Читать книгу Владение и владельческая защита в гражданском праве - А. В. Коновалов - Страница 6

После определения юридической природы владения, прямого и опосредованного, самостоятельного и зависимого, необходимо установить, как соотносятся понятия «правомочие владения» и «вещное право», чтобы выяснить, каким образом связано правомочие владения в составе разного рода субъективных прав с их вещноправовой защитой вообще и с посессорной защитой в частности. Определение категории вещных прав, а главное, сам подход к этой проблеме в отечественной цивилистической литературе нельзя считать удовлетворительными. Критерием для отграничения вещных отношений от обязательственных в дореволюционной науке гражданского права традиционно служило «непосредственное господство над вещью», которым обусловливались активный (обеспеченный пассивным воздержанием всех третьих лиц от нарушений вещного права) и абсолютный их характер, следование вещного права за вещью и преимущество перед правами обязательственными.[71]

Так, И. В. Михайловский проводит разграничение вещных и обязательственных прав только по объекту, признавая, что «сущность вещного права – в непосредственном господстве субъекта над объектом», когда «юридическое отношение существует… между субъектом и объектом, не нуждаясь для своего бытия в другом (обязанном) субъекте, этот другой может появиться лишь в производных отношениях».[72] К. П. Победоносцев в качестве свойств вещных (вотчинных) прав, в отличие от личных (обязательственных), называл неразрывность права с вещью (право не прекращается с выбытием вещи из владения) и исключительность (не может быть одинаковых прав нескольких лиц на одну вещь). В качестве критерия отграничения вещных прав от обязательственных он назвал безусловную силу относительно третьих лиц, основанную на единой (а не на совокупной или двусторонней) воле.[73] С точки зрения Ю. С. Гамбарова, признаки вещного права состоят в том, что, во-первых, его предметом выступает физическая индивидуально определенная вещь; во-вторых, оно носит абсолютный характер: между субъектом и вещью не стоит иных лиц, чем обусловлена наиболее тесная связь между лицом и вещью; в вещных правах центр тяжести в действиях управомоченного лица, в то время как в обязательственных отношениях центр тяжести – в действиях обязанного лица.[74]

И. А. Покровский вещные права понимал как абсолютные, предоставляющие «некоторую непосредственную связь лица с вещью», «юридическое господство над вещью».[75] Г. Ф. Шершеневич отмечал как свойство абсолютных прав принцип их защиты – «иск следует за вещью», в соответствии с которым вещное исковое требование предъявляется к тому, у кого находится вещь в настоящее время. Сущность вещных прав Г. Ф. Шершеневич видел в установлении непосредственного отношения лица к вещи, в силу которого лицо для осуществления своего права не нуждается в посредничестве третьих лиц.[76]

При решении вопроса о разграничении вещных и обязательственных прав российская доктрина в целом следовала традиции континентального права. Так, французский Code Civil рассматривает такие свойства вещных прав: наличие в качестве объекта индивидуально определенной вещи; вид абсолютного права, т. е. соответствие праву активного субъекта обязанности всех и каждого воздерживаться от нарушений, право следования и преимущество перед обязательствами.[77]

Несмотря на долгие годы существования в российской цивилистической доктрине категории вещных прав, четкого системного подхода к определению и обособлению этой категории выработано так и не было; признаки, использовавшиеся в качестве критериев отграничения вещных прав от обязательственных, зачастую были явно непригодны для такой роли, а с усложнением и интенсификацией экономического оборота некоторые из них приобрели и вовсе одиозный характер. Эта неразбериха в определении понятия вещного права и позволила В. К. Райхеру камня на камне не оставить от аргументации в пользу целесообразности выделения данной категории субъективных прав. Подвергая критике принцип разделения прав на вещные и обязательственные и используемые для такого разделения критерии, В. К. Райхер указывал, что признаки, традиционно рассматривавшиеся как атрибуты вещного права, не всегда присущи вещным правам, а иногда свойственны правам обязательственным. В целом категорию вещных прав В. К. Райхер рассматривал как анахронизм, не имеющий права на существование в современном гражданском праве.[78]

Именно такую позицию на долгие годы заняла отечественная наука гражданского права, которая по сути отвергала сохранявшееся в ГК 1922 г. деление субъективных прав на вещные и обязательственные, а затем и законодатель – ГК 1964 г. уже не использует понятия вещных прав.

Реанимация категории вещных прав произошла в эпоху становления нового российского гражданского законодательства, когда Закон РСФСР «О собственности в РСФСР», Основы гражданского законодательства Союза ССР и республик 1991 г., а затем и ГК РФ 1994 г. вернули в обиход это понятие. Вместе с тем вопрос об определении вещных прав остается нерешенным: обозначенные в современной цивилистической литературе подходы к решению проблемы либо не могут рассматриваться как приемлемые, либо носят осторожно-скептический характер.

Так, Л. В. Щенникова определила вещные права как «права, предметом которых является вещь в материальном значении слова, закрепляющие принадлежность (присвоенность) этой вещи и отношение лица к ней, т. е. непосредственное господство над этой вещью через совокупность определенных правомочий, и непосредственно пользующиеся абсолютной защитой».[79] Недостатком приведенного определения является его неконкретный характер (так, не раскрыто, что вкладывается в понятие «принадлежность», какие правомочия понимаются под «определенными»), в связи с чем оно даже не дает возможности разграничить вещные права и некоторые обязательственные.

Г. Б. Леонова вещные права определяет как «установленные в соответствии с законом такие права на телесную вещь, при которых субъекту права сопутствует обязанность всех третьих лиц воздерживаться от действий, мешающих осуществлению права, а в случае вмешательства в право другого лица… пользующиеся абсолютной защитой».[80] Такое определение должно свидетельствовать о признании его автором полного тождества понятий вещных и абсолютных прав. Автор также использует понятие «иные вещные права», характеризуя их как «основанные на законе или договоре (административном акте) права на чужую вещь, которые производны от права собственности, имеют различное содержание и обязательные условия (срок, возмездность), определяемые законом и собственником, и пользуются абсолютной защитой от любого нарушителя, в том числе и от собственника». Здесь, как и в определении Л. В. Щенниковой, мы видим непригодность использованных критериев для отграничения вещных прав от обязательственных (непонятно также, о каких условиях срочности и возмездности может идти речь при характеристике оперативного управления, хозяйственного ведения, пожизненного наследуемого владения, бессрочного пользования, – очевидно, автор не включает эти права в категорию «иных вещных»), однако из последующего изложения становится ясно, что Г. Б. Леонова эту задачу понимает достаточно своеобразно, поскольку, например, считает вещными права нанимателя.

