Читать книгу Избранные произведения. Том 4 - Абдурахман Абсалямов - Страница 15

И всё же Гаухар начала готовиться к экзаменам в своём институте. Занималась целыми днями, порой прихватывала и ночи.

Джагфар недоумевал: что это – хочет забыться или намеревается как-то оттянуть время? Но что может дать ей эта оттяжка? Уж не задумала ли она какую-нибудь каверзу? Ведь трудно поверить, чтобы в таком настроении она могла заниматься серьёзно. Ох, скорее бы выдернуть этот больной зуб! Хочешь не хочешь, а во избежание шума приходится ждать подходящего случая. Что ж, Джагфар будет ждать. Терпения у него хватит. А вот вытерпит ли Гаухар?..

По правде говоря, Джагфар в душе кое-чего побаивался. Ведь уговорила же Гаухар этого старика пойти в партком института. Хорошо, если покипятится-покипятится, да и остынет. «А вообще, надо признаться, – думал Джагфар, – лишнего я перехватил». Он был искренен перед собой. В его расчёты не входил полный разрыв. Ему надо было сломить Гаухар, полностью подчинить своей воле. На то он и муж. Для того и была разыграна эта адская ревность. Оказывается, он взял слишком круто. Гаухар не сдалась, школы не бросила. Самостоятельность для неё дороже всего на свете. Не будет же он теперь просить извинения у жены, – дескать, прости, мол, напрасно приревновал. Придётся теперь гнуть линию до конца. А надо бы мягче, осторожнее действовать. Ну хотя бы потакать этой её прихоти с этюдами. Хвалить бы почаще: «У тебя талант, Гаухар». Смотришь, увлеклась бы рисованием и забыла о школе. А там, глядишь, и талант улетучился бы. Куда ей деваться? Вот и захлопнулась бы ловушка за птичкой.

Странно – почему удачные мысли почти всегда приходят с запозданием? Вот теперь изворачивайся, до конца разыгрывай ревнивца. А сам связался с этой крашеной блондинкой, с Фаягуль. Словно чёрт за полу тянул. «Не надо было так глубоко залезать. Да ведь мы все не ангелы небесные, – вздыхает Джагфар. – Почему бы не порезвиться настоящему мужчине? Даже некоторые профессора, старички – и то, не держат себя в узде. А своя-то жена никуда не уйдёт от тебя. Не надо только быть дураком…» Но, выходит, он всё же свалял дурака.

Все эти дни Джагфар настороженно следил за женой: как она поведёт себя? Да и самому пришлось держаться построже. Перестал ходить к Дидаровым. Пить бросил совсем. Последнее было не трудно для него, он никогда по-настоящему не дружил с «зелёным змием». Да и с Фаягуль реже стал встречаться.

Порой ему казалось, что время всё же работает на него. Гаухар вроде бы начинает сдаваться. Ведь Джагфару, по существу, только этого и надо. Солидный хозяин не может обходиться без прислуги в доме или без послушной жены. Если бы Гаухар умела быть послушной, она жила бы у него как в раю.

Ну, а что Гаухар?.. Внешне она вроде бы стала несколько спокойнее и не переставала проявлять к мужу некоторую внимательность. В обеденное время иногда говорит ему: «Ты, наверно, проголодался? Сейчас соберу на стол». А вечером: «Я вскипятила чай. Если хочешь, давай попьём вместе».

Но появилось у неё и нечто новое, непонятное Джагфару. Она теперь не плачет и не упрекает. Когда бы ни ушёл и во сколько бы ни вернулся муж, не интересуется, где был, что делал. Если же сама запоздает, непременно объяснит: «Сегодня была на консультации, потому и задержалась». Или: «Сдавала экзамен. Трудновато было, но справилась». Джагфар бурчал в ответ что-нибудь небрежное, а то и обидное. Гаухар делала вид, что не слышит. Но с каждым днём она всё больше как-то уходит в себя: целыми днями занимается, никто не навещает её, и сама ни у кого не бывает. Её времяпрепровождение Джагфар знал вплоть до мелочей. И всё же Джагфара тревожило вот это её спокойствие, граничащее с равнодушием к нему. Что это могло значить?..

Между тем Гаухар дважды заходила к Галимджану-абы и Рахиме-апа. Галимджан ещё раз, уже в подробностях, рассказал ей всё, что было в парткоме. В общем-то ничего нового не прибавил. В заключение спросил:

– Как думаешь, не поговорить ли мне с ректором института? Возможно, он повлияет на Джагфара.

Гаухар задумалась, потом отрицательно покачала головой.

– Что может поделать ректор? – И горько усмехнулась: – Джагфар сам себе ректор.

