Читать книгу Вкус времени – I - А.Ча.гин - Страница 4

Ролинкорнский магараджа – это одна из тех пантомим, на которыя дирекцией цирка Чинизелли время от времени затрачиваются большия денежныя средства, масса труда и энергии. Пантомима в трех отделениях, поражает роскошью костюмов, сложностью декораций и очень эффектным огненным фонтаном, в котором нефть, переливаясь с водяной струей, пылает красивыми огненными языками. В пантомиме участвует 250 человек и три оркестра музыки.

«Огонек». №9. 1905 год

Двадцатый век для жителей Песчаного наступил незаметно. Щеголевы его ждали, готовились, предвкушали. А когда часы пробили полночь, ничего неожиданного, грандиозного и не случилось…

А ведь на самом деле в их жизни поменялось многое, и прежде всего, казалось бы, такая мелочь как необычные цифры, два креста – ХХ – в дате. Так и Россия, ничего не заметив, вступила в роковое для себя столетие.

Щеголевы жили себе, поживали, как было заведено и пять, и десять, и сто лет назад. В Песчаном царил мир и покой, и никаких особых перемен не предвиделось. Александр делал ежедневные обходы немалого имения, принимал каких-то просителей, хаживал на охоту. Всегда озабоченная Катя сновала по дому, строгим голосом отдавала распоряжения, а иной раз, уединившись в саду, читала какой-нибудь новейший роман, привезенный с оказией из Москвы. Дети вели себя как все нормальные дети – шумели, шалили и играли с деревенскими ребятами в салочки и в ножички, посему на кухне периодически пропадала кухонная утварь. Зато Дедушка Седа, как близкие стали называть Александра Арсеньевича после рождения детей, был всегда спокоен и благодушен. Он изредка молчаливо появлялся то здесь, то там, одним своим торжественным видом внося сумятицу и в игры детей, и в стройное хозяйство мамы. Домочадцам представлялась жизнь размеренной и предсказуемой, так что они особо и не задумывались об этом.

Да и огромная страна первые годы ХХ-го века по накатанному царем-миротворцем пути, прошла спокойно, но уже к первому критическому году, 1905-му, события стали принимать катастрофический характер. И здесь, отвлекшись от тихого, идиллического бытия Щеголевых, стоит уделить несколько строк более суетным и тревожным перипетиям, происходящим в окружающем мире, ведь эти, еще только-только зарождавшиеся предвестники грозного будущего, коснутся каждого, и они не минуют наше дружное семейство.

Каким-то трагикомическим образом не поделив с великими державами сферы влияния, начиная от азиатской КВЖД и заканчивая европейскими Балканами, Россия получила первую в столетии и первую за последние 30 лет войну с бурно развивающимся азиатским гигантом – Японией.

Правда, как казалось обывателю, все это было очень далеко от цивилизации, и эта война вроде бы не затронула территории страны, если не считать малонаселенный кусок Сахалина и Дальневосточных островов по территории равным таким странам как Голландия или Дания. Тогда, в начале века, японцы зубами вцепились в столь необходимую им землю, и потом, даже через 100 лет после обратного отвоевания Россией этих островов, будут обиженно надувать губы и широко открывать глаза: «Итурупа, Кунасира, Сахалина, наси исконни семли»!

Так что последствия русско-японской войны окажутся чуть ли не самыми продолжительными в истории человечества. Во всяком случае, и к концу ХХ века вопрос «северных территорий» так и не будет разрешен.

Но и это были только цветочки.

Поражение в войне нанесло сокрушительный моральный удар по самолюбию державы, по экономике, а политическая растерянность высших властей России была использована в корыстных и преступных целях собственными гражданами, недовольными итогами войны. Возмутителями спокойствия стали поднимающие голову после пробуждения самосознания пролетарии, подстрекаемые международными экстремистами-бомбистами всех мастей, решившими окончательно доконать великую страну. И не прокоммунистические партии, как долго говорили большевики, а именно группки «бомбистов» вершили свое черное дело, так как сформировавшихся демократических или каких-либо других организованных политических сил в России на тот момент просто не было. Это потом большевистские вожди припишут себе и Красную Пресню, и все стихийно-криминальное восстание вообще.

Николай II, начитавшись завещаний Серафима Саровского, умыл руки и, видимо, сказав себе – да пропади все пропадом! – ушел от активных государственных дел в высшие духовные сферы. Там и пребывал, когда нечистоплотные чиновники, почувствовав «волю», стали делить сначала экономический пирог, а потом и политический. За редким исключением (Столыпин, Витте), правители-министры и правители-думцы пеклись исключительного о собственном благе, что хорошо заметно по стенограммам заседаний, как Кабинета министров, так и Думы, а также по сообщениям вездесущей прессы.

