Читать книгу Расслоение. Хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965 - Владимир Владыкин - Страница 4

Излом деревни
Книга первая
Часть первая. Истощение
Глава третья

Оглавление

Сразу после капитуляции фашистской Германии Сталин приступил не только к созданию атомной бомбы, но и сплёл из стран Восточной Европы тоталитарную систему, какой за всю свою историю человечество ещё не знало. Эти страны (Восточная Германия, Польша, Чехословакия, Румыния, Венгрия, Болгария, Югославия, Албания) скоро на весь мир были объявлены – странами народной демократии. И был решительно взят курс на построение социализма по-сталински… (Хотя впоследствии Югославия, а затем и Албания выйдут из-под сталинского влияния и пойдут своим путём).

Из Восточной Европы (главным образом из Германии) войска не были выведены, наоборот, по договорённости с германскими коммунистами, они там должны оставаться как гарант спокойствия и стабильности во всей Европе.

Разумеется, расползание коммунизма по Европе не устраивало ни Европейскую лигу Наций, ни США. И 5 марта 1946 года английский премьер Черчилль своей речью в Фултоне (штат Миссури) стал инициатором похода против коммунизма, то есть против СССР и всей его политики, была развязана «холодная война». Причём она распространялась также и на все те страны, которые Сталин начал строить по распоряжению системы Коминформа, и она как бы подменяла собой упразднённый в 1943 году Коминтерн. В Коминформ, созданный в 1947 году, входили также компартии Италии и Франции.

В результате действий Сталина на мировой арене как в Европе, так и в Азии, и расширения территории СССР, бывшие союзники по антигитлеровской коалиции наращивали гонку вооружений…

Но это на мировой арене. А что происходило внутри страны?..

За короткий срок Сталин мобилизовал народ и восстановил все города и посёлки, сёла и деревни, которые были разрушены и сожжены за годы войны. В срочном порядке надо было возрождать экономику, ведь розничные и коммерческие цены ещё с довоенных пор бешено росли, а за годы войны подскочили в десятки раз. Также выросла инфляция, и в результате обесценивания денег это привело к бешеному росту цен на всё и вся. Понимая в каких тяжёлых условиях оказался народ, Сталин ещё в 1946 году объявил о первом снижении цен. Хотя ещё в 1944 году, скажем, мясо подешевело с 320 рублей за килограмм до 150. Тогда же вниз пошли и розничные цены. Однако эти меры не могли ни наполнить рынок продовольствием и товарами хотя бы первой необходимости, ни повысить покупательскую способность населения. А если вспоминали, то единственно, как росли цены в середине и в конце 30-х годов. Так что эти понижения цен не очень заметно облегчали жизнь народа.

И Сталину ничего не оставалось, как принять предложение своего зама Георгия Максимилиановича Маленкова проводить поэтапное снижение цен, или провести деноминацию денежной массы. И тот верил, что только эти меры хорошо скажутся на всей экономике.

После совещания Правительства Сталин велел тому остаться. Маленков сначала стоял посреди просторного крёмлёвского кабинета. Сталин рукой указал своему заму сесть.

– Вы это мне говорите, Георгий? – переспросил Сталин.

– Да, я за поэтапное снижение и укрепление рубля, Иосиф Виссарионович! – подтвердил Маленков, чувствуя, как он весь напрягается и лишь водил глазами за неспешными передвижениями вождя по большому кабинету, устланному ковровыми дорожками. Видя, что вождь не остановился, он продолжал: – Это облегчит жизнь народа, который выиграл под вашим гениальным руководством войну с фашизмом.

