Читать книгу Теория исторического знания - А. В. Полетаев - Страница 6

В XVI в. начинается бурная дискуссия о характере исторического знания, продолжавшаяся до начала XVII в. Если за предшествующие две тысячи лет о понятии «история» было написано несколько десятков абзацев, то теперь за одно столетие – несколько десятков трактатов, специально посвященных проблемам методологии истории. Достаточно сказать, что в 1579 г. Иоганн Вольф из Базеля издал собрание работ по методологии истории «Сокровищница исторического искусства», включавшее 18 текстов, из которых 16 были написаны в XVI в. (кроме них, туда были включены работы Дионисия Галикарнасского и Лукиана).

Часть авторов, прежде всего итальянских, продолжала отстаивать «классическую» античную точку зрения на историю как на литературный жанр («история-текст»), наделенный целым рядом специфических признаков. Однако к началу XVII в. победило представление об «истории-знании», хотя также достаточно специфичное – история отождествлялась с конкретным, не теоретическим, знанием.

После победы сторонников «истории-знания», история-текст, точнее «история-литература», выделилась в самостоятельную область, относящуюся к художественной литературе. Начало этому процессу положил Уильям Шекспир, а окончательно он утвердился в первой половине XIX в., когда возникает «исторический роман», основоположником которого стал Вальтер Скотт. Наконец, со второй половины XVIII в. резко активизируется обсуждение «истории-реальности», которое велось в рамках «философии истории» или историософии, достигшей небывалого расцвета в XIX в.

История-знание

С середины XVI в. «история» в значении знания понимается не столько как отдельная дисциплина, сколько как комплекс дисциплин или самостоятельный тип знания. В формировании этих новых взглядов не последнюю роль сыграла сокрушительная критика представлений итальянских гуманистов о знании в целом и об истории в частности, содержавшаяся в знаменитом трактате Генриха Корнелиуса Агриппы «О недостоверности и тщетности наук» (1520). Второй удар был нанесен «из тыла» Никколо Макьявелли (1469–1527) и Франческо Гвиччардини (1483–1540), чьи жесткие историко-политические работы никак не вписывались в прекраснодушные рассуждения об историческом литературном жанре («История Флоренции» Макьявелли была опубликована посмертно в 1531–1532 гг., «История Италии» Гвиччардини – в 1561–1564 гг.).

В формировании значения «истории-знания» и соответствующих ему смыслов во второй половине XVI – начале XVII в. участвовало множество авторов из разных стран, хотя, конечно, далеко не все эти работы были равноценны. Одним из важнейших можно считать трактат Жана Бодена «Метод легкого познания историй» (1566), поскольку во многих более поздних работах давался просто пересказ или даже прямой перевод отдельных частей этого трактата. Весьма существенную (хотя не вполне положительную) роль в формировании представлений об историческом знании сыграл и труд Фрэнсиса Бэкона «О достоинстве и приумножении наук» (1623). Формирование представлений об «историческом» было «коллективным предприятием», в котором участвовало множество мыслителей начала Нового времени. Служение истории рассматривалось как занятие в высшей степени почетное (а временами и выгодное), поскольку в этом видели проявление не только высших интеллектуальных способностей, но и гражданских доблестей. С подобной оценкой роли и значения истории в европейской культуре мы сталкиваемся вновь только в середине XIX в.

Метод (каким образом). Становление новых представлений об историческом знании началось с написания разнообразных опусов о «методе» (methodos), которые их авторы противопоставили рассуждениям об «историческом искусстве» (ars historica). Дискуссия об историческом методе шла по нескольким направлениям.

Прежде всего резко активизируется обсуждение проблемы источников и их критики. Качественно новый импульс работе с первоисточниками придал раскол Западной церкви и сопровождавшая его в XVI в. «историографическая война» между католиками и протестантами. Заметим, что и впоследствии, на протяжении XVII–XIX вв., развитие источниковедческой базы истории во многом было связано с трудами представителей церкви. В XVII в. существенный вклад в эту работу внесли болландисты (ученое общество иезуитов), с конца XVII в. ее продолжили мавристы (мавриане), французские бенедиктинцы конгрегации св. Мавра. Работа церковных историков по публикации документов и произведений христианских авторов достигает своей вершины в XIX в. в форме выдающейся «Патрологии» аббата Жана-Поля Миня (1800–1875). В целом к концу XIX в. усилиями как церковных, так и светских исследователей источниковедение становится полностью сформировавшейся дисциплиной, служащей прочным фундаментом всего исторического знания.

