Читать книгу Медальон с пламенем Прометея - Юлия Алейникова - Страница 4

Анфиса, нарядная, в белой блузке с кружевным воротничком, с любимой эмалевой брошью, подаренной Афанасием Петровичем на ее пятидесятый юбилей, сидела в столовой во главе пустого стола, на хозяйском месте, и пила чай с эклерами, любимыми пирожными Афанасия Петровича. Что ей взбрело в голову, она и сама не знала.

Утром, когда милиция наконец покинула их квартиру, Анфиса, преодолевая несвойственное ей отвращение и робость, прошла в спальню. Во время войны она видела много крови, смертей и страданий, но тут было что-то другое, особенно ужасное, может, потому, что произошло в мирное время, когда казалось, что все самое страшное уже навсегда закончилось, а может, потому, что случилось это с близким человеком? Может. А может, еще почему, но Анфиса долго стояла в дверях, глядя на окровавленную простыню, на сбитое к ногам одеяло, на измятые подушки. Потом незаметно в голову стали приходить простые, понятные хозяйственные мысли, и она ожила.

Матрас придется выбросить, простыню, наверное, тоже. Белье надо прямо сейчас замочить и выстирать. И комнату проветрить. В спальне стоял резкий чужой запах, и Анфиса первым делом распахнула окна. Потом сняла постельное белье, свернула матрас, намыла полы во всей квартире, выстирала белье, занавески, вытерла пыль, а вечером позвонила Петеньке, рассказала о смерти отца. Обещал завтра приехать.

И только переделав все дела, Анфиса задумалась о том, что впервые в жизни осталась полноправной хозяйкой дома. Одна в квартире, никого не надо ждать, обслуживать, угождать. Одна не на неделю, не на месяц, а вообще.

Анфиса сидела в своей комнатке за кухней и пыталась понять, как ей теперь жить, что делать, как быть дальше. А потом вдруг нарядилась, взяла чашку из парадного сервиза, достала купленные сегодня утром пирожные и устроила себе торжественное чаепитие.

Вот до чего же странно все случилось, прихлебывая чай из блюдечка, думала Анфиса, только вчера они с Афанасием сидели за этим самым столом, ужинали, разговаривали, первый раз в жизни, как родные люди. Он еще вдруг о смерти заговорил, о даме в черном… Она тогда посмеялась, а он и правда смерть чуял, горемычный, про стихи спрашивал, а она тоже глупая баба, нет, чтоб похвалить.

– Прости, Афанасий Петрович, глупую дуру. Прости, – обратилась она к висящему над диваном портрету покойного.

Этот портрет года три назад написал с Афанасия Петровича его приятель, художник Тунцов. Портрет Анфисе не слишком нравился. Уж больно на нем Афанасий выглядел красиво. И осанка, и взгляд орлиный, в жизни-то он порыхлее был, попроще. Не было в нем никакого величия, спортом он отродясь не занимался, сидел в кабинете за столом. Горб на загривке нарастил, живот с годами появился, осанка вялая, плечи покатые, за что его только Ниночка полюбила? Говорила, за талант и за душу. Ну да, ей виднее. Да.

А умер Афанасий Петрович страшно. Ножом в сердце, да еще таким, и глаза у него открыты были, и лицо испуганное. Анфиса ухитрилась взглянуть, когда тело выносили, простынка съехала, она и увидала.

А вот что ни говори, а не могла Зинаида такое сотворить. Нет, не могла. Вот, может, полюбовник ее? Да только почему вдруг утром? Да при Зинаиде, и на нее все свалил? Странно. Если бы они втроем ругались и в драке убил, еще понятно. А так? Ерунда какая-то. Да и Зинаида, эта уж скорее бы отравила, да и то вряд ли, вот до сердечного приступа довести – это вернее. Да и нужен ей был Афанасий, кто же ее будет содержать, тряпки-шляпки оплачивать? Где же она такого другого дурака найдет, кто бы ее выходки терпел? Да и вообще, она же не дурочка, за убийство расстрел положен.

Нет, что-то здесь не так! Ой не так!

Анфиса взглянула на часы, еще только восемь пробило, не поздно. Она накинула на плечи черную шелковую шаль с кистями и, прихватив ключ, пошла к соседке.

– Ой, Анфиса Тихоновна, случилось что? – переполошилась соседка Анна Сергеевна, едва открыв дверь.