– Вот будет пленум, ты там и скажи, что тебе на это ответят старшие товарищи! – слегка усмехнулся Сталин, впрочем, улыбка только тронула его уголки губ. А глаза выражали суровость и жёсткость, затем и всё лицо посуровело. – Ты хорошо наладил самолётостроение. Это твоя заслуга… а моя только отчасти. Так что роль моя в разгроме Германии тобой преувеличена. Хорошо руководить не нужно никакого гения! Народ сплотился вокруг партии и победил! Я везде не мог успевать. Мне в своё время подсказал Берия, что ты хороший политик и организатор. И я ему поверил… Но я знаю, что вы были и остались друзьями… Я с Кировым тоже дружил, он для меня был как брат. А мои враги его убили. А это значит, и в меня стреляли. Что я должен был дэлать с ними, смотреть на них и любоваться? Все передо мной на вытяжку, все умные, но… трусливые. Зато за глаза поносили! Я должен был за это терпеть, или заговора ждать? А вот о тебе ещё когда Лаврентий говорил, что ты смутьянов одёргивал и спуска им не давал… Мне это понравилось…

– Товарищ Сталин, мы отвлеклись от темы, – напомнил Маленков, весь покраснев от скрываемого напряжения, так как у всякого, кто общался с вождём, это отнимало много душевных сил.

– Почему мне так говоришь? Такой ты смелый! – Сталин покачал головой, держа курительную трубку за чубук щепотью и плавно водил руку слева направо. Глаза его ещё больше сощурились. – Я тебя за твою смелость в Ташкент направлю, – воздев руку с зажатой трубкой, вдруг сказал вождь. Он понимал, что Маленкова не зря обвиняли в неудачах по испытанию новых самолётов. И впервые об этом он узнал от своего сына Василия, невзлюбившего главного куратора самолётостроения. И считал, что его нельзя было назначать надсмотрщиком ракетных разработок. Но Сталин сберёг своего верного создателя системы кадрового резерва управленцев, поскольку ни один так уверенно не исполнял все его поручения. Зато пострадал маршал авиации Новиков. Сейчас его седая голова с зачёсанными к вискам волосами чуть была приподнята. Сталин продолжал: – Там наладишь партийную работу и кадровый резерв, найдёшь себе замену и вернёшься. Даю тебе на это год. Мы так решили с Хрущёвым и с товарищами. А с Ждановым ти напрасно враждуешь, ти же знаешь какие мы с ним соратники. А ти на него бочку катишь! Зачем? Вот поедешь в Ташкент и там подумай, надо ли?.. Ти думаешь, я на него ставлю, как на преемника?

– Нет, я такого ничего не думаю! – испуганно проговорил Маленков, часто моргая. – Я готов выполнить ваше любое поручение, и уверенно отвечаю – есть, товарищ, Сталин. Можно идти отправляться?

– Пока нет, в Ташкент успеешь… Ты сначала нам рассчитай, как мы должны опустить цены и провести деноминацию, чтобы при этом обеспечить покупательскую способность народа?.. Если не можешь, тогда попрошу Вознесенского…

– Слушаюсь! Я могу… с ним только посоветоваться…

– Хорошо, советуйся. И не забывай «дэло авиаторов», а то мог бы сейчас со мной не разговаривать. Я исходил из того, что человек не может не ошибаться. Но мы умеем прощать хороших специалистов. А ты хороший специалист! А теперь ступайте, – с этими словами Сталин вложил трубку в рот, но она уже потухла, что стало ему понятно при его попытке раскурить её движениями губ. Он провожал суровым взглядом своего заместителя, которого тайно боялся за его решительность в сложных ситуациях. Напористость Маленкова на всех постах, которые он занимал, Сталину нравилась, он весьма логично мыслил, пытался войти к нему в доверие своей расторопностью и даже некоторой услужливостью и покорностью. Но такие качества, – Сталин знал – приобретали довольно быстро все те, с которыми ему приходилось работать. Поэтому не исключением был и Маленков, хотя от многих его выдвиженцев он отличался не только образованностью, но и смекалистым умом. Вождь помнил, ему предложил его Каганович, когда нуждался в хороших управленцах. Тот начинал в войсках комиссаром и показал себя как разбирающийся в людях военачальник, так как он умел подбирать кадры на разные должности. В Центральном комитете появлялись такие его выдвиженцы, как Брежнев, Подгорный, Косыгин, Громыко и многие другие. Но так ли это?..

