Читать книгу Всадник четвертой печати - Аббат Верт - Страница 1

В горах громыхала буря. Холодные струи осеннего ливня обрушивались на крышу кареты, немилосердно хлестали коней и злили четверых насквозь промокших всадников. Всполохи молний на мгновения вырывали из ночного мрака узкую долину между гор, смятую ленту реки, небольшой городок и нависшее над ним аббатство святого Магна, устремленное в небо шпилями и крестами.

Один из рыцарей спрыгнул с коня и забарабанил в массивные, окованные железными полосами двери.

– Отворяйте, лысые бездельники! – прорычал он.

Рокочущий гром прокатился по долине, шум ливня и ветер поглотили крик. Рыцарь продолжал колотить в дверь.

Через бесконечно долгие минуты отворилось зарешеченное окошко.

– Отворяй, толстяк! Ослеп? Не видишь гербов барона фон Вайстурма?

Окошко захлопнулось. Вновь потянулись минуты.

– Вы там еще и глухие? – рыцарь вскипел злостью. – Да я вам головы поотрываю, ленивые кастраты!

Жалобно скрипнув, дверь распахнулась. Из святой обители вышли четыре мокрых монаха в черных рясах и капюшонах, один держал фонарь, плащом прикрывая его от порывов ветра.

– Pax vobis, boni Christiani1, – сказал негромко один из монахов, и добавил уже по-немецки, – мы ждали вас.

Обойдя рыцаря, монахи направились к карете.

– Господин барон, – монахи терпеливо ожидали, пока в окне появится недовольное лицо толстяка в шапероне, – дом аббат ожидает вас.

Барон закряхтел, тщетно пытаясь самостоятельно выползти из кареты, один из всадников бросился на помощь. После барона под дождь вышел юноша в тирольской шляпе с мгновенно превратившимися в мокрые сосульки фазаньими перьями.

– Где ты? – буркнул барон, и мальчишка привычно подставил плечо.

Тяжело опираясь на спутника, сильно хромая на левую ногу, толстяк направился вслед за тремя фигурами в капюшонах.

– Вас, господа рыцари, и тебя, брат-возничий, – сказал четвертый монах, – прошу проследовать за мной. Странноприимный дом и конюшни вне святых стен.

В галерее путников ожидал аббат, одетый в простую черную рясу, скапулярий и плащ, только резной посох указывал на его высокий статус.

– Pax vobis, – аббат едва обозначил поклон.

– И тебе желаю здравствовать, – ответил барон, поклонившись в ответ.

– Не ожидали вас ночью.

– Буря задержала. Дорогу размыло, не думал, что и доберемся.

– Прошу в мою скромную келью. Я велел разжечь камин и согреть вина.

– Вино – это хорошо, – согласился толстяк.

Кряхтя и ругаясь, барон поднимался по крутой каменной лестнице на второй этаж.

Келья оказалась просторным помещением с простым деревянным столом посередине, камином у одной стены и большим деревянным крестом на другой. Молодой щекастый монах с пухлыми губами расставлял на столе блюда с хлебом, сыром, зеленью и оливками.

– Присаживайтесь, господин барон, – аббат отставил кресло, чтобы барону было проще сесть.

– Нога разболелась, – пожаловался фон Вайстурм, – все из-за бури.

Аббат сел в свое кресло с высокой резной спинкой и молча дождался пока монах нальет горячее вино в кубки барону и его юному спутнику.

– Чем обязаны вашему визиту?

Барон осушил кубок и жестом показал: еще. Только после этого сбросил на пол плащ и шаперон.

– Я велел написать тебе письмо, господин аббат, – барон бросил недовольный взгляд на юношу. – Получил?

Аббат кивнул.

Недовольный взгляд переместился на хлеб и сыр.

– Я бы съел поросенка. Или жареного гуся.

Аббат сидел неподвижно как статуя.

– Мы не едим мясо. Но если будет угодно, я прикажу пожарить форель.

– Прикажи, – барон налил себе еще вина и заглянул в кувшин, – и пусть принесут глинтвейна. Продрог я.

Аббат лишь посмотрел на монаха и тот скрылся за дверью.

– Дело у меня к тебе, господин аббат, – барон вынул из-за пояса кинжал и отрезал кусок твердого ароматного сыра, отломил кусок хлеба. Скривившись, зачерпнул ладонью маринованные оливки.

Появился монах с кувшином.

– Хотел поговорить с глазу на глаз, – барон посмотрел на монаха, отошедшего к двери.