Примером второго рода может служить подход, избранный авторами кафедрального учебника гражданского права Санкт-Петербургского государственного университета, которые, признавая неприемлемыми ряд критериев, традиционно предлагаемых для разграничения вещных и обязательственных прав (как-то, бессрочный характер, преимущественное удовлетворение вещно-правовых требований), и оставляя «на повестке дня» лишь закрепленные законодателем признаки вещных прав – право следования и абсолютный характер защиты, – приходят к малоутешительному выводу о том, что и эти критерии непригодны для решения поставленной задачи, в связи с чем высказывается предложение рассматривать понятие вещного права как литературный образ.[81]

Понятие вещных прав действительно будет иметь характер исключительно догматической категории, если не определить, в чем же состоит практический, прикладной смысл его обособления. Чтобы ответить на этот вопрос, следует, во-первых, еще раз проанализировать правомочие владения, но на этот раз не само по себе, а в соотношении с другими правомочиями, которыми может быть наделен субъект гражданского права в отношении принадлежащей ему вещи, а во-вторых, определить, какой смысл вообще следует вкладывать в понятие вещного права.

Как известно, пользование – юридически обеспеченная возможность извлечения полезных свойств из находящейся в фактическом или натуральном владении вещи, приносимых ею плодов и доходов. Распоряжение – юридически обеспеченная возможность определения фактической и юридической судьбы вещи. Ранее проводилось разграничение владения собственника и несобственника. Для собственника фактическое владение выступает обычно как предпосылка пользования, которая также существенно облегчает реализацию правомочия распоряжения – правомочия, заключающего в себе основное отличие собственника от несобственника. Распоряжение без фактического или опосредованного владения и при отсутствии возможности в любой момент либо по истечении срока титульного владения несобственника истребовать у него вещь возможно, однако реализация этого правомочия становится на несколько порядков сложнее. Кроме того, у собственника отсутствует уверенность в возможности распорядиться вещью (в отличие от случая, когда вещью, находящейся в фактическом владении, даже не имеющей утилитарной ценности, собственник может распорядиться хотя бы путем ее уничтожения). Право собственности без права владения, реализованного в фактическом или опосредованном владении, а равно сохраняющегося на время временной утраты вещи собственником, или хотя бы без голого права владения, как оно определялось выше, невозможно, следовательно, невозможно и распоряжение вещью в связи с отсутствием легитимации. Таким образом, права распоряжения и пользования у собственника производны от права владения и носят вторичный характер по отношению к нему, что позволяет считать владение ядром права собственности.

Для несобственника фактическое владение, в котором реализовано правомочие владения, является необходимой предпосылкой пользования вещью как основной цели существования субъективного права несобственника (в случае, когда титульный владелец делегирует право владения и пользования вещью, как при субаренде, он лишается фактического владения вещью, и сохраняемое им право владения остается единственной предпосылкой для реализации договорных прав и обязанностей с новым титульным владельцем). Пользование вещью без права владения ею носит совершенно иной характер, существенным образом ограничивающий объем возможных в отношении вещи действий, – это либо пользование с натуральным владением (аренда рабочего места в зале компьютерной техники), либо нелегитимное пользование (поедание плодов в чужом саду). Арендатор, пользующийся вещью без владения ею, лишен права защищать свое право вещными исками, что позволяет рассматривать право владения как необходимую предпосылку для судебной вещно-правовой защиты.

В случаях же возникновения правомочия владения несобственника, не сопряженного с правомочием пользования, интерес субъекта сосредоточен именно в самом праве владения как в предпосылке возможного восстановления своей имущественной сферы в будущем (залог) или исполнения субъективной обязанности.

Таким образом, владение занимает центральное место среди правомочий собственника, субъекта ограниченного вещного права, титульного и давностного владельца. Полагаем возможным на основании приведенных наблюдений сделать наиболее важный в контексте настоящего изложения вывод: владение как вещное правомочие особого рода, входящее в состав различных субъективных прав, легитимирует субъекта права владения на использование средств вещно-правовой защиты.

Положение о том, что именно правомочие владения является тем основанием, которое предоставляет возможность вещноправовой защиты, не является новым в отечественной науке гражданского права. Право владения рассматривалось как общее основание, легитимирующее и собственника, и субъекта права оперативного управления, и титульного владельца на истребование вещи из чужого незаконного владения. Ю. К. Толстой обоснованно сделал вывод о необходимости разграничения права владения и реального его осуществления, отсутствие которого, обусловливающее необходимость предъявления виндикационного иска, не означает прекращения самого права.[82] Как основание виндикации рассматривал правомочие владения также и В. А. Тархов.[83]

Были высказаны и противоположные точки зрения. Так, А. П. Сергеев, рассматривая в качестве юридического основания виндикационного иска право, из которого вытекает правомочие владения, исходит при этом из отсутствия в отечественном гражданском праве особого права владения, которое, таким образом, и не может быть признано основанием иска. Истец, опровергая презумпцию правомерности владения ответчика, обязан доказывать, что фактическая возможность осуществлять правомочие владения, которой он лишен, основана на конкретном субъективном праве. Кроме того, право владения нельзя было бы признать единым юридическим основанием виндикационного иска еще и потому, что в зависимости от сущности прав, от которых производно правомочие владения, различен объем требований истца, которые могут быть удовлетворены: так, далеко не всякий титульный владелец может требовать от ответчика извлеченных им доходов от имущества.[84]

Данная аргументация не вполне убедительна. Наличие или отсутствие у истца обязанности доказывать правовое основание владения, которого он лишился, может служить «водоразделом» между петиторным и посессорным процессами, а различие в объеме требований собственника и титульного владельца, когда они выступают в качестве истцов в виндикационном процессе, никак не означает, что различны и основания предъявляемых ими исков. В то же время именно право владения, хотя оно и не признано пока в российском гражданском праве как самостоятельное субъективное право, является неизменным и общим атрибутом всех субъективных прав, защита которых от нарушений может осуществляться посредством вещно-правовых исков.

