Читать книгу Лекции по русской истории. Северо-Восточная Русь и Московское государство - Владимир Николаевич Смотров, Александр Евгеньевич Левинтов, Александр Голованов - Страница 4

Раньше, чем изучать те или иные местные условия жизни Северо-Восточной Руси, обусловившие в ней сперва господство «удельного» строя, а затем развитие государственного объединения, надо дать себе ответ на вопрос, что в этом смысле получила Северо-Восточная Русь в наследство от предыдущего исторического периода, – и только если окажется, что ничего не получила, мы можем спокойно замкнуться в пределах изучения ее местного исторического процесса, в уверенности, что найдем тут все данные, необходимые для разрешения поставленных вопросов.

Как ни различны исторические построения, поясняющие возникновение так называемого удельного дробления Руси в средневековую эпоху ее жизни, можно назвать общепринятым элементарное историческое наблюдение, что корень этой дробности территории имеется налицо в основных условиях возникновения древнейших форм политической организации восточного славянства. Так называемая Киевская Русь состояла из конгломерата земель-княжений, из которых каждая объединялась вокруг одного городского центра, имела свою законченную организацию власти и управления, была замкнутым районом действия местного права, из которого в чужую землю «своду» правового нет[27]. Происхождение этой обособленности земель объяснялось этнографически (Костомаров), экономически (Ключевский), но по существу остается невыясненным и мало исследованным вопросом[28].

Упомянутая особность земель служила базой и сама поддерживалась и перестраивалась в первые века русской истории особым укладом между-княжеских отношений того владетельного рода, который господствовал над Киевской Русью. Как только известия старой летописи становятся сколько-нибудь обстоятельны, перед нами в этих отношениях выступают факты раздела русских земель отцом между сыновьями (Святослав, Владимир). Практика разделов обусловлена воззрением на княжое владение как на наследственное право членов княжой семьи и развивает все дальше и глубже идею княжой «вотчины» – княжения, составляющего наследственное владение данной княжеской семьи. Это понятие, столь характерное для так называемого «удельного» периода, – исконное на Руси со времени утверждения княжеской власти. В политической действительности, при размножении княжеского рода, оно вело к борьбе за сохранение единства Ярославова наследства против обособления отдельных его частей в вотчину отдельных семей княжого рода, борьбе, постепенно ослабевавшей с ослаблением силы и значения киевского центра.

Выделение особых владений из общего комплекса древнерусских земель началось с XI в., когда Владимир Святославович «воздвиг отчину» Рогнеде с сыном своим Изяславом, по-видимому, заново определив территорию полоцких владений: он построил город Изяславль и «да има» область, видимо, более обширную, чем прежние владения Рогволода Полоцкого. Полоцкое княжество является, таким образом, во-первых, образованием, возникшим в ядре своем независимо от деятельности киевских князей, во-вторых, определившимся территориально путем выдела из влад[ений] киевского князя, которыми было поглощено. И эта земля остается затем особым владением Рогволожих внуков, перейдя, вероятно, еще при жизни Владимира к Изяславичу Брячеславу и его потомкам. По смерти Всеслава Брячеславича (1101 г.) оно делится между его потомками, сохраняя, однако, относительное единство, поддержанное особенно борьбой с киевскими Ярославичами, с князем Смоленским и Новгородом.

К 90-м гг. XI в. относится также определение Черниговской отчины Святославичей. Созданная как владение определенной линии в борьбе сыновей и внуков Ярослава, она сразу поделилась на три отчины – Давыдовичей, Ольговичей и Ярославичей – и зажила своей внутренней политической жизнью.