Да и малоперспективная и крайне малочисленная РСДРП, сидя во главе с Ульяновым-Лениным в швейцариях и живущая на ворованные, «экспроприированные» товарищами Камо и Джугашвили деньги, мало заботилась о благе русского народа. Иначе как объяснить, что у Владимира Ильича был свой «ленинский» столик в бернском пивбаре, где его обслуживали с Наденькой (или с кем-нибудь другим) по первому разряду, откуда он отнюдь не рвался на баррикады. Зато как хорошо писалось про импириокритинизм для простого трудового народа под хорошее немецкое пивко…

А в это время мирные жители под предводительством «провокатора» Гапона ломонулись к царю с петициями, мол, свободы немного демократической бы надо. Ну, там, партий всяких побольше, да повыбирать кого-никого шибко хочется, а то все работа да работа, никакой общественно-политической жизни, понимаешь…

Грех ерничать – погибли люди, но это были взрослые ответственные люди, которые знали, на что шли. Не надо представлять январских демонстрантов как бедных, ни в чем не повинных, несчастных жертв, как слепую безмозглую массу, что сделали впоследствии коммунистические историки. Ведь именно эта масса в 17-м и свернула власть, так что ж, они и в этот раз действовали в невменяемом состоянии? Похоже.

Разумные, ответственные люди, а таковыми надо признать граждан России, не будут делать того, что заведомо и бессмысленно опасно, что просто и банально им не выгодно, что им, справным русским людям, просто не по душе. Если же что-то подобное все же происходит, то следует этот акт признать или всеобщим (Всеобщим!) помешательством или действием высших сил, цели которых этим неразумным гражданам и нам, летописцам, неведомы. Конечно, соображения о нравственных человеческих законах подсказывают простые выводы-штампы: царь-убийца, угнетенный народ, жестокая царская охранка и прочая, прочая, но прогнозировать, и тем более анализировать такие стихийные действия, человечество еще не в состоянии. Можно только очень успешно помахать кулаками после драки. Даже климатические катаклизмы, как оказалось, непредсказуемы, а что говорить о процессах несоизмеримо более сложных…

Мирные, не мирные демонстрации, кто провокатор и что послужило катализатором – дело темное, но то, что обе стороны перепугались – это факт. И то факт, что те, кто отдавал приказ стрелять в то «кровавое воскресенье» не были идиотами и понимали все последствия этого трагического действия. Ведь, собственно, они защищали отечество от бунтарей. Этот нерешенный вопрос – когда стрелять, а когда не стрелять, еще откликнется России в далеком будущем. Очевидно, что здесь не было виноватых в прокурорском смысле этого слова, если не говорить о конкретных исполнителях смертоубийства и с той и с другой стороны. Это было стихийное проявление накопленной за время правления Александра Ш ментальной отрицательной энергии, и критической точкой стал январь 1905 года и все последовавшие за этим события. Как катастрофическая цепная ядерная реакция, силы которой хватило еще на двенадцать и более лет…

А Николай П, как мог отреагировал на нечаянное и непредсказуемое происшествие в своем царстве, о чем сообщила в №4 «Нива» за 1905 год:

«Его Величество Государь Император в среду, 19-го января, осчастливил депутацию рабочих столичных и пригородных заводов и фабрик в Александровском дворце, в Царском Селе, следующими милостивыми словами:

«Я вызвал вас для того, чтобы вы могли лично от Меня услышать слово Мое и непосредственно передать его вашим товарищам. Прискорбные события с печальными, но неизбежными последствиями смуты произошли оттого, что вы дали себя вовлечь в заблуждение и обман изменниками и врагами нашей Родины.

Приглашая вас идти подавать Мне прошение о нуждах ваших, они поднимали вас на бунт против Меня и Моего правительства, насильственно отрывая вас от честного труда в такое время, когда все истиннорусские люди должны дружно и не покладая рук работать на одоление нашего упорнаго внешнего врага. Стачки и мятежныя сборища только возбуждают безработную толпу к таким беспорядкам, которые всегда заставляли и будут заставлять власти прибегать к военной силе, а это неизбежно вызывает и неповинные жертвы. Знаю, что не легка жизнь рабочаго. Многое надо улучшить и упорядочить, но имейте терпение. Вы сами по совести понимаете, что следует быть справедливым и к вашим хозяевам и считаться с условиями нашей промышленности. Но мятежною толпою заявлять Мне о своих нуждах преступно. В попечениях Моих о рабочих людях озабочусь, чтобы все возможное к улучшению быта их было сделано и чтобы обеспечить им впредь законные пути для выяснения назревших их нужд. Я верю в честныя чувства рабочих людей и в непоколебимую преданность их мне, а потому прощаю им вину их. Теперь возвращайтесь к мирному труду вашему, благославясь принимайтесь за дело вместе с вашими товарищами, и да будет Бог вам в помощь».

