоселенцами. Снова, как в добрые старые времена, по деревне была слышна гармошка и под неё – пение молодых девчат.

Теперь на вечерки Екатерина выходила довольно редко, считала себя для молодёжных игрищ безнадёжной перестаркой, впрочем, и раньше она была до них не очень падкая.

С виду братья Екатерины были разные: Егор коренастый, тёмноволосый, с прямым, несколько заострённым носом, с красивыми чертами лица. А Епифан, напротив, был рослый, худощавого телосложения и менее красив, чем старший брат. У Егора уже были две дочери-погодки: одной три годика, и два – второй, в то время как у Епифана только что родился сын-первенец. И вот радовалась внукам от сыновей Мария Григорьевна и чувствовала, как уходят безвозвратно годы и где-то уже смерть её близка, и наговаривала дочери выходить замуж, а то уже изрядно пересидела в девках:

– Вот как я умру – так одна в избе останешься, думаешь, будешь братьям нужна? Как же! Об этом даже не мечтай, Катюша, лучше вот дома, как наседка, не сяди, на вечерки ходи, а то, ей-богу, так и замуж не выйдешь. Брала ба пример с Нютки, рано выскочила и хорошо живёт. Только редко к нам приходит, её мужик не больно позволяет по гостям расхаживать.

– Ой, об этом я лучше вас знаю, матушка. Да за кого замуж? – в досаде отозвалась Екатерина. – Нютке было легче, тогда парней много было, а теперь после двух воин осталось мало, а которые есть – семейные, другие мне не милы. И для вечерок я уже устарела, там же ребята и девчата все молоденькие…

– Да нешто увсе так-таки молоденькие, а Антип Бедин, – и мать назвала ещё нескольких деревенских парней, – бывают же из других деревень, ведь ходят же, бабы наши бают…

Екатерина задумалась: и правда, что же ей в девках пропадать, хотя на молодёжные посиделки уже всё реже манило. Часто захаживала в новый дом к братьям проведать племянниц, племянника и позабавляться с ними да поговорить с женой Егора Настей, которая ей нравилась больше Софьи – жены Епифана. Так и текла её жизнь с матерью в хозяйственных заботах…