Нельзя не отметить и то, что именно право владения следует за вещью при перемене ее собственника, когда фактическое владение делегировано собственником зависимому владельцу: так происходит при перемене собственника заложенного (ст. 353 ГК РФ), арендованного (ст. 617 ГК РФ), переданного в безвозмездное пользование (ст. 700 ГК РФ) имущества.[85]

Таким образом, свойства, приписанные законодателем вещным правам в п. 3 и 4 ст. 216 ГК РФ, на самом деле в их совокупности присущи лишь праву владения, которое сопутствует как ограниченным вещным, так и обязательственным правам. Благодаря этому и возникают недоразумения в разграничении вещных и обязательственных прав (использование права следования и права абсолютной защиты в качестве критериев такого отграничения позволяют ничтоже сумняшеся отнести к вещным правам аренду, коль скоро арендатор имеет в своем распоряжении нормы ст. 617 и 305 ГК РФ), недоразумения, которые обрекают поставленную задачу обособления категории вещных прав на заведомую невыполнимость и которые могут быть устранены лишь установлением иной системы координат в области вещных прав.

С учетом сказанного можно сделать следующий вывод: единственным существующим в природе вещным правом, которому свойственны в совокупности абсолютная защита от посягательств всех окружающих лиц и – в некоторых случаях отделения от права собственности – следование за вещью, является правомочие владения, сопутствующее как абсолютным, так и относительным правам – праву собственности, ограниченному вещному праву, титульному и давностному владению. Практический смысл обособления понятия вещного права в таком его понимании заключается исключительно в том, что его присутствие легитимирует субъекта на использование средств вещно-правовой защиты, предусмотренных законодательством. Право владения пронизывает все субъективные права, которым оно присуще.

Выводы автора о самостоятельной роли субъективного правомочия владения, входящего в состав как вещных, так и обязательственных прав, через пять лет после того, как они были впервые сформулированы, оказались отчасти воспроизведенными на весьма авторитетном уровне – разработчиками концепции развития гражданского законодательства о недвижимых вещах. В одном из разделов концепции, посвященном изменению действующей системы регистрации прав на недвижимое имущество и сделок с ним, авторы предлагают сделать предметом государственной регистрации, во-первых, субъективные гражданские вещные права; во-вторых, иные, не имеющие вещной природы, субъективные гражданские права, осуществление которых связано с объектами, признаваемыми гражданским законодательством недвижимыми вещами, – в случаях, прямо определенных гражданским законодательством; и в-третьих, факты, имеющие юридическое значение для осуществления субъективных гражданских вещных прав в отношении объектов, признаваемых гражданским законодательством недвижимыми вещами, – в случаях, определенных гражданским законодательством. К первой категории авторы относят право собственности, права, предусмотренные ст. 218 ГК РФ, а также право ограниченного владения чужим земельным участком и право проживания в жилом помещении членов семьи собственника этого жилого помещения (жилищный узуфрукт). К числу подлежащих регистрации фактов, имеющих значение для осуществления вещных прав в отношении недвижимостей, относятся арест имущества, запрет регистрационных действий в отношении него, решение об изъятии (принудительном выкупе) земельного участка, решение о принятии на учет бесхозяйного имущества нахождения недвижимой вещи в споре, а также факты беститульного владения имуществом, когда факт владения имуществом в определенное время имеет доказательственное значение как владение для давности. Наконец, наиболее интересный в контексте настоящего изложения вывод разработчиков усовершенствования гражданского законодательства состоит в следующем: в качестве подлежащего регистрации субъективного гражданского права, тесно связанного с осуществлением вещных прав в отношении недвижимостей, наряду с ипотекой и рентой названо владение: «Для обеспечения публичной достоверности регистрации может быть предложено введение регистрации… владения, имея в виду титульное юридическое владение, принадлежащее не собственнику, возникающее из предусмотренных законом оснований и обременяющее в таком своем качестве право собственности. Для примера могут быть названы случаи владения на основании договоров аренды, ссуды, доверительного управления. Договоры сами по себе регистрации не подвергаются, но связывают лиц, заключивших их, так что управомоченная сторона может потребовать передачи вещи. Регистрация передачи недвижимой вещи во владение, как акт более высокого порядка, чем акт приемки-передачи вещи, в данном случае должна заменить таковой. Правила о передачи вещи во владение по акту приемки-передачи, таким образом, должны быть исключены из действующего законодательства».[86]

Таким образом, существенным расхождением в подходах автора настоящей работы и разработчиков концепции является только непризнание последними владения вещным правом (что автору представляется ошибочным); два же важнейших концептуальных вывода предлагаемого вниманию читателей исследования – о необходимости признания владения правом и о принципиальной возможности выделения в составе субъективных обязательственных прав имеющего особое значение правомочия владения (возможность и значимость такого дробления в структуре вещных прав никогда и никем особо не оспаривалась) – разработчики сформулировали в качестве предлагаемых новелл гражданского законодательства.