Одновременно с Черниговщиной определяется территориально-политическая особностъ западной «украйны» южной Руси, будущей Галицкой земли, в линии Ростиславичей, Володаря и Василька. XII в. видит обособление других земель в отраслях Мономахова потомства. В первую половину века этот процесс сильно парализовался стремлением киевского центра сохранять возможно большее единство власти и распоряжения силами Русской земли. По отношению к Киеву и Новгороду это стремление одержало верх, поддержанное местным политическим развитием Новгорода и особым, междукняжеским, положением киевского стола. Но усиление организации княжеского владения и властвования на северо-востоке подняло, по-видимому, еще при жизни Мономаха, сплочение ростово-суздальских владений, порученных со второго десятилетия XII в. Мономашичу Юрию под руководством мономахова тысяцкого (варяга Георгия). Юрий княжил на северо-востоке до смерти своей (в 1157 г.) около 40 лет. Перейдя под конец на юг, «Юрий предасть область Суздальскую» тысяцкому Георгию Шимоновичу, проча ее своим младшим сыновьям Михалку и Всеволоду, которых по крестоцелованию приняли себе в князья ростовцы и суздальцы еще при жизни Юрия. Старшего, Андрея, он предполагал утвердить на юге, чтобы закрепить за своей линией преобладание во всей системе русских княжений. Известно, что Андрей самовольно разрушил отцовские планы, уйдя от него на север, который и сделал опорой всей своей политики. В этом смысле можно считать Андрея основателем суздальской особности, хотя его политика только закрепила результаты местной деятельности его отца.

В ту же эпоху – в конце 40-х гг. ХII в. – Волынская земля стала семейной вотчиной старших Мономашичей – Изяслава Мстиславича и его потомков, а земля Смоленская – после сорокалетнего княжения Мстиславича Ростислава – обособляется как вотчина его потомства[29].

Таковы главные внешние факты в истории политического дробления Киевской Руси. Отмечу, что обобщение их под понятием «дробления», «распада» имеет лишь весьма относительное и неточное значение. Оно как бы предполагает наличность древнего предыдущего момента – единства территориально-политического. Такая предпосылка имеет, конечно, некоторую поддержку в таких моментах, как те, когда, по объединении восточнославянских земель под киевской властью Старым Святославом, Владимир, Ярослав, Всеволод живали, «едини владея в Русской земле». Но эти моменты оказывались в ходе событий настолько неустойчивыми, что процессы политического объединения и областного дробления Киевской Руси приходится рассматривать не как последовательные, а как параллельные, развивавшиеся во взаимной борьбе, с постепенным нарастанием напряженности и успеха децентрализующих всю киевскую систему сил.

Присмотримся ближе к внутренним формам и условиям работы этих сил. Под этим разумею: с одной стороны, формы междукняжеских отношений, дававшие организацию дробности политического властвования в русских землях, а с другой – обусловленность их развития складом, направлением и влиянием местных интересов отдельных земель, все более замыкавших княжую деятельность в пределах отдельных областей. Из вступительных замечаний моих должно быть понятно, почему это рассмотрение я не замыкаю в пределах одной Суздальской земли, как подсказывалось бы ближайшей темой моего курса. Нам ведь надо выяснить себе, по мере сил и возможности, что в местном развитии северо-восточной исторической жизни действительно свое, местное, а что – следствие участия Северо-Восточной Руси в прежнем общерусском историческом процессе.

Исходным пунктом процесса децентрализации политического быта Руси, с формальной стороны, признаем практику разделов и вотчинные тенденции княжого владения. Это вотчинное княжое право пережило в древней Руси довольно сложную эволюцию. Первый момент – полный раздел владений отца на ряд отдельных владений сыновей-вотчичей. Раздел, как это отлично определил Ключевский, вел к разрыву всяких политических связей между ними, к полному распаду отчего владения. При наличности сил и интересов, не допускавших осуществления такого результата раздела, возникала борьба, кровавая и братоубийственная, вплоть до восстановления былого единства владения всей Русью. При сыновьях Ярослава впервые вырабатывается более сложное построение междукняжеских отношений, [с]формулированное печерским книжником в так называемом «Ярославовом ряде». Это построение имеет дальнейшее развитие в идее «старейшинства» киевского князя как руководителя общей деятельности всей «братьи» князей русских и княжеского единачества на пользу Русской земли.