Что касается собственно метода, то здесь события развивались далеко не так гладко. Процесс выработки исторического метода, начавшийся во второй половине XVI в., вскоре был фактически прерван. Уже в начале следующего столетия формируется весьма устойчивое представление об историческом знании как о собрании сведений, фактов и т. д., которое, строго говоря, не играет самостоятельной роли, а должно служить лишь основой «высокого», «теоретического» знания (которое вначале именовалось философией, а потом – наукой).

Эта точка зрения была канонизирована Фрэнсисом Бэконом в упомянутой выше работе «О достоинстве и приумножении наук» (1623). Взяв в качестве отправной точки деление знаний по способностям мышления (разум – память – воображение), использовавшееся Аристотелем, Ибн Синой, Хуаном Уарте и др., Бэкон ввел разделение знания «по методу» на науки разума («философию» или «чистую науку»), науки памяти («историю») и науки воображения («поэзию»). В рамках такого подхода историческое знание оказывалось вспомогательным, служащим лишь основой для «философии» или «чистой науки». Эта концепция была закреплена в работе Томаса Гоббса «Левиафан» (1651) и доминировала вплоть до начала XIX в. В частности, во второй половине XVIII в. она была воспроизведена в «Энциклопедии» французских просветителей Дени Дидро и Жана-Лерона д’Аламбера, которая оказала огромное влияние на интеллектуальную жизнь Европы (первый том, содержавший изложение этой схемы, вышел в 1751 г.).

Надо сказать, что концепция Бэкона была еще не худшим вариантом отношения к историческому знанию в XVII – первой половине XVIII в. Расцвет естественно-научного знания и соответствующей ему философии нанес сокрушительный удар по истории. Хорошо известны скептические высказывания об истории Галилея, Декарта и даже Спинозы и Лейбница, хотя последний, как известно, был официальным историографом дома Ганноверов. Например, Декарт считал историю родом литературы, а не наукой, и в своем пренебрежительном отношении к ней доходил до утверждения, что ему совершенно безразлично, существовали ли вообще до него люди. Существенный вред историческому знанию нанес и Ньютон, чьи мистико-астрологические трактаты до сих пор используются для обоснования нападок на историческую науку.

Лишь с середины XVIII в. историческое знание начинает снова обретать утраченный статус, но уже в начале XIX в. возникает новая напасть, связанная с появлением позитивистских схем структуры знания, в которых главным параметром выступала «степень теоретичности» той или иной науки. Так, Огюст Конт в первом томе «Курса позитивной философии» разделил науки на теоретические и практические, а теоретические, в свою очередь, на общие (абстрактные) и конкретные. Отнеся историю к разряду «конкретных наук», Конт акцентировал ее второстепенную, вспомогательную роль в научном познании. Дальнейшее развитие эта схема получила в бесчисленных позитивистских концепциях структуры научного знания, где история неизменно относилась к второстепенным, описательным дисциплинам, опять-таки не дотягивающим до «настоящей» науки.

Только в конце XIX в. в работах Иоганна Дройзена, Вильгельма Дильтея, Генриха Риккерта и Вильгельма Виндельбанда было сформулировано совершенно новое представление об историческом методе. Это представление еще не было однородным. Но главное, был выдвинут тезис о качественном отличии социальной реальности от природной, подразумевающем и различие в методах их исследования.

Предмет (о чем). В середине XVI в. вводятся понятия истории в широком и в узком смысле. В широком – история включала три компонента: священную, природную и человеческую историю. Эта широкая трактовка, по-видимому, впервые была предложена Жаном Боденом в работе «Метод легкого познания историй» (1566). Позднее ее использовали Томмазо Кампанелла (1613), Фрэнсис Бэкон (1623), Томас Гоббс (1651) и др. Лишь в конце XVIII в. в работах французских энциклопедистов эта схема начинает размываться, а в XIX в. «природная» и «священная» истории окончательно выводятся за рамки обсуждения.

Если говорить об истории в узком смысле, т. е. собственно «человеческой» истории, то в XVI в. было достигнуто понимание того, что объектом исторического знания являются человеческие действия (res gestae) в разных их проявлениях. Эта точка зрения не вызывала особых дискуссий, ее поддерживали даже сторонники «текстового» или «риторического» подхода к истории. Разногласия возникали лишь в вопросе о том, какие именно человеческие действия и их результаты (или следствия) должна охватывать история и на какие конкретные области она должна подразделяться.