После этого разговора складки в уголках губ Гаухар стали глубже, а взгляд её чаще останавливался на какой-то невидимой для других точке.

Иногда, оторвавшись от занятий, она облокачивалась о подоконник и подолгу смотрела в раскрытое окно.

По всем приметам, через неделю-полторы люди выедут на дачи. Джагфар уже наладил машину. Должно быть, не хочет расставаться с дачей. Гаухар уже не сядет рядом с мужем в машине. Обычно они выезжали на дачу ещё до окончания её экзаменов в институте. В те времена Гаухар не стоило больших усилий, чтобы подготовиться к экзаменам и сдать на «хорошо», а то и на «отлично». При этом она была неприхотлива и не нуждалась в каком-то особом внимании. Преподавание, учёба, как и этюды её, висевшие на стенах в доме и на даче, – всё это было чем-то обычным. У Джагфара – по-другому. Если ему сверх обычной работы приходилось делать что-нибудь даже незначительное, на это следовало смотреть как на подвиг. Особенно напряжённо было в доме, когда он заканчивал диссертацию. Одному богу известно, сколько раз Гаухар шептала соседям, случайным гостям: «Пожалуйста, тише – Джагфар пишет диссертацию, тема очень сложная», «Пожалуйста, извините, к Джагфару нельзя, – знаете, очень занят, пишет диссертацию, головы не поднимает, исхудал, бедняжка…» Почему-то она думала тогда, что любое дело Джагфара очень важно, а на свои занятия смотрела как на что-то второстепенное.

…Смахнув непрошеные слёзы, Гаухар опять склоняется над своими книгами. Она о многом прежнем забыла теперь, но книги остались верными её друзьями. Они помогают ей смягчить остроту горя. Слава богу, и память не изменила ей: она закрепляет не только печальные стороны её жизни, но и всё то, что прочитано в книгах, в учебниках, ведь экзаменаторам нет дела до того, что творится в душе Гаухар, им нужны точные ответы на вопросы.

Снова и снова её тянет к открытому окну. Она не видит ни людей, ни машин. Пытается нарисовать в воображении картины своей безрадостной жизни. Её пугает жизнь без любимого человека, без близких родственников. В родной деревне остались только бывшие соседи. Но соседи, как бы ни были они хороши и отзывчивы, всего лишь соседи, к ним не обратишься с такой болью, какую она носит в сердце. Если бы мать была… Гаухар ничего не пожалела бы оставить в городе, уехала бы в деревню к матери…

Гаухар мельком взглянула на часы. «Э-э, успеть бы на консультацию». Она закусывает наспех, собирает книжки, приводит себя в порядок перед зеркалом, одевается – вот и готова! Она словно бы встряхнулась, что-то сразу посвежело у неё в душе. Экзамены не шутка, надо забыть всё лишнее, что мешает ей сосредоточиться.

Вот эта появившаяся у неё внутренняя стойкость и смущает Джагфара. Он не может представить, чего можно ожидать от Гаухар, что у неё на уме.

До института не близко. На улице – солнце, жара. Даже асфальт размяк, ступаешь как по ковру. А народу – словно весь город вышел на улицу! Куда спешат, куда бегут? Впрочем, у каждого свои заботы. Ведь и Гаухар не ради прогулки вышла из дома.

Сойдя с троллейбуса, она немного прошла по самой оживлённой улице – Баумана, затем свернула на Булак. Отсюда недалеко до базара, народу тоже хватает. У большинства в руках хозяйственные сумки, – сразу видно, что на рынок спешат, там, наверно, уже появилась свежая зелень.

Вот и знакомое здание института. Студенты дневного отделения уже разъехались на каникулы. В институте хозяйничают заочники. Они постарше «очников», некоторые уже отведали трудностей жизни, они не бегают по лестницам наравне с молодёжью, ходят степенно, как бы сберегая силы.

Гаухар провела на консультации два часа. Не отрываясь от тетрадки, записывала лекцию преподавателя. Она пишет быстро, почти со скоростью стенографистки. Преподавателю задавали много вопросов, Гаухар старалась точно записать и ответы на эти вопросы.

Впереди оставалось достаточно свободного времени. По автомату Гаухар позвонила на квартиру Галимджана-абы, не уверенная, что кого-либо застанет дома. Но Рахима-апа взяла трубку.

– Я не помешаю вам, если зайду? – спросила Гаухар.

– Что за разговоры! Мы с Галимджаном вчера вспоминали тебя. Приходи, приходи, буду ждать. Галимджан на работе.

