Читать книгу Дайте мне имя - Владимир Колотенко - Страница 19

Брод в этом месте узок, река резко забирает в сторону, восточный берег крут и высок, абсолютно лыс и скалист, зато правый ровен и свеж, тенистая зелень ив зазывает утаиться от мира, затеряться в их плакучих кронах, тростник шелестит на ветру и живо волнуется, радуют глаза высокие тамаринды. Это маленький рай в пекле пустыни. Болтающаяся на груди котомка не бог весть какая тяжесть, и она меня совсем не раздражает. Я выбираюсь из толпы и, поднявшись на пригорок, присаживаюсь на камень. Хочу отдохнуть, приготовиться. Не шуточное ведь это дело – взять на себя чужие грехи. Сквозь шелестящую листву деревьев виднеются вдалеке горы. Прошуршала стайка испуганных воробьев. Кто их потревожил? Я подставляю лицо свежему январскому северному ветру и, закрыв глаза, прислушиваюсь. Тишина. Только глухой монотонный рокот реки. Вдруг мысль: вернуться? Она выглядит сонно и чуть-чуть хитровато. Она испытывает меня. Я все еще сижу в стороне от живого потока паломников с котомкой на груди и закрытыми глазами. Прислушавшись, можно легко разобрать слова глашатая. Голос ровен и тих. Иногда его можно принять за бормотание больного. Потом он снова становится зычным.

– Кто ты?

В привычной тишине вопрос звучит вызывающе. Я открываю глаза, но рядом никого нет. Я понимаю, что вопрос задан не мне.

– Я же сказал, – слышу я его голос, – я не мессия.

– Кто же?

– Глас вопиющего… Исправьте путь…

Как он спокоен и уверен в себе. Мне хочется заглянуть в его глаза.

– Что же ты крестишь, если ты не мессия, не пророк?

Теперь пауза. Видимо, на это он отвечал уже много раз и сейчас ему требуется мужество, чтобы не накинуться на спрашивающего с кулаками.

– Есть два крещения, – наконец произносит он, – водой и духом. Я крещу водой…

Я понимаю: вернуться невозможно. Проходит еще час, может быть, больше. Пора? Сумерки здесь наступают быстро. На земле уже лежат тени, тогда как деревья на том берегу еще освещены солнцем. Ветер стих. Я встаю, поднимаюсь на крутой берег, чтобы увидеть вдали выжженые солнцем горы с величественной головой Ермона на севере, увенчанной седой шапкой голубоватого снега. А на юге – густая синь близкого моря, очерченная каймой дальних гор. В нежнорозовом небе заката – бледный рог луны. Пряный аромат бальзама, смешанный с дразнящим запахом серы… Я стою, слушаю его речи и не предпринимаю никаких действий. Я еще ни разу не посмотрел в его сторону, заняв позицию простодушного слушателя. Я хотел бы описать этот день, только этот день, ничего другого. Прожив столько лет, я еще не написал ни строчки, хотя мне есть о чем рассказать. Например, о Рие. Я бы обманывал себя, если бы стал утверждать, что забыл ее. Я пронизан мыслями о ней, как заря светом. Кто из нас прав, кто виноват – разве есть ответы? Да и что такое вина? Все ее упреки я принимаю: она живет на этой земле и ей нужны земные радости. Что ей до моих потуг сделать человечество счастливей? Я знаю: мне ни за что не удалось бы ей объяснить, что привело меня через бурую скуку пустыни в эту дальнюю глушь. От того, что стоишь неподвижно, как пень, время не останавливается. Скоро начнет темнеть, и в сумерках я рискую не разглядеть его глаза. Поток людей по-прежнему не иссякает. Неутомимо они идут и идут, как овечки в стаде. Как он меня узнает? Тени удлинились, ветра нет. Лишь несколько шагов отделяет меня от праздника жизни. Не сделай я их – и все мои замыслы останутся на обочине истории. Тем не менее, я в неведении: что произойдет? Вдруг качнутся устои истории?

– И великий гнев придет на землю…

Слова его дышат пламенем. Это мощный поток раскаленной меди, чистой, слепящей, жгучей. Грозящей гибелью. Пока он священнодействует, стоя по пояс в воде, мы делаем несколько шажков. Стоит немного отклониться в сторону или даже наклонить голову, и его можно рассмотреть. Плеск воды теперь ласкает слух, я уже наслаждаюсь ее прибрежным тихим течением и вскоре готов закатать подол хитона. Я не знаю, нужно ли снимать сандалии. Маленькие буруны среди прибрежных камней резвятся, как крошечные котята.

– Покайтесь…

Я готов. Через какую-то сотню ударов сердца меня освежит льющийся из его рук, маленький дождик, который смоет дорожную пыль, а с нею и мое прошлое. Но в том-то и состоит великое таинство крещения, что эти святые сверкающие ручейки на волосах и одежде кающихся, пролившиеся из его ладоней, освежая тело, просветляют душу. Этот свет пронизывает каждую клеточку, проясняя взор и укрепляя ум. Об этом превращении идут пересуды. И нет человека, способного устоять перед соблазном такой перемены. Легкий толчок в спину и я оказываюсь в воде.

– Покайтесь…

Весь день вот так густо говоря, с очистительной мощью в голосе, он произносит свои бесстрашные, святые речи. Страстное преклонение перед жизнью, восторг ожидания перемен, упоение покаянием, вера в неизбежное мое пришествие. Даже к вечеру его голос еще звонок. Он отказывается от установленного порядка вещей и проповедует новый. Вода ласкает ноги. Сердясь на себя, что попусту трачу время на сомнения, я уже сам подталкиваю стоящего передо мной грешника. Иди же! Солнечный закат таращится на меня во все глаза: сквозь трепетную листву деревьев я вижу золотые искры слепящих лучей, но от этого не слепну, а наполняюсь новой порцией мужества.