Другим весьма любопытным предложением, содержащимся в концепции, является предложение о введении в закон понятия нового ограниченного вещного права – «права ограниченного владения», возникающего при возникновении права собственности на здание с момента его приобретения в силу приобретательной давности (ст. 234 ГК РФ) либо на основании решения суда как на бесхозяйное имущество (ст. 225 ГК РФ), когда это здание расположено на чужом земельном участке, у собственника здания в силу закона в отношении земельного участка, на котором находится здание, в пределах, необходимых для пользования им. Основные характеристики права ограниченного владения разработчики концепции формулируют следующим образом: а) указанное право устанавливается в отношении земельного участка только в случаях, указанных в законе, если собственник здания не имеет никакого иного права на земельный участок, на котором расположено принадлежащее ему здание; при этом субъектом права ограниченного владения может быть только собственник здания, обладание зданием на каком-либо ином праве не влечет возникновения этого права; б) право ограниченного владения устанавливается на весь земельный участок, на котором находится здание, а не на какую-либо его часть; в) данное право представляет собой право пользования участком, на котором расположено здание (а также право владения им), только в той мере и в тех пределах, в какой это необходимо для пользования зданием, причем как собственником, так и иными управомоченными им лицами; при этом права собственника земельного участка не должны быть обременены более чем в той мере, в которой необходимо для пользования зданием; г) право ограниченного владения является платным, ставки платы должны быть приравнены к земельному налогу, однако указанные ставки применяются только в том случае, если соглашением сторон или решением суда не установлен иной размер платы (который может быть как уменьшен, так и увеличен по сравнению со ставками земельного налога); д) собственник здания и собственник земельного участка вправе по соглашению определять и уточнять условия владения и пользования земельным участком, в том числе изменять размер платы (например, определять пределы доступа к зданию, размер автостоянки, которая может быть создана собственником здания рядом с ним, возможность установки ограждения вокруг здания, условия доступа к зданию собственника земельного участка и др.). При этом конкретные условия ограниченного владения не должны противоречить целевому назначению земельного участка и должны соответствовать той цели использования здания, которая установлена в соответствии с законодательством («разрешенному использованию» по терминологии Градостроительного кодекса РФ). При согласованном сторонами изменении целевого назначения (разрешенного использования) здания или при осуществлении его реконструкции, а также изменении целевого назначения земельного участка условия ограниченного владения могут быть пересмотрены; е) по требованию собственника здания или собственника земельного участка суд вправе определять и уточнять условия ограниченного владения, в том числе изменять размер платы (включая и изменение условий ограниченного владения вследствие изменения целевого назначения (разрешенного использования) или реконструкции здания с согласия собственника земельного участка либо вследствие изменения целевого назначения земельного участка); ж) право ограниченного владения прекращается в случае приобретения собственником здания иного права (вещного или обязательного) на земельный участок, на котором расположено здание. С момента прекращения иного права собственника здания на земельный участок право ограниченного владения вновь возникает в том объеме, в котором существовало на момент его прекращения, либо в ином объеме, если произошли изменения в объектах соответствующих прав. К вновь возникшему праву применяются все правила о праве ограниченного владения, в том числе о возможности достичь соглашения об изменении его условий и об обращении в суд за изменением его условий; з) право ограниченного владения прекращается с момента прекращения существования здания как объекта гражданских прав (вследствие разрушения здания и т. п.), при этом в определенных ситуациях, например, если собственник разрушенного здания уклоняется от обращения в регистрирующий орган и его право собственности вследствие этого не прекращается, собственнику земельного участка должно быть предоставлено право обратиться в регистрирующий орган с соответствующим заявлением; и) данное право может быть прекращено в случае принудительного изъятия земельного участка для государственных или муниципальных нужд, если в результате этого здание подвергнется выкупу; право ограниченного владения также прекращается при изъятии земельного участка в связи с использованием не в соответствии с его назначением или с нарушением норм законодательства.

Таким образом, идеи о необходимости интеграции в действующее законодательство самостоятельного понятия владения в той или иной форме начинают приобретать признание на самом высоком и серьезном уровне.

В другой плоскости владение, а точнее, характер владения, выступает как критерий отличия множественности разноудаленных от абсолютного права собственности ограниченных вещных прав от прав обязательственных. Именно идея иерархии ограниченных вещных прав и воплощена в действующем законодательстве в ст. 216 ГК РФ, к ним же и относится закрепленное п. 2 этой статьи правило «своя вещь никому не служит», однако, повторим еще раз, применение для обособления ограниченных вещных прав традиционных критериев, а именно свойства абсолютной защиты и права следования, является недоразумением. В качестве такого критерия можно использовать лишь степень удаленности объема правомочий субъекта ограниченного вещного права от абсолютного объема правомочий собственника; стабильность и долгосрочность владения.

Понятие ограниченных вещных прав (вещных прав в чужом имуществе) имеет в российском гражданском законодательстве давнюю историю.[87] Дореволюционное российское законодательство рассматривало в качестве вещных прав в чужом имуществе наследуемое владение, пожизненное владение, право застройки, право разработки недр и горных отводов (во всех перечисленных случаях субъект ограниченного вещного права извлекал полезные свойства из вещи в полном объеме), а также реальные сервитуты, право угодий в чужом имуществе и залог (в этих случаях использовалась лишь какая-то часть утилитарной ценности вещи). Вообще же к вещным правам дореволюционное гражданское законодательство относило право собственности, сервитуты, чинш и, как особое вещное право, залог.

Проект Гражданского уложения предполагал такие виды вещных (вотчинных) прав в чужом имуществе, как наследственное оброчное владение, право на разработку недр земли, пользовладение (долгосрочная аренда движимого и недвижимого имущества, предполагавшая оплату арендатором всех установленных сборов, платежей, повинностей, страховых взносов), поземельные и личные сервитуты, а также вотчинные выдачи – обязанность собственника обремененного имения производить повременные выплаты деньгами или в натуре в пользу определенного лица (в данном случае, очевидно, речь могла идти об аналоге рентных отношений, о завещательном отказе).

ГК РСФСР 1922 г. к вещным правам, помимо права собственности, относил право застройки и залог. После исключения из юридического обихода понятия права застройки и в связи с весьма ограниченным применением института залога, а равно в связи с негативным отношением к понятию вещных прав, свойственным в целом советской науке гражданского права, о котором говорилось выше, эта категория практически была сведена на нет еще до принятия ГК РСФСР 1964 г.

В ныне действующем законодательстве (ст. 216 ГК РФ) к вещным правам лиц, не являющихся собственниками, отнесены право пожизненного наследуемого владения земельным участком, право постоянного (бессрочного) пользования земельным участком, сервитуты, право хозяйственного ведения имуществом и право оперативного управления имуществом.[88] Что же объединяет эти субъективные права кроме тех названных выше свойств, которые, как мы полагаем, не могут рассматриваться как специфические черты ограниченных вещных прав?

