Читать книгу В ножички. Короткие рассказы - Владимир Липилин - Страница 4

Пили, как водится в тупике за вокзалом. Сидели на рельсах, подстелив газеты. И не вспомнить теперь: октябрь был, ноябрь ли? Помню только снег, снег и какую-то неконтролируемую тоску, оттаявшую от яблочного вина, как в осенних лужах палые листья.

Глядя на запорошенные поезда, Витька Мишкин написал стих:

Как свят был мир, когда была весна,

Была прекрасна жизнь обыкновенная.

И так легко поверить: пей до дна

В любом стакане плещется Вселенная…

Я пошёл за пивом для «догонки», но зачем-то взял билет до Питера, а потом вышел в городе Эн. И вовсе не по-пьяни, нет. Просто мы все тогда считали себя испытателями жизни. Дурачились, куролесили. Один мой товарищ, как-то испытывая эту жизнь изрядно поддавши, угнал в Самаре асфальтоукладочный каток и поехал на нем к своей девушке в город Тольятти. Гаишники перехватили его.

…По перрону, будто песок сквозь пальцы, пересыпал ветер поземку. Я поднял воротник и пошел бродить по городу.

Темнело. На трамвайных путях, щурясь от фар проезжающих машин, сидел чёрный котенок, облизывал белую лапу. Я махал на него руками, он не уходил. Тогда я подошел и стал искать, где у него шкирка. Чуть завалившись набок, выкатился вагон из-за угла. Звенел, звенел. А такое бывает, когда на тебя летит автомобиль, или поезд, ты превращаешься в застывшего в ступоре дебила. Несколько созвездий взметнулось из-под железных колес.

Из вагона выскочила девушка, сползла по фарам на корточки и заплакала. Я нёс какую-то чушь, про то, что вовсе и не хотел кидаться под колеса. И что вообще-то я отличник строевой и тактической подготовки, чуть не соврал, что майор.

…Котёнка я выгодно обменял в кафе на бутылку пива.

– Продай, – предложил мне армянинин-шалычник. – Именно такого, красного, у меня и просила дочка.

– Он же чёрный, – возразил я.

– Ай, не толерантный ты, брат, совсем не толерантный. В лампочке же красным отливает, э! Я согласился.

Девушка заканчивала смену в одиннадцать вечера. Я ждал её у депо чуть пьяный (и больше от приключений), но с белой розой.

– Ты часом не с Луны свалился? – спросила она.

– Мой дом с ней где-то рядом, – тупо шутил я.

Потом были конфеты из коробки, вино во дворике, катание с ледяной горки. Ходили в магазин за мороженой вишней. Упали в снег и разглядывали летящий между звезд спутник. Тогда я так делал, да, был строен и романтичен.

– Я сегодня у подруги ночую, – сказала она. – А так в Шанхае живу.

– В Китае, что ли?

– Да нет, тут недалеко, за Окой. Просто там китайцы когда-то бараки строили.

Я проводил её в арку. Во дворе у дерева стояло запорошенное снежной трухой пианино.

– Еще в сентябре кто-то выкинул. В морозные ночи у него лопаются струны, и тогда получается музыка.

Она смахнула с крышки снег, перебрала клавиши:

– Ты когда уезжаешь?

– Ночью. Меня там с пивом ждут.

– Жаль, – сказала просто. – Как-то в этом мире все.., – пыталась подыскать нужное слово, лепила варежкой снежок, а он рассыпался, не поддавался. – Глупо как-то всё, запутано. Почему нельзя просто: жить, жить, жить?

– Почему? Можно, – возразил я. – Но недолго.

– Ладно. Извини. Не броди больше по рельсам. Они часто идут по кругу.

Билетов не было, и не уехать. И снова я шатался по городу. Говорил со стариком, сторожившим баркасы. Пил с мужиками в забегаловке. Узнав, что я журналист, они наперебой стали советовать:

– Ты про эту, про Нинку из буфета напиши, у нее знаешь какие сиськи. А-а-а, извини. Тогда про Коляна. Он один раз на тракторе через реку по единственному бревну проехал. Ну, в слюни, конешно, был.

…Следующим днем я шёл к телеграфу, и увидел её. В проводах дирижировала метель.

Девушка ладонью заслоняла розу от снега, но он все равно падал и, оставляя холодные капли, таял.

– А ты говоришь трамвай, – сказал я. – По кругу.

– У меня сегодня первая смена, – разглядывая снежинку на варежке, смутилась она. – Вот… А роза не вянет.

И я остался.

У нее были щенячьи глаза и пугливые губы. В пустой электричке, на которой мы мотались в один городок. В кинотеатре, где только для нас крутили «Девушку на мосту». В санях, в которых ехали под вечер через реку-Оку обратно. Возница беспрерывно курил и качал головой: «Ишь, веселые какие». И будто опомнившись, дергал за вожжи и притворно, без злобы орал: «Но паскуда! Понеслась манда по кочкам».

Потом был казахский поезд, вагон-ресторан и акын, играющий что-то заунывное и степное. Я пил из пакетиков «Три в одном» то, что почему-то зовется «кофе» и рвал на мелкие кусочки ее адрес и телефон. Потому что знал: ни через день, ни через год не позвоню и не приеду. Лучше, чем было – всё равно ж никогда не будет.

…А утром (спустя три дня) я принёс в редакцию пиво.

– Ни хрена себе! – возмутился фотограф. – Ты за ним в Китай, что ли, ездил?