Не прибавить, не убавить…

Николай П, умный и добрый человек был действительно деморализован в начале своего правления и, похоже, действительно пророчествами Серафима Саровского, причем, чем дальше, тем больше, по мере подтверждения свершений.

На рубеже веков развелось неисчислимое количество политических партий, социальных движений и литературно-философских течений, которые с остервенелым убеждением доказывали истинность именно их пути развития не только родного государства, но и всего человечества в целом, и категорически отрицавшие монархию. Не стоит все их перечислять – они у современника столетия и так на слуху. Нечто подобное уже было, и опять повторится через век.

Но, НА ВЕРНОЕ, стоит привести на этот счет мнение писателя, пережившего все будущие советские катаклизмы и сформулировавшего свое мнение в разгар предстоящего «застоя». Но его книга вышла только через тридцать лет, когда мнение «инженеров человеческих душ» опять, как при царизме, смогло прозвучать и опять стало чего-то стоить. Итак, вот довольно большая цитата, но из этой песни слов уж точно не выкинешь:

«…Как известно, в последние два века в цивилизованных странах конкурируют между собой только демократия и монархия. После мировой войны и большевистского переворота на монархию навесили массу ярлыков: отжившая форма власти, отсутствие свободы, произвол, мракобесие и тому подобное. Причем подлинной критики монархии, в нашем случае – русского самодержавия как такового, нигде никогда не было.

Что есть монарх? Он обладает всей полнотой власти в государстве и осуществляет ее по единоличному усмотрению. Царя с раннего детства воспитывают лучшие учителя, готовя к государственному правлению. За его спиной – опыт отцов и дедов с их достижениями и ошибками. Монарх последователен, ибо продолжает дела своих предшественников, не претендуя на сиюминутный успех в предвидении грядущих через четыре года выборов. Царя не заботят деньги и награды. Деньги ему не нужны, а наградами распоряжается он сам. Для государства монархия дешевле демократии, хотя бы за счет экономии на бесконечных и бессмысленных выборах. По идее, царь всегда мудрее, опытнее, дальновиднее любого выборного лидера, поскольку мыслит категориями эпох, а не парламентских сроков…»

Так изложил свои логические построения писатель Василий Дмитриевич Звягинцев в конце столетия, пережив все прелести и преимущества социализма и капитализма, тирании и демократии, и Щеголевы, в общем и целом, были с ним согласны. А что может быть сильнее логики?!

Только любовь…

Что касается Щеголевых, то они на всю жизнь сохранили какую-то, похожую на детскую, обиду на Николая Александровича, так легкомысленно бросившего их на произвол судьбы.

Что ж, как в том же будущем напишет поэт: времена не выбирают, в них живут и умирают…

Но вот главная мысль всей этой книги и всего века семьи Щеголевых:

Мы знаем только то, что знаем мы сами и нам неведомы и непонятны соображения и поступки других людей и, тем более, мы не в состоянии постичь деяния тех, кто, волею Господа, стал гораздо значительней и умней нас.

А уж тем паче – судить и обижаться…

Маленький мальчик лежит в детской на своей кроватке под пологом. Он лежит тихо-тихо, боясь пошевелиться. Ведь вокруг него бродят Баба-Яга, Кащей Бессмертный и медведь с деревянной ногой. Если они узнают, где спрятался мальчик, то беды не миновать. Они умчат его в Тридесятое царство, а там не будет ни мамочки, ни нянюшки. Няня ушла в людскую есть гречневую кашу с постным маслом из общей миски, слушать, как рыгает конюх Игнат и говорить о своих семи осьминниках овса и ржи.

Владик строго-настрого наказал няне хорошо подоткнуть полог и скорее возвращаться. Главное, чтобы нигде не осталось ни единой щелочки, а то Кащей наверняка просунет в щелку свою костлявую страшную лапу с острыми когтями и схватит мальчика.

Зимнее утро. Весь дом еще спит. Только в длинном, длинном коридоре, который начинается от спальни родителей и тянется до самого зала, слышатся частные выстрелы. Это в печках сражаются с огненными змеями живущие в дымоходах гномики в бархатных колпачках. Огненные змеи выползают из сосновых поленьев, приносимых со двора Игнатом. Когда в печках темно и тихо, гномики выходят из трубы, водят хороводы и поют свои песенки под завывание ветра и стрекотание сверчков. Но как только они видят Змей-Горынычей, притаившихся в так вкусно пахнущих смолой и морозом дровах, то сразу берутся за свои ружья и поднимают пальбу.

Бедные гномики, думает мальчик, они воюют каждый день, а на войне всем так страшно и больно. А про войну мальчик узнал много плохого, рассматривая ужасные картинки в папиных журналах.