В современной литературе по гражданскому праву, как было сказано, не выработано четкого решения этого вопроса. Л. В. Щенникова определяет ограниченные вещные права как «права на чужие вещи, производные и зависимые от прав собственника, имеющие различное содержание, но всегда ограниченные по сравнению с правом собственности, реализуемые независимо от воли собственника, а также всех иных лиц и пользующиеся абсолютной защитой от любого нарушителя, в том числе и от собственника».[89]Из ее пояснений следует, что данное определение сформулировано для отграничения ограниченных вещных прав от обязательственных, однако же, как представляется, поставленную задачу не решает. Не вполне точно утверждение, что ограниченное вещное право реализуется в полной независимости от воли собственника, поскольку при возникновении любого такого права именно собственник устанавливает для его осуществления определенные рамки. Волей собственника ограничены и права субъекта обязательственного отношения в отношении находящегося в его владении имущества. С другой стороны, защита против всех нарушителей, включая собственника, предоставлена ст. 305 ГК РФ титульному владельцу.

В то же время Л. В. Щенникова правильно определила путь решения проблемы – обособить категорию ограниченных вещных прав можно отграничением их, с одной стороны, от абсолютного и исключительного права собственности, от которого они производны, а с другой – от обязательственных прав. Иными словами, необходимо определить соотношение абсолютного правоотношения, в котором в качестве управомоченного лица выступает собственник имущества, относительного правоотношения, связывающего собственника с субъектом ограниченного вещного права, и абсолютного правоотношения, в котором в качестве управомоченного лица выступает субъект ограниченного вещного права.

Наличие в структуре юридических связей, обеспечивающих бытие вещного права, абсолютного правоотношения с субъектом вещного права в качестве управомоченного лица признает сейчас Ю. К. Толстой: «Для всех вещных прав, разумеется, кроме права собственности, характерно то, что за каждым из них “маячит” фигура самого собственника. Поэтому носитель вещного права находится не только в абсолютном правоотношении со всеми третьими лицами, но и в относительном правоотношении с собственником».[90]

Это абсолютное правоотношение следует отличать от абсолютного правоотношения владения, свойства которого проанализированы в § 1 настоящей главы. Разница в том, что правоотношение владения является производным, существующим в рамках основного правоотношения, определяющего causa possessionis, которое, в свою очередь, может быть как абсолютным, так и относительным (например, собственник передает вещь в титульное владение контрагенту по договору; возникновение относительного договорного правоотношения вызывает к жизни абсолютное правоотношение владения титульного владельца, которое начинает существовать параллельно с абсолютным правоотношением владения собственника, который, как мы выяснили ранее, сохраняет право владения и после того, как делегировал фактическое владение вещью другому лицу).

Механизм же возникновения ограниченного вещного права выглядит следующим образом: собственник имущества закрепляет последнее за субъектом ограниченного вещного права, порождая при этом абсолютное правоотношение ограниченного вещного права (пожизненного наследуемого владения, хозяйственного ведения и т. д.), в котором субъекту вещного права противостоит неограниченный круг пассивно обязанных лиц. Именно это абсолютное правоотношение определяет causa possessionis последнего. Смысловая нагрузка относительного правоотношения между ними состоит исключительно в установлении связующего звена между правом собственности и ограниченным вещным правом; значение его заключается в том, что именно посредством относительного правоотношения собственник изначально делегирует избранному им субъекту определенный законом набор правомочий, но после выполнения этой функции относительное правоотношение между собственником и субъектом вещного права как бы отступает на второй план, давая дорогу порожденному им абсолютному правоотношению ограниченного вещного права. Важно отметить и то, что на практике объем правомочий субъекта ограниченного вещного права определяется, как правило, сложным юридическим составом, а альтернативой относительного правоотношения между собственником и субъектом вещного права выступают непосредственно закон или административный акт; само же относительное правоотношение, если оно присутствует, имеет, очевидно, комплексную правовую природу. Особо следует подчеркнуть и то обстоятельство, что объем правомочий, соответствующий тому или иному ограниченному вещному праву, изначально определен законом и не может изменяться соглашением собственника и субъекта вещного права, что также говорит о специфике такого относительного правоотношения.

Субъект права хозяйственного ведения, оперативного управления, иного ограниченного вещного права рассматривается широким кругом участников гражданского оборота как самостоятельный хозяйствующий субъект, действующий в пределах обозначенных законом правомочий независимо от собственника и по сути как собственник. Владение субъекта вещного права как полноценное абсолютное право носит бессрочный и стабильный характер, в отличие от владения по договору. В то же время относительное правоотношение, связывающее самостоятельного и зависимого владельца, имеет принципиально иное значение в силу того, что оно определяет основание владения титульного владельца, в связи с чем последний реализует свое абсолютное право владения «с оглядкой» на договор, лежащий в основе титула. С учетом изложенного ограниченное вещное право может быть охарактеризовано как абсолютное субъективное право, производное от права собственности, определяющее основание осуществляемого его субъектом с учетом установленных законом ограничений бессрочного и стабильного самостоятельного владения закрепленным за субъектом имуществом, в отличие от исключительного права собственности, которое не носит производного характера, и от обязательственного права, субъект которого осуществляет зависимое владение имуществом по основаниям, определенным относительным правоотношением между ним и самостоятельным владельцем. Более коротко ограниченное вещное право можно определить как абсолютное субъективное право, в составе которого правомочие владения носит стабильный, бессрочный и самостоятельный характер.

Необходимо отметить, что современная законодательная модель ограниченных вещных прав не находит удовлетворительного объяснения с точки зрения догмы гражданского права. Очевидно, что смысл закрепления собственником определенного имущественного комплекса за субъектом ограниченного вещного права заключается в желании собственника переложить все хлопоты по введению имущества в экономический оборот на другого субъекта. Абсолютное правоотношение пожизненного наследуемого владения, хозяйственного ведения, иного ограниченного вещного права должно, таким образом, «заслонять» перед неограниченным кругом третьих лиц как абсолютное правоотношение собственности, так и относительное правоотношение, связывающее собственника и субъекта вещного права. В связи с этим неприменима к отношениям между собственником и субъектом ограниченного вещного права конструкция двойного владения. В то же время содержание норм, закрепленных в ст. 294–300 ГК РФ, позволяет говорить о весьма широкой сфере вмешательства собственника в хозяйственную самостоятельность субъектов права хозяйственного ведения, оперативного управления, что приближает эти отношения к отношениям между собственником и договорным владельцем, а это в корне противоречит идее ограниченного вещного права.

Используя данное определение, можно попытаться решить вопрос о квалификации как ограниченных вещных, так и иных субъективных прав, прямо не отнесенных законом к данной категории, с учетом редакции ст. 216 ГК РФ, позволяющей считать, что приведенный в ней перечень вещных прав не является исчерпывающим.

