Читать книгу Тайна - Зухра Сидикова - Страница 7

– Здравствуйте, Максим Олегович.

– Здравствуйте, Иван Иванович. Как поживаете?

Максиму всегда подавал самый пожилой в ресторане официант Кох Иван Иванович. У них сложились почти дружеские отношения, и Максим даже делал Иван Ивановичу маленькие подарки – портсигар, шарф, недорогие запонки. Кох начинал в «Венеции» еще совсем молодым человеком. Теперь он был стар и сед, но все так же тверда рука, подносящая и уносящая тарелки, так же суха и подтянута фигура в черном фраке, все так же тактичен и предупредителен, так же почтительно склонялся в вежливом поклоне.

– По-стариковски, поживаю, Максим Олегович, по-стариковски. Вам как обычно?

– Да, Иван Иваныч, как обычно.

Вот что ему нужно сейчас больше всего. Чтобы все было как обычно. Ресторан, в котором он обычно ужинал, столик, за которым он обычно сидел, вино, которое он обычно пил.

Все как обычно.

Вот только со Светланой уже не получалось как обычно. Они всегда находили общий язык. Они соблюдали соглашение не мешать друг другу, но и не раздражать друг друга тоже было правилом. В кои-то веки попросил ее поужинать вместе… Но она перестала выполнять соглашение. Он злился на нее, и это было не так как всегда. Обычно Светлана не вызывала у него таких сильных эмоций.

Даже в первые годы между ними не наблюдалось ничего романтического, излишне нежного и чувственного, слишком самостоятельны и самодостаточны были оба. Каждый из них считал, что излишняя зависимость, заинтересованность в ком-то другом сделает его несвободным, уязвимым, открытым для посторонних мыслей, отвлечет от того, что действительно важно: работы и успешности в работе. Но оба были достаточно умны, чтобы ладить друг с другом, между ними существовало некое негласное соглашение: помогать и не мешать.

Градов был благодарен Светлане за то, что она, предоставляя ему свободу, не изводила его женскими придирками, не мешала размеренности и стабильности его жизни, в которой все было предусмотрено и предсказуемо, в которой один запланированный и размеренный день сменялся другим, таким же размеренным и запланированным, одни задачи, успешно решаемые сменялись другими, требующими такого же успешного решения.

Но последнее время его почему-то стало раздражать отсутствие в этой женщине именно чего-то очень женского – слабости, наивности, чуткости.

Он заставил себя успокоиться. Огляделся вокруг.

Как же он любил этот ресторан. Здесь ему было спокойно и по-домашнему уютно. Здесь хорошо думалось после трудного рабочего дня. Негромкая музыка, вкусная еда, вышколенный персонал. Он всегда приходил сюда, когда ему нужно было хорошо подумать. Когда хотелось побыть одному и в то же время в окружении привычных лиц. Это было дорогое элитное заведение, и здесь не было посторонних. Только узкий круг постоянных посетителей, которыми дорожили, и желания которых заранее предугадывались и старательно исполнялись. Он бывал здесь со Светланой, иногда встречался здесь с нужными людьми, но чаще приезжал один. И больше всего он любил бывать здесь в одиночестве, наедине со своими мыслями, чувствами, усталостью…

Подошел Иван Иванович с подносом, заставленным изящными, дорогого фарфора тарелками, аккуратно расставил их на белоснежной скатерти, плеснул в высокий тонконогий бокал темно-бордового вина, которое тут же заискрилось и заиграло в переливающемся свете массивной люстры, нависающей над столом тяжелыми гроздьями сверкающих, тонко позванивающих хрустальных шаров.

– Максим Олегович, поговорить бы надо… – Макс вдруг заметил, как дрожат руки у старика. А ведь раньше он так ловко расставлял на столе все эти бесконечные тарелки, фужеры, ножи, вилки. Сдает старик, с сожалением подумал Макс.

– Что случилось Иван Иванович?

– Мне нужно сказать вам кое-что важное… – Коха вдруг окликнули от стойки администратора, он, извинившись, ушел, но через несколько минут вернулся.

– Максим Олегович, вас просят к телефону.

