Читать книгу Мученик - А. Винкаль - Страница 2

У подножия холма раскинулся небольшой городок: малозаметные домишки и улочки, скрытые под кронами бурно разросшихся деревьев, были рассыпаны вдаль на расстояние тысячи километров, перемежаясь серебристыми протоками местных рек.

В свете утреннего солнца над городом гордо возвышался храм знаний – гимназия. Располагалась она на пологом холме, где сосредоточивалась вся духовная жизнь города: по стечению обстоятельств рядом с учебным заведением также оказались городская церковь и библиотека. По утрам здесь всегда кишела многолюдная толпа; студенты спешили на учёбу, прихожане и священники – на службу, прочие горожане – в библиотеку.

Ранним утром одного из погожих дней длинная толпа вновь потекла из города прямиком к холму. Среди толпы шумевших горожан затесалась фигурка молчаливого студента; лицо юноши выражало усталость, смешанную с нескрываемым раздражением. Оглядываясь по сторонам, Генри двигался по направлению к гимназии и раздумывал самые неприятные вещи об окружающих его людях.

Перед носом студента, толкая прохожих, выскочил взволнованный мужчина в стихаре. «Вот диакон спешит на службу – весь дух его устремлен лишь к этой маленькой бренной цели, не стоящей и гроша в сравнении с куда более серьезными заботами людей. Но он счастлив своей маленькой заботой; он искренне принимает и любит её своим сердцем…» Генри на мгновение остановился и поднял перед собой замотанную кисть – прошлым вечером открылась новая рана на левой руке. Она в точности походила на ту, что прежде появилась на правой: колотый рубец во всю ширину ладони. Всю ночь не утихала пытка Генри, и хотя кровоизлияния уже прекратились, боль продолжала отдаваться звоном в ушах.

«Отчего моя забота не счастливит меня?»

Он скривился в гримасе.

«Да и как такое может счастливить!»

Но вдруг внимание его привлек иной предмет. В толпе людей он увидел свой единственный источник счастья – то была Эмили.

Лениво развалившись за партой, юноша, как и прежде, следил за рукой учителя, что-то усердно выводившей на доске. Урок его совершенно не интересовал, и Генри краем уха слушал разговоры за соседним столом.

Внимание его зацепило одно прелестное создание: с особым оживлением девушка что-то рассказывала своей подруге, и хотя голос её звучал уверенно, в нём чувствовались нотки нежности и мелодичности, прежде неведомой Генри. Она сидела спиной к нему – юноша не мог всецело видеть её, но душа его, внимая звучному сопрано, уже успела изо всех сил ухватиться за чужое сердце.

Отныне чужое сердце не отпускало юношу. Вернее, он сам не отпускал его и не желал ничего более, как наслаждаться Эмили – воплощением чистоты и жизненной силы. Милое существо рождало особое начало в душе Генри, которого доныне он не знал и не обнаруживал в себе. Ему казалось, будто на одну крохотную ступень он стал выше того Генри, которого знал последние годы; будто душа его очистилась от главного своего порока – черствости к жизни.

Генри пребывал в согласии со всем, что открывала ему душа Эмили: всё это он принимал своим открытым сердцем, впитывал и вбирал в себя. Он слушал её мысли – и любил эти мысли; он видел её радость – и любил эту радость; он ощущал её горе – и любил её горе, как никогда не любил своё.

Внешняя красота Эмили придавала изящность внутренней, словно облекая её в форму, хотя, так же как и внутренняя, открывалась далеко не каждому – для многих ухажеров она оставалась незамеченной. От взора же Генри не укрылась ни единая черта облика Эмили, а была им любима и воспета его душой.

Судьба не успела свести их – или нерешительность Генри так повлияла – и он так и не смог сблизиться с Эмили, если не брать во внимание слов приветствия по утрам. Вскоре же после этого суровый рок пал на руки Генри, отрешив его от беззаботного счастья и вернув к действительности. Однако в душе его теплилась надежда. И надежда оправдала себя.

Погода переменилась. Тучи рьяно вырвались из невидимых небесных оков и затмили собой яркое светило. Народ, опасаясь ливня, загудел и активнее двинулся к холму.

Расталкивая окружающих, студент, словно в беспамятстве, рванул прочь от своего счастья. Перед глазами его ясно рисовалась картина будущего. Там не было места свету, не было места любви к человеку. Он бежал и видел перед собой лишь дырявые ладони – подарок судьбы за свое обновление. Судьба сбросила его с вершины, до которой он едва добрался, и вынесла приговор: оставаться вечно там, где пребывал в начале.

Казалось, не могло быть места счастью там, где уже есть несчастье.

«Увидит она руки мои – что скажет?» – так звучал не вопрос, так гремело восклицание. Ему не хотелось видеться с Эмили, давать объяснения, которые он не мог дать самому себе. Солгать ей он не мог и даже не помышлял об этом: Генри считал себя не вправе отравлять её какой бы то ни было ложью, пускай даже самой пустяковой.

Взор юноши помутнел – его шатнуло в сторону, и он чуть не упал на прохожего. Эмили, стоявшая в стороне и наблюдавшая за ним, испуганно впилась в Генри своими голубыми глазками, но с места не сдвинулась: толпа крепко стеснила её тело. Тогда она окликнула его.

Звучное сопрано отрезвило студента. Генри обернулся: сквозь охвативший город сумрак пробивались лучи света – он попытался поймать их. Неловко, неумело Генри ловил лучики, а ухватив, ощущал тепло, разливающееся по всему телу. Лучи устремлялись к самому сердцу юноши и, достигнув цели, согревали его. Тотчас прояснилось небо над головой; встрепенулись и залились мелодичными голосками незаметные глазу птицы – в действительности пела его душа.

Генри внимательно вслушался. Улыбка показалась на его лице – невиданное прежде событие. Ему улыбнулись в ответ.