Читать книгу Рассказы о фотографах и фотографиях - Владимир Никитин - Страница 5

Дмитрий Иванович Менделеев высоко ценил фотографию и сам любил фотографироваться. В его архиве сохранилось множество интересных альбомов, фотоколлекций, собранных им, различных снимков. Об одном из них и будет наш рассказ.

Находится он в Музее-архиве Д. И. Менделеева, в его рабочем кабинете, на том самом месте, где располагался и при жизни ученого. На большой, чуть ли не метровой длины, фотографии, окантованной в строгую раму из красного дерева, изображена группа представительных мужчин в темных официальных одеждах. Фотограф тщательно расположил снимавшихся, но сделал это так мастерски, что создается впечатление, будто люди эти лишь на мгновение прервали оживленный разговор, чтобы, как только кончится съемка, вновь вернуться к нему. В центре, во втором ряду, несколько картинно облокотившись на кресло, стоит сам Дмитрий Иванович. Снимок этот, хотя и напоминает многие многофигурные композиции тех лет, отличается от них мастерством исполнения, высокой изобразительной культурой фотографа. Кто же он, этот фотограф? Кого усадил перед своим аппаратом? И по какому поводу сделан этот снимок? Вот вопросы, которые я задавал себе, рассматривая его.

Ответ на один из этих вопросов отыскался довольно легко – в описании изобразительных материалов музея обнаружилась аннотация к снимку, сделанная дочерью ученого, Марией Дмитриевной Менделеевой, из которой становилось ясно, что фотограф запечатлел ученый совет Петербургского университета. Среди снимавшихся были биолог А. Н. Бекетов, физиолог И. М. Сеченов, минералог А. А. Иностранцев, физики О. Д. Хвольсон и Ф. Ф. Петрушевский, химик А. М. Бутлеров и многие другие русские ученые. Это открытие лишь сильнее заинтриговало меня: что же заставило всех этих людей сняться вместе, ведь ни до, ни после этого снимка подобной акции не предпринималось учеными университета. Заинтересовала меня и чисто техническая сторона дела – «технология» изготовления фотографии. Уж очень много было в ней непонятного: например, откуда падал свет на снимавшихся, если они сидели на фоне окон? Как удалось фотографу при той несовершенной технике включить в кадр столь много разных лиц? Неясно было и некоторое, незаметное для непосвященного несоответствие в масштабах фигур нескольких снимавшихся. Ну а кроме того, очень важно было определить автора снимка. Может быть, личность фотографа поможет прояснить ситуацию?

Подбирая материалы, рассказывающие о роли Д. И. Менделеева в развитии отечественной светописи, я натолкнулся на несколько писем, написанных ученому известным русским фотографом, пионером отечественной светописи Сергеем Львовичем Левицким. В одном из них шла речь о съемке по просьбе Д. И. Менделеева «группы профессоров университета». Там же оговаривался ряд деталей, из которых явно следовало, что автором снимка является именно С. Л. Левицкий.

Кто же такой Сергей Львович Левицкий и почему к нему обратились с просьбой сделать эту фотографию? Родился он в Москве в 1819 году. После окончания Московского университета поступил на службу в Министерство внутренних дел, но работа чиновника не привлекала его. В начале 40-х годов, как только в Россию дошли сведения об изобретении фотографии, Левицкий становится одним из ее поклонников. Этому весьма способствовало одно случайное обстоятельство. В 1843 году на Кавказ была отправлена правительственная комиссия для изучения состава и лечебных свойств минеральных вод. В составе экспедиции было много иностранцев. Левицкому, знавшему несколько языков, предложили принять в ней участие. Молодой чиновник, захватив свой фотоаппарат и несколько дюжин пластинок, посеребренных гальваническим способом, отправился на Кавказ.