– Меня? – удивился Максим, машинально ощупывая карманы в поисках сотового.

– Вас просят подойти к нашему телефону, – Иван Иванович услужливо отодвинул стул, чтобы Максу удобнее было встать, – позвольте, я вас провожу.

Максим недоумевал: кто мог звонить по ресторанному номеру? Все, кому он мог понадобиться, знали номер его сотового.

Он успел сделать лишь несколько шагов, когда за его спиной раздался страшный грохот, звон стекла, крики.

Оглушенный, он обернулся.

Одна из люстр, висевших над столами, рухнула у всех на глазах и рассыпалась мириадами искрящихся осколков, которые разлетелись во все стороны, и теперь ими были усеяны пол и соседние столы.

Казалось, хрустальный звон повис в наступившей вдруг на мгновенье тишине.

Осколки хрусталя и посуды… Кроваво-бордовые пятна вина, растекшегося по истерзанной скатерти… Совершенно белое лицо Коха… Остов люстры, напоминающий своими изогнутыми заостренными на концах бронзовыми скобами причудливый скелет какого-то громадного диковинного животного…

Масса тяжелого металла и битого стекла, похоронившая под собой изящный, ручной работы столик, за которым только что ужинал он, Максим Олегович Градов.

Задержавшись на мгновенье у огромного, ярко освещенного окна, скользнула вдоль стены и исчезла в стремительно наступающих осенних сумерках высокая фигура в темном длинном плаще.

* * *

Прошло несколько долгих, изматывающих своей пустотой и бессмысленностью, часов. Давно разошлись взволнованные посетители, старый Кох с грустно обвисшими усами сидел на краешке стула и не сводил с Максима глаз. Несколько раз старик пытался что-то ему сказать, но Градов все время был занят. Пришлось отвечать на вопросы пожилого капитана милиции, составлявшего протокол. Это был давний знакомый Градова – следователь по особо важным делам Степан Ильич Рудницкий. По долгу службы им приходилось встречаться и раньше, и нередко. По возрасту Степану Ильичу давно полагалось быть на пенсии, но – неугомонному и энергичному – ему не сиделось дома, и после двух месяцев непривычного для него отдыха он вернулся в отдел, где его встретили с распростертыми объятиями, как всегда не хватало людей, а Рудницкий работал за пятерых, и всегда был в самой гуще событий. Максим был доволен, что именно Степан Ильич приехал в ресторан, он уважал капитана за профессионализм и честность.

– Ну что, Максим Олегович, – Рудницкий был серьезен, – покушение?

– Не знаю, Степан Ильич, похоже, просто случайность.

Макс, конечно, был встревожен, но считал, что до выяснения всех обстоятельств выводы делать рано.

– Возможно, и случайность, пожалуй, слишком экзотично для покушения, слишком уж замысловато. А для случайности слишком уж случайно. Может все же происки врагов? Врагов у вас, как у всякого адвоката, много, я думаю?

– Враги-то они, конечно, есть. Но чтобы вот так люстру раскачать в нужный момент – это ж волшебником нужно быть.

– Да вот не угадал-то волшебник, опоздал или наоборот поспешил. Вы то, если не секрет, куда отлучались?

Макс помедлил, знает Степан Ильич о телефонном звонке или еще нет?

– Я в туалет выходил, – Макс умеет держать взгляд, смотрит прямо в чуть прищуренные хитроватые глаза Степана Ильича.

– Вот ведь как вовремя-то, Максим Олегович, в рубашке родились.

– Да, повезло.

Про телефонный звонок Макс ничего не сказал капитану. Что-то подсказывало ему: об этом, пожалуй, очень важном эпизоде нужно пока молчать. Старый Кох, которого также опрашивал Рудницкий, по всей видимости, почему-то не рассказал об этом звонке.

Наконец, вопросы у капитана закончились. Они встали, пожали друг другу руки, при этом капитан предупредил, что, возможно, им придется встретиться еще раз.