Л. В. Щенникова ограниченные вещные права классифицирует по следующим группам: права юридических лиц на хозяйствование с имуществом собственника; права сервитутного типа; права по использованию земельных участков гражданами и организациями; права залогодержателя. В качестве ограниченных вещных прав, прямо не указанных в законе, Л. В. Щенникова рассматривает право учреждения самостоятельно распоряжаться доходами от разрешенной коммерческой деятельности (ст. 298 ГК РФ); право члена семьи собственника жилого помещения на данное помещение (ст. 292 ГК РФ); право проживания в доме по договору пожизненного содержания с иждивением (ст. 601 ГК РФ, ранее – ст. 254 ГК РСФСР 1964 г., регламентировавшая куплю-продажу жилого дома с условием пожизненного проживания). К сожалению, автор не аргументирует свои выводы. В качестве ограниченного вещного права Л. В. Щенникова рассматривает также право нанимателя по договору социального найма жилого помещения, в котором усматривает черты, присущие абсолютным правам (бессрочный характер, возможность сохранения жилого помещения после смерти нанимателя за совместно проживающим членом его семьи, абсолютный характер защиты, а также ограниченные правомочия по распоряжению в виде обмена помещения, его раздела, вселения новых жильцов).[91] В то же время в качестве ограниченного вещного не может рассматриваться, с точки зрения Л. В. Щенниковой, право нанимателя по договору коммерческого найма (в частности, из-за предоставленной наймодателю возможности отказаться от заключения нового договора жилищного найма). В качестве «особого вещного права», имеющего все черты такового (право следования, абсолютная защита) и обременяющего вещь, Л. В. Щенникова рассматривает залог. Особенности данного права состоят, с точки зрения автора, в том, что залог не имеет самостоятельного значения и зависит от обязательственного права, в отличие от остальных вещных прав не предусматривает владения и пользования (здесь автор, вероятно, имеет в виду лишь случаи залога без передачи имущества залогодержателю), зато имеет возможность в случае реализации лишить собственника его права собственности.[92] Как вещное право рассматривает право залога также К. И. Скловский.[93]

Распространено суждение о том, что примером права, являющегося по сути ограниченным вещным, не будучи прямо отнесенным к таковым законодателем, является право учреждения самостоятельно распоряжаться доходами от коммерческой деятельности и приобретенным за их счет имуществом, закрепленное ст. 298 ГК. Именно так предлагает квалифицировать его С. О. Корытов,[94] определяя его, впрочем, весьма ограниченно: «Самостоятельное распоряжение учреждением имуществом, полученным от коммерческой деятельности, сводится лишь к увеличению финансирования или добавлению новых статей расходов на цели, предусмотренные в учредительных документах». Имущество, приобретенное учреждением как по смете, так и в результате ведения разрешенной коммерческой деятельности, с точки зрения С. Корытова, поступает в собственность учредителя и должно расходоваться на цели, закрепленные в учредительных документах учреждения. Впрочем, в последнее время с учетом действующего бюджетного законодательства и следующей ему судебной практики такой подход воспринимается скептически – распространена точка зрения о необходимости квалификации права самостоятельного распоряжения как одного из аспектов права оперативного управления учреждения[95].

Ю. К. Толстой в качестве ограниченных вещных прав, не предусмотренных expressis verbis в ГК РФ, рассматривает право самостоятельного распоряжения учреждением имуществом, полученным от разрешенной коммерческой деятельности, залог недвижимости, право члена ЖСК на занимаемую им квартиру до полной выплаты суммы паенакопления, право члена семьи собственника жилого помещения на пользование этим помещением, право пожизненного проживания в жилом помещении на основании договора ренты или в силу завещательного отказа.[96]

Вопрос о круге ограниченных вещных прав не относится прямо к предмету настоящего исследования, поэтому мы не будем детально комментировать приведенные точки зрения, ограничившись лишь несколькими замечаниями. Все упомянутые субъективные права, разумеется, содержат в себе правомочие владения, что легитимирует их носителей на применение вещно-правовых способов защиты от нарушений. Безусловно, подлежит квалификации в качестве ограниченного вещного предусмотренное ст. 298 ГК РФ право учреждения в отношении учтенного на отдельном балансе имущества, если его квалифицировать как отличное от права оперативного управления (право самостоятельного распоряжения отличается от абсолютного и исключительного права собственности лишь своей производностью от последнего, тем, что само существование учреждения, а стало быть, и бытие его права на приобретенное на доходы от коммерческой деятельности имущество, жестко обусловлены волей учредителя). Отнесение к категории вещных прав группы субъективных прав по поводу жилых помещений (владение и пользование квартирой ЖСК, пожизненное проживание по договору ренты или в силу завещательного отказа, право на проживание членов семьи собственника жилья, социальный наем) выглядит спорным в связи с имеющимися сомнениями в возможности квалификации владения субъектов этих прав как самостоятельного, однако в пользу такой квалификации можно найти аргументы.[97] Бесспорно, по крайней мере, что все названные субъективные права, включая и социальный наем, а также предусмотренное ст. 624 ГК РФ право аренды имущества с последующим выкупом, тяготеют к группе ограниченных вещных прав.

С введением в действие Земельного кодекса РФ в качестве субъективного права, тяготеющего к ограниченным вещным, при определенных условиях может быть отнесено право арендатора земельного участка, предусмотренное ст. 22 ЗК. В соответствии с п. 8 указанной статьи при продаже земельного участка, находящегося в государственной или муниципальной собственности, арендатор данного земельного участка по общему правилу имеет преимущественное право его покупки в порядке, установленном гражданским законодательством для случаев продажи доли в праве общей собственности постороннему лицу. Перспектива преобразования обязательственного права в абсолютное может сообщать владению арендатора необходимые атрибуты бессрочности и самостоятельности.