– Да что еще у нас может теперь случиться? – отмахнулась Анфиса. – Ты вот что… твои-то дома?

– Да нет. Олежка в командировке, еще в понедельник уехал на Магнитку, на месяц, будет очерк писать про комбинат. А Варя сегодня в ночь, мы вот с Павликом вдвоем. Да ты проходи, тоскливо небось дома-то одной да страшно! Афанасия-то Петровича в собственной постели зарезали, тут кто хочешь испугается. Проходи, – суетилась соседка, втягивая Анфису в квартиру. – Сейчас мы с тобой чайку попьем.

– Анна Сергеевна, ты мне расскажи, что тут хоть было, пока я с рынка не пришла? Мне же милиция ничего не рассказала, и Зинаиду я видела, только когда ее выводили, словом не дали перемолвиться, – спросила Анфиса, дождавшись, пока соседка накроет на стол и усядется чай пить.

– Ой, а ведь и правда. Сейчас, погоди. – Анна Сергеевна, полная, добродушная, с пучком седых волос на макушке и уютными лучистыми морщинками вокруг глаз, больше всего на свете любила сплетни, ну, после внука, конечно. И сейчас, прикрыв дверь в комнату Павлика, сладко вздохнув, приступила к рассказу:

– Утром я Павлика в школу провожала, без четверти девять как раз было, я с ним обычно до угла нашего переулка дохожу, а дальше уж он сам. Вот я Павлика проводила, иду домой, без четверти, значит, еще подняться на этаж не успела, распахивается ваша дверь, и Зинаида Дмитриевна на лестницу выскакивает в чем мать родила, прости господи! Лохматая, в халатике нараспашку, а под халатиком, считай, и нет ничего!

Я сперва, грешным делом, подумала, уж не напилась ли? А она меня увидела, бросилась как безумная, глаза вот такие! «Убили! – кричит. – Убили!» – «Кого?» – говорю, а сама думаю, может, не пьяная, а с ума сошла? А она все кричит и меня за собой в квартиру тащит. Ну, я пошла, дошли мы до спальни, а там! Батюшки! Прямо на кровати лежит Афанасий Петрович, царствие ему небесное, а из груди нож торчит, как в кино или в романе каком. Тут уж и я заголосила! На наши крики прибежал Иван Константинович из восемнадцатой. Он с портфелем и в плаще был, на службу, видно, шел. Вот он милицию и вызвал, а Зинаиде воды дал, а меня из квартиры вытурил, Зинаиде велел накинуть что-нибудь, а сам все расспрашивал, как, мол, все было. Он меня хоть и вытурил, да я далеко не ушла, в прихожей возле вешалки встала и все слышала, – возбужденно рассказывала Анна Сергеевна, наклонившись над столом и неотрывно заглядывая в глаза Анфисе. – Зинаида Дмитриевна сказала, что она встала раньше мужа и пошла в ванную, у нее сегодня репетиция в театре, надо было себя в порядок привести, а Афанасий Петрович еще в кровати лежал, вот. Она душ приняла, выходит из ванной в одном халатике, входит в спальню, а там… – Что «там», Анна Сергеевна не договорила, а только молча выразительно таращила глаза.

– Так, а может, пока она в ванной была, кто-то в квартиру вошел, да и того? – предположила Анфиса.

– Ну да. Мы тоже так подумали. А потом я вспомнила, что когда мы с Павликом в половине девятого из дома выходили, то никаких посторонних в парадной или во дворе не видели, и когда я домой шла, тоже, – многозначительно сообщила Анна Сергеевна. – Я и милиции потом рассказала, и кого из соседей утром на лестнице встретила, тоже всех перечислила.

– Ну, так ты же на лестнице не караулила, мог и мимо тебя прошмыгнуть. Ты из двора вышла, а он туда вошел.

Анна Сергеевна молча с выражением крайнего недовольства на лице пожала плечами, а потом буркнула:

– И вошел, и вышел, да еще и убить успел?

Анфиса посидела, молча двигая челюстями, пока ей в голову не пришла одна идея. Но делиться ею с Анной Сергеевной она не стала, а вежливо попрощалась и отбыла к себе.

– А что там у нас с убийством в «писательском недоскребе» на канале Грибоедова? Разобрались? – перекладывая бумажки на столе, поинтересовался полковник Курочкин.

– Да вроде все ясно, да только вот… – замялся похожий на старого бобра майор Долгушин.