На теоретическом уровне предмет истории определялся необычайно широко. Так, например, в работе швейцарца Кристофа Милье «Написание истории универсума вещей» (1551) вся совокупность исторических нарративов делится на пять областей – история природы (historia naturae), история благоразумия (historia prudentiae), история правителей (historia principata), история мудрости (historia sapientiae), история литературы (historia litteraturae). Столетие спустя столь же широкую трактовку предмета истории можно найти, например, у Жана Гарнье, профессора «позитивной теологии» и библиотекаря иезуитского коллежа Клермона в Париже. В работе «Библиотечная система» (1678) он, в соответствии с традициями того времени, разделял знание на «философию» (или собственно науку) и «историю». В свою очередь, «история» включала географию, хронологию, всеобщую историю, естественную историю (историю природы), искусственную историю (историю общественных институтов) и литературную (художественную) историю.

Такая расширительная трактовка имела определенные основания. Действительно, история в современном смысле, т. е. знание о прошлом социального мира, присутствовала едва ли не в любой работе о социальной реальности, написанной в период Нового времени: от искусства (Джорджо Вазари «Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев, ваятелей и зодчих», 1550) до экономики (Адам Смит «Исследование о природе и причинах богатства народов», 1776). Однако на уровне историографической практики ситуация складывалась несколько иначе.

Если рассматривать работы, которые именовались авторами как «история», то подавляющая их часть была посвящена политической подсистеме общества – от войн до политических институтов. Начиная с Никколо Макьявелли история была в первую очередь политической наукой, прямо продолжая традиции Фукидида и Полибия, и эпоха абсолютизма только закрепляет этот смысл исторического знания. «Политологическая» ориентация истории фиксировалась и на методологическом уровне – наряду со сторонниками максимального расширения предмета истории многие мыслители XVI–XVIII вв., от Жана Бодена до Габриэля-Бонно де Мабли и лорда Болингброка, ограничивали сферу исторических исследований политическими аспектами человеческих действий и жизни общества. Во многом эта установка сохранялась и в XIX в. – основная часть исторических сочинений этого периода была ориентирована на политическую историю.

Время (когда). Существенные изменения произошли и в темпоральных характеристиках исторического знания. С конца XVI в. начинает формироваться современная историческая хронология, прежде всего, благодаря работам Жозефа Скалигера «Об улучшении счета времени» (1583) и «Сокровище времен» (1606), а также трудам Дионисия Петавия (Петавиуса) (1627), который ввел обратный отсчет времени от Рождества Христова, Жана-Доминика Кассини (1740), Христиана Иделера (1825–1826), разработавшего математическую теорию хронологии, и др. В 1837 г. французский археолог-любитель Жак Буше де Перт обнаружил при раскопках на берегах р. Соммы орудия каменного века. Благодаря этому открытию история человечества сразу удлинилась на тысячелетия: до этого ни один самый просвещенный человек не сомневался в том, что человечество существует не более пятитысячелетнего периода, который задавался библейской хронологией. (Окончательное признание факта существования «доисторического» человека произошло лишь в 60-е годы XIX в.)

В Новое время была создана принципиально новая схема периодизации всемирной истории. Уже Жан Боден в своем «Методе» начал борьбу с традиционной схемой «четырех царств», а в конце XVII в. профессор университета в Галле Христофор Келлер (Целлариус) в работе «Трехчастная универсальная история» (Historia tripartita universalis, 1685–1698) разделил всемирную историю на Древнюю (до Константина Великого), Среднюю (от Константина до падения Константинополя в 1453 г.) и Новую. Эта концепция окончательно утверждается в XIX в., существенным образом определяя структуру исторического знания.

Однако главным отличием Нового времени стало изменение в темпоральных представлениях, связанное с появлением идеи исторического прошлого. Конечно, какое-то разделение прошлого и настоящего существовало всегда, в том числе в самых архаичных культурах (например, в виде мифического времени первотворения). Точно так же и в христианской религии время до Рождества Христова было «прошлым», качественно отличавшимся от «настоящего». Но лишь начиная с эпохи Возрождения история темпорализируется, она разделяется на отдельные периоды, каждый из которых может быть объектом самостоятельного изучения. Иными словами, только в Новое время впервые появляются исторические работы, посвященные событиям не «до дней пишущего», а каким-то изолированным, порой весьма отдаленным, временным периодам, что было абсолютно немыслимо в эпохи античности и Средних веков.

В XV–XVI вв. история впервые начинает ассоциироваться именно с изучением прошлого. В частности, все тот же Жан Боден предлагал рассматривать историю в узком смысле «как дисциплину, изучающую деятельность людей, ясно описанную в повествованиях о событиях давно минувших дней». Поэтому основная часть его сочинения посвящена периоду древней истории и раннего Средневековья, в современной терминологии.