Но вот, к счастью, раздаются тяжелые шаги няни. Мальчик вздыхает с облегчением. Сегодня он спасен от врагов, а завтра положит под подушку свой браунинг. Этот боевой револьвер папа купил в Москве за один рубль, когда Владика возили представлять московским родственникам.

Няня раздвигает полог, улыбается доброй морщинистой улыбкой и при каждом движении ее большая мягкая грудь плавно колышется. Мальчик любит положить щеку и ухо на эту теплую подушку.

После умывания над большим тазом из синего эмалированного кувшина, мальчика ведут здороваться в спальню к папе и маме. Спальня находится рядом с детской. Папа и мама еще в постелях и мальчик забирается на мамину кровать. Ему хочется залезть под одеяло, но мама не позволяет – он уже в ботинках, на нем бархатные штаны. Это правда, он никогда не видел, чтобы в постели лежали в ботинках и бархатных штанах. Интересно знать, почему?!

– Доброе утро, Владющка – мама всегда первой заговаривает с малышом, пока тот ковыряет носком ботинка пол, – Как спалось, не холодно было?

– Неее… – чуть слышно блеет мальчик, но дальнейших ежедневных вопросов уже не слушает, он смотрит на две интересные штуки, которые стоят на тумбочках у кроватей.

Самая занятная штучка – это пепельница с верблюдом и погонщиком. Верблюд держит на спине будочку с коробочкой спичек, причем из-за верблюжьего горба коробочка приоткрыта. А у погонщика на голове чалма, из которой торчит шпинек для свечки. Около них имеется неглубокий колодец, куда бежит вода из родника. Жаль только, что папа бросает в колодец обгорелые спички.

Вторая ценность представляет собой фигурную подставку для часов. Но часов уже нет, от них остался только крючок, прикрепленный к арочке из кусков каменного угля. Впереди рудокоп толкает вагонетку полную угля. Но если потрогать уголь, то оказывается, что это просто крышечка, а в вагонетку мама прячет кольца и серьги, которые снимает на ночь.

В спальне полумрак. Небо немного закрывают старые липы парка, а на окнах, к тому же, висят гардины с занятными аппликациями. Мальчик уже хорошо знает обстановку спальни и кроме «штучек» там больше ничего особо интересного и нет.

У дивана, стоящего напротив кровати, холодная твердая спинка из красного дерева и на подлокотниках сверху тоже дерево и спинки кресел тоже холодные жесткие, а на плюшевой скатерти на столе неудобно рисовать. Пожалуй, еще одна ценная вещь это стаканчик на столе с зелеными стеклянными шариками. Шарики раньше закатывали в ручки для писания, а теперь не закатывают. На столе мама любит раскладывать пасьянс маленькими картами с красивыми дамами, королями и их сыновьями – валетами. А дочек у них нет. Наверное, королям нужны только храбрые сыновья-солдаты.

– Ну, беги, – через некоторое время говорит мама, – мы будем вставать.

Мальчик возвращается в детскую, там кровати уже накрыты, комната проветрена. Он смотрит в окно, выходящее во двор. Перед ним огромный каретный сарай, где хранится старинная карета, стоят другие экипажи.

Мальчик радостно вспоминает, – в сарае приятно пахнет сеном, лошадьми и бензином. Владик видит, как Игнат входит и выходит, занимаясь упряжью и держа в руках длинный черный лошадиный хвост с кожаной ручкой. Он обмахивает полость и сани, в которых папа поедет по делам.

В дальнем углу сарая скучает «американка» – это как бы шарабан на двух высоких колесах. Папа редко выезжает в этом заграничном экипаже, только в гости – к Урущевым, к Гуле Франку, к Бенкендорфам. Но, конечно, все это не самое интересное. Самое привлекательное – автомобиль. Он желтого цвета и выпущен фирмой «Бенц». Купил его дедушка Седа и подарил папе. Чаще всего на службу папа ездит в автомобиле, а мама всегда боится, что он разобьется или сломается в чистом поле. Жаль, что на автомобиле можно ездить только летом, а зимой нельзя – у него нет полозьев. У машины откидной брезентовый верх, впереди фонари и можно гудеть, нажимая на резиновую грушу. Груша похожа на уже знакомую Владику детскую клизму, но эта – автомобильная – для очень больших детей.

Когда летом все едут на авто в Тюнеж, к бабе Ане Урущевой, папа позволяет Владику управлять машиной. Но почему-то папа тоже держится за руль. А вот брат Борис управляет без папиных рук. Но мама начинает волноваться и вскрикивать, когда автомобиль вдруг виляет то вправо, то влево. Папа сердится и отбирает у брата руль. Мама и сестра Туся никогда не садятся за руль. Зато дома они крутят швейные машины, а мальчикам крутить не дают. Какая несправедливость!