– Что «только»? Ты же докладывал, что там все ясно, жена убила мужа…

– Да вроде так оно и есть, а только…

– Что «только»? Ну выкладывай, коли начал! – хмуро разрешил полковник.

– Да в общем, вроде все ясно. Супруги были дома одни, следов присутствия посторонних не обнаружено, соседи ни на лестнице, ни в квартире чужих не видели, жили супруги Зыковы плохо…

– Ну и что у тебя здесь не сходится?

– Да вот как-то глупо все, бессмысленно, – потирая покатый лоб, пожаловался майор. – Зыкова женщина интересная, избалованная, привыкла к красивой жизни, за счет, разумеется, мужа. А нет мужа, нет и денег. В чем смысл убийства?

– А может, у нее любовник, может, у нее страсть? – пожал плечами полковник.

– Ну, так иди да разведись.

– А может, муж не соглашался?

– Соглашался. Даже грозил ей разводом. Это мне и соседи рассказали, у них там слышимость между квартирами, и родственница убитого Зыкова, проживавшая с Зыковыми в одной квартире навроде домработницы.

– Тогда она, наоборот, не хотела разводиться, – пожал плечами полковник.

– Зыков грозил, но разводиться не собирался, жена им вертела как хотела, – пояснил майор.

– Ну, может, она его просто ненавидела! Взяла да и убила в припадке. Больше-то некому?

– В том-то и дело. А только не выглядит она такой кровожадной дурой, чтобы убить мужа в припадке, потом самой же побежать, позвать соседей и, можно сказать, добровольно сдаться в руки правосудия. Что, она не понимала, что ей за это будет? Могла бы и похитрее все обставить. Убить мужа, потом потихоньку уйти на работу, а дверь в квартиру оставить открытой, да еще какое-нибудь барахло прихватить. Вот тебе, пожалуйста, убит при ограблении. Докажи иное.

– Да-а. Так оно, конечно, логичнее, – задумчиво протянул полковник. – Ну а если она просто спятила?

– Могла, конечно, но тогда почему на рукоятке ножа нет отпечатков пальцев? Отпечатки стерла, а до остального не додумалась?

– Значит, дело по горячим следам закрыть не получится? – разочарованно уточнил полковник.

– Нет.

Утром Анфиса встала рано и первым делом принялась за стряпню. Правил тюремных она не знала, но на всякий случай решила нажарить Зинаиде котлет, наварила картошечки, яичек и поставила тесто на пироги. Потом собрала ей две смены белья попроще, у Зинаиды-то все больше шелковое с кружавчиками, куда такое в тюрьму? Отберут еще. Мыло, зубной порошок, щетку, расческу, чулки свои новые нитяные положила, носки шерстяные и платок. Хватит пока.

Пока пироги стыли на столе, прикрытые чистым полотенцем, переобулась, накинула теплую кофту и вышла во двор.

Соседи проходили мимо, раскланивались, некоторые выражали сочувствие, некоторые, наоборот, старались прошмыгнуть побыстрее. Анна Сергеевна с внуком Павликом вышла из парадной ровно в половине девятого. Анфиса все запоминала и даже делала незаметно пометочки, без десяти девять из парадной неторопливо вышел сосед из восемнадцатой квартиры Иван Константинович.

– Здравствуйте, Анфиса Тихоновна, – поздоровался он солидно, приподнимая шляпу. – Ожидаете кого-то?

– Да вот телеграмму жду, с почты обещали принести, – не моргнув глазом соврала Анфиса. Ишь, какой любопытный!

В девять часов Анфиса покинула свой пост и вернулась домой. Народу мимо нее прошло много, то и дело хлопали двери подъездов, и во двор выходили жильцы. Детишки выскакивали во двор по одному и стайками, размахивая портфелями, малышей вели в детский сад, домохозяйки спешили на рынок, служащие на работу, поэт Колотушин, бледный и небритый, на поиски опохмелки. Изольда Кузьминична из пятой вела на прогулку своего Фуфика, а критикесса Сырникова, масштабная дама с низким грудным голосом и ярко накрашенными губами, несла под мышкой маленькую лохматую, похожую на обувную щетку Тяпку, обладательницу мерзкого визгливого лая и пакостливого характера.

В общем, народу через двор прошла прорва. Кто-нибудь из них непременно должен был бы заметить постороннего, если не в подъезде, то во дворе непременно.