Эти идеи и их реальные воплощения в деятельности княжих съездов и в политике таких князей киевских, как Мономах, Мстислав Великий или Всеволод Ольгович, – не владельческого, а политического порядка – служили выражением тенденций, направленных к ограничению значения «вотчинных прав» отдельных князей на отдельные земли-княжения. Необходимо, однако, отметить, что история киевского старейшинства, как и само понятие о нем, свидетельствует о стремлении его носителей, князей киевских, утвердить свое преобладание в среде других князей до действительного положения власти, поставленной «в отца место». Власть киевского князя-отца имела вполне реальное значение единства владения и распоряжения. Сыновья, сидевшие по городам под его рукою – по отношению к нему – подручные посадники; распределение между ними столов – в его воле, с полной возможностью перераспределения: он их «выводит» из одних городов, «сажает» в другие, которые «дает» им. В усобицах киевского периода постоянно встречаем (при старших Ярославичах, Всеволоде, Мономахе, Мстиславе) проявления тенденции носителей киевского «старейшинства» довести его до тождества с отцовской властью по отношению к младшим князьям – племянникам, близким и дальним. Но со времен Всеволода Ярославича все решительнее выступает неизбежность для этого «старейшины» признавать неприкосновенность «вотчин» отдельных князей, ограничиваясь, по мере возможности, лишь общей политической гегемонией над ними в форме руководства их силами в общих предприятиях по борьбе с внешними врагами, да в авторитетном посредничестве при внутренних столкновениях. Междукняжеские обычаи установили в XII в. даже санкцию требованиям старейшины в общем деле: нарушивший их князь теряет волость, причем все остальные должны подняться на него, нарушителя, общими силами. Эта наметившаяся система отношений, плохо осуществлявшаяся на деле, важна для нас тем, что намечала отделение вотчинного владения княжого в отдельной земле (при полной внутренней самостоятельности) от вопроса о связи данного княжения с политическим целым – Русской землей в наиболее широком значении термина. От идеи старейшинства в том виде, как ее, таким образом, выработала Киевская Русь, идет, как увидим, ценная традиция русской политической мысли, замиравшая, не умирая вполне, после падения Киева, и развитая дальше и глубже Московским государством, но уже на иных реальных основаниях[30].

Это отступление в сторону идеи старейшинства казалось мне неизбежным, чтобы перейти к характеристике судеб вотчинного княжеского права в ХII – ХIII вв. В общей их картине прежде всего привлекает внимание крайне своеобразное положение Киевской земли в тесном смысле слова. Ей, как известно, не привелось стать вотчинно-семейным владением какой-либо линии княжого рода. Попытка Мономаха утвердить право на киевское старейшинство, вместе с обладанием киевским столом, за нисходящей от него линией не удалась, разбитая раздорами среди самих Мономашичей и слабостью материальной основы – киевской силы, на которую она только и опиралась. С тех пор Киев, как говорится, переходит из рук в руки, все более теряя свое централизующее русские отношения влияние и значение. Но любопытно отметить, что в связи с этим общим положением Киевщины она сохранила свое территориально-политическое единство, не дробясь на отдельные более мелкие княжения-вотчины, что, однако, не мешало частому, хотя и мало устойчивому возникновению таких явлений, как княжение особых князей на отдельных «волостях киевских», как Вышгород, Белгород, Торческ, Канев, Овруч и др. – до 15–16 городков киевских. Сидели ли тут князья, у которых только и было владенья, или братья, или сыновья князей, по семейной связи с которыми они были «вотчичами» других областей и орудиями политики Смоленска или Владимира Суздальского и т. п., эти княжения не выделялись в особую «вотчину», не приобретали особности, а рассматривались как «часть» в Русской земле, т. е. в узком смысле слова – в земле Киевской. Отмечаю это незначительное само по себе явление как особую разновидность древнерусского княжого владения: «наделение» (таков технический термин) старшим князем младшего из своих владений «частью» – по соображениям родственных отношений, союзности или иных моментов междукняжеской политики.

