Читать книгу Общая теория капитала. Самовоспроизводство людей посредством возрастающих смыслов. Часть третья - А. Куприн - Страница 3

Расширенное потребление вовлекает в себя все более многочисленные поколения, удовлетворяет их возрастающие, но при этом стандартизованные потребности на основе массового производства. Капитал делит и умножает ценности, входящие в стандарт потребления, создает социальную лестницу, по которой должны карабкаться люди – не индивиды, но семьи. Шумпетер говорил, что именно дом, семейное гнездо есть главная движущая сила капитализма, от которого зависит эффективность производственной машины. Семья и дети остаются главной ценностью для капиталиста, на этой ценности основаны базовые мотивы прибыли и накопления капитала. Эффективность капитала невозможна без некапиталистических мотивов – мечты и долга:

«Экономисты далеко не всегда придавали этому обстоятельству должный вес. … Сознательно или неосознанно, они анализировали поведение человека, чьи взгляды и мотивы формируются таким домом, человека, который работает и сберегает в первую очередь для своей жены и детей. Как только дети исчезают с морального горизонта бизнесмена, мы получаем иной тип homo oiconomicus, который заботится о других вещах и ведет себя иначе. Для такого человека поведение прежнего типа представлялось бы совершенно иррациональным даже с позиций индивидуалистической утилитарности. Он утрачивает тот единственный вид романтики и героизма, который только и оставался в неромантической и негероической цивилизации капитализма» (Шумпетер 2008, с. 544).

По мере своей эволюции расширенное самовоспроизводство подрывает собственную основу. С одной стороны, распространяется мировой стандарт потребления, западный образ жизни, который сложился в наиболее богатых социальных категориях и странах и который размывает традиционные нормы и обычаи потребления. В условиях глобализации стандарты потребления получают всеобщее распространение, стирая различия между странами и социальными категориями – если еще не в действительном потреблении, то уже в представлениях об идеальном потреблении.

Когда за деятельную силу нельзя получить ее необходимую стоимость, причем такую стоимость, которая формируется исходя из ее мировой сложности, то человек не воспроизводит ее – и прежде всего заводит меньше или вовсе не заводит детей. В особенности это касается той части необходимой стоимости, которая формируется неоплачиваемыми видами деятельности, осуществляемыми в домашнем хозяйстве. Если семья с детьми в среднем живет заметно хуже, чем семья без детей, то детей заводят меньше.

Возрастание и глобализация смыслов ведут к меньшему деторождению и к разрушению семей, поскольку свои желания люди ставят выше рождения детей: «“Почему это мы должны ставить крест на своих мечтах и обеднять свою жизнь ради того, чтобы на старости лет нас оскорбляли и презирали?”» (Шумпетер 2008, с. 542). Индивиды начинают искать себя, свою уникальность и автономию, свой личный, персональный смысл, стремятся выйти за пределы среднего потребления, подвергают его сначала сомнению, а в конечном счете отрицанию, разрушают саму систему потребностей:

«Истина заключается не в том, что “потребности являются плодом производства”, а в том, что система потребностей составляет продукт системы производства. Это совсем другое дело. Мы понимаем под системой потребностей не то, что потребности производятся одна за другой в связи с соответствующими объектами, а то, что они производятся как потребительская сила, как глобальная наличность в более общих рамках производительных сил. Именно в этом смысле можно говорить, что техноструктура увеличивает свою империю. Система производства не получает в свое распоряжение систему наслаждения (собственно говоря, это не имеет смысла). Она отрицает систему наслаждения и заменяет ее собой, реорганизуя все в систему производительных сил. Можно проследить в ходе истории индустриальной системы эту генеалогию потребления» (Бодрийяр 2006, с. 103).