Сталин одобрял его работу. А теперь ему надоел со своей «сионистской» женой Полиной Жемчужниковой не один Вячеслав Молотов, но также и Анастас Микоян, Лазарь Каганович. Их пора отдалить от себя, а на их место поставить молодёжь, с которой ему будет легче работать. Они не знают ничего о подробностях репрессий, развязанных против его, Сталина, врагов. Если бы не он их, тогда бы они его и всех тех, с кем он сейчас работал. Это Сталин понял, когда полностью изучил историю Парижской революции, когда первые коммунары боролись за власть и пали все от неё до одного. Выходило, революция пожирала своих сыновей и бойцов. А Иван Грозный? Он стал для него кумиром? Нет, только как исторический пример укрепления своей абсолютной власти. И потому Сталин изучал все обстоятельства его жизни и всё самое лучшее из того, что делал этот тиран, брал себе на вооружение…

Партийную демократию, которую Ленин считал необходимой при партийном строительстве и создания предпосылок для установления здоровой внутрипартийной атмосферы, Сталин всегда отрицал, так как она, на его взгляд, расшатывала партийную дисциплину, когда мнения, взгляды однопартийцев не совпадали с генеральной линией партии…

На этот счёт Сталин не смел спорить даже с Лениным, которого он никогда бы ни за что не переубедил и не заставил бы встать на его, Сталина, точку зрения, так как Ленин был для него всегда непререкаемым авторитетом в партии, и что порой его очень раздражало, вызывало зависть и ревность к его авторитету. Тем не менее, в отличие от Сталина, Лев Бронштейн (Троцкий) позволял себе спорить с вождём пролетариата. Хотя таковым его сделали соратники по борьбе, поскольку Ленин боролся с режимом не только ради освобождения рабочих и крестьян от гнёта капиталистов и помещиков, он хотел изменить политическую систему меньшинства большинством. И для достижения своей главной цели пытался использовать народ, поставив на первое место диктатуру пролетариата. Но сам-то Ленин был из привилегированного сословия, в его правительстве не было ни одного рабочего, чтобы полноправно называть свою власть диктатурой рабочих и крестьян.

Сталин это хорошо понимал, и когда из-за болезни Ленина стал генеральным секретарём ВКП (б), он приступил к окружению себя в первую очередь ленинцами, так как Троцкий, Зиновьев, Каменев не были полностью его соратниками и единомышленниками… Впрочем, Зиновьев, например, не всегда верил Троцкому, а одно время он даже поддерживал Сталина.

Спустя годы, став генералиссимусом, он не любил вспоминать то время, когда ниспровергал и уничтожал своих противников, и тем самым прекратил всякую полемику о партийной демократии. Всякое иное мнение, кроме того, что он думал, им не признавалось. «У партийцев должно быть одно мнение, мнение вождя, – говорил он, – и его выражают только коммунисты»…

Когда Г. М. Маленков представил Сталину приблизительный план наращивания производства товаров для народа и снижения цен на них, а также план проведения деноминации с первого января 1948 года, Сталин при нём пробежал глазами всё, что там было кратко изложено, пыхнул трубкой, и, выпуская кольца дыма, сказал:

– Это ты тут хорошо написал, но ми денежную реформу объявим раньше. И снижение цен проведём в несколько этапов. Пусть наши люди думают, что мы о них заботимся, а не о себе.