А может, и видел кто? Вчера милиция не смогла опросить всех жильцов дома, может, сегодня найдется свидетель, а если нет, так надо их надоумить среди жильцов убийцу поискать.

Додумавшись до такой умной мысли, Анфиса почувствовала себя гениальным сыщиком. Этим, как его?.. Петенька любил читать… Ах да, Шерлоком Холмсом.

Петенька эту книжку обожал, то и дело пересказывал Анфисе рассказы о том, как ловко этот сыщик распутывал всякие запутанные истории. Анфиса даже удивилась, когда он в кораблестроительный решил поступать, думала, в сыщики пойдет. Наверное, перерос это увлечение, но, когда из дома уходил, книжку с собой взял.

– Здравствуйте, я Зыкова, вы вчера меня допрашивали, – несмело входя в кабинет, с порога принялась объяснять Анфиса Тихоновна.

– Помню, помню, – на удивление приветливо проговорил вчерашний милиционер, а может, и следователь, Анфиса не разбиралась, в общем, тот, который показался ей похожим на бобра. – Да вы проходите, садитесь.

Кабинет у следователя был большой, но неприветливый, стены противного сине-зеленого цвета, казенная мебель и запах какой-то специфический, запах несчастья. Таким похоронки пахли, размышляла Анфиса, стараясь бесшумно ступать по потемневшему от времени неухоженному паркету.

– Ну, рассказывайте, что вас привело? – стараясь изобразить на лице приятную мягкость, предложил майор.

– А я, товарищ майор, вот…

– Михаил Николаевич, – перебил ее майор.

– Гм… Михаил Николаевич, – послушно повторила Анфиса, пристраивая на коленях сетку с передачей. – Я вот, значит, зачем. Я вот подумала, то есть хотела вот рассказать… спросить то есть… – Мысли в Анфисиной голове предательски разбегались от страха, утром дома и всю дорогу она придумывала, как бы поскладнее и подоходчивее объяснить в розыске все обстоятельства по поводу соседей и Зинаиды, и все у нее выходило гладко и правильно, а сейчас все, что она дорогой придумала, куда-то из головы вылетело.

– Да вы не волнуйтесь, вот водички выпейте, – глядя на запинающуюся гражданку, предложил майор, придвигая к ней графин с пугающе мутным стаканом. – И не спеша все объясните.

Водичка помогла. Анфиса собралась с мыслями и наконец заговорила.

– Я с главного, – выдохнула она. – Не виновата Зинаида! Не виновата!

– А кто ж тогда? – изобразил на лице безграничное простодушие майор.

– А вот этого я не знаю. Это вы выясняйте. А только в доме у нас жильцов много, и кто его знает, кто что видел и почему промолчал, – многозначительно заметила Анфиса. – А еще народец у нас хоть и культурный, а только тоже люди, и если уж на то пошло, так у некоторых из соседей побольше поводов для убийства, чем у Зинаиды. Она-то без Афанасия голой сиротой останется. Какая у нее зарплата в театре? Копейки, а жить она привыкла на широкую ногу, да и лестно женой писателя известного быть.

– Вот вы говорите – соседи, а у кого из них повод был убить Афанасия Петровича? Неужто у него такие страшные враги были?

– Ой, а то вы не знаете, что убить и за коробок спичек могут? – окончательно освоившись, отмахнулась Анфиса Тихоновна. – А тут искусство! Зависть, ревность, обиды, да мало ли! Вот, к примеру, Афанасий Петрович во многих комиссиях заседал, там и путевки давали, и публикации обсуждали, и кого куда послать, и кому чего дать. А сколько у них в Союзе интриг? Это ж чисто как пауки в банке! Это они только так при встрече ножкой шаркают, доброго вам здоровья да какая у вас новая книга чудесная, а отвернешься, и тут же обхают. Дескать, бездарь и графоман. Уж этого я сколько хочешь наслушалась! А ведь у литераторов еще и жены имеются, а это такие гангрены, не приведи господи!

– Так, и где же мне узнать, кто был особенно зол на покойного?

– А вот у нас в парадной живет Ираида Викторовна, она секретарем в Союзе работает, так она все про всех знает. Уж такой это человек. Вы к ней обратитесь, – посоветовала Анфиса Тихоновна. – А про то, кто в дом входил вчера и особо выходил, вы все же построже жильцов опросите. А мне бы вот Зинаиде посылочку передать, тут белье и поесть кое-что, разрешите, а?