Читать книгу Реальность виртуальности - Зоя Выхристюк - Страница 3

Прошлый визит

Оглавление

Лялька проснулась. Господь послал новый день. Внутри началось привычное, а по сути – запредельное: когда ты – один, но общаешься. С самим собой. Словно видишь себя изнутри и снаружи одновременно. В зависимости от точки наблюдения.

«Главное, не спешить, больше пиетета телу. Мы же – оно, только больше. И внимательней к границе сознания – жизни во сне и наяву. Нет, расслабляемся, пусть часть меня – ночная путешественница – уютнее разместится в физических границах. Пошли от стопы вверх. Ну да, самое сложное – плечи, шея. Еще поясница. Здесь поаккуратнее. Почти идеально. Снимаем блоки. Теперь на правый бок, садимся. Не торопясь! Подушки под спину, самомассаж от макушки до пяток. А теперь босиком по траве».

Лялька открыла настежь стеклянную стену-дверь. Дивное время суток – солнце окрасило горизонт и того и гляди выкатится из-за гор ослепительным диском. Прохладная влага травы в глубоко осеннюю пору заставила окончательно проснуться.

«О, сегодня, похоже, я – идеальный проводник. Хорошо! Руки – вверх: «Благодарю Тебя, Господь, за день, который начался, за свет, который пролился, за то, что дом на месте мой, в порядке я и все в порядке. За жизни звуки, радость дня, за то, что любишь Ты меня!»

Она потянулась вверх, словно желая дотронуться до небес, и легко сложилась пополам, коснулась ладонями земли, не сгибая колен.

«Отлично! Когда в форме, воля может отдыхать. День ответственный. Зарядка отменяется. Через пару часов визит. Один из моих. Почему поддержали игру? Загадка! Ноябрь – месяц Ахмада. Долго не звонил. Был занят? Проблемы? Или колебался, стоит ли?»

«Странно, люди нуждаются облегчить душу, а потом шарахаются от свидетелей обнажения. Свидетелей не любят. Нужно время и весомые аргументы, чтоб снова встретиться. Нет, сегодня без клише, жестких схем, без инициативы. Будь что будет. Главное, купила его любимое печенье, овсяное».

Проходя мимо зеркала, приостановилась. На нее смотрела интересная моложавая женщина неопределенного возраста в свободного кроя пестрых шароварах и мягком фланелевом балахоне краснокирпичного цвета, в удобных тапках в тон балахону. Живые карие глаза в пол-лица и стильная стрижка.

– Кто ты, незнакомка? – спросила Лялька, внимательно вглядываясь в отражение. И тут же усмехнулась. Удивительно, всю жизнь один и тот же вопрос.

«А, правда, кто я? Женская сущность с мужским сладом ума? По паспорту – за полтинник, по ощущениям – не больше сорока. Без лишнего веса и не без вредных привычек. Ну, не Венера Милосская, но фигура и все мое остальное – ничего», – удовлетворенно констатировала про себя.

Она не торопясь поправила волосы – прядь легла не так. Внимательно, с интересом заглянула в глаза. «С рождения, каждый день, несчетно (а чем старше – тем чаще!) вот так перед зеркалом. По крайней мере, лицо. А что в памяти? До деталей помню себя на фото, разных, а, попробуй, вспомни двадцатилетнюю… Себя, в зеркальном отражении. То-то и оно!»

Но почему же память сохранила ту мерзкую физиономию с трясущимися губами, пьяным бегающим взором, явно без фокуса, и почти реально читаемой надписью во весь лоб: «Дошла до ручки! На дне!» Казалось, в ушах еще стоит грохот унитаза, заглотившего то, что отказывалась принять более капризная плоть. Отполоскала рот, умыла лицо и взглянула в зеркало над раковиной. И о, ужас: «Неужто я?» Так что пришлось плеснуть воды на стеклянную поверхность – для верности.