– Но мы, товарищ Сталин, на этом немало потеряем. Мне говорят, реформу провести, а цены не трогать, то есть снизить, но не подгонять под новый курс рубля…

– Георгий, это так могут говорить враги! – Сталин поднялся и стал ходить. Маленков тоже встал, и было видно, что он ростом выше вождя и заметно шире в плечах. – Ты мне назови их, – и он сурово, жёстко посмотрел тому в глаза и продолжал: – Снижение цен приведёт не к падению экономики. А к её повышению у населения покупательской способности. Ты почему так не подумал, а я должен за тебя думать…

– Я назову: наша молодёжь! Она не понимает. Ну и Молотов, Каганович, Микоян… Они устали от власти и так говорят…

– А почему не называешь Вознесенского? Ти был должен его назвать в первую очередь. А ти мне подсовываешь стариков! С Вознесенским ти в противостоянии, а почему-то жалеешь своего противника. А Николай Алексеевич мне прямо сказал, за что я его и уважаю, твоя программа дилетантская, она не отвечает современному этапу экономики. Он мне представил свой план восстановления народного хозяйства. И я отдал… – Сталин помолчал и уверенно, даже с каким-то вызовом, глядя в упор на Маленкова, договорил: – Ему отдаю пальму первенства. А ты поезжай в Ташкент… Экономист из тебя никудышный… У нас незаменимых нет…

Сталин остановился вполоборота, держа руку в полусогнутом состоянии, из щепоти торчала трубка и он так зорко глянул на Маленкова, что у того по спине побежали холодные мурашки, а сердце похолодело и за грудиной что-то тяжело заворочалось.

– А эти старые перхуны пойдут в отставку. Они мне надоели, чувствую – играют на руку Западу. Молотов был в США. Его там приняли с помпой! К чему бы это? Неужели он думает, что я уже из ума выжил, когда заговорил о понижении цен? Экономике, как сказал товарищ Вознесенский, будет тяжело. Зато народу станет легко! Они думают, я на старости лет стал сентиментальным? Ни один из них не будет моим преемником, а дело идёт как раз к этому… Я тебя и всех пошлю по стране с миссией – узнать о наших резервах и ресурсах экономики. Говоришь, ми снижением цен понесём убытки? Тогда что предлагаешь сделать, чтобы этого не случилось?

– Неустанно производить больше товаров, чтобы не было дефицита, ни в чём недостатка. В село должна поступать новая техника. Убрать посредника – МТС. И поднять налог за счёт увеличения доходов населения, полностью перевести на денежную оплату труда, упразднить трудодни. Ко мне стекается информация: колхозники больше работают на себя, чем в колхозе, трудодни выхаживают не все, чтобы на своей усадьбе произвести продукцию и продать на рынке, чтобы получить деньги…

Сталин, наклонив голову к ковровой дорожке, молча расхаживал, изредка поднося трубку ко рту, задумчиво выпускал из ноздрей дым и продолжал ходить слегка в раскачку, что говорило о наступившем головокружении.

– Это всё у тебя? – остановился он. – Но мы это тоже знаем, мне Хрущёв и Булганин советуют тоже снизить расходы на аппарат, а ты как считаешь, надо ли их слушать или… дулю им показать? – и Сталин ткнул в Маленкова трубкой.

Маленков впервые не мог ответить вождю; он растерялся оттого, что с Булганиным и Хрущёвым они говорили именно об этом…

Потом за поздним ужином на даче в Кунцево, куда съезжались все члены политбюро, Сталин, выпил полбокала вина. И Хрущёв, и Булганин, и Маленков, и Каганович, и Микоян пили в честь вождя за здравие и многие лета. Сталин молча слушал льстивые тосты и грустно усмехался в усы. Сейчас он подумал о Берии, который почему-то в последнее время норовил избегать этих ужинов, ссылаясь на свою занятость. Но и то было правдой, так как Лаврентию Павловичу Сталин доверил курировать все ядерные разработки, надо было создать как можно скорей, во что бы то ни стало атомную бомбу. Хотя работы проводились в нескольких направлениях… А Королёву, под кураторством Маленкова, было поручено конструировать космические летательные аппараты и ракетоносители. Но космос Сталина, можно сказать, по большому счёту, пока не заботил. Хотя понимал, как важно эту новейшую отрасль наладить. И вместе с тем он не представлял, зачем надо было находиться в глубинах космоса, не противник же там? А вот на Земле их, врагов, полно. Одни США чего стоят! И вот Берия днём и ночью не выходил из лаборатории, выезжал на полигон, где проводил пробные испытания, пока маломощных, ядерных зарядов. И потому Берию за непочтение его, Сталина, вождь пока прощал. Он был первым из наркомов карательных ведомств, кто избежал репрессий. И не потому, что считался его, Сталина, близким по крови, просто Берия прослыл умным организатором, и за что бы не брался, у него всё получалось… И то, что он уходил из под его личного контроля, Сталина это и заботило. Ведь и вся охрана была под его кураторством, и как было не тревожиться. Поэтому надо было что-то срочно предпринимать…