Через каких-нибудь полчаса Гаухар уже поднималась по знакомой лестнице. В коридоре сумрачно, прохладно, – наверно, оттого, что пришла с солнечной, жаркой улицы. Гаухар нажала беленькую кнопку звонка. Рахима-апа, словно за дверью стояла, сразу же открыла.

– Проходи, проходи, Гаухар, садись! Что, очень жарко? Я не была сегодня на улице.

– Да, печёт, даже на теневой стороне духота.

У Рахимы уже и стол накрыт, и самовар пыхтит на столе. Хозяйка налила полную чашку обжигающего чая.

– Ешь, пей, Гаухар, не стесняйся. Вот попробуй домашний торт, сама испекла вчера, уж не знаю, что получилось. У нас были гости из Зелёного Берега – сестра Галимджана Бибинур с дочкой. Вчера же отправились на курорт, куда-то к Чёрному морю.

– Дочка-то большая?

– Седьмой класс окончила.

– Разве можно в санаторий с детьми?

– У Бибинур оказались знакомые неподалёку от санатория. А питание и лечение по курсовке.

– Торт очень удался, – похвалила Гаухар. – Вы большая мастерица, Рахима-апа.

Хозяйка даже зарделась.

– Ну, какая там мастерица! Некогда хозяйничать. Много набрала уроков в школе. Но сейчас уже полегче стало. Скоро совсем буду свободна.

– Отдыхать поедете?

– В конце июля. Раньше путёвок не было.

Так они и коротали время. Гаухар была рада потолковать о разных мелочах – всё же забываешься немного. Но вот упомянули о путёвках – и Гаухар вздохнула. Есть ещё люди, которые думают о путёвках… А что будет с ней, когда сдаст последние два экзамена? Что делать? Куда девать себя?.. Сколько ни сдерживай сердце, всё равно болит. Гаухар пробовала утешить себя: «Не только у меня нелады с мужем, бывают и у других». Какое уж там утешение, сердце то замрёт, то опять болезненно заноет.

От Рахимы-апа трудно что-либо скрыть.

– Гаухар, – заволновалась она, – опять погрустнела? Я понимаю, несладко тебе. Всё-таки держись… Перемен к лучшему нет?

– Какое там к лучшему, Рахима-апа! Джагфар совсем чужим стал… Иной раз не глядела бы на белый свет! Не знаю, на что и решиться. Одной страшно оставаться, но и так больше нельзя. Вот и хотела спросить совета у вас, у Галимджана-абы. Больше ведь не с кем посоветоваться…

– Утром Галимджан предупредил: если ничто не задержит, вернётся к половине пятого. В случае задержки позвонит. Всё жду звонка… Ага, вот и звонок! Будто подслушал нас Галимджан…

Рахима вышла в переднюю. Из её разговора Гаухар поняла: у Галимджана-абы сегодня производственное совещание. Он передаёт Гаухар привет. Если может, пусть подождёт до девяти часов, не позже, чем до половины десятого. «В случае чего, перенесём разговор на завтра».

Кончив разговор, Рахима вопросительно посмотрела на Гаухар.

– Ждать я не могу, – вздохнув, сказала Гаухар, – пойду домой. Послезавтра у меня предпоследний экзамен. Надо как следует отдохнуть, подготовиться. Значит, и завтра не сумею прийти. Если разрешите, наведаюсь, как только покончу с экзаменами. Не знаю, право, как у меня получится. Никогда не сдавала так мучительно…

– Ничего, не волнуйся, Гаухар. И нынче сдашь. Ты ведь способный человек. Как только освободишься, сразу же приходи. Посоветуемся все вместе.

Перед уходом Гаухар стояла у дверей, в замешательстве перекладывала из руки в руку сумочку.

– Значит, Бибинур-апа вчера уехала?.. Жаль, не знала я. Надо бы повидать её… – Зардевшись, Гаухар решила наконец спросить о главном: – Рахима-апа, вы помните… я просила… Вам не удалось встретиться… ну, посмотреть на эту… Фаягуль Идрисджанову?

Рахиму, конечно, не удивил этот вопрос, – женщины хорошо понимают друг друга. Наверно, Гаухар и пришла-то главным образом для того, чтобы узнать, удалось ли Рахиме-апа выполнить своё обещание.

И та с готовностью ответила:

– Да, да, Гаухар, кое с кем перемолвилась о Фаягуль. И с ней пыталась заговорить. Кое-что узнала. Не от неё, конечно. Сама-то она очень скрытная. И глаза у неё неприятные – так и бегают. Ничего она не сказала мне, отделалась общими словами да загадочными улыбочками. Завуч вашей школы плохо отзывается о ней: легкомысленно ведёт себя, манкирует уроками. И коллеги её такого же мнения. Сейчас она за границу поехала. Туристическую путёвку ей достал родственник – Исрафил Дидаров. Вот и всё, милая. Более подробно расспрашивать как-то неловко было.