– Сказанное тобою не покинет этих стен. Говори без опаски.

Недавно разожженный камин зашипел, постреливая искрами.

– Конечно, – барон широко улыбнулся, отчего стал похож на жабу. – Это не связано с делами императора или папы, мне не интересны ваши политические игры. Я хотел бы поговорить об этом ублюдке, – он кивнул в сторону юноши, голодными глазами поглядывающего на сыр, но не решаясь протянуть к нему руку.

Аббат коротко посмотрел на юношу.

– Ублюдок моего драгоценного брата, – продолжал, жуя, барон. – Ты может быть знал его: Генрих фон Вайстурм, кафедральный каноник архиепархии Зальцбурга?

Аббат никак не отреагировал на вопрос.

– Нет? Ну и ладно. Братец мой, даром, что из ваших, – барон хотел добавить злую характеристику, но сдержался, – в первую очередь он из Вайстурмов, а значит, любил девок, – гоготнул, – послаще и помоложе, да и девки его любили. Скольких он попортил – черт знает.

Упомянув черта, барон с хитринкой в глазах посмотрел на аббата, но тот, казалось, не заметил.

– Сколько ублюдков наплодил – тоже. Но случилось с ним влюбиться, – барон хмыкнул и покачал головой. – Не иначе околдовала его та ведьма. Уже и не вспомню как ее звали. Братец говорил, красоты была неземной. Чертовка. Не нормально, когда потомок славного рода фон Вайстурмов словно пес виляет хвостом и не может надышаться на девку. Говорю тебе, ведьма! Обрюхатил, но не бросил. Дурак. Поселил недалеко от собора и каждый день бегал к ней, стыдливо прикрывая поповскую лысину. В положенное время родила ему вот этого, – барон даже не повернулся к племяннику, – да и померла в горячке. Говорят, что после смерти ведьмины чары рассеиваются, но не в случае с моим братцем. Всю свою любовь посвятил ублюдку. Говорил, похож он на нее. Воспитывать сына в Зальцбурге было не с руки, а потому перевез в Вайстурм «плод своей греховной страсти», – барон гоготнул и посмотрел на аббата, оценил ли тот его поэтический оборот.

Аббат безмолвствовал.

– Назначил ренту. Замечу, неплохую. Чуть ли не каждый месяц писал письма, справляясь о здоровье. Посылал слуг с подарками. Лет шесть назад привез учителя, какого-то важного магистра права из Парижа и целый сундук книг.

Опустошив очередной кубок, барон блаженно откинулся в кресле, поглаживая необъятный живот.

– Париж. Почему из Парижа? В империи своих университетов нет? Говорил, как появятся у ублюдка усы, отправит его в Сорбонну. Папа, говорил, да и почти все кардиналы учились в именно что Парижском университете. Мечтал мой обезумевший братец, что вот это, – барон обеими руками указал на опустившего голову юношу, – станет папой. Но чем черт не шутит?

Рыгнул и почесал живот.

– Сдался ему Авиньон!

Барон вновь с нескрываемым разочарованием отвернулся.

– И вот с месяц назад приходит из Зальцбурга письмо. Ни денег, ни подарков. Письмо! Пишут, братец мой заболел да и помер. Сразу после Успения. И что мне прикажете делать? Вот что, господин аббат? Магистра я выгнал, и ублюдка хотел прогнать. Хочешь в Сорбонну – иди, а что денег не дам, то само собой.

Барон знаком показал монаху, чтобы налил ему остывшего глинтвейна.

– Жена моя, фрау Альбертина, святая женщина, – хмыкнул, – набожная, из ваших, в ноги мне бросилась. Не погуби мальчика, молила. К милосердию взывала, Христом заклинала, о Божественной справедливости говорила.

Барон махнул рукой.

– Да какая, к чертям, Божественная справедливость? Посмотри, господин аббат, на мою ногу! Какое к черту, милосердие и Божественная справедливость? Я – Роберт, барон фон Вайстурм – некогда славнейший рыцарь империи! Гроза врагов и мечта юных дев, победитель турниров, лучший всадник и мастер меча! Я расскажу тебе о милосердии и справедливости, господин аббат. Я хорошо помню 1341 лето Господне… я не забуду его никогда. Мы гнали оленя. Самого прекрасного оленя, из всех что я когда-либо видел. Я! Лучший охотник по эту сторону Альп! Такого оленя мог заполучить только я. Ни самовлюбленный сопляк фон Штормберг, ни одноглазый дурак Вольфганг, ни другие худородные рыцари не были его достойны. Я! Только я! Я летел быстрее сокола, – барон выпрямился в кресле, сжал кулаки, – в руке пика, у седла арбалет. Олень уже близко. Красавец! Но…

Барон замолчал. Взор его потух, он бессильно откинулся в кресле.

