Читать книгу Всадник четвертой печати - Аббат Верт - Страница 2

– Ночная молитва, – резкий голос наставника новициев6 вырвал Барта из сна. Казалось, он только лег, и вот опять вставать.

Наставник стукнул палкой о каменные плиты пола. Один раз, второй. Если не успеть подняться с холодной, сколоченной из грубых досок лежанки до того как монах стукнет в третий раз, эта ненавистная палка оставит очередной синяк на голых ногах юного послушника. И знание Цицерона, Вергилия, папских булл тут не поможет.

В келье новициев горел масляный светильник, выхватывая из октябрьской тьмы десять идущих двумя рядами лежанок, изголовьями к стенам. Два высоких окна, столь узких, что не протиснуться и ребенку, и между ними потемневший от времени крест. Шесть послушников уже поднялись, кто-то шумно зевал, кто-то путался в завязках плаща. Два монаха, ночующих в этой же келье, у самых дверей, молчаливо ждали когда поднимется самый нерасторопный.

– Поторопись, – приказал наставник и палкой ударил Барта по ногам.

Пять дней назад Барт сменил синий камзол, теплые шосы и мягкие кожаные туфли на короткую, подпоясанную веревкой, серую рясу послушника, широкий плащ, просторный капюшон и сандалии. Пять дней назад брат Ульрих, наставник новициев, привел его в эту келью, указал на лежанку у окна и коротко бросил:

– Спать будешь тут.

– Прямо на досках? – возмутился тогда Барт.

– Спать разрешено только в установленные часы, если увижу тебя здесь в другое время… – вместо рассказа о последствиях, наставник показал палку.

– Хотя бы тюфяк, – жалобно прошептал Барт.

– Радуйся, что не придется спать на камнях. Впрочем, если будешь много о себе думать, окажешься в келье кающихся, там познакомишься с подлинно святой жизнью… и тогда эта кровать покажется тебе периной.

Барт оглянулся. Ни камина, ни очага. Сыро и отчаянно холодно.

– После первого снега выдадут одеяло и шерстяные носки, – голос брата Ульриха потеплел.

Барт посмотрел на свои озябшие ноги, пошевелил пальцами в сандалиях.

– А…

– Никаких вопросов, – резко перебил наставник, – молчание и послушание – вот главные добродетели монаха. Молчи и слушай. Все узнаешь со временем. А сейчас на работу!

Пять дней Барт выполнял самую грязную и тяжелую работу в коровнике, ел не досыта хлеб, сыр и вялую траву, запивая кружкой горького пива днем, и то же самое, только без сыра и пива вечером, страдал от холода… И молился.

По девять раз.

И днем и ночью.

После Повечерия послушники в сопровождении двух монахов и наставника брели в келью, чтобы завернуться в плащи на лежанках и, подложив под головы свернутые валиком капюшоны, погрузиться в сон. Барт ворочался на жестких досках, долго пытался закутать ноги, онемевшие от усталости, но едва он забывался неспокойным сном как слышал резкий, ставший ненавистным голос:

– Ночная молитва.

Монахи и послушники шли в часовню, где медленно и вязко пели положенные псалмы и молитвы. Потом они возвращались в холодные кельи и спали еще три часа.

– Утреня, – звучал знакомый голос, а с ним неспешный, предвещающий боль, стук палки: один раз, второй, – поторопись! – и удар по ногам.

Ночь. Молчаливое шествие по коридорам и галерее до часовни. Псалмы и молитвы. Постоянно хотелось спать. Тягосное пение псалмов неумолимо ввергало в дремоту. Но стоило на пару секунд прикрыть ставшие невероятно тяжелыми веки или, не приведи Господь, зевнуть, брат Ульрих сверкал злыми глазами, обещая удар, теперь уже пониже спины.

Снова спать, если можно назвать сном мучительную борьбу с холодом.

Солнце еще не взошло. Небо над восточной горой едва начало светлеть. Колокол басовито объявил начало нового дня.

– Молитва первого часа.

Стук, стук, стук.

– Поторопись!

Из часовни в коровник.

Из коровника в храм на раннюю Мессу.

Время адорации – молчаливого созерцания.

Снова в часовню: молитва Третьего часа. И сразу в храм на позднюю Мессу.

Раньше Барт бывал в капелле – замковой часовне Вайстурма – в лучшем случае раз в месяц, сидел на лавочке позади всех, даже не пытаясь вслушиваться в бормотание старого священника. Теперь ежедневно. Многократно. Раньше он был уверен, что тетка его, госпожа Альбертина фон Вайстурм, женщина подлинно святой жизни: она знала четыре молитвы, каждое воскресенье раздавала горсть медяков у портала капеллы и Великим постом носила только черные платья. Теперь от него требуют знать наизусть полтораста псалмов, еще больше молитв, отдать все и не предпочитать никакого иного цвета в одежде, кроме черного – цвета сердечного покаянного плача о потерянном рае. Многочисленные правила, обилие молитв, к которым немилосердный брат Ульрих принуждал палочными ударами, душило Барта. Иногда хотелось закричать в лицо своему мучителю: “Зачем это все? Зачем так много?!”, но он смиренным барашком шел, куда шли другие, и вместе с ними шептал в положенное время: “Christe, eleison7