Все эти размышления прерывает няня, говоря, что пора идти пить чай. Мальчик бежит в зал по коридору мимо девичьей, где хлопочет ключница Егоровна, мимо канцелярии, где работает письмоводитель Иван Дмитриевич, мимо дедушкиного кабинета, в котором слышно звяканье ложек и приглушенный разговор. Дедушка Седа уже очень старенький – ему, наверное, уже сто лет или может быть пятьдесят, он пьет чай у себя и выходит только к обеду.

В зале на столе кипит большой самовар в виде желудя. Белый хлеб нарезан на плято из пальмового дерева. На нем вырезаны незнакомые буквы и Владик знает, что они означают русские слова «хлеб» и «соль». На белой скатерти стоит молочник со сливками, масленка со свежим маслом, а для мальчика в фарфоровых рюмочках приготовлены яйца всмятку. Кусковой сахар насыпан в тяжелую красивую стеклянную сахарницу. Она в виде большого стакана синего цвета с круглыми прозрачными окошечками с нарисованными на них цветами и птицами. Мама сидит за самоваром в начале стола, папа напротив. Мальчик целует родителей, здоровается с Евдокией Лазаревной, по домашнему – Колюсей и усаживается за стол. Няня уходит к себе.

Начинается чаепитие с разговорами.

Вступает папа:

– Сегодня я еду в Мокрый Корь. Вернусь часам к шести.

Мама продолжает:

– На праздники обещали приехать Лидуся и Харкевичи. Нужно какой-нибудь дичи.

– Сейчас охоты нет, – сожалеет папа, – привезем из Каширы от Литкова дичь, от Прозоровой рыбу. Я пошлю приказчика.

Мама подключает к разговору родственницу:

– Евдокия Лазаревна, скоро явятся дети и верх надо получше протапливать.

Евдокия Лазаревна, или Колюся согласно кивает головой. Она делает это осторожно, так как парик, который она носит, может сбиться.

Кончив пить чай, мальчик крестится на красивую блестящую икону Александра Невского, и благодарит родителей.

Пора гулять. Няня уже ждет его с шубейкой в руках. Это поддевочка, крытая черным сукном. Мальчик с опаской оглядывается. Слава Богу, красного кушака нет. Он не хочет походить на ямщика.

Мальчик и няня выходят через черный ход по деревянной лестнице. На площадке перед лестницей устроены лавки и на них стоят пустые кадушки и ведра.

Няня в больших тусклых калошах, одетых на полусапожки, спускается боком, ставя ноги вдоль ступеней. Мальчика это всегда удивляет, и он показывает, как надо ставить ноги, но няня его не слушает и отмахивается.

Сегодня решено пойти к дому управляющего Александра Даниловича, там есть горка, и потом на конюшню поздороваться с выездными лошадями – Гусаром, Бедуином и Анархистом. Есть еще молодая, норовистая Бесценка, но Владик ее не любит. Анархист – это серая в яблоках лошадь брата и летом Боря ездит на ней верхом.

По двору ходят люди, мама отдает распоряжения по хозяйству. Птичница Катрена Листарова рассказывает ей как она откармливает индюка, насильно запихивая ему в клюв пшенную кашу, а для аппетита поит его водкою. Матрена сама не прочь выпить и летом балуется водкой, выдаваемой ей для лечения хилых индюшат. Так судачат в девичьей.

Когда мальчик вдоволь накатался с горки, а няня совсем замерзла стоя на месте, они заходят в дом управляющего. Дорогие гости стоят в прихожей на половике, так как няне трудно снимать калоши. Их угощают пирогом с морковью, но няня не дает есть мальчику – скоро обед.

Они подходят к конюшне. Еще издали слышно как лошади переступают на деревянном полу и пофыркивают. Двери конюшни полуоткрыты и в полумраке виднеются крупы лошадей. На стене висят хомуты, вожжи и сбруя. Стоя в дверях, мальчик по очереди окликает Анархиста, Гусара и Бедуина. Лошади косятся блестящими добрыми глазами.

Но пора домой. Обед ровно в час дня – опаздывать нельзя. И вот мальчик с вымытыми руками, причесанный снова идет в зало, где мама уже сидит около тарелки с супом. Ждут дедушку.

Появляется деда Седа. Он в бухарском халате с шелковой голубой подкладкой. Дедушка коротко острижен у него усы и небольшая бородка. Деда Седа раскланивается с мамой и Евдокией Лазаревной, целует внука, отвечает на вопросы о своем здоровье. Владик садится по правую руку от деда.

Сегодня на первое суп с гусиными потрохами и солеными огурцами, потом подают бараньи ребрышки с гречневой кашей, политой вкусным коричневым соусом. Ко второму полагается еще половинка моченого яблока. На третье мама раскладывает на десертные тарелочки по дольке миндального бланманже. Оно белое прохладное и колыхается как нянина грудь. Дедушке ставят чай в серебряном подстаканнике. Из буфета приносят вишневое варенье и бисквит.