В XVII–XIX вв. идея истории как знания только о прошлом перестает активно обсуждаться. Уже Бэкон и Гоббс фактически игнорировали темпоральную характеристику исторического знания, которую попытался акцентировать Боден. В целом можно сказать, что с начала XVII по конец XIX в. истории в значении знания в основном придавался смысл «обществознания», т. е. история была прообразом всей системы общественных наук. Такой смысл, при очевидных различиях, прослеживается в концептуализации исторического знания всех крупнейших философов, занимавшихся этой проблемой: от Бэкона до Риккерта. Понятно, что при таком осмыслении истории опять-таки не возникало специализации истории «по времени», как знания, относящегося исключительно к прошлому.

Наконец, следует сказать и о «классическом» понимании исторического знания как раздела филологии, связанного с изучением (древних) текстов. Еще в XIX в. в большинстве европейских университетов история изучалась на филологических факультетах. В некоторых странах (во Франции, в Бельгии) эти факультеты назывались факультетами словесности, а в Германии и в России они именовались историко-филологическими. Это обстоятельство отражало ту роль, которую продолжало играть на протяжении Нового времени значение истории-текста.

История-текст

Классическое понимание истории как литературного жанра активизируется в эпоху Возрождения. В принципе апелляции к Цицерону и Квинтилиану обнаруживаются уже в XV в., а в XVI в. ars historiarum (ars historicae) становится модной топикой. Эту филологическую линию развивали в XV–XVI вв. представители итальянской «риторической» историографической школы Леонардо Бруни.

В работах этих авторов история по-прежнему определялась не столько как знание, сколько как рассказ, повествование и т. д. Джованни Антонио Виперано в «Книге о написании истории» (1569) определяет историю как «разумный и украшенный рассказ о человеческих деяниях». «Литературный» подход к тексту был распространен не только в Италии, но и в других странах, прежде всего во Франции. Так, Марк-Антуан Мюре в «Рассуждении об истории» (1604) писал, что «история – это повествование, полное и непрерывное, о вещах совершенных публично».

«Риторическая» традиция интерпретации «истории» в целом сохранялась на протяжении XVII–XVIII вв., хотя и не была столь заметной, как в XVI в. Отчасти она поддерживалась и на конкретном историографическом уровне, хотя литературные достоинства исторических текстов постепенно были принесены в жертву политическому анализу.

Параллельно продолжала развиваться «художественная» историческая литература. Неизменную популярность, унаследованную от Средневековья, сохраняли исторические поэмы. Наряду с этим все шире распространяются исторические пьесы, охватывающие весь спектр драматургии – от трагедии и драмы до комедии и сатиры (например, в Англии были весьма популярны «исторические» пьесы Шекспира). При этом различие между собственно историческими текстами и историческими художественными произведениями (поэмами и пьесами) не только не ослаблялось, но усиливалось, что закреплялось синтаксическими характеристиками соответствующих типов текстов. Исторические поэмы и пьесы назывались поэмами и пьесами, а не «историями».

Новый импульс «риторическое» направление в историописании и соответствующие представления об истории получают в конце XVIII – начале XIX в., прежде всего, благодаря писателям – романтикам. Романтики возродили традиции творческого, интуитивного, эстетического подхода к истории: например, для Фридриха Шеллинга наиболее адекватной формой постижения прошлого было «историческое искусство». Некоторые выдающиеся писатели того времени одновременно становились авторами вполне серьезных «научных» работ по истории, привнося в них, естественно, свой литературный талант – достаточно упомянуть Фридриха Шиллера («История отпадения Соединенных Нидерландов от испанского владычества», 1788; «История Тридцатилетней войны», 1790–1792), Александра Пушкина («История пугачевского бунта», 1833) или Проспера Мериме, написавшего работы по древнеримской истории (1841–1844), истории Испании (1848) и т. д. Но речь отнюдь не шла о слиянии «художественной» и «нехудожественной» исторической литературы, что особенно видно при сравнении «художественных» и «научных» исторических работ упомянутых авторов.

Что касается художественной литературы, то именно в конце XVIII – начале XIX в., в дополнение к историческим поэмам и пьесам, формируется, по сути дела, новый жанр – «исторический роман», у истоков которого стояли в Англии – Вальтер Скотт, Эдвард Булвер-Литтон, во Франции – Виктор Гюго, Альфред де Виньи, Александр Дюма, Проспер Мериме, в Германии – Иоганн Гёте, в Италии – Алессандро Мандзони, в США – Фенимор Купер. В XIX в. исторические романы, вкупе с появившимися вслед за ними «историческими повестями», становятся одним из самых популярных литературных жанров.

