Читать книгу Египетские сны - Вячеслав Морочко - Страница 11

Я вышел на станции «Сант Панкрас», а через минуту уже не помнил ни самой станции, ни как из нее выбирался – ничего значащего, за что можно было бы зацепиться памяти. Рядом шла улица Сант Панкрас, по названию храма, в честь Святого Панкрата. Я достал схему, начертанную портье, определил, куда мне идти, пересек оживленную и хорошо освещенную Юстон Роод и прошелся немного по ней. Роуд (Road) значит дорога (шоссе). Так называются магистральные улицы в районах, сравнительно недавно отошедших к городу. Позже они удостаиваются (или не удостаиваются) чести называться «стритами», то есть, собственно, улицами.

Достигнув перекрестка и повернув направо, оказался на тихой полутемной «Gray`s Inn Road» «Дороге серой гостиницы». Прохожих почти не было. Серые двух-трехэтажные здания дремали в лужицах света редких фонарей. На их «ground floors» – нижних (земляных) этажах – были маленькие магазины почти без витрин.

Напрашивался вопрос: «Неужели я прилетел из Москвы в Лондон, чтобы увидеть себя в этой темной дыре!?» В схеме портье других указаний не было. «Смотрите сами, – найдете», – напутствовал он, полагая, что я достаточно сообразителен, и если не ум, то голод укажет мне правильный путь.

В конце концов, можно было поесть в буфете на вокзале «Кингс Кросс», который, судя по схеме, находился поблизости. Но я уже «закусил удила» и, продолжая идти, стал заглядывать в магазинчики. Продавцы казались на одно лицо: все среднего возраста, упитанные пышноусые брюнеты похожие на азербайджанцев с Ново-Косинского рынка в Москве. Пройдя, таким образом, метров четыреста, я почувствовал, что нужное место пройдено и завертелся на месте, пока не заметил поблизости женщину, удаляющуюся по направлению к станции. За женщиной бежала собачка. Я только успел подумать, откуда они тут взялись, как псина повернулась кругом и помахала мне лапкой. «Хухр» – прорычал я, решительно двинувшись следом, но не успел пройти двух шагов, как эти двое шмыгнули в стеклянную дверь магазина. Я ускорил шаги, дернул за ручку двери, вошел (скорее ворвался) внутрь, но ни женщины, ни ее спутника не обнаружил. Вспомнил, что турок-портье говорил: «Ищите не буфет, не кафе, не столовую, а место, где можно перекусить по-домашнему». И в ту же секунду заметил у дальней стены одинокий столик. Без стульев и скатерти.

Приблизившись к холодильной витрине, за которой торчали два усача, в белых халатах, я был удостоен удивленного взгляда. Скорее всего, уже никого не ждали: завсегдатаев – наперечет, а посторонних тут не бывает. Извинившись, спросил, можно ли перекусить, и услышал ответный вопрос: «Хоутел Александра?» «Иес», «иес», «иес» – заблеял я жизнерадостно. Это выглядело, как обмен «пароль-отзыв», потому что затем мне без всяких слов протянули листочек меню, которое содержало три «ч» (ch): чикен (цыпленок), чипсы (жареный картофель) и чили (острый соус). Я опять «запустил» в них мячиком «иес» и, в придачу потребовав сладкого чая с лимоном, получил встречное «иес». Один усач удалился готовить на кухню. Другой – расстелил скатерть, принес стул, пригласил меня жестом сесть, поставил специи, положил салфетку, приборы. Я был так голоден, что не успел заметить, как набросился на цыпленка.

Еда, действительно, показалась домашней. Чай с лимоном был крепок, сладок и придавал бодрость. Я давно не чувствовал себя так уютно. Казалось невероятным, чтобы человек, только что прибывший из «других измерений», попал прямо туда, куда было сказано (на плохом английском) – в обособленный интимный мирок внутри Лондона, где нет посторонних, куда и свои-то не часто захаживают. Я был именно тот, кого ждали. А среди своих слова не нужны. Они только сбивают с толку. Счет со стоимостью «всего удовольствия» лежал на салфетке: голодный, я так увлекся едой, что не сразу его и заметил. Простым карандашом были написаны цифры: четыре и шесть десятых фунта. Фунт имел вид забавного существа с вьющейся ленточкой на лебединой шее. Покончив с едой, я встал и с пятью фунтами подошел к прилавку. Мне тут же отсчитали сдачу. Я благодарил (расслабившись, не сразу заметил, что опять – по-немецки). Мне сказали: «Приходите еще». Великодушно пообещал: «Постараюсь».

