Читать книгу Мир наизнанку. Книга для тех, кто не разбирается в людях - Владислав Прусенко - Страница 8

Теперь попробую сформулировать выводы. Итак, мифический «творческий ребенок» способен видеть и слышать сам себя. Смотреть на себя своими глазами. Оценивать себя с позиции своей же системы ценностей. Выражать свои чувства и мысли прямо и непосредственно, не искажая их суть под чужие потребности, но адаптируя форму. Способен выразить свою мысль на разных психических языках.

Согласитесь, звучит вообще не по-детски. Очень во-взрослому это звучит. Почему же я называю его ребенком? Потому что спонтанность и способность к генерации новых идей – иррациональные функции, присущие скорее ребенку, еще не ограниченному социальной конвенцией и необходимостью выживания.

Как возникает идея, собственно суть, которую он выражает? А вот как. В голове у ребенка кружатся фрагменты готовых идей, изначально чужих. Эти фрагменты сталкиваются друг с другом случайным образом и иногда образуют устойчивые сочетания – более крупные фрагменты, претендующие на самостоятельность, и уникальные в пределах личного опыта. Вот эти более крупные идейные кластеры ребенок и пытается выразить. Родители могут узнать или не узнать эти идейные кластеры; а потом поддержать их, или отвергнуть. Те редкие идейные кластеры, которые родители опознали как не тривиальные, и не отвергли, становятся творческим вкладом ребенка в систему отношений родитель-ребенок и вообще в мир.

И если (не) узнавание родителем детских идей – процесс сравнительно объективный, то принятие или отвержение – уже процесс субъективный. Например, родитель может без разбору отвергать любые идеи ребенка, потому что «мал еще, чтобы иметь своё мнение!» Хотя именно хаотичность, незакрепощенность, необусловленность детского сознания снова и снова выдает на поверхность идеи, ранее отброшенные как бесполезные. Ребенок не знает об их бесполезности, и в этом основной его вклад: то, что еще год назад было бесполезным, завтра может оказаться сверхценным.

Если же чудо свершилось, и творческая идея отвергнута не была, наступает следующий этап. Теперь нужно ее как-то целостно выразить, донести до слушателя на языке того самого слушателя, определить степень внутренней связности, внешней полезности и т. д. Если идея окажется не банальной, не тривиальной, не бессмысленной в классическом понимании, ее можно обозначить как ценную, даже если прямо сейчас она не может быть реализована.3

И наоборот, родитель может без разбору принимать все идеи ребенка, что лишает последнего способности к критическому анализу и превращает его в «генератор абсурда».

Значит, творческий ребенок существует не сам по себе. У него есть зеркальное дополнение – поддерживающий родитель. Способный, прежде всего, различать форму и содержание, текст и контекст; видеть и чувствовать, когда за одинаковыми словами стоят принципиально разные смыслы, а когда одни и те же смыслы описаны принципиально по-разному. Задача поддерживающего родителя – обеспечить творческого ребенка достаточно разнообразным и гибким инструментарием самовыражения, с одной стороны; и защитить его внутренний мир от выхолащивания в результате чужого непонимания, с другой стороны.

Если между творческим ребенком и поддерживающим родителем возникает непонимание, они сосредотачивают внимание на самом факте непонимания, а не на выяснении, кто более прав. Факт непонимания как раз и означает, что у них суть (элемент внутренней реальности) выражается через разные формы (элементы внешней реальности). У них просто разные языки.

Выживают они только вместе. По крайней мере, творческий внутренний ребенок выживает только тогда, когда его контекст может быть кем-то услышан или даже угадан, несмотря на несовершенство передачи. Когда есть некий слушатель, который опирает свое восприятие на психический резонанс с говорящим, а не на случайное совпадение или несовпадение форм. В этом случае сам факт того, что они разные, ведет не к конфликту, а ко взаимному обогащению содержаний и форм.

Я бы даже добавил. Творческий ребенок – это знание своих смыслов, своего языка, своей системы ценностей, и упрямое нежелание ее переделывать в угоду чужому непониманию или ложному пониманию. Безусловное право быть. Быть собой. И в паре с ним идет поддерживающий родитель, который дает такое же безусловное право быть – быть собой – всем другим, кто не он.

Творческий ребенок имеет безусловное право сказать, уравновешенное правом молчать. Поддерживающий родитель имеет безусловный навык услышать, вкупе с правом отвергнуть очевидно бессвязную чушь. Вот такая идиллия.

Еще одна задача поддерживающего родителя – обеспечить обратную связь. Показать творческому ребенку степень внутренней связности, внутренней целостности того, что он выражает. А также – как его, возможно, слышат другие. Показать, но не навязывать.

Умение выражать себя через разные формы, а также видеть в одинаковой форме разные сути без стремления свести их к «общему знаменателю», а также давать качественную обратную связь, – и есть, наверное, взрослость. Один из ее аспектов.

Обратите внимание, насколько это похоже на истерический хаос, где произвольное содержание ассоциирует себя с произвольными формами совершенно случайным образом. В чем же здесь разница? В наличии устойчивой связи. Я бы сказал, что мифический взрослый – это не столько субъект, сколько собственно связь. Связь между внешним и внутренним, причиной и следствием, смыслом и формой, словом и делом, и дальше по списку. Мифический взрослый – это своя, уникальная система связей между внешним и внутренним, между поддерживающим родителем и творческим ребенком.

Это понимание языка, на котором ты сам говоришь, и знание его отличий от других языков. Мифический взрослый понимает свою уникальность и признает, что другие такие же взрослые – не менее уникальны. И что, теряя свою уникальность, они умирают. Взрослый сам является связью, и может слышать ее в других.

Поискам этих троих посвящена моя книга.