Дед после обеда благодушен и решает «ущемить нос» современным всезнайкам:

– Милостивые государи, – обращается деда Седа ко всем, но скорее к сыну, – не изволите ли ответить на простой вопрос в котором, по моему мнению, содержится вся так называемая ваша правда мирозданья?

Катя звенит серебряной ложечкой, призывая к всеобщему вниманию и к решению за десертом столь насущного вопроса.

Знала бы мама Катя, что ответ на этот вопрос пройдет страшным ураганом по ее жизни сегодня еще такой милой и безоблачной…

– Так вот, дорогие мои, дети – и ты, Владик, тоже усиленно думай, какая вещь одновременно самая длинная и самая короткая? Самая быстрая и самая медленная? Самая раздробленная и самая протяженная? Наиболее пренебрегаемая и наиболее ценимая? Без нее не может ничего произойти! Эта вещь пожирает все что видит и дает жизнь всему сущему!

За столом наступило оживление, все предлагали свои ответы: «фортуна», «земля», «воздух», «свет».

Дед был доволен, он посмеивался себе в усы, но, вскоре, призвал всех к вниманию. Торжественно встав и чуть склонившись ко всем, он сказал:

– Это ВРЕМЯ!

И прибавил:

– Нет ничего длиннее его, потому что оно является мерой вечности; нет ничего короче его, потому что его не хватает на все наши начинания; нет ничего медленнее его, когда оно тянется; нет ничего быстрее его для тех, кто спешит; оно простирается до бесконечности в большом, оно делится до бесконечности в малом – все люди им пренебрегают и все сожалеют о его потере! Ничто не происходит без его участия, оно предает забвению все, что не достойно сохраниться для будущего, и делает бессмертными великие дела!

Наступила пауза и все, от мала до велика, почему-то переглянулись и передернули плечами, будто их коснулось ледяное прикосновение Вечности.

Даже Владик притих и чуть не заплакал. Но мама прижала его к себе, и что-то ласковое сказала ему на ушко.

Что же внесло такое смятение? Ответ на какой-то несущественный вопрос?

А дедушка, преисполненный величия, в своем восточном халате степенно уселся на свое место и оглядел всех: вот так-то! Что он этим хотел сказать, никто тогда не понял. Но скоро само Время ответило за него.

А сейчас тревога сразу забылась, и дед, находясь в ударе, уже рассказывает о событиях на германской войне, слышатся названия фронтов, имена генералов, а имя главнокомандующего – великого князя Николая Николаевича, упоминается так, будто дедушка с ним знаком запросто и вот намедни вместе ходили на Коровинские плесы на рыбалку. Владику эти рассказы страшно интересны и он запомнил фамилию генерала Жоффра, имя короля Леопольда. Дедушка чрезвычайно огорчен неудачами на фронте и наступлением немцев.

Невольно и мальчик поддается тревоге и думает, что скоро можно будет ждать врагов у нас во дворе. Тогда придется сражаться с ними, как сражаются со змеями гномики, и убивать их из его игрушечного браунинга. Жаль, что у него нет ружья.

Белоснежная колоннада Графской пристани сохраняла свою торжественную парадность, несмотря на копоть и следы от разрывов бомб. Поручик Щеголев с болью смотрел на руины еще совсем недавно прекрасного города, но «a la guerre come a la guerre», да и было просто некогда особо предаваться унынию. Англо-французский флот стоял на рейде и непрерывно обстреливал Севастополь, а войска лорда Рагана уже взяли Альму. К 1854 году Крымская война уже разгорелась не на шутку. Войска союзников, не ожидавшие серьезного сопротивления малочисленной русской армии, но неожиданно встретив ожесточенное сопротивление, пошли ва-банк.

Со стороны северной части Севастополя, где находилась батарея Александра Арсеньевича Щеголева, город был почти не виден из-за дыма пожарищ, многочисленных взрывов от стреляющих русских пушек и от падающих неприятельских снарядов. И весь этот страшный театр – Севастопольскую бухту, город и окружающие горы покрывал сверху давящим куполом неясный, но зловещий гул, подобный рокоту разбуженного вулкана.

Благословенный Крым на свое несчастье в очередной раз явился яблоком раздора великих держав. Поручик Щеголев, являясь строевым офицером и знатоком российской истории, хорошо понимал что как и сегодня, так и в будущем, брегам Тавриды суждена неспокойная жизнь из-за своего стратегического положения, а также из-за вожделенной сказочной красоты и плодородства этого российского полуострова. Он мог понять и объяснить для себя мотивы, двигающие европейскими государствами-членами коалиции, но вот вероломное поведение Северо-Американских Соединенных Штатов – молодой республики, которой Россия когда-то одной из первых протянула руку помощи, он не мог постичь и считал бесчестным. Секретные донесения, к которым поручик имел доступ, сообщали о финансировании неприятеля американцами и об их интересах к получению дешевых концессий в поверженной России.