Не успев отойти от входной двери, услышал сзади царапание. Обернулся. Изнутри, сплющив нос о стекло, смотрел хухр. Я дернул за ручку. Дверь не открылась. Зато погас свет. Стало тихо. Моросил сонный дождик. На «Дороге серой гостиницы» не было ни одного прохожего.

Шаркая в сторону подземки, чувствовал себя обиженным и сытым. По дороге зашел в другой магазин, купил йогурт (на вечер) и еще больше расстроился. Стало досадно за мой английский. Для чего я всю жизнь его «штурмовал»? Чтобы путать – с немецким? Есть две методики обучения. Первая – примитивная: учить, чтобы научить. Здесь большого ума не требуется. Обучать, таким образом, значит приносить вред обществу. Какой уважающий себя педагог искренне хочет, чтобы ученик догнал, а, может быть, и превзошел своего учителя? Фокус – в том, что знания – дело десятое. В обучении главное – внушить мысль, что постичь предмет, в принципе, невозможно, да и не нужно. Я читал по-английски пьесы, но не мог изъясняться. Почти столетие именно так у нас преподавали не только иностранные языки, но и свой родной – русский. Ибо нечего плодить «шибко грамотных», которые «познают все в сравнении».

– В конце концов, вкусный ужин за четыре фунта шестьдесят пенсов предпочтительней слов, – убеждал я себя.

И еще подумал о хухре. Может быть, в Докланде я обошелся с ним не вполне деликатно? Но ведь и он вел со мной какие-то странные игры. А тут еще – «незнакомка».

Вернувшись в гостиницу, поблагодарил портье за совет, спустился в номер, снял куртку и… снова надел. Выйдя на улицу, шарил глазами, сдавленным голосом несколько раз прокричал: «Хухр! Хухрик! Ты где»?

Вернулся, разделся, принял душ, забрался под одеяло, включил телевизор. По «ящику» шла игра, типа нашего «Поля чудес» (без азартных выкриков и «гы-гы!», без фамильярностей и похлопываний по плечу). В этом шоу и зрителей, и участников было меньше. Оно напоминало аристократический клуб. У нас это показалось бы скучным. В суть игры не «врубался», но, пораженный царившим в ней этикетом, испытывал зависть бродячей собаки, подглядывающей «не собачью жизнь».

Выключил телевизор, полежал в темноте, но понял, что не усну: было душно и муторно. Паника овладела мной с новой силой. Я вскочил, заметался по комнате, натыкаясь на кресло и тумбочку.

«Господи! Где, его, „блади хелл“, носят черти?» – я чертыхался на русско-английский манер, в отчаянии, тупо перебирал в уме беды, какие могут стрястись с человеком. Я всегда перебирал в уме беды, когда волновался за близких, заранее зная, случится именно то, чего я так и не смогу предвидеть. Это была игра с Роком. Моим козырем в ней была фатальная непредусмотрительность. Ища уязвимое место, «злодейке судьбе» приходилось виться ужом, крутиться юлой, однако, чаще всего дело сводилось к загадочной ситуации, когда говорят: «не было счастья, да несчастье помогло». Но теперь сами мысли об этом казались кощунственными. Тревога перерастала в истерику. Я был противен себе. Задыхаясь, потянулся к окну, повернул рукоятку фрамуги. Стало прохладнее. Сквозь штору мерцал огонек мини-котельной. Я отдернул портьеру и… рассмеялся: с той стороны, «сплющив» нос о стекло, на меня глядел хухр.

Я лег и, точно растворился в бульоне усталости, разбавленном истомой предчувствий.

Сюжеты «струились», пронизывая друг друга, но, не мешая друг другу.

Я расслабился, потянулся и… замер. С небом что-то происходило. Будто сдернули занавес. И явилось сияние – я увидел того, кто ни с кем не сравним: столб света, утренней свежести восходил из него, как из чаши фонтан. Он был совершенен, как музыка Моцарта. Он сам, по природе, был светом, который (стоит только проснуться), высветит все и на все даст ответ.

Приближался сон-откровение. Он обещал стать ярчайшей, меняющей жизнь восхитительной грезой, – из тех редких грез, которые мало кому выпадают и поэтому их еще называют «явлениями».

Сон надвигался, раскручивался, но как уже много раз было, вдруг, подернулся дымкой и, будто остыв, угас, не успев проявиться.

Этот сон был одной из надежд, на которые уповают, «завершая жизненный путь». Он манил. Он как будто был мне обещан. Но кем? И за что всякий раз мне такое разочарование, словно под занавес кто-то показывал дулю?