Расстроенный Кох провожал Макса до двери. Уже у самого выхода, оглянувшись, старый официант взял его за рукав и почему-то шепотом заговорил:

– Максим Олегович, простите старика, вы знаете, я к вам со всей душой… Поберечься вам надо, Максим Олегович, беда вам грозит, беда…

– Иван Иванович! – Максим положил руку на плечо Коху, пытаясь успокоить его, и вдруг увидел Владимира, который вошел с главного хода. Лицо его было строгим, даже злым. Решительным, быстрым шагом он направлялся к Максу и старику-официанту, который вдруг замолчал. Макс, все еще держащий свою руку на плече Коха, почувствовал, как тот замер, словно окаменел.

– Иван Иванович?! Так, кажется, вас зовут?! – крикнул Владимир. – Почему вы не на рабочем месте? Немедленно приступайте к работе, иначе завтра же, обещаю – вас здесь не будет!

Старик, ни слова не говоря, сильно шаркая, чего раньше Макс за ним не замечал, опустив голову, побрел на кухню.

И только тогда, проводив официанта взглядом, Владимир, раскинув руки, повернулся к Максиму:

– Макс, сколько зим, сколько лет, вот ведь как пришлось встретиться! И как это тебя угораздило, скажи на милость?!

– Ты так говоришь, словно я сам на себя эту люстру уронил! – Максим нехотя пожал руку старому другу. – И с каких это пор ты здесь распоряжаешься, официантам указания раздаешь? Ты здесь метрдотелем устроился?

Градов был очень удивлен только что произошедшей сценой, хотя старался не показывать этого, говорил как всегда ровным холодноватым тоном.

Владимир рассмеялся вызывающим, всегда неприятным для Макса, раздражающим его смехом.

– А тебе бы хотелось, чтобы я так низко опустился! Наверное, мечтаешь, чтобы я тебе прислуживал? А ведь теперь, пожалуй, так и будет. Так как ты часто посещаешь данное заведение, а оно с недавних пор принадлежит мне, получается, я теперь буду заниматься твоим питанием! – и Володька снова расхохотался своим неприятным злым смехом.

Это был удар в самое сердце. Макс не поверил своим ушам. Но крепился. Внешне оставался совершенно равнодушным.

– Ты купил этот ресторан? Зачем он тебе? Ведь ему сто лет! Он совсем не в твоем стиле… – Так… теперь пара зевков, имитирующих скуку и полнейшее равнодушие. Главное, не перестараться.

– О, это дело поправимое. Теперь будет в моем стиле. Все старье обдеру, перекрашу, в центре поставлю шест, и девочек, девочек, самых разных, и блондинок, и брюнеток, и такое здесь будет твориться! – Владимир с интересом наблюдал за выражением лица Макса.

Но Максим держался, ничем себя не выдал, хотя сердце обливалось кровью. Ему не верилось, что Владимир решится на такие изменения. Ресторан элитный, приносит немалые деньги благодаря постоянным клиентам, таким как Макс, которые приходят сюда и платят деньги именно за старье, за покой и уют.

Но все это Максим подумал про себя, вслух же сказал:

– Я вижу, твои изменения уже начались. Первым делом ты решил от люстр избавиться, и начал именно с той, под которой сидел я.

– Ха, ха! А ты все такой же шутник! – Владимир похлопал его по плечу. Макс невольно отстранился. Владимир, конечно, понял это его движение, усмехнулся, так же еле заметно, они словно играли в какую-то старую, только им двоим известную игру.

– Ну что, видно придется тебе извинения принести от имени заведения и от меня лично. Прости, что подвергли твою драгоценную жизнь опасности. Думаю, простое недоразумение, все выясню, лично доложу. Да ладно, не куксись! – Владимир, словно дразня, обхватил его одной рукой за плечи, – живой ведь, вон – все такой же красивый и цветущий!

– А ты все такой же веселый! – Максим незаметно старался освободиться от дружеских объятий.

– А что унывать?! Жизнь дается один раз, и прожить ее надо так, чтобы не было мучительно скучно! Слушай, Макс, давай со мной! Ты ведь так и не поужинал, завалимся в какой-нибудь кабачок. Погудим по старой памяти! Я тебя с такой женщиной познакомлю, м-м-м, пальчики оближешь, рыжая как огонь и горячая! Поехали, а?!