К жанру исторического романа начинают относиться прозаические произведения романической формы, действие которых лежит за пределами памяти современников. Но под общую рубрику «исторического романа» попадали и продолжают попадать произведения, очень разные с точки зрения исторической достоверности. В лучших образцах исторической прозы их авторы опираются на серьезные научные исследования и даже на архивные материалы, используя в своих текстах документы, газетные публикации и другие исторические источники.

Оставляя в стороне художественную литературу, вернемся к «научной» истории-тексту. Писатели-романтики послужили образцом для историков в работе над художественной стороной исторических текстов, что было очень важно в то время для завоевания внимания публики. В числе авторов, чьи исторические труды написаны выразительным языком, отличаются интересной композицией и прочими стилевыми признаками хорошей прозы, выделяются Франсуа Гизо, Огюстен Тьерри, Жюль Мишле, Алексис де Токвиль, Ипполит Тэн, Якоб Буркхардт, Томас Карлейль, Томас Маколей, Сергей Соловьёв, Василий Ключевский. В силу несомненных художественных достоинств, удачно дополняющих научную ценность их работ, произведения этих и некоторых других историков XIX в. в следующем столетии стали объектом пристального интереса филологов.

История-реальность

Как отмечалось выше, «история» в значении реальности, не связанной с конкретным текстом, впервые стала использоваться в иудео-христианской традиции еще в первые века нашей эры. Но только в Новое время, более того, лишь со второй половины XVIII в. это значение «истории» занимает место, сопоставимое с «историей-текстом» и «историей-знанием», а отчасти даже подавляет их. Широкое распространение значения «истории-реальности» было связано с появлением другого понятия, а именно – «философии истории», т. е. философского осмысления истории-реальности. Возникновение словосочетания «философия истории», в отличие от многих других, может быть точно датировано: оно впервые использовано в работе Вольтера «Философия истории», изданной в 1765 г.

Согласно современному немецкому историку Райнхарту Козеллеку, именно в 1760–1780 гг., т. е. в период возникновения философии истории, слово «история» начинает употребляться в единственном числе. Это свидетельствует о доминировании значения «истории» как «бытия человечества во времени», подавляющем прежнее значение «истории» как текста, которое влекло за собой преимущественное использование этого слова во множественном числе. Позднее эту связь выразил Иоганн Дройзен в формуле «за историями находится История».

Иногда при философском осмыслении значения «истории-реальности» она доопределялась («история человечества» у Иоганна Гердера, «всеобщая история» у Иммануила Канта, «мировая история» у Курта Брейзига и т. д.). Позднее, уже во второй половине XX в., стала доопределяться сама философия истории-реальности – ее стали обозначать как «онтологическую», «субстанциальную» или «спекулятивную» философию истории, чтобы отличить от философской рефлексии по поводу других значений «истории», т. е. философии истории-текста и философии истории-знания.

Здесь мы не будем подробно останавливаться на содержании философских рефлексий относительно истории-реальности. Отметим лишь, что, несмотря на бесчисленное количество философских работ, посвященных обсуждению «смысла истории», в подавляющем большинстве случаев понятие истории в значении реальности имеет один и тот же смысл – «бытие человечества во времени». Этот смысл, во-первых, подразумевает «всеобщий» или «глобальный», в современной терминологии, подход к истории – «мельчайшими» объектами здесь являются «народы», «культуры» или «цивилизации». Во-вторых – акцентируется динамический аспект исторической реальности: речь обязательно идет о процессе, разворачивающемся во времени (изменения, развития, подъема и упадка и т. д.). Именно этим, в первую очередь, историософский смысл «истории-реальности», сложившийся в Новое время, отличается от теологического смысла «истории-реальности» в эпоху Средневековья, ибо последний в основном имел статичный характер.

С середины XIX в. «история» в значении реальности постепенно начинает использоваться не только в философских, но и в исторических работах, хотя и не слишком активно, – сами историки по-прежнему ориентировались в первую очередь на значение «истории-знания», в крайнем случае «истории-текста». Гораздо большую, чем в профессиональной среде, популярность историософское значение «истории» обрело в общественно-политической лексике, где, впрочем, оно постоянно смешивалось (и продолжает смешиваться по сей день) со значениями истории-знания и истории-текста.