В составе комиссии находился ученый Ю. Ф. Фрицше, которому предстояло делать анализы вод. Химик по образованию, он по заданию Российской академии наук в 1839 году был откомандирован в Европу для подробного изучения только что появившейся фотографии. Спустя некоторое время им был представлен обстоятельный доклад о возможностях нового изобретения, проиллюстрированный собственными гелиограммами. В лице Фрицше Левицкий нашел не только единомышленника, но и знающего учителя. Под его руководством, воспользовавшись отличным объективом, который Фрицше приобрел в Париже, Левицкий сделал несколько удачных снимков окрестностей Пятигорска, Кисловодска, гор Машук и Бештау. Судьба этих дагеротипов неясна. Известно только, что некоторые из них попали во Францию к известному парижскому оптику Шевалье, сделавшему объектив, которым пользовался начинающий фотограф.

Пейзажи русского путешественника восхитили Шевалье, и, кроме того, они были великолепной рекламой достоинств изготавливаемой им оптики. Два лучших дагеротипа он выставляет в своей витрине на Парижской выставке и совершенно неожиданно получает золотую медаль не за свои оптические приборы, а за… дагеротипы Левицкого. Это была, как считают историки, первая золотая медаль, полученная за фотоработы. Имя русского фотографа становится известным в Париже.

В 1844 году Левицкий уходит в отставку и отправляется в Европу с целью детально изучить премудрости фотографии. Вот что пишет об этом современник фотографа – русский художник, впоследствии ректор Академии художеств Федор Иванович Иордан: «Около этого времени (1845 г. – В. Н.) приехала в Рим молодая красивая парочка: С. Л. Левицкий со своей женой Анной Антоновной… Трудно было решить, которому из них отдать предпочтение. Красивый, молодой, бойкий Сергей Львович очаровал всех, а возле него кроткая и благородная жена его Анна Антоновна… С первых дней их приезда в Рим я сделался их приятелем и остался таковым до сего дня» (1880 г.). Далее Иордан пишет, что вскоре Левицкий переехал в Париж, который очень полюбил и где «усовершенствовался в фотографии, которою занимался еще в Риме»[1].

Именно в Риме Сергей Львович делает первый из дошедших до нас в репродукции дагеротипов, на котором ему удается запечатлеть Н. В. Гоголя в кругу русских художников, живших в ту пору в Риме. Впоследствии фотограф вспоминал: «В этой группе участвовали 16 или 17 человек; позировка была на открытой террасе в мастерской Перро, пластинка была держана 40 секунд… но, несмотря на долгую позу, центр группы вышел превосходно»[2].

Молодому фотографу очень хотелось сделать крупный портрет писателя, но тот категорически отказался сниматься. Однажды после обеда в доме графа Чернова-Кругликова Николай Васильевич сел в глубокое кресло и задремал. Хозяйка дома, большая почитательница его таланта, упросила Левицкого послать кого-нибудь за аппаратом. Аппарат привезли. Сергей Львович сделал снимок спящего Гоголя, но, по его признанию, «поза была невыигрышная». Гоголь, узнав об импровизированной съемке, «ужасно рассердился и настоятельно требовал, чтобы я стер пластинку, – пишет в своих воспоминаниях фотограф, – но ею завладела графиня, и я с тех пор даже не видел ее»[3].

Покинув Рим, как мы уже знаем, Левицкий уезжает в Париж, где в Сорбонне посещает лекции по химии и физике, а также постоянно общается с известными парижскими фотографами. Встречи эти происходили практически ежедневно в мастерской уже упоминавшегося оптика Шевалье, куда регулярно захаживал и один из изобретателей фотографии – Дагер.

В Париж тянулись тогда все, кто интересовался фотографией. Здесь обменивались новостями, делились результатами опытов, обсуждали перспективы нового изобретения. У Левицкого была возможность увидеть все своими глазами, получить информацию из первоисточников. Дагеротипия к этому времени получила широкое развитие. Причем американские фотографы в ряде случаев опередили европейцев. В 1846 году в Париж приезжает из Нью-Йорка Уоррен Томпсон, который привозит свои работы большого формата. «Когда он показал мне коллекцию своих произведений, – пишет Левицкий, – я пришел решительно в неописуемый восторг – ничего подобного я не видел ни в Париже, ни в Вене, ни в Италии: это были не дагеротипы, а положительно художественные произведения»[4]. Словом, Париж был великолепной школой для русского фотографа.