– Ты как всегда, о женщинах как о пирожках – горячая! – Макс усмехнулся. – Нет с меня сегодня кабачков достаточно. Домой поеду. Устал. Извини, в следующий раз погудим.

– Ну, это ты зря, следующего раза может и не быть, – Владимир прищурился. – Жизнь она, видишь, какая, сегодня ты есть – красивый и успешный, а завтра – бац! – и вся твоя красота люстрой накрылась!.. Ладно, ладно, шучу. Не хмурь бровей! И все-таки зря! И женщина сейчас у меня не такая как всегда. Необычайной красоты и ума, зря не хочешь познакомиться, уверен – у тебя такой никогда не было. Да, кстати, как там твоя Снежная королева?

– Ты это о ком? – Максу все более неприятен становился этот дружеский разговор.

– О Светлане, разумеется! Или у тебя другая королева появилась?

Макс не стал отвечать. Протянул руку для прощания, до скорого мол, если что, звони, и, сдерживая желание тут же вытереть руку носовым платком, быстро направился к выходу.

С Иваном Ивановичем он поговорит в следующий раз…

* * *

Толпа зевак почти разошлась. Лишь кое-где у низких освещенных окон стояли любопытные, наблюдая, как сгребают то, что осталось от люстры, как важный и усталый оперативник с рулеткой делает какие-то замеры, считает шаги, отмечая что-то мелом на полу.

Какой прекрасный сегодня вечер… Теплый ветер ласково касается лица, колышет золотую листву на темных огромных каштанах. Так прекрасен был этот вечер и так бездарно потрачен впустую. Отчего-то Максу не хотелось думать сейчас о том, что его жизнь реально подвергалась опасности. Не торопясь, он шел к парковке. Обычно машину подгонял служащий ресторана, но из-за переполоха все служащие были заняты, и Максу пришлось самому идти за машиной. Впрочем, это было кстати. Несколько шагов в тишине и одиночестве, несколько минут наедине с тихой музыкой осеннего парка, чуть слышно шелестящего листвой, наедине с наступающей осенью, наедине с собой…

Негромкие шаги за спиной заставили его обернуться. Большие блестящие глаза, смущенная улыбка.

– Здравствуйте, – голос негромкий, с придыханьем, словно тихий шелест листьев.

– Здравствуйте, Лера, вы за мной следите?

Она смущается еще больше. Вся вспыхивает.

– Нет, что вы! Я домой возвращалась с зарисовок. Была за городом. Я ведь мимо прохожу всегда. По пути домой. Я недалеко живу, вы помните?

Он кивает, смотрит на нее. Она в светлом плаще, этюдник перекинут через плечо.

– А тут из парка люди бегут, шум, милиция… Я подумала, что вы можете быть здесь… Скажите, а что там случилось?

– Что случилось?.. Да ничего особенного. Просто упала люстра, и чуть не убила вашего покорного слугу.

– Вы шутите, да?

– Конечно, шучу. Люстра действительно упала, но я, как видите, не пострадал. А вам пришлось долго ждать. И не жалко вам времени?

Стоит, опустив голову, рассматривает носки ярких нарядных сапожек. Погрустнела, заметив нотки недовольства в его голосе.

– У меня много времени. Мне торопиться некуда, – смотрит чуть исподлобья, тонкой рукой придерживая прядь темных волос, падающих на глаза.

Он молчит, и она говорит чуть слышно.

– Ну, до свидания. Не буду вас задерживать.

– До свиданья, – спокойно отвечает он, внутренне усмехаясь.

Она вдруг резко поворачивается на каблучках, и неловко придерживая этюдник, быстрыми шагами, почти бегом, устремляется прочь от него, в глубину тускло освещенной аллеи.

Он догоняет ее.

– Подождите, куда же вы так скоро?!

Поворачивает девушку к себе и в качающемся свете фонаря видит глаза, полные слез.

– Ну что вы? Я ведь пошутил. Не обижайтесь.

– Извините, – отворачиваясь от него, сухо говорит она, – я понимаю вас, я слишком навязчива.