Расширенное самовоспроизводство создало систему потребностей, его эволюция доводит систему до предела. Что означает, что люди и их материальные потребности достигают пределов, установленных природой самого человека и возможностями среды? Это означает, что материальное потребление больше не может развертываться так, как это происходило при капитализме, оно тормозится по мере того, как растет стоимость энергии в расчете на единицу потребления. Когда индивиды отрицают систему потребностей, они отделяют потребление от производства. Потребление перестает быть элементом системы производства, а человек перестает быть элементом в системе производительных сил. Люди все больше задаются вопросом о разумных пределах материальных потребностей. Необходимые потребности определяют величину необходимой деятельности – то есть массу смыслов, общественно необходимых для воспроизводства человека. Состав необходимых потребностей меняется по мере эволюции общества-культуры: доля социальных и нематериальных потребностей в них возрастает относительно доли материальных потребностей, поскольку удовлетворение материальных потребностей в большей мере ограничено условиями среды, чем удовлетворение потребностей общения и самовыражения. Складывается тенденция к аскетизму, то есть ограничению материального потребления. Демонстративное потребление уступает место игре, потребление вещей уступает место потреблению впечатлений, владение вещами уступает место эмоциональному, аффективному опыту.

Дилемма между заработком и праздностью, которую крестьянин и ремесленник во времена коммерческой революции все чаще решали в пользу заработка, теперь решается заново, на этот раз в пользу досуга. Эта тенденция вновь приходит из верхов коммерческого общества:

«Выше я ссылался на “размывание промышленной собственности”, теперь я должен коснуться “размывания потребительской собственности”. До последних десятилетий XIX века городской дом и дом в деревне повсюду были не просто приятными и удобными оболочками частной жизни высокодоходных групп населения – без них нельзя было обойтись. … В этом, как и в других отношениях, мы переживаем переходный период. Средняя буржуазная семья склонна избегать забот, связанных с содержанием большого дома и большого поместья в деревне, предпочитая небольшие и высокомеханизированные жилища плюс максимум внешних услуг и внешней жизни – в частности, приемы гостей все больше и больше переносятся в ресторан или клуб» (Шумпетер 2008, с. 542-543).

При этом потребление товаров и услуг отнюдь не деградирует, оно лишь замедляется в своем безудержном развитии. Процесс развертывания потребностей и накопления знаний в общем случае сходен с действием храповика: достигнув очередного уровня, потребности и знания уже никогда не возвращаются к прошедшему уровню. Конечно, для отдельного человека или коллектива возможно добровольное опрощение, снижение тех или иных потребностей, но общественно необходимые потребности и знания могут деградировать лишь в ситуации всеобщего коллапса, на это направлена вся суть самовоспроизводства:

«Для большей части людей в современном обществе непосредственным мотивом денежных расходов сверх тех, что необходимы для физического благополучия, является не столько сознательное стремление превзойти других в размере явного потребления, сколько желание держаться на уровне общепринятых требований благопристойности в качестве и количестве потребляемых товаров. Это желание вызывается не какими-то жесткими неизменными рамками, которых нужно придерживаться и выходить за которые ничто не побуждает. Уровень требований подвижен. В частности, он может бесконечно повышаться, как только проходит достаточно времени для привыкания, вслед за всяким повышением платежеспособности, к новым, большим масштабам расходования. Гораздо труднее отказаться от усвоенного размера расходов, чем увеличить их привычные размеры в ответ на увеличение состояния» (Веблен 1984, с. 134).

Но уже одно замедление расширенного потребления имеет огромный эффект, который не сводится к количественным, но имеет качественные последствия. Под удар попадают самые основы – не только потребительство, но и накопительство. Люди больше не хотят зарабатывать и инвестировать, увеличивать возможности для будущего потребления, они хотят прежде всего впечатлений здесь и сейчас:

«Буржуазия работала в первую очередь ради того, чтобы инвестировать, и вовсе не стандарт потребления, а стандарт накопления пыталась она отстоять перед лицом близоруких правительств. С затуханием движущей силы, в качестве которой выступал семейный мотив, временной горизонт бизнесмена сужается, грубо говоря, до ожидаемой продолжительности жизни. И потому у него уже не будет такого желания, как прежде, продолжать зарабатывать, сберегать и инвестировать, даже если бы ему не угрожала опасность того, что весь его материальный интерес будет поглощен налогами» (Шумпетер 2008, с. 544).

