Читать книгу Spero. Тайна Эксхариунта - Владимир Сергеевич Гуськов - Страница 2

Жаркий день заканчивался, но вечер не принес ни единого намека на прохладу. Сумерки сгущались так медленно и тягуче, что казалось, будто дрожащее в воздухе марево так и застынет, подобно желе, стόит только солнцу окончательно скрыться за горизонтом. И солнце почти исчезло, остался лишь маленький, алый край, что, будто прощаясь, смотрел на лес своими последними лучами, и расцвечивал листву деревьев оранжево-коричневым оттенком.

Необычайной красоты лесной ковер раскинулся от горизонта до горизонта. Десятки пород деревьев переливались закатными красками и облегченно шептали солнцу «Прощай», готовясь окунуться в долгожданную ночную прохладу.

Отдельные древа покровительственно высились над остальными, уходя на несколько метров вверх над кронами основного массива. Это были деревья-исполины, такие старые, что никто из ныне живущих не смог бы определить их возраста, ведь абсолютно каждое дерево не имело колец в разрезе ствола. Их структура больше напоминала черный мрамор, а листья были похожи на искусно сотканный белоснежный ситец. Кроме того, древесина этих гигантов была не пригодна к обработке. Она была на столько твердая, что любая циркулярка разлеталась в щепки при малейшем соприкосновении с мраморной поверхностью. А если кому-то и посчастливилось найти сломленное временем дерево, вряд ли бы оно было пригодным, ведь после высыхания, древесина становилась ломкой и хрупкой. А горела она, как зловонная трухлявая гниль с удушливым едким дымом, так что деревья не трогали. И эти деревья цвели. Лазурные цветы распускались глубокой осенью, и отцветали к наступлению зимы. Они ярко светились ночью, как светлячки, и никогда не давали плодов. Со временем возникло поверье, что найденный упавший черноцвет сулит большие несчастья.

Где-то, в глубине этого пышущего красками массива, щебетали измученные птицы. Птахи вили свои гнезда на крепких ветвях тех самых древ – черноцветов, где укрывались от ветра и дождя под их густой листвой, и как будто бы доверяли этим гигантским, жилистым столпам леса. Весь день несчастные провели в поисках еды для своих оголодавших птенцов, и, наконец-то выполнив свои родительские обязанности, устраивались гнездах на ночевку. Все могло быть гармонично и спокойно, если бы не страшная изматывающая жара и дым сгущающийся в раскидистых кронах.  Где-то вдалеке, подобно нарывающей язве, алело огненное пламя, оно разъедало естественное спокойствие и красоту этого места и сеяло панику среди его обитателей. Никогда в этих лесах не было пожаров, однако в этот раз что-то было не так, что-то было совсем не так, ведь адские, алые языки вздымались к макушкам самых высоких деревьев, молниеносно пожирая все живое, и оставляя за собой раскаленное пепелище.

Полотно леса обрывалось островком невзрачного и, на первый взгляд, заброшенного места. Высокий забор словно разинутая пасть чудища, обрамлял территорию по периметру. Черные наполированные пики отбрасывали последний свой блеск в лицо приближающемуся сумраку, который пядь за пядью отвоевывал у умирающего дня ту часть мира, которым, согласно закону времени, он должен безраздельно владеть в отсутствие солнечного света.

Между забором и лесом образовалось широкое кольцо колючего сорного кустарника с торчащими, подобно обломанным зубьям, мертвыми стволами деревьев. Молодые побеги не приживались, словно что-то незримое губило всю благородную растительность в радиусе нескольких метров. У изножья изгороди растительности не было вообще, лишь метр мёртвой потрескавшейся земли, спекшейся и уже больше похожей на асфальт.

Вплетенная корнями в забор, вдали от других деревьев стояла одинокая ива. Словно множество хрупких рук, раскинула свои тонкие ветви, будто пытаясь дотянуться до других деревьев, при каждом, даже самом легком, порыве ветра.

За забором, чуть поодаль, стояло старомодное, мрачное здание, место которому в самых древних трущобах Андерграунда, а никак не в сердце одного из последних лесов мира. Однако постройка была здесь и время не пощадило ее, содрав, словно кожу, некогда блестящую краску, превратив в труху резные деревянные бревна крыши, покрыв мхом и рваной ржавчиной все каменное тело. Задний фасад здания утопал в смердящей трясине болота, из которой то и дело выползали небольшие склизкие твари, землистого цвета, похожие на слизняков. Чувствовалось, что зловещий призрак смерти так давно поселился здесь, что даже мрак не подползал слишком близко к черным пикам, обступая их с внешней стороны.

Попасть за забор, если у кого-то вообще могло возникнуть такое сумасшедшее желание, можно было через единственную дверь, обрамленную такой же вороненой сталью, что и пики. Исполинская дверь словно висела в пространстве, загораживая собой портал входа в здание. Зазоры между нею и каменными стенами, словно закрывали тонкие, как нити все того же черного цвета прутья, которые блестели так, будто их выплавили и отполировали только вчера. Сквозь прутья можно было увидеть только беспросветную завесу темноты, которая не позволяла ни оценить размеры помещения, ни рассмотреть хоть какие-нибудь предметы в нем. С обеих сторон двери стояли высокие статуи. Высечены они были из превосходных глыб уфалейского мрамора, полосатого рисунка серо-голубого цвета. Это были фигуры стражей-привратников, чей облик был угрожающим не столько из-за размеров и сурового вида, сколько из-за гнетущего ощущения того, что блестящие черные косы в их руках двигаются, готовясь нанести удар любому, кто приблизится к воротам. Смертоносные лезвия-близнецы смотрели друг на друга сквозь зависшие в воздухе два янтарных кольца. Кольца парили, однако, не нашлось бы в мире силача, способного сдвинуть их с места.  На кольца были нанизаны толстые, витые цепи с зазубренным крюками на концах. Крюки эти вгрызались в деревянную плоть двери, удерживая собой всю дубовую махину.