Гаухар поблагодарила и распрощалась. Она, собственно, и не ждала ничего особенного от сообщения Рахимы. Просто хотела проверить своё мнение о Фаягуль.

Жара немного спала, дышалось легче. Теперь приятно было пройтись по теневой стороне улицы.

Она скользнула взглядом по витринам магазинов, по театральным афишам. Летом в Казань часто приезжают на гастроли столичные артисты, певцы и музыканты. Раньше она находила время посещать театр, и Джагфара, бывало, уговорит. А сейчас она равнодушно читала афиши.

Проходя через сквер, Гаухар решила передохнуть. Присела на одну из свободных скамеек чуть в стороне от центральной аллеи. Отсюда ей виден угол университета и просматривается почти вся главная аллея. На скамейках, разложив книжки и тетради, сидят студенты. Гаухар невольно улыбнулась. Сразу видно, что заочники. Многие из них приехали из других городов, из сёл. Им даже заниматься путём негде. А в сквере при хорошей погоде в эти часы хорошо: тихо, много воздуха и света – занимайся, сколько хочешь. Впрочем, это только со стороны легко смотреть: сидят люди спокойно, погрузившись в книги и тетради. Но ведь у большинства, если не у каждого, кроме учёбы есть и другие заботы. Вон молодая женщина, – наверно, и тридцати нет, – склонилась над тетрадью, развёрнутой на коленях, а рядом, на той же скамейке, спит её ребёнок, завёрнутый в пикейное одеяльце. Вероятно, издалека приехала на экзамены молодая мать, дома ей не на кого оставить ребёнка. Лицо у неё миловидное, сосредоточенное, а одета она очень скромно, видно, нелегко живётся бедняжке. Жалуется ли она кому-нибудь на свою жизнь? Скорее всего молчит. Ведь люди, взвалившие на себя такую тяжесть, обычно упрямы, настойчивы. Что ж, когда-нибудь минуют их трудные денёчки, жизнь улыбнётся им. Только вряд ли кто поведает об их мужестве, о том, какой ценой досталось им счастье. Ведь люди, которым без лишений и хлопот давалось образование, пожалуй, скажут: «В чём тут героизм? Снаряды над головой у студентов не рвутся».

Не столь уж глубоки и новы были эти мысли, а всё же они приободрили Гаухар. Неужели у неё меньше стойкости, чем у других? Ведь вот эта заочница, не исключено, тоже брошена мужем, однако учится, да ещё ребёнка воспитывает. Знать, не упала духом.

Встрепенувшись, Гаухар поднялась со скамейки, твёрдой походкой направилась к автобусной остановке. В автобусе нашлось свободное место. Она достала из портфеля тетради с конспектами и так увлеклась чтением, что едва не проехала свою остановку.

Дома она напекла блинов, вскипятила чайник. Но Джагфар не явился к ужину. Уже смеркалось. Гаухар включила свет, опять уселась за книги. Часа два прошли незаметно. Уже по-настоящему стемнело. С улицы через раскрытое окно доносятся ребячьи голоса. Но вот они постепенно смолкли. И прохожих убавилось. В квартире у Гаухар тихо, одиноко.

«Неужели Джагфар даже ночевать не придёт?

Неужели он… – Гаухар вздрогнула, боясь закончить мелькнувшую горькую мысль. – Нет, он не должен так поступить… Всё-таки где он может бродяжничать? Ведь уж очень поздно… А Фаягуль, говорят, за границей…»

Когда-то, по вечерам, стены этой двухкомнатной квартиры дышали уютом и словно бы тихонько напевали что-то. На стенах висели рисунки Гаухар, излучая мягкие краски. На выступах книжного шкафа, на гардеробе и серванте стояли красивые безделушки. Теперь всё затихло, поблекло, угасло. Но ведь тепло домашнего уюта замечаешь только в том случае, когда на душе у тебя спокойно. А теперь… Гаухар даже не включает радио. В комнатах безжизненно. Порой даже становится жутко…

Вдруг звонок. Гаухар резко вздрогнула. Кто это?.. Джагфар обычно не звонит, у него есть свой ключ.

Гаухар чуть приоткрыла дверь, удивлённо и радостно воскликнула:

– Шариф Гильманович!

– Можно войти?

– Конечно! Заходите, заходите, пожалуйста!

– Здравствуйте, Гаухар. Я заглядывал к вам днём – дома никого не застал.