Что до отдельных земель, обособившихся во владении особых линий княжого рода, то сложившиеся в них отношения в общем мало нам известны, отчасти по скудости данных, отчасти потому, что и имеющиеся-то данные мало изучены. Очерк этих отношений в моем «Княжом праве» – только беглый набросок, не более[31]. Эти отношения довольно разнообразны и складывались под сложными влияниями местных обстоятельств в каждой области, более или менее на свой лад. Отмечу некоторые из этих особенностей, более ясно выступающие в рассказах летописных. Но прежде всего будем иметь в виду, что в развитии форм княжого владения отдельных земель-областей мы наблюдаем те же общие черты, какие выступают в истории Киевской Руси как целого: борьба двух тенденций – сохранения единства сил всей земли под «старейшинством» большего стола или по крайней мере в форме одиначества всех ее князей, и дробления ее сил и интересов по вотчинам, частям земли, все более обособляющимся. Преобладание той или другой из этих тенденций обусловливалось, насколько видим, преимущественно внешними условиями: силой или слабостью внешней боевой опасности для данной земли или данной группы князей-родичей от иноземного врага или от князей-противников.

Так, в отрывочных известиях о Полоцкой земле до 20-х гг. XII в. ее князья выступают в союзе против киевских Мономашичей, пока в 1129 г. не постигла их общая ссылка в Грецию. После смерти Мстислава Великого (1132 г.) в Полоцкой земле намечается раздел на три линии и три вотчины (Глебовичей, Васильковичей и Борисовичей) – Минск, Витебск, Друцк – при центральном значении Полоцка, из-за которого идет борьба, сплачивающая каждую княжескую линию. Но ранние осложнения внешних отношений не дали полоцкой истории довести внутренний строй земли-княжения до законченной определенности.

Своими усложненными путями идет история юга – Волыни и Галича, хотя и тут видим раздел Галицкой земли на вотчины внуков Ростислава, пока Володимерко их не объединяет, а на Волыни образование особых княжений Владимирского и Луцкого, с дальнейшим дроблением на более мелкие княжения-вотчины. Но для нас важнее те явления, какие можно наблюдать в землях Черниговской, Смоленской и Суздальской.

И в Черниговщине, подобно Полоцкой земле, внутренний распад на вотчины долго задерживался интересами общечерниговской политики, особенно в отношениях к мономахову потомству, владения которого охватили широким кольцом черниговские волости. Впрочем, уже первая четверть XII в. закончилась отделением Муромо-Рязанских волостей в особое княжение Ярослава Святославича, в вотчину его потомства, окончательно оформленным в 1127 г. Собственно Черниговская земля (вместе с Северщиной и «вятичами») осталась в обладании двух линий – Давыдовичей и Ольговичей, и вся первая половина XII в. наполнена то их борьбой за Чернигов, то за господство над всеми волостями черниговскими, то их участием в общерусских делах, в борьбе за Киев, против господства Мономашичей. В 60-х гг. XII в. сошли со сцены постепенно захудавшие Давыдовичи – старшая линия черниговских вотчичей, и судьбы земли остались в руках двух линий Ольговичей, потомков Всеволода и Святослава. Долгие годы борьбы с черниговской родней, а еще больше с Мономаховым племенем, сплотили Ольговичей. Их интересы далеки еще от того, чтобы замкнуться в границах семейной вотчины.

Напряженные отношения к степному врагу, все упорнее наступавшему на южную Русь, поддерживали в черниговских князьях традицию киевского единства, стремление возродить в свою пользу киевское старейшинство, овладеть Киевом. Черниговщина в тяжелую годину второй половины XII – начала XIII в. переживает самостоятельно эпилог первого периода русской истории в большом и безнадежном напряжении сил. Это сказалось и в деятельности черниговских князей на киевском столе – Всеволода и Святослава Ольговичей, в таких памятниках черниговских настроений, как «Слово о князьях» и «Слово о полку Игореве», в преобладающем значении черниговской письменности для развития общерусского летописания за этот период. С этими общими чертами черниговской истории второй половины XII в. представляются связанными любопытные особенности ее внутреннего строя. Вовне Ольговичи выступают как «Ольговичи вси», во главе с черниговским старейшим князем, который «княжаше в большем княжении, понеже бо старей братьи своей». Таким старейшиной, по-видимому, бывал «старей леты» во всей группе черниговских князей, принадлежавший то к одной, то к другой линии Давыдовичей. Одиначество Ольговичей носит характер союза двух линий, разрешавших рядом соглашений спорные вопросы о судьбе черниговского и других княжих «столов» Черниговской земли, о которой князья в летописи говорят как о единой «волости своей».

