Читать книгу Страшные фОшЫсты и жуткие жЫды - А. Н. Архангельский - Страница 5

Боятся новых проявлений имперского инстинкта. Западным партнерам бесполезно объяснять, что недавние конфликты «Газпрома» с Украиной и Белоруссией были а) следствием финансовой борьбы с ненадежными посредниками, б) изощренной формой мести со стороны ревнивой политической элиты за то, что Украина и Белоруссия вышли за пределы российского влияния. Партнеры видели в происходящем нечто иное: государственная монополия ставит на колени соседние экономики; кто сможет помешать «Газпрому» точно так же обойтись с Германией, Францией и другими потребителями российского газа, если возникнет конфликт или хотя бы появятся основательные разногласия между Москвой – и Берлином, Москвой – и Парижем?

Боятся роста военной силы, который сопровождается отчетливо выраженной претензией на серьезную роль в мировой политике. Ни у кого нет уверенности, что эта, пока еще умеренная, претензия не перерастет в нечто большее и по-настоящему опасное; что советская привычка доминировать не возобладает в действиях новой России. Почти никто не думает о том, что милитаризация российского политического сознания – в той же мере следствие советских комплексов нынешней власти, в какой прямой результат недальновидных решений западных элит, не пожелавших интегрировать слишком сложную и амбиционную Россию в запутанные внутриевропейские, внутриатлантические отношения. Говорят, что ранний Путин, еще не оглушенный Бесланом и не ошарашенный историей с полонием, предлагал на закрытых переговорах в конце 2001 года пригласить ядерную и гигантскую Россию в НАТО (именно пригласить, а не поставить в общую очередь); в ответ он выслушал холодную лекцию о важности демократических процедур – и сделал определенные выводы. Некоторые из них, боюсь, что далеко не все, он впоследствии огласит в своей нашумевшей Мюнхенской речи.

Боятся и того, что силовая составляющая в российской внутренней политике в течение следующих четырех–восьми лет окончательно сметет остатки демократии 90-х и даже мягкий авторитаризм 2000-х. Сметет – и перекинется на сопредельный мир. Так что ядерный скандал с полонием в центре Лондона покажется детской шалостью.

Наконец, смертельно боятся противоположного сценария. Что в результате внутриполитических неудач или резкой смены мировой экономической конъюнктуры ядерная Россия катастрофически ослабнет, утратит управляемость и снова начнет разваливаться, как развалился Советский Союз. И если процесс распада СССР удалось удержать в относительно мирных рамках, то сейчас никто таких гарантий уже не даст. А это значит, что по всему периметру российских границ возникнет зона отчуждения; сопредельные страны окажутся в тотальном экономическом и военном проигрыше, ибо все российские риски станут их собственными рисками, а центральноевропейские державы поневоле будут играть ту самую роль геополитического буфера, которую сейчас они охотно готовы предоставить России.

Поэтому, повторяя вслух весь набор демократических штампов, многие западники внутренне уверены: умеренный авторитаризм больше всего подходит для диковатой России. Для ее культурно-политической традиции, которую модернизировать невозможно. Да и не нужно. Лучше, наоборот, ее подморозить. Потому что в отличие от полномасштабной тирании привычный и понятный русский авторитаризм не будет угрожать покою Европы, а в отличие от полноценной демократии позволит сохранить богатую запасами и при этом потенциально взрывоопасную территорию под надежным контролем.

Слишком многие хотели бы видеть Россию важной обочиной глобального мира. Развитой, но далее – не развивающейся. Участвующей в общих процессах, но не претендующей на заметные роли. Чрезмерной слабости России опасаются примерно в той же мере, в какой боятся ее излишней мощи; одинаково страшатся российской экспансии с позиций силы – и внутрироссийского раскола; критикуют за отступления от демократии, но в реальности предпочитают иметь дело с гуманной версией авторитарности. Потому что так удобней, предсказуемей, безопасней.