– Я была в институте, потом немного отдохнула в сквере… Проходите же в комнату!

Шариф Гильманович оставил шляпу на вешалке, не спеша прошёл в комнату, осторожно сел на стул. Он впервые зашёл к Гаухар и не то чтобы смущался, а как бы осваивался, готовясь к откровенному разговору. Оглядевшись, вдруг повернулся к примолкшей хозяйке:

– Извините, Гаухар, я, кажется, несколько озадачил вас… Если не ошибаюсь, Джагфара нет дома?

– Да, его нет, – со вздохом ответила Гаухар. – Я сейчас поставлю чай, к этому времени, может, и Джагфар придёт.

– Нет, нет, не беспокойтесь! Я ведь ненадолго, не в гости. Можно сказать, по делу… – И, не дав Гаухар собраться с мыслями, сразу начал: – Если говорить откровенно, у вас, должно быть, плохо на душе?

Она ответила не сразу. Да уж чего тянуть, всё равно придётся правду сказать.

– Вы угадали, Шариф Гильманович, ничего хорошего, к сожалению, нет. Я сама всё порывалась зайти к вам, посоветоваться, но как-то не решалась. Не очень-то легко женщине начинать разговор о некоторых вещах…

– Понимаю. Как видите, я несколько облегчил вам задачу. Знаете, я поражён был… Вот уж не думал, Гаухар, что у вас может получиться так нескладно.

– Я и сама, Шариф Гильманович, не могу опомниться. Как громом оглушило… И сейчас ещё не разберусь, что произошло. Живу как во сне. Джагфару стало всё равно, есть я или нет меня. Ни одного моего слова не выслушает. Если прошу: «Давай объяснимся», – только плечами пожмёт или грубостью ответит. По-моему, он заранее так надумал: избегать объяснений, создать для меня невыносимые условия, чтобы поставить на колени. Скажу вам, Шариф Гильманович… – Она помолчала, словно набираясь сил, чтобы посвятить всё же постороннего человека в эту страшную правду. – Я уже потеряла надежду. Ума не приложу, что мне делать… Буду откровенна до конца, Шариф Гильманович. Джагфар не верит мне. А я ни в чём не виновата. Правда, случайно я повстречала в Казани одного человека, с которым была знакома ещё в юности. Он вернулся было к прежним своим признаниям. Но я твёрдо сказала ему, чтобы не питал никаких надежд… Впрочем, Джагфар давно знает всю эту историю в подробностях. И никогда не придавал ей значения. Только посмеивался. И вдруг всё перевернул.

Шариф Гильманович осторожно спросил:

– Этот человек где сейчас?

– Уехал.

– Куда?

– Кажется, в Ленинград. Он там живёт, там и работает. По крайней мере, он так говорил.

– Кем работает?

– Инженером на стройках.

– Извини, Гаухар, но раз уж начали, позволь спросить: ты в девичестве любила его?

– Нет, Шариф Гильманович, мы просто дружили. Только и всего. И опять же – Джагфар знал об этом…

Было уже около одиннадцати. Долго разговаривали, а Джагфара всё не было.

Как ни умело, как ни осторожно выспрашивал Шариф Гильманович, стараясь выяснить все обстоятельства печальной истории, Гаухар не сказала о муже ни одного порочащего слова. Только под конец, покраснев, обмолвилась: «Не исключено – Джагфару приглянулась другая женщина. – И сейчас же оговорилась: – Впрочем, это не моя, а его тайна. Вот если бы, Шариф Гильманович, вы сами поговорили с ним, это другое дело». По всему видно было: Гаухар не перестала любить мужа, всё ещё оберегала его честь, хотя и глубоко оскорблена им. Нельзя было не поверить в её искренность. На том и закончился этот трудный разговор.

Гаухар пообещала Шарифу Гильмановичу зайти к нему в школу, продолжить беседу, если у неё возникнет надобность.

– Конечно, зайди. Вместе подумаем, посоветуемся. Я готов переговорить с Джагфаром. Но сама понимаешь – он может уклониться от этого щекотливого разговора. Это его право.

– Я понимаю.

– Доброй ночи, Гаухар.

– Спасибо, Шариф Гильманович. И вам доброй ночи.

Закрыв дверь, Гаухар продолжала стоять на пороге, прижав ладони к пылающим щекам. Значит, в школе уже знают о её позоре! И, конечно, не все могли поверить в её невинность. Так всегда бывает. Но кто пустил слух? Скорее всего та же Фаягуль Идрисджанова. Да разве важно, от кого пошла болтовня? Говорят о позоре Гаухар – вот что главное.