Принципиальное практическое значение обособления группы субъективных прав, тяготеющих к ограниченным вещным и прямо в законе не отнесенным к таковым, состоит, как представляется, только в приближенности этих прав к праву собственности, а в ряде случаев – в потенциальной возможности преобразования в него, чем обусловливаются повышенная значимость таких титулов в хозяйственном обороте и необходимость более пристального внимания со стороны контролирующих государственных органов к действиям хозяйствующих субъектов по реализации этих прав.[98]

При использовании предложенного выше подхода к отграничению вещных прав от обязательственных право залога, в том числе залога недвижимости, ни при каких обстоятельствах не может быть квалифицировано как вещное. Сама природа залога как акцессорного обязательства, предполагающая полную его зависимость от обязательства основного, которое обеспечено залогом, абсолютно несовместима с идеей вещных прав. Владение залогодержателя, особенно в случае залога недвижимости, где заложенным объектом недвижимости владеет залогодатель, никак не может быть признано самостоятельным, поскольку его основание определяется относительным правоотношением, а само право владения может в любой момент прекратиться исполнением основного обязательства и, стало быть, не носит бессрочного и стабильного характера; напротив, все стороны в залоговом правоотношении заинтересованы в скорейшем (по крайней мере, не позднее обозначенного в договоре срока исполнения обязательства) прекращении существующего положения. Один лишь формальный аргумент – расположение законодателем ипотеки в одном ряду с вещными правами в ст. 131 ГК РФ – не может повлечь безоговорочного признания ипотеки вещным правом, тем более что сама редакция ст. 131 ГК не вполне удачна и не позволяет четко определить, отнесена ипотека к вещным правам на недвижимые вещи или к ограничениям этих прав.[99]

Весьма специфичный характер имеют субъективные права на природные ресурсы, что обусловлено особым значением окружающей среды для существования цивилизованного общества. Специфика эта проявляется в двух направлениях: в крайне жестком ограничении правомочия распоряжения субъекта вещного права объектом окружающей среды и в весьма своеобразной роли правомочия владения как взятого в отдельности, так и в сочетании с другими правомочиями.

25 октября 2001 г. принят Земельный кодекс Российской Федерации, значение которого для регулирования вещных правоотношений особенно велико.[100] Во-первых, принятие Земельного кодекса «разморозило» применение гл. 17 ГК РФ «Право собственности и другие вещные права на землю». Во-вторых, некоторые нормы гл. 17 вступили в противоречие с положениями Земельного кодекса. Так, ст. 21 ЗК сохраняет право пожизненного наследуемого владения земельными участками лишь в объеме «преждепользования», т. е. признает права граждан, приобретенные до введения в действие

Земельного кодекса, и не допускает впредь предоставления земельных участков в пожизненное владение; распоряжение земельным участком, находящимся в пожизненном наследуемом владении, не допускается, за исключением перехода права по наследству. Соответственно, с учетом этих правил должны применяться теперь ст. 265, 266 и 267 ГК РФ (последняя допускала возможность передачи участка, находящегося в пожизненном владении, в аренду и безвозмездное срочное пользование). Ст. 20 ЗК установила новый порядок предоставления земель в постоянное (бессрочное) пользование, существенно ограничив круг потенциальных субъектов такого права и исключив из этого круга граждан (предоставление земельных участков в бессрочное пользование гражданам допускалось ст. 268 ГК РФ). Предусмотрено право безвозмездного приобретения в собственность земельных участков, ранее предоставленных гражданам в пожизненное наследуемое владение или в постоянное пользование. Таким образом, к числу вещных прав на землю, предусмотренных Земельным кодексом, кроме права собственности, которому придано безусловно приоритетное положение, относятся право пожизенного наследуемого владения и право постоянного (бессрочного) пользования. Как было сказано выше, тяготеет к группе ограниченных вещных право арендатора государственного земельного участка, подлежащего продаже в частную собственность. В то же время аренда земель как таковая, а равно безвозмездное срочное пользование земельными участками (ст. 24 ЗК) по своей природе ограниченными вещными правами не являются.[101]

Лесной кодекс РФ, принятый 29 января 1997 г.[102], запрещает оборот лесного фонда (ст. 12), устанавливая исключительное право государственной собственности на лесной фонд в Российской Федерации. Государство осуществляет правомочия владения, пользования и распоряжения лесными угодьями с учетом глобального экологического значения лесов, их воспроизводства, длительности выращивания и иных природных свойств (ст. 18, 46). Граждане и юридические лица могут быть собственниками лишь древеснокустарниковой растительности, растущей на принадлежащих им на праве собственности земельных участках. В отношении же лесного фонда и не входящих в лесной фонд лесов им может предоставляться лишь право лесопользования, которое возникает из оснований, перечень которых, надо полагать, исчерпывающий, приведен в ст. 23: «Аренда, безвозмездное пользование, концессия, публичный сервитут». В одном ряду с первыми тремя основаниями ст. 23 Лесного кодекса называет выигрыш лесного аукциона, выдачу лесорубочного билета, ордера, лесного билета. Следует рассматривать аукцион как способ приобретения одного из трех правовых оснований лесопользования, а упомянутые в тексте статьи документы – как способы оформления приобретенного основания лесопользования. Что же касается лесных сервитутов, то предусмотренный публичный сервитут является способом реализации закрепленных в ст. 86 Лесного кодекса прав всех без исключения физических лиц пользоваться лесными угодьями, опять-таки всеми существующими, в установленных законом пределах; что и обусловливает его принадлежность не к частному, а к публичному праву. Частный же сервитут (ст. 21), как установленное договором, актом государственного органа или органа местного самоуправления, судебным решением ограничение права лесопользования физического или юридического лица, вполне подпадает под общее понятие сервитута, данное в ст. 274 ГК РФ, и не может рассматриваться как институт, имеющий самостоятельное значение при извлечении экономических выгод из эксплуатации лесного хозяйства.