Однако Сталин не признавался себе в том, что боялся Берии, и только по этой причине он и перевёл его из силового ведомства, назначив главным куратором атомных разработок. Впрочем, не только из-за своего страха он отнял у Берии пост председателя МГБ, к нему стекались многочисленные жалобы от женщин, которых Берия принуждал к сожительству. Этого Сталин не мог ему простить. Он сам имел только одну любовницу, но после самоубийства жены Надежды Аллилуевой, Сталин больше не женился. Хотя подхалимы, да и тот же Берия, подсовывали женщин и даже совсем молоденьких. А Берия набрался наглости, стал соблазнять его, Сталина, медсестру Валентину Истомину, а потом и опорочил? Этого вождь уж никак не мог терпеть. Она ему сама признавалась, как Берия склонял её к близости. Вот тогда Сталин и принял решение убрать Берию из Кремля, чтобы его духу здесь и близко не было.

Но была ещё и другая, не менее существенней, чем эта причина отстранения и удаления Берии от «партийного двора». Сталин боялся заговора, который Берия, возглавляя МГБ, мог организовать против него. Потому Лаврентия надо было отстранить, и случай представился, когда поручил Берии кураторство ядерной и космической программ. Но и кто лучше Берии мог справиться с важной государственной задачей по созданию атомного щита. Маленков? Но он тоже при не менее важном деле. Думал поставить его на место Берии во главе госбезопасности. Однако передумал. Хотя он всегда придерживался принципа, что у нас нет незаменимых. На сей счёт он хотел было посоветоваться с Жуковым, что тот думает о Берии. Однако в последний момент Сталин передумал, так как Жукова он так же побаивался, если даже не больше, причём Георгий Константинович для него всегда представлял загадку. Хотя Жуков, что касалось военных операций, никогда не криводушничал, а всегда говорил довольно взвешенно и убедительно. Но Жуков был намного нравственней Берии, который прославился любовными похождениями. Впрочем, оба по этой части были хороши! А всё равно Берия своей жестокостью всех заткнул за пояс. Но и эти женщины далеко не все против своей воли были совращены Лаврентием. Ему докладывали, как тот удовлетворял их желания – заполучить хорошее местечко то ли для себя, то ли для своих мужей. Поэтому Сталину своеволие Берии всегда претило…