Она брезгливо повела плечами, тряхнула головой, словно, освобождаясь от наваждения. Трудно поверить, что та и эта, смотрящая на нее из зеркала дама, – одно и то же лицо. У этой – глубокий внутренний план и взгляд, от которого трудно, да что там, не хочется оторваться. Магнетизм? И уж точно никакого желания дробить образ на составляющие. Лялька улыбнулась. «Странно, в мои двадцать – руки не те, ноги „сильно украинские“, бюст маловат, кожа лица жирная, волосы быстро лоснятся: мыть каждый день… Все по частям и у других – лучше. А сейчас все стало на тридцать лет старше, и я, наконец, себя приняла. Привыкла?»

Она приблизилась к зеркальной поверхности, чтобы получше рассмотреть сетку едва заметных морщин вокруг глаз. Любовно провела пальцем по чуть-чуть провисшему подбородку. Вспомнила слова одной из великих, увидевшей свой портрет с ретушью: «Верните мне мои морщины! Я потратила на них свои пятьдесят лет!» Или что-то в этом духе. Улыбнулась – с точным цитированием у нее всегда были проблемы. «Господи! Благодарю Тебя! Ты подарил мне лучшее тело. Для меня лучшее. И уж точно лучшую, нескучную жизнь».

С веранды в открытую дверь радостно вбежал слегка косолапый сенбернар, пес-подросток, и остановился рядом.

«Ну, вот, дама с собачкой», – усмехнулась Лялька.

– Пошли, Сидней, у нас много дел.

«Так, гостевые апартаменты готовы. Сегодня предложу костюм шейха. По контрасту. В прошлый раз был „русский вопрос“ – отношение кавказцев к русским». И она вспомнила себя в белой блузе и пестром сарафане с красными бусами и шалью на плечах, а его в холщевой косоворотке на выпуск и простых полотняных штанах. Даже лапти удалось найти! Часами слушала вековые обиды. Страна ему – мать и мачеха. О депортации в Среднюю Азию говорил, словно было вчера и с ним. А ведь родился на Кавказе, после возвращения. «Интересно, в этом году съездил к могилам предков?» Каждый год Ахмад, где бы не оказался по делам бизнеса – в столице, в Европе или на Ближнем Востоке, поездку на Кавказ и в Среднюю Азию не отменяет. Со старшим сыном. Принципиально выдергивает из Швейцарии и везет на историческую родину, к могилам. Чтобы знал – после его ухода, именно он в ответе за них пред Всевышним. И так – из поколения в поколение. Респект! «По сравнению с ним я – Иван, не помнящий родства. Знает предков до седьмого колена, хоть и не из „голубых кровей“. А у меня есть могила только одной бабушки… И дальше третьего колена – глухо».

«А как говорит об унижении. Терпел в столице. Вырывался из пут бессмысленной враждой, где уж не разобрать, кто прав, кто виноват. Тобой манипулируют с двух сторон, ты – разменная монета. Силы разные, а методы – одни. Спасал семью. С глобальными вопросами – потом. Остановился на грани жизни и смерти, когда Аллах сохранил жизнь – русский Семен дотащил с перебитыми ногами до родового гнезда. Прозрел: «Все, в этом не участвую».

Ох, как они «рубились» с Лялькой! Еще бы! Он вменял русским все преступные ошибки государства. Да русский народ нуждается сегодня в поддержке больше, чем любой другой! Говорил о шовинизме, лени, пьянстве на Русском Севере и Средне-Русской возвышенности, о деградации и практически «оскотинивании» целых деревень. И она резала правду-матку: «Да ты сам не наднационален! У тебя гигантский бизнес. А как ты подбираешь персонал? По принципу бизнес-целесообразности? На хорошую должность возьмешь своего, а не русского. И на ключевые посты расставишь своих, пусть и квалификацией не вышли… У тебя интересы этноса выше бизнес-интересов. Что, не так?».