– Да нет, это я невежлив и нетактичен. Разрешите, в качестве извинения пригласить вас на ужин. Нет, конечно, не в этот ресторан, здесь полнейший разгром. Я знаю другой – вполне приличный. Думаю, вам там понравится. Соглашайтесь.

Макс замечает сомнение на ее лице. Ему очень не хочется заканчивать вечер, начавшийся так паршиво, в одиночестве. А девушка проста и наивна, и, пожалуй, сможет не испортить его окончательно.

Но к его удивлению, она не очень сговорчива.

– Уже очень поздно.

– Вы что на диете, после шести не ужинаете? – вежливым быть не получается, сказывается трудный день.

– Не в этом дело, – пожимает она плечами.

Теперь она говорит как-то слишком холодно, отчуждено, а ведь минуту назад чуть не плакала от того, что он был с ней недостаточно вежлив.

– Я совершенно не одета для ресторана. Я ведь за городом была, а там дождь, грязь, как вы понимаете. И потом в электричке ехала… – голос ее потерял вдруг решительность, она замолчала и только взглянула на него так, словно сейчас опять заплачет.

Он осмотрел ее с ног до головы, словно оценивая, одета ли она для ресторана, остановился взглядом на светлых сапожках, на которых не было ни пятнышка грязи, пожал плечами.

– Ну что ж, значит, в следующий раз, когда вы будете более подходяще одеты. Спокойной ночи! – вежливо и уже по-прежнему равнодушно, внутренне скучая, сказал он. Теперь была его очередь, повернувшись, уйти прочь.

И теперь была ее очередь догонять его.

– Максим, подождите! – негромко и с отчаянием в голосе. Держит его за рукав куртки, смотрит своими большими глазами. – Может быть, у меня дома поужинаем? – говорит чуть слышно.

– А у вас дома есть ужин? – чуть насмешливо и очень строго. Макс не любит, когда ему отказывают.

– Кажется, есть что-то… в холодильнике, – смешалась она под его взглядом, – но мы можем что-нибудь сами приготовить.

– А вы умеете готовить? – еще насмешливее и строже.

– Я?.. Вообще-то совсем немного, но… – она смотрит растерянно.

– Ну, хорошо, пойдемте к вам, – сдается он. – Но только смотрите, потом не пожалейте. Я прожорлив, как сорок тысяч братьев.

* * *

В холодильнике он нашел все, что необходимо для хорошего ужина: мясо, бутылка неплохого красного вина, сыр, зелень, фрукты, мороженое.

Макс сам жарил мясо, нарезал овощи. Лера взялась ему помочь, но тут же поранила ножом палец, и Макс велел ей просто посидеть спокойно рядышком и поучиться настоящему мужскому искусству. Она с интересом наблюдала, как ловко он орудует ножом, под лезвием которого красиво рассыпались тонкие кольца лука, истекали соком помидоры, хрустели твердые брусочки огурцов. Она любовалась, как аккуратно он укладывает на сковороду бело-розовые ломтики свинины, покрывающиеся корочкой в аппетитно шкварчащем масле, как быстро и умело накрывает на стол, расставляет тарелки.

– И как это вы все умеете!? – с восхищением, совсем по-детски всплеснула она руками, когда он пригласил ее к столу. – Как все красиво и вкусно!

– Ну, сначала нужно попробовать, а потом решать: вкусно или нет! – засмеялся он. С этой девушкой он становился другим, и сам не узнавал себя. Ее простодушие обезоруживало его. И как он внутренне не сопротивлялся, его все больше тянуло к ней. Помимо своей воли он любовался ею. Ему нравилось, как она говорит с ним, прямо, не отводя глаз, смотрит ему в глаза, а то вдруг опускает ресницы, словно прячется за ними, нравилось, как она улыбается, как иногда задумывается, и глаза ее становятся темнее. Ему все в ней нравилось.

Она еще раз спросила, где он научился так хорошо готовить. Он начал рассказывать об экспедиции, в которой был в юности, о том, что в тайге ему иногда приходилось готовить для товарищей, но потом вдруг неожиданно умолк, нахмурился…

Лера, словно поняла что-то, принялась рассказывать о себе, о том, какая она неумеха, как ругали ее в детстве за то, что у нее все валится из рук.