Читать книгу Век цинизма - Юрий Вячеславович Кудряшов - Страница 6

Час спустя вся компания ехала (разумеется, зайцами) на электричке в Москву. Пока ребята о чём-то увлечённо балагурили, Пан задумчиво смотрел в окно. Там было пасмурно и моросил лёгкий дождик. В считанных километрах от столицы, словно в глубокой Сибири, проносились одна за другой вымирающие русские деревни. Ветхие домики – такие же, как здание училища – стояли, покосившись, словно готовые вот-вот упасть от одной лишь вибрации, создаваемой проходящим поездом.

Пантелей Ярустовский был слегка обескуражен всем, что неожиданно и разом свалилось на него. Ещё вчера он приехал на товарняке в незнакомый город (который оказался ни много ни мало Москвой), не зная, где будет сегодня жить и что будет сегодня есть. И вот – у него есть друзья, у него есть работа, у него есть какое-никакое жильё, у него есть даже любимая девушка, хоть и любимая пока безответно. Но главное – он ощущал во всём, что произошло с ним за эти два дня, длань Провидения.

Автор настоящего романа не может знать точно: может быть, Боря был далеко не первым, к кому обратился Пантелей на улице. Может быть, наш герой аналогичным образом пытался завести знакомство с десятком таких же праздношатающихся молодых людей. Может быть, он уже даже отчаялся и готов был сесть на другой товарняк и уехать обратно. Но автор настоящего романа верит в Провидение. И никак иначе, кроме как дланью Провидения, невозможно объяснить, как сошлись на бескрайних просторах нашей необъятной Родины именно эти два человека – как произошло это чудесное, судьбоносное для них обоих знакомство.

А чудесность и судьбоносность его (как думал теперь Пантелей, глядя в окно электрички) заключались в том удивительном и прекрасном, что открылось ему сегодня в восемнадцатом классе – что стало прямым и непосредственным следствием знакомства с Борей. Пан ещё сам толком не понимал, что же ему теперь делать с этим удивительным и прекрасным. Но понимал, что просто забыть об этом и спокойно жить дальше он уже не сможет никогда.

Автор настоящего романа не может знать, от чего бежал Пантелей на товарняке в незнакомый город без вещей, денег и документов. Я ведь даже не знаю, откуда он бежал. Но я вправе строить предположения. А для этого мне уместно было бы поставить себя на место Пана. Отчего я мог бы бежать на товарняке в незнакомый город без вещей, денег и документов – спрашиваю я себя. И первый ответ, который приходит мне в голову – не иначе как от вопиющих неудач на тернистом пути поиска самого себя.

Не иначе как об этом и думал Пан, глядя в окно электрички. После стольких лет поиска самого себя и стольких вопиющих неудач на этом тернистом пути он наконец почувствовал, что нашёл себя… В чём же? В музыке Хомякова и Понурова? Или в своей собственной, которую впервые похвалили? Может быть, в словах Марианны – «ты настоящий самородок»? Или в словах Понурова – «учиться никогда не поздно»?

Нет, дело было не в этом. И не в этом было его призвание. Не в том, чтобы играть. Не в том, чтобы сочинять. Не в том, чтобы слушать. Не для того рождён был на этот свет Пантелей Ярустовский. А для того, чтобы люди услышали ту прекрасную музыку, которую он услышал сегодня. Для того, чтобы удивительное удивляло, а не пылилось на полке. Для того, чтобы хорошая музыка зазвучала на большой сцене, которой достойна.

Чего не хватало ему? В поисках чего он уехал на товарняке в незнакомый город без вещей, денег и документов? Он и сам не знал, что искал. Но нашёл именно то, что нужно: нашёл молодых гениев, которым не хватает лишь… А чего же не хватает им? Почему они, способные создавать удивительное и прекрасное – не способны явить себя миру? Они и сами не знали почему. Но нашли именно то, что им было нужно – энергию, авантюризм, безбашенность, которая сподвигла человека поехать на товарняке в незнакомый город без вещей, денег и документов.

Однако этими мыслями он пока не решался ни с кем поделиться. Очень многое сперва надо было обдумать наедине с собой. Да и его новые друзья явно не были настроены на серьёзную беседу. Зато были другие мысли, которые не меньше его тревожили. И Боря невольно напомнил ему об этом:

– О чём задумался, дружище? Не иначе о той, за которой так стремительно понёсся сегодня с крыши?

– А ты догадливый! Пойдём покурим.