А потом, чуть поостыв, спокойно обсуждали разную степень этнической консолидации, удастся ли России сохранить Кавказ, и, как ни пафосно, меру общей ответственность за территориальную целостность страны. Он до сих пор обижен – не востребован на малой родине. В ярости от бессилия, чувствует себя пешкой на шахматной доске. Фигуры передвигают. Ладно бы в интересах государства. Говорили об открытости и разобщенности русского мира и абсолютной закрытости этнического мира на Кавказе, о бытовом национализме, низкой культуре. Вспоминали Советский Союз. Дружба народов была целью внутренней политики – цементирующий скреп государства. Работали технологии интернационального воспитания. И толерантность была не лозунгом, а реальностью.

Обо всем этом без табу тем, не боясь острых углов. Лялька наносила удары ниже пояса: «Послушай, ты ругаешь русских. А кому больше всего доверяешь?

Человеку не твоего клана и этноса! А кто тобой манипулирует? Да эти «русские» русским духом и не пахнут».

Он вспоминал страшные эпизоды, и в нем клокотала неуправляемая ярость. Ярость подавлял разум: надо примириться и отпустить прошлое. Ради будущего, ради детей, ради возможности выскочить из порочного круга, когда кровь пролитая вопиет и взывает к новому кровопролитию. Лялька знала: он перерос ту грань, когда к кровной мести толкает страх стать изгоем среди своих. Трусом он не был и манипулировать собой не позволял. Да потому он и интересен: бредя в жизни в поисках смысла путем проб и роковых ошибок, не боится выскочить за рамки колеи, проложенной этносом, воспитанием, традицией. Это и позволило сидеть вдвоем, жадно сцепившись глазами, в почти виртуальном пространстве, где, казалось, не всякий выдержит эмоциональный накал энергетических ударов, которые они наносили друг другу. Совершенно осознанно.

В косоворотке и лаптях, с яркой кавказской внешностью, приземистой фигурой, типичной для тех, кто по молодости занимался одним из видов борьбы, излюбленных на Кавказе, взрывной и импульсивный, Ахмад выглядел довольно нелепо. Да и Лялька в сарафане не была однозначно органична. Но нелепость входила в расчет: выйти из привычного образа, обнажить боль, которая червем точит душу… В тот раз он приехал за этим. А, может быть, его волновало нечто совершенно иное, а тема просто послужила клапаном, через который шел сброс внутреннего напряжения и неудовлетворенности жизнью. А потом они вместе готовили русский борщ, ели сало с солеными огурцами и приняли по чарке самогона. Вечером долго сидели под звездным небом, и он подробно рассказывал, как прожил пару недель на острове с папуасами, вдали от цивилизации, гаджетов, бизнес-вовлеченности, мира политики.

– Если хочешь, в продолжение темы, ночуй на сеновале, я специально для тебя организовала.

– Только не говори, что и сеновал – исключительное изобретение русского народа!

Я в детстве часто спал в стогу. А когда бываю в Средней Азии, мы с друзьями выезжаем на охоту или рыбалку. Люблю поспать под открытым небом. Пойду на сеновал!

Утром благостно и беззаботно щебетали птицы. Июньская жара, такая неожиданно ранняя не успела поглотить спустившуюся с гор прохладу. Они допивали чай с любимым овсяным печеньем, когда на садовой дорожке показался Махмуд, друг, охранник и водитель в одном лице. Было видно – у него есть веские основания нарушить табу: категорический запрет беспокоить Ахмада, когда он находится здесь. Они перебросились парой фраз на языке, с трудными для славянского речевого аппарата гортанными звуками, и спешно отбыли. От примиряющей с миром благодати, которая, как сияние, исходила от Ахмада поутру, в мгновение не осталось и следа.

«Храни его Господь!» – подумала Лялька вслед удаляющимся шагам.

Удивительная штука – человеческая память! По мазкам, мелькающим картинкам, запахам, по воспоминанию об ощущениях можно пролистнуть всю жизнь! Причем, в краткий миг.

Реальность виртуальности

Подняться наверх