Таким образом, ни один из видов лесопользования, предусмотренных действующим законодательством, не может рассматриваться как ограниченное вещное право. Обусловлено это в первую очередь тем, что правомочие владения, сопровождающее право лесопользования, практически сведено на нет и не обладает теми признаками объективного и субъективного характера, которые присущи праву владения. Некоторые элементы права владения в аренде, безвозмездном пользовании, концессии объектов лесного фонда даже при реализации публичного сервитута, безусловно, присутствуют (приступая к заготовке древесины или живицы на отведенном по договору концессии участке; отправляясь в близлежащий лес для сбора грибов и ягод, лица, ведущие хозяйственную деятельность, и осуществляют физическое прикосновение к объекту, и субъективно осознают правомерность своего поведения, причем и то, и другое признается окружающими как соответствующее правопорядку), однако, во-первых, эти элементы права владения носят характер вспомогательный, крайне зависимый от права владения, уже полноценного, на результаты реализации права лесопользования – спиленный лес, собранные грибы и плоды (которое следует, разумеется, отличать от права владения на сам объект лесного фонда); во-вторых, реализация этих элементов права владения чрезвычайно жестко ограничена целями предоставления лесных угодий в пользование хозяйствующему субъекту. Этой спецификой и объясняется обоснованно примененная законодателем конструкция предоставления объектов лесного хозяйства гражданам и юридическим лицам в пользование без владения. Совершенно очевидно, что защиту своих правомочий лесопользователь не может осуществлять посредством предусмотренных действующим ГК вещных исков.

Правовой режим водных объектов специфичен тем, что в силу прямого указания закона «понятие владения неприменимо во всей полноте к водным объектам, поскольку сосредоточенная в них вода находится в состоянии непрерывного движения и водообмена» (ст. 31 Водного кодекса[103]). В соответствии с Водным кодексом, на праве собственности физическим, юридическим лицам могут принадлежать лишь обособленные водные объекты определенной категории (ст. 40). Собственники, владельцы и пользователи земельных участков, примыкающих к поверхностным водным объектам, могут использовать водные объекты только для своих нужд в той мере, в какой это не нарушает прав и законных интересов других лиц (ст. 12). Лицам, не являющимся собственниками водных объектов, предоставляется право водопользования в одном из трех вариантов: долгосрочного пользования (от 3 до 25 лет), краткосрочного пользования (до 3 лет) или ограниченного пользования – водный сервитут (ст. 43 Водного кодекса предусматривает публичный и частный водный сервитуты). Все сказанное о соотношении права владения и права лесопользования относится и к понятию водопользования, с учетом специфики эксплуатации водных объектов.

Специфическим видом вещного права является сервитут, детище римского частного права,[104] свойства которого, с нашей точки зрения, в полной мере соответствуют предложенному определению ограниченного вещного права. Рискнем не согласиться с традиционной точкой зрения, которой придерживается, в частности, И. Э. Косарев[105], заключающейся в том, что сервитут не предоставляет управомоченному лицу права владения, а дает лишь право ограниченного пользования. Субъект частного сервитута наделен corpus possessionis, хотя и в усеченном виде, имея возможность своей властью долгосрочно и стабильно осуществлять физическое прикосновение к вещи и хозяйственное господство над нею, пусть и строго определенным способом. При наличии у него соответствующего намерения реализовывать эту возможность фактический состав владения получает признание окружающими и становится правомочием владения. Признание сервитута вещным правом (именно в связи с тем, что он непременно содержит в себе правомочие владения, хотя и в виде суррогата правомочия) не должно ставиться под сомнение[106].

Следует еще раз подчеркнуть, что положения ст. 267 и 270 ГК, допускавшие возможность субъектов права пожизненного наследуемого владения и права постоянного (бессрочного) пользования передавать предоставленные им земельные участки в безвозмездное пользование, не подлежат применению, поскольку ст. 20, 21 ЗК запретили субъектам названных вещных прав распоряжение земельными участками, за исключением перехода первого из этих прав по наследству. Эти установления законодателя, успевшие внести серьезный дисбаланс в традиционную для российского правового менталитета конструкцию «единого объекта», уже подверглись жесткой критике ученых-цивилистов и практикующих юристов.[107] Неудовлетворенность содержанием этих норм была подогрета быстро сформировавшейся в некоторых регионах вполне предсказуемой практикой регистрирующих органов вообще подвергать запрету сделки по отчуждению строений, расположенных на земельных участках, принадлежащих на ограниченном вещном праве. Полагаем, что альтернативой закреплению за собственником строения на основании закона права ограниченного владения может быть следующий подход: коль скоро закрепленный Земельным кодексом запрет на распоряжение землей, находящейся в постоянном (бессрочном) пользовании или пожизненном наследуемом владении отчуждателя, носит императивный характер, то при отчуждении строения, расположенного на таком земельном участке, к приобретателю переходит лишь право на землю, непосредственно занятую отчуждаемой недвижимостью в тех пределах, которые необходимы для реализации правомочий в отношении приобретенного строения; основная часть земельного участка, продолжая в целом сохранять прежний правовой режим, обременяется сервитутом, обслуживающим строение.

На основании проведенного анализа появляется возможность развить высказанную ранее мысль о необходимости введения в гражданское законодательство самостоятельного понятия владения и сформулировать помимо доктринальных определений § 1 и 2 настоящей главы легальные определения права владения, которые могут быть рекомендованы в качестве рабочего варианта дополнений в текст действующего ГК РФ.

Статью 209 ГК РФ «Содержание права собственности» предлагается дополнить п. 5, 6 и 7 следующего содержания:

5. Право владения состоит в возможности обладания имуществом и контроля над ним, осуществляемых законно и добросовестно собственником, а также лицом, не являющимся собственником, владеющим имуществом на праве пожизненного наследуемого владения, хозяйственного ведения, оперативного управления либо по иному основанию, предусмотренному законом или договором, а также по приобретательной давности (ст. 234).

6. Самостоятельное владение осуществляется на праве собственности, пожизненного наследуемого владения и бессрочного пользования земельным участком, хозяйственного ведения и оперативного управления, по приобретательной давности и по иным основаниям, установленным законом. Владелец по договору осуществляет зависимое владение имуществом.

7. Прямое владение самостоятельно или зависимо осуществляется лицом, непосредственно и фактически обеспечивающим контроль над вещью, удерживая ее в своей хозяйственной сфере.

В случае передачи права владения другому лицу с сохранением за собой права собственности или иного права, предусмотренного законом или договором, лицо сохраняет при этом опосредованное владение. По сравнению с прямым владельцем оно не ограничено в осуществлении права владения ничем, кроме положений закона или договора.

Статью 216 ГК РФ начать со слов:

Вещным правом признается право, в составе которого владение носит самостоятельный, стабильный и бессрочный характер.

Вещными правами, наряду с правом собственности… (далее по тексту действующей редакции).