Ну какие интересы у заокеанского государства могут быть на другой стороне света? Но эти размышления посещали Щеголева в короткие моменты передышки, в разговорах с офицерами штаба иногда можно было высказаться на отвлеченные от боевых действий темы.

Поручик и представить себе не мог, насколько распространятся интересы этой заокеанской страны уже в следующем столетии и как бессовестно они будут претворяться в жизнь. Первый звонок для всего мира прозвенел, но его мало кто услышал.

Здесь же, на Северной стороне Севастополя, на редутах под грохот пальбы, Щеголев на почве «стратегических» размышлений сошелся с молодым офицером, графом Львом Толстым, не предполагая однако, что перед ним будущий великий писатель и что вскорости они будут жить поблизости друг от друга в Тульской губернии, поддерживая знакомство на поприще общественных дел. Лев Николаевич сподвиг Щеголева на покупку имения поблизости от своего родового гнезда – Ясной поляны, и они, молодые офицеры, предвкушали свои совместные мирные чаепития и вечерние философические беседы…

Но сегодня еще предстояли дела далеко не мирные – по всей видимости, англичане готовились к решительному штурму. Батарея Щеголева, находившаяся на возвышенности у местечка Уч-куй на левом берегу крымской речки Бельбек, была почти полностью разрушена. Неприятель подбирался все ближе и ближе, и уже были видны красные мундиры английских солдат. Последняя русская пушка еще изрыгала дым и пламень, но все понимали, что это конец, и следующий снаряд или пуля уж точно будут по их души…

– Что может нас уберечь от неминуемой гибели, чудо?! – этот вопрос как тяжелая черная туча висел над всеми.

Но для поручика спасение пришло! Оглушительно рванула бомба у лафета, и взрывной волной Щеголева отбросило за бруствер.

– Вот и все, Господи… Прими… – успел прошептать Александр и провалился в бездонную пропасть. Небо сомкнулось, свет угас вместе с сознанием. Осколок бомбы, положившей чуть ли не всех оставшихся в живых, пронзил Щеголева насквозь, но спас от смерти безвозвратной.

А русский город Севастополь, теряя каждую минуту десятки человеческих жизней, обагряя море кровавыми пожарами и сгорая живьем, продержался еще почти год. Ему еще предстоит в грядущем пережить и более страшное разорение, выстоять и выжить, в отличие от своего древнего предка славного города Херсонеса Таврического, павшего когда-то под натиском всего лишь первобытной татарской орды…

Все это частенько рассказывал дедушка Александр Арсеньевич в семейном кругу, прибавляя к своему увлекательному повествованию шумовые эффекты и широкие жесты, демонстрируя размах шеренг при атаке кирасиров в пешем строю.

Подав в отставку после ранения, Щеголев, благодаря своим замечательным человеческим качествам, а также преумноженным родительским капиталам и лихому боевому прошлому, стал одним из самых важных и уважаемых людей не только во всем Крутогорье и его окрестностях, но и, пожалуй, во всей губернии. А такое задаром не дается, и даже маленький Владик понимал, что уважение надо еще и уберечь своим хорошим поведением.

От севастопольского времени сохранились две реликвии – пожелтевшая фотография совсем молодого дедушки в военном мундире и шкатулка-нессесер, пережившая не только своих хозяев, но и весь ХХ-й век.

Несессер молодой поручик возил повсюду с собой, так как в нем заключался набор самих наинеобходимейших предметов для офицера в бою: хрустальные флаконы с духами и одеколоном, спиртовка, употребляемая при завивке усов, крючки с ручками из слоновой кости, которыми натягивали сапоги. Граненые флаконы, дробящие свет на тысячи искр и вещицы из слоновой кости, отполированные руками деда, являлись свидетелями больших событий в жизни России, когда-то они внимали грохоту войны 1812-го года, стонам раненых и кликам прославленных полководцев, а потом и крымским сражениям. На крышке шкатулки-нессесера, имеется пластинка с фамилией деда. Куплена была шкатулка в Москве в незапамятные времена, но изготовлена все в той же воинственной Англии.

Семейство Щеголевых происходит из рязанских старожилов, но Александр Арсеньевич и его брат, после смерти родителей продали рязанское имение Перевиц, и дед по совету сановного друга на свою долю наследства купил имение в Тульской губернии, недалеко от Каширы на притоке реки Осетр. Ему видно приглянулась жирная земля, река, хороший лес, просторный дом екатерининских времен и большой липовый парк.

В свой новоприобретенный дом Щеголев ввел жену родом из Табуевых. Ее звали Александрой Алексеевной и она очень рано умерла. Когда Владик подносил ко рту чайную или столовую ложку с монограммой «АТ», то вспоминал бабушку, так благожелательно напоминающую о себе, хотя внуки ее никогда и не видели. Это столовое серебро она получила в приданое, а младшим Щеголевым оно досталось по наследству.