– Мой конь споткнулся, упал. Я вылетел из седла. Если бы это была рыцарская сшибка, турнир или бой… Но я не был готов. Я переломал все кости…

Барон осушил кубок.

– Но я – фон Вайстурм! Барон. Славный рыцарь и волк войны! Я выжил. Увы, с тех пор мне не подняться в седло. Растолстел как боров…

Голос его задрожал.

– Рука моя ослабела… Меч стал тяжел, а охотничий арбалет пляшет как распутная девка и стрела летит куда угодно, только не в цель.

Барон стукнул кулаком по столу.

– Где справедливость, аббат? Где ваша хваленая Божественная справедливость и Христово милосердие? Почему я? Нет, ты ответь!

Аббат слушал внимательно, на его лице не отразилось ни единой эмоции.

– Miserator et misericors Dominus2, – сказал он чуть слышно.

– Все ваши ответы такие. Ни черта не понятно.

Барон погладил больную ногу.

– Так вот я говорю о жене. Фрау Альбертина убедила меня устроить братова ублюдка хотя бы в монастырь. Едва я согласился, она тотчас начала рассказывать про известные своими библиотеками и ученостью аббатства. Знаешь, она у меня и читать умеет!

Барон жестом предложил выразить восхищение этим фактом. Аббат безмолвствовал.

– Но какой, к чертям, Санкт-Галлен если вот, поблизости Санкт-Магн. Да, аббат?

– У нас не столь обширная библиотека как в славном аббатстве святого Галла, но никто не посмеет сказать, что аббатство святого Магна чуждо учености.

– Вот и я ей о том же, – барон хлопнул ладонью по столу. – Так возьмешь его в монахи? К работе он не приучен, но зато латынь знает. А в качестве пожертвования забирайте и все его книги. Их много. Знаю, ваш брат ценит книги не меньше золотых монет. Мне это кажется странным, но у каждого свои причуды.

Аббат изучающе посмотрел на юношу. Высокий, худощавый, белобрысый, он весь сжался в своем кресле, словно ожидая удара.

– Как твое имя, сын мой? – спросил аббат на латыни.

Юноша поднял светлые глаза.

Имя.

Все пятнадцать лет в замке он был просто «ублюдок». Наверное только близнецы Мартин и Марта, дети главного конюха, сорванцы и непоседы, шумные и смешливые, увлекая гонять кур, охотиться на сурков или плескаться в холодном озере, называли его по имени: «Барт! – кричала девочка в венке из луговых цветов, – беги сюда! Смотри, что мы нашли», – Марта держала в руках испуганного ежа…

– Барт, – ответил юноша и добавил, поспешно перейдя на латынь, – Мое имя Бартоломеус, дом аббат, крещен в честь и память святого апостола Христова.

– Какие книги читал?

– Цицерона, меньше Вергилия. Так же «Жизнь италийских отцов» Святейшего папы Григория Великого3 и буллу «Вера наша» Святейшего папы Бонифация4.

Бровь аббата недоуменно приподнялась.

– Эту буллу для изучения выбрал твой отец или французский учитель?

– Того я не могу знать, дом аббат.

– О чем она?

– О том, что духовная власть выше светской.

– Лаконично, – аббат позволил себе одобрительно улыбнуться. – Понял ли, к кому обращена эта булла?

– Королю Филиппу Французскому5.

– Знаешь ли, что произошло после?

– Король смог доказать, что папа ошибается, дом аббат.

– Как же?

– Рыцарская конница оказалась сильнее анафем.

Аббат удовлетворенно кивнул и повернулся к барону.

– Наш Устав предписывает испытывать новичков. Мы должны убедиться, что твой племянник, господин барон, склонен к простоте, послушанию и тихой, созерцательной жизни. Если Господь благословит, принесение обетов возможно не ранее, чем через двенадцать месяцев. Я извещу вас о времени пострига письмом.

– Решай сам, – отмахнулся фон Вайстурм, – год, или больше – мне все равно. А сейчас я хотел бы отдохнуть.

Аббат поднялся.

– Брат Альберт проводит вас в ваши покои.