Возвратившись в Россию, Левицкий в начале 50-х годов открывает неподалеку от Казанского собора свое ателье, которое становится одним из лучших в русской столице. Высокообразованный специалист, человек большой культуры, неутомимый труженик, он быстро становится самым популярным портретистом Петербурга. К нему тянутся писатели, художники, представители творческой интеллигенции.

Здесь в 1856 году он делает один из наиболее известных своих снимков – групповой портрет русских писателей, авторов «Современника»: И. А. Гончарова, И. С. Тургенева, Л. Н. Толстого, Д. В. Григоровича, А. В. Дружинина, А. Н. Островского. В этой группе совершенно случайно не оказалось двух человек – Н. А. Некрасова и М. Е. Салтыкова-Щедрина. Спустя четверть века упомянутый снимок с пространными комментариями будет опубликован на страницах журнала «Русская старина», где, кстати, описываются обстоятельства его создания. Это было время, когда по всей России пронеслась новая волна свободомыслия, когда придавленная гнетом цензуры русская литература все активнее заявляла о себе как мощная сила, способная поднимать дух народа. Люди объединялись в кружки, и это чувство единения выражалось в том числе и в стремлении сняться вместе, подарить друг другу снимки с дарственной надписью. «Даровитейший фотограф С. Л. Левицкий, двоюродный брат одного из талантливых отечественных писателей (А. И. Герцена. – В. Н.), – пишет журнал, – и добрый приятель едва ли не всего Олимпа русской литературы, радушно предлагал свое искусство для воспроизведения портретов собравшихся в Петербурге писателей»[5].

Но Левицкий недолго оставался в Петербурге. В 1858 году американский фотограф У. Томпсон, чьи работы когда-то поразили Левицкого, пригласил Сергея Львовича возглавить его парижское ателье. Предприимчивый американец владел несколькими фотографиями в разных городах Америки, но не хотел отказываться от очень престижного и доходного парижского заведения. Для этого ему нужен был опытный и известный специалист – таковым он считал только С. Л. Левицкого. Сергей Львович принимает предложение и уезжает в Париж. Но довольно скоро он покидает заведение Томпсона и открывает собственную фотографию. Именно в Париже Левицкий делает серию портретов своего двоюродного брата, и среди них превосходный снимок, где Герцен запечатлен сидящим в кресле.

Эта хорошо известная фотография очень нравилась опальному писателю. Он отмечал: «Главное событие в Париже – замирение с Левицким, вследствие чего – превосходный портрет»[6]. Левицкому удалось не просто заснять А. И. Герцена в естественной, характерной для него позе, но и передать суть этого человека – мыслителя и гражданина. Фотография послужила основой художнику Н. Н. Ге, который в своей картине «Тайная вечеря» изобразил Христа, погруженного в думу, скопировав позу Герцена. Художник вспоминал впоследствии: «Я мечтал ехать в Лондон… чтобы написать его (Герцена. – В. Н.) портрет. С одним знакомым приятелем мы послали ему наши приветствия, и он ответил, прислав нам свой большой портрет работы Левицкого»[7].

Фотография стала отправной точкой для углубленного решения образа главного героя картины. Художник придал Христу черты лица Герцена, отразил в нем раздумье писателя, душевную усталость, напряженную работу мысли, что соответствовало его трактовке личности Спасителя как человека, познавшего горечь разочарования. Документальная достоверность произведения и портретное сходство были столь сильными, что реакционная пресса усмотрела в картине Ге «торжество материализма и нигилизма», а цензура запретила ее воспроизводить.

В то самое время, когда Левицкий в Париже снимал своего знаменитого родственника, в Петербурге состоялось косвенное знакомство Дмитрия Ивановича Менделеева с деятельностью фотографа. Весенним днем 1861 года молодой ученый, оторвавшись от работы, которая почему-то не клеилась, заходит к своему приятелю и вместе они идут бродить по городу.

На Невском друзья остановились перед большой вывеской: «Светопись Левицкого». Популярность фотографа в Париже была столь велика, что отголоски его славы доходили до русской столицы, и поэтому нынешние владельцы ателье с целью привлечения клиентов сохранили и старую вывеску, и фирменные паспарту, что немало способствовало коммерческому успеху их предприятия.