Вождь нечасто вспоминал, как во время отдыха на юге его жена Надежда Аллилуева просила, чтобы Берия не бывал у них дома, которого органически не переносила за одно то, как тот сверлил её линзами пенсне, отчего ей казалось, будто он её раздевал змеиным взглядом. Но ей всегда приходило на ум одно и то же, что этот человек что-то затевает плохое против их семьи, или сам доверил ему наблюдение за ней? И когда Берия брал дочь Светлану на руки, Надежда гневно полыхала глазами. «Иосиф, я этого не могу вынести, ты же посмотри, как он её держит? Это же вампир, бес, он надорвёт Светлане здоровье». «И что ты такое говоришь, у тебя нэрви расстроились, пойди да поспи. Я тут рядом работаю, а Берия у меня под наблюдением. Не бойся, иди, иди, Надя». И она уходила. Но с каждым появлением этого человека у них на даче, Надежда менялась в лице. Почему она думала так бездоказательно, что Берия ненадёжный человек? Эти подозрения жены у него вызвали недоумение, и в то же время он думал, что Надя хотела его с ним рассорить, так как в то время Сталин уже начинал не доверять не одним своим противникам, но и своей жене. А к тому было серьёзное основание, ведь она пыталась раскрыть ему глаза на то, что происходило в стране. Народ живёт в страшной нищете, цены растут, а улучшение жизни не наблюдалось, наоборот, коллективизация породила голод и нищету. И её обвинениями его политического курса он был очень огорчён, что Надежда совсем не понимает его конечной цели. Он растолковывал, что крестьянам вредно давать самостоятельно распоряжаться результатами своего труда, поскольку страна так никогда не получит от них в достатке хлеба и продовольствия. Народ надо держать в узде и постоянно его понукать, чтобы служил партии и государству, а не своей кубышке. К нему иногда приходила догадка того, почему Надя покончила с собой. Неужели она боялась идейно разойтись с ним и тогда могла встать к нему в оппозицию. А он бы этого не выдержал и занёс её в личные враги. И то предсмертное письмо, которое она оставила его в этом убеждало. Он был так на неё обижен, что смерть жены принял за предательство и удар в спину. «Надя не простила той моей фразы на банкете по случаю годовщины октябрьской революции: «Эй, ты, пей». Он и сам не знал, как вырвались эти слова. Хотя он лукавил; ему не нравилось то, как она порой истерично ограждала его от Берии. И когда она говорила, что Лаврентий оказывал на него влияние, как демон и может внушить ему, что она, жена, его личный враг. И тогда ему ничего не стоит упечь её в лагерь. Но самое опасное было в том, что Надя, которую он считал самым близким другом, уже не такими преданными глазами смотрела на него, и он боялся с женой духовного разрыва…

В то время Берия был нужен Сталину, так как ещё при Ягоде зрел заговор, а при Ежове мог вот-вот осуществиться, об этом ему докладывали люди Берии. Так что только при Лаврентии он почувствовал себя несколько спокойным. И ему одно сильно не понравилось, когда Берия стал усердно выпускать из лагерей якобы безвинно посаженных Ежовым политзаключённых. Он ему сам подсказал разобраться, всех ли заговорщиков расстрелял Ежов, которых к уничтожению готовил ещё Ягода? Тогда ему Власик говорил, что Ежов для чего-то сохранял их в живых. Берия каким-то образом узнал об этом и пошёл на опережение, то есть избавился от них и доложил Сталину. Неужели Лаврентий его прослушивал? А ведь он лично исполнял его поручения по разоблачению последышей «заговорщиков Тухачевского»…

Когда Берия пришёл к власти в карательном органе партии, Сталин поставил перед ним задачу – выпустить из лагерей до двухсот тысяч неправомерно арестованных Ягодой и Ежовым, чтобы очиститься самому и показать народу, что партия восстановила справедливость и социалистическую законность…

И вот в Кунцево, глядя на членов политбюро с саркастической улыбкой, Сталин старался на время забыть о Берии. Хотя в такие минуты, думая, что Лаврентий всё равно от него никуда не убежит, любил над своими соратниками подшучивать, а то от души и посмеяться. Он даже не гнушался поиздеваться над Хрущёвым, когда заставлял Хрущёва прихоти ради залезать под стол и оттуда издавать то ли собачий лай, то ли кукареканье, а то и заблеять козлом.

Между прочим, в такие минуты Сталин инстинктивно ненавидел Хрущёва за его неуёмный темперамент, который он проявлял особенно, когда возглавлял Московский горком партии. «Ты лучше козлом поблей и попрыгай, – про себя думал Сталин, – мне твоя самостоятельность нэ нужна. Я должен тебе подсказывать и тобой управлять. А тебе остаётся лишь слушать меня!»

Сталин настолько входил в роль шутника, что Хрущёву ничего не оставалось, как самому прикидываться шутом и тогда не один Иосиф Виссарионович покатывался со смеху, но и все участники дачных ночных застолий…

Расслоение. Хроника народной жизни в двух книгах и шести частях 1947—1965

Подняться наверх