Значение черниговского старейшины сохранялось и за теми, кто достигал киевского стола, передавая Чернигов другому князю. Так держались Ольговичи против Мономахова племени, спаянные этим соперничеством. И во внутренних распорядках в данную эпоху не можем разглядеть образования внутри Черниговской земли обособленных княжений-вотчин. Столы княжие перераспределяются по соглашениям между князьями и «старейшим в братьи», причем речь идет не о «вотчинах», а о «наделеньи вправду» младших князей, без пристрастия к ближней родне, сыновьям или братьям. Связь частей с целым брала верх над тенденциями вотчинного раздела, пока сильны были общие интересы Черниговщины, вотчины Ольговичей, как целого. По-видимому, только буря татарского погрома разрушила эти устои черниговского одиначества, и лишь накануне ее – под 1226 г. – слышим о первой усобице в Ольговичах – Олега Игоревича, князя курского, с Михаилом Всеволодовичем. Татарский погром на черниговской почве сделал то дело, что повсюду подорвал в конец упадавшее и без того значение крупных городских центров, разбил остатки более значительных политических систем. В жизни Черниговщины этот крутой перелом привел к быстрому измельчанию местных отношений и сдвигу населения и деятельности с юга на север. Не заменив захудалого Чернигова, возвышается Брянск, где во второй половине XIII в. княжит сын св. Михаила Черниговского Михаил и живет черниговский епископ. Но Брянск скоро втягивается в сферу влияния Смоленска и в XIV в. переходит под литовскую власть. С упадком общего центра разрастается дробление на княжения-вотчины, как Брянское, Стародубское, Трубческое (Трубецкое), Новгород-Северское, Рыльское, Путивльское, Глуховское, Новосильское, Воротынское, Карачевское, Кромское, Козельское, Мосальское, Перемышльское, Елецкое, Хотетовское, Торусское, Мезецкое, Говдыревское, Болховское, Одоевское, Борятинское и т. д. Это дробление нарастало постепенно. Земля распадалась на вотчины «больших» князей, а внутри их слагались владения меньших, им «послушных», но и эти второстепенные группировки были неустойчивы и непрочны, тем более что с XIII в. в Чернигово-Северской земле стали возникать «уделы» литовских князей и вообще князей пришлых (в XV в. – московских выходцев), разбивавших традиции старого владения и ставших над мелким местным княжьем как носители иных связей, иной политики (вотчинность, отъезды с отчиной, служба на две стороны, измельчание, потеря политической самостоятельности, иногда и титулов, княжата-землевладельцы). Черниговщина в татарскую эпоху и под литовским владычеством поистине страна классическая для вотчинного дробления земли и торжества вотчинного характера княжеского владения.

Смоленская земля обособилась в ХII в. в семейное владение Ростиславичей (Ростислава Мстиславича). Ростислав Мстиславич положил начало своеобразным отношениям тем, что, княжа в Киеве, Смоленск держал через старшего сына, а младшими держал города Киевской земли (Овруч, Вышгород, Белгород). Киевская политика – с приемом держания «части» в ней – продолжалась и после Ростислава. Отдельные князья смоленского гнезда получали «волости» в Смоленской земле, но не выделяли их этим в особые вотчины-княжения, а только жили с них, как с обеспеч[ения] доходом. И до конца XII в. не видим дробления Смоленской земли на отдельные политические единицы, самостоятельные вотчины. Только в XIII в., когда Смоленская земля все больше чувствует ломку старых отношений и засорение торговых путей с падением Киева, движением Литвы, напором татарской силы, определяются особые вотчины князей Вяземских и Торопецких, два сравнительно крупных княжения, и мелкие «отчины», как кн[яжество] Березуйска, как Глинки, Козлово, Хлепень и т. п. «Волость» Бельская с городом Белым выделилась только как пожалование Ягайлы родоначальнику князей Бельских. Вяземский князь и торопецкий в ХIII в. под рукой Смоленских князей и вместе с ними подчиняется Литве.