Поверхность двери цвета спелого каштана была испещрена хаотичным нагромождением мистических символов, иероглифов, часть из которых напоминала цифры. Выжженные знаки, выглядели предостерегающе. Однако даже они меркли перед двумя, расположившимися в центральной части двери, надписями. Первая – SPERO3, вдавленная в дерево, как живая, сочилась мутным веществом, кровавого цвета. Каждая капля со звоном отрывалась от щербатого полотна двери, и улетала в небо, абсолютно игнорируя законы гравитации. Прочесть вторую надпись было не просто, поскольку она ползала по выжженному узору, лишь изредка вспыхивая, собираясь в единую фразу – «Ordinarius nullo modo»4. Каждая буква то сплеталась, то расплеталась из коротких обрывков колючей медной проволоки. В момент, когда буквы собирались в слова, они походили на мохнатую многоножку, которая переливалась яркими, радужными бликами.

Вся эта конструкция была весьма причудлива даже для этого странного места. Подчеркивало эту необычность отсутствие дверной ручки и наличие отверстия, служившего, очевидно, единственным видимым средством, с помощью которого и отпиралась дверь. Отверстие периодически исчезало и появлялось вместе с патрулировавшими его жужжащими и шипящими огрызками проволок, которые прогрызли в древесине внушительную колею. Эти существа вели себя очень агрессивно и являлись скорее магическими, чем естественными созданиями. Дыра в двери имела округлую форму и всегда имела разный размер, словно подстраиваясь под каждого нового гостя.

Местность, где находилось это место, утопало в тишине и покое. Люди практически никогда не забредали так глубоко в запретный лес, а если и случался заплутавший путник, то в здравом уме он ни за что бы не полез исследовать старые развалины. Те из немногих, кто натыкался на это место, распускали слухи о проклятиях и призраках, которые бродят за изгородью. Таким образом, страх, был еще одним рубежом этой непривлекательной крепости.

Но сегодня из мрака лесной чащи возник человек, облаченный в темный плащ, полностью скрывающий его мощную фигуру, определённо принадлежащую мужчине. Казалось, он медленно плывет, словно черный лебедь, абсолютно не касаясь земли. Ветер едва развивал его истерзанный скитаниями плащ, сквозь который иногда просачивались бледные остатки солнечного света. Темноте пятно неумолимо подплывало к двери, оставляя за собой ледяной след, который спустя мгновение улетучивался белесым паром. Человек застыл лишь возле одинокой ивы. Он пристально вглядывался в нее из-под полога капюшона и, казалось, силился что-то припомнить. Откинув плащ на плечо, мужчина протянул руку, осторожно прикоснулся к бархатистому стволу и медленно провел по нему рукой, а потом вдруг схватил колышущуюся веточку и крепко сжал её в холодной ладони. Мужчина простоял без движения несколько минут. Под плащом что-то неуклюже зашевелилось. Да, путник был не один. Другой рукой, он прижимал к своей широкой груди младенца, выпачканного засохшей кровью. Мальчик был на удивление спокоен и лишь с любопытством выглядывал из-под завесы плаща. Милая мордашка, с пухлыми щечками и аметистового цвета глазами вдруг застыла: малыш первый раз увидел небо, на котором стали пробиваться робкие искорки звезд.

Наконец таинственная персона сдвинулась с места и приблизилась к изуродованной двери, чем вызвала беспокойный интерес у ползучих проволок и недвижимых узорчатых статуй, которые теперь выглядели еще более живыми. Мужчина перехватил младенца другой рукой, на мгновение замер, задумавшись, после чего острым, как бритва указательным пальцем своей неестественной стальной длани высек на груди у ребенка слово: «Элегит». Несомненно, это было именем новорожденного. Раны мгновенно обратились в единый шрам и, как ни странно, не причинили ребенку ни капли боли.

Незнакомец вытянул руки и поднес малыша к темному дверному отверстию. Проволочные твари на секунду замешкались, но спустя мгновение разом накинулись на дитя.  Они, словно рой пчел вцепились в ребенка, и уже через секунду превратили его в металлический кокон. Отверстие стало засасывать дитя, как в водяную воронку, медленно вращая его по часовой стрелке, пока кокон полностью не исчез в отверстии. Наконец все закончилось. Ребенок утонул в мрачной пучине Двери, пройдя тем самым первый рубеж. Дверь приняла дитя, не причинив ему никакого физического вреда.

Мужчина повернулся и легко зашагал назад. Он больше не плыл, а энергично шел прочь от этого страшного места, словно выполнил поставленную перед ним задачу. Он задержал взгляд на иве и, кажется, слегка ухмыльнулся, а потом бесшумно исчез в глубине леса, ни разу не обернувшись, чтобы посмотреть на Дверь: он знал, что в отличии от тысяч и тысяч обычных людей, коих Дверь повидала на своем веку, этот ребенок был достоин.