Они говорили тихо, другие ребята не слышали их. Но всё же Пантелею хотелось обсудить это пока только с Тельманом. Они вышли в тамбур и закурили.

– Ну давай, рассказывай.

– Помнишь, на крыше я тебе говорил о девушке с ямочкой на подбородке?

– Как я понял, предмет твоего вожделения зовут Кристиной.

– Ты её знаешь? – удивился Пан.

– Видел мельком. Но вспомнил не сразу.

– Кто она?

– Учится в нашей шараге. Скрипачка. Бухала с нами пару раз. Но среди таких ярких индивидуальностей оставалась незамеченной.

– Это я уже понял. – Пану стало даже слегка обидно за Тину. – Думаю, вы просто к ней не приглядывались.

– Да нет, она очень прелестна. Правда. Я тебя понимаю. – Тельман затянулся. – Ну так чем же у вас сегодня всё кончилось? Ты как-то быстро вернулся.

– Кажется, я обидел её. Только не совсем понимаю, чем именно.

– Не успел познакомиться – уже обидел? Что ж ты такого ляпнул?

– В общем, мы шли к станции.

– Это я догадался.

– Говорили о снах.

– А вот это уже интересно. Ты, конечно, видел её во сне?

– Про это я сообразил ей наплести.

– И она, конечно, сообразила сделать вид, что поверила.

– Но потом я спросил её, что же снилось сегодня ей.

– И что же ей снилось?

– Летающие бегемотики.

Боря аж поперхнулся от смеха.

– Летающие бегемотики? – переспросил он. – А она траву не курила перед сном?

– Вот именно так я ей и ответил.

– Ну и дурак. – Боря отсмеялся и сплюнул. – В общем, всё ясно. Диагноз поставлен.

– Думаешь, полная безнадёга? – понял Пан по его интонации.

– Поверь мне как опытному соблазнителю, – сказал Тельман без ложной скромности. – Девушка посвятила тебя в свои сокровенные грёзы.

– Летающие бегемотики – это её сокровенные грёзы? – удивился Пан.

– Сомневаюсь. Но летающие бегемотики – это как бы собирательный образ её сокровенных грёз.

– А попроще?

– Попроще: девушка пыталась проверить, как ты отнесёшься к её внутреннему миру, если она решится его тебе открыть.

– Летающие бегемотики – это её внутренний мир? – всё ещё недоумевал Пантелей.

– Да нет же. Летающие бегемотики – это блажь, херня собачья. На месте летающих бегемотиков могло бы что угодно: плавающие тараканчики, прыгающие крокодильчики, какающие леопардики или ещё хрен знает что – не суть важно. Но есть и что-то поистине важное для неё. И ей важно было понять, как ты к этому важному отнесёшься, если она вдруг надумает поделиться им с тобой. А ты её высмеял.

– Как-то это глупо, тебе не кажется?

– Глупо, не глупо – херня! Во все времена женщины играли с нами в такие игры. Ты ей: «Пойдём в кино». Она тебе: «Я сегодня занята». При этом оба понимают, что ты предложил ей перепихнуться – и она отказалась. Или же ты ей: «Пойдём в кино». А она тебе: «Вау! Круто! Я писаюсь от радости! Конечно пойдём!» И оба понимают, что ты предложил ей перепихнуться – и она согласилась. Или же ты ей: «Пойдём в кино». А она тебе: «Я подумаю» – и на третий раз соглашается, но опаздывает на два часа. При этом оба понимают, что ты предложил ей перепихнуться – а она вроде бы и не против, но хочет, чтоб ты добивался её, чтоб шлюхой не казаться.

Вот и с Кристиной такая же история. Она тебе: «Летающие бегемотики». А ты ей: «Вау! Круто! Летающие бегемотики! Охренеть, я в восторге!» И она понимает, что ты уважаешь её, какую бы чепуху она ни несла. А тут она тебе: «Летающие бегемотики» – а ты ей что? «Какие ещё, на фиг, бегемотики? Ты чё, блин, обкурилась?» Словом, дал ты ей понять, что держишь ты её за дуру полную! И какие бы там блюющие орангутанчики ни таились в бездонных глубинах её непостижимой души – срал ты на них с высокой колокольни! А значит, не понять тебе вовек её нежно-розовую девичью сущность!

– И что же мне теперь делать?

– Ничего. Забудь о ней.

С этими словами Тельман раздавил мыском докуренный бычок и пошёл обратно в вагон.