Однако выбирая впечатления здесь и сейчас, потребители затрудняют процесс расширенного потребления, замедляют его ход. Для новых эмоций нужны досуг и смена обстановки, их трудно получить в рабочем процессе, сводящемся к рутинным операциям. Демонстративное потребление возникло в свое время в среде аристократии и купечества, стремившихся потреблять заморские специи и ткани, и распространилось на все коммерческое общество. Это была третья ловушка потребностей. Обычное потребление возникает в результате четвертой ловушки потребностей. Она состоит в том, что интеллектуальная, эстетическая и общественная деятельность рассматриваются как высшая форма потребления, а материальное и демонстративное потребление во все большей мере видятся как пережиток прошлого. С изменением внешней формы потребления не меняется его содержание: путешествия, концерты и образовательные курсы остаются способом утверждения социального статуса. Стремление к статусу двигает людьми при обыкновенном потреблении точно так же, как и при расширенном, но это уже не статусное потребление предметов, а статусное самовыражение.

Переход к обычному потреблению есть лишь выражение тысячелетней тенденции к развертыванию потребностей – от потребностей выживания к потребностям самовыражения. Этот переход означает, что материальное потребление и его рост перестают быть само собой разумеющимся двигателем производства. Все более сложной задачей становится побудить людей потреблять и работать ради потребления, поскольку люди все больше предпочитают досуг добавочному потреблению и необходимому для этого добавочному труду. Ловушка потребностей, тот скачок в психологической сложности, с которого начинается обычное самовоспроизводство – это ловушка досуга, именно свободное время становится теперь наиболее ценным предметом потребления.

Капитализм и социализм основываются на массовом потреблении, на превращении потребления в элемент системы производства. Но между ними есть и различие. Социализм в силу своей связи с традиционным обществом и коллективистских тенденций пытается не только стандартизировать личные потребности, но и сдерживать их развертывание, и ограничивает тем самым рост производства частных потребительских благ. И напротив, капитализм, будучи отрицанием традиции, поддерживает демонстративный характер потребления и создает условия для расширения производства частных благ. Если с точки зрения расширенного самовоспроизводства социализм с его аскетизмом выглядит как ошибка и тупик, то с точки зрения обычного самовоспроизводства социалистические тенденции являются по меньшей мере частичным ответом на возникающие вызовы. Социализм оказывается тяжелым и важным опытом, без которого мы не могли бы двигаться сейчас вперед. С одной стороны, социализм дает иммунитет от попытки установить справедливость путем снижения эффективности. С другой стороны, он дает идеалы умеренности, которые позволяют обществу уйти от потребительства и накопительства и вернуться к традициям – в их новом прочтении:

«Как мы отмечали ранее, люди с высокими доходами постепенно проникаются идеями умеренности и на деле утрачивают многие побудительные стимулы – кроме соображений престижа – для достижения таких доходов, которые в прошлом считалось необходимым иметь феодалу. В дальнейшем к тому времени, когда можно ожидать прихода социализма, идеи умеренности получат еще большее развитие» (Шумпетер 2008, с. 599-600).

Когда Кенъити Омаэ отмечает приход «общества скромных желаний» и ставит вопрос о новой теории богатства народов, необходимой для «эпохи утраченных устремлений», он лишь констатирует замедление расширенного самовоспроизводства на примере той страны, в которой такое замедление ощущается наиболее остро – Японии. Замедление расширенного потребления ведет к той или иной степени умеренности. Аскетизм – это не принудительное и потому обреченное на провал ограничение потребностей, а вынужденное самоограничение индивидов, украшенное самыми разными – этическими, эстетическими, экологическими и иными – соображениями.