В новом доме родились все дети – сын Александр, отец Владика и дочери Екатерина, Варвара, Елизавета и Людмила.

После того как сын Александра Арсеньевича – Саша подрос, его определили в Московский Кадетский корпус для того, чтобы мальчик получил мужское воспитание, которого он не имел в кругу сестер. Дед, вероятно, помнил тяготы и лишения, выпавшие на его долю во время войны, и опасался, что они могут достаться и его наследнику. Но если бы он только знал, что его сыну придется пережить такие мучения и испытания, по сравнению с которыми его военные невзгоды будут казаться детской игрой!

По великим дням в Кадетский корпус приезжал император Александр III, и кадеты в его честь кричали, «ура». Молодые люди обожали императора, но то было детское увлечение, так как Александр III не прославил себя боевыми победами, а его миротворчество не импонировало будущим офицерам. От кадетского корпуса у Александра-младшего остались сумбурные воспоминания, но иногда в его рассказах всплывали некоторые пикантные подробности кадетских приключений и Александр Александрович, спохватившись, смущенно отводил глаза. Вспоминал он и учителя немецкого языка, заставлявшего их говорить «ейн, цвей, дрей», а не айн, цвай, драй, как учат теперь. Учитель объяснял, что его произношение – истинно прусское. Может быть, это кому-то из выпускников и пригодилось в жизни…

На каникулах Щеголев возвращался в отчий дом и мог командовать своими сестрами, как командовали им «дядьки» в корпусе. Тетя Лиза иной раз вспоминала, как брат на вакациях гонялся за сестрами со своим крепким кадетским ремнем, когда они его «заводили». Александр Александрович, покручивая свои уже поседевшие усы, посмеивался и старался замять разговор, уверяя, что не припоминает такого случая.

После корпуса Щеголев-младший окончил Московский университет, чуть ли не экстерном и стал почти безвыездно жить с отцом в Песчаном. Постепенно к нему переходило руководство всем обширным хозяйством.

Тем не менее, Александр Арсеньевич оставался главой Щеголевского Дома. Крупное состояние, авторитет в губернии позволяли ему без особых усилий почивать на лаврах Патриарха семейства. Его сметливый ум и деятельность до глубокой старости часто выручали молодых Щеголевых, да и деньги деда играли свою немаловажную роль.

В семье неотчетливо ходила легенда, которую слышал даже Владик, о том, что практичный дедушка вместо Земского банка припрятал «несметные сокровища на черный день» где-то в парке. Однако старший Щеголев никогда не подтверждал, но и не опровергал загадочной истории, а только по этому поводу посмеивался. Но наличные деньги и кое-какие драгоценные украшения волшебным образом появлялись в доме невесть откуда.

Александр Арсеньевич до самой кончины занимался общественной деятельностью и сохранил интерес к жизни, к мировым событиям, к появляющимся новинкам техники. Он выписывал несколько газет и журналов весьма и весьма либерального направления. Дедушка первым в губернии приобрел автомобиль, тогда еще большую редкость. Автомобиль походил скорее на тарантас, не имел верха, а руль у него был почти как у велосипеда. Это чудо техники выпускалось тогда американской фирмой «Олдсмобиль», а данная странная модель называлась «Дэш». С появлением более совершенных, комфортабельных и элегантных машин, дед ликвидировал старый автомобиль и приобрел «Бенц – 20/35 Фаэтон», казавшийся домочадцам верхом совершенства.

С изобретением фонографа Щеголев-старший тут же получил и эту новинку, причем, непосредственно от Эдисона, и гости записывали на восковой валик свои голоса, а потом слушали их, ахая и удивляясь. Вслед за фонографом в доме появился граммофон с огромной трубой и множеством пластинок. И граммофон и пластинки имели марку немецкой фирмы «Юлий Генрих Циммерман». Российским промышленникам такая чудодейственная механика была еще не по плечу.

Александр Арсеньевич Щеголев держал ухо востро в отношении прогресса, и после того как братья Люмьеры изобрели синематограф, в Песчаное, чуть ли не раньше Высочайшего Двора, доставили проекционный киноаппарат фирмы «Пате». В доме электричества еще не имелось, и аппарат приводился в движение ручкой, которая одновременно вращала динамо-машину, дающую свет. Фильмы проектировались на большой переносной полотняный экран, устанавливаемый в зале.

Домашний кинематограф очень нравился гостям и являлся для них всегда большой неожиданностью. На киносеансы по праздникам приглашали крестьян и ребятишек. Ребята просто немели, а порой пугались, когда на стене появлялись ожившие картины и творились всякие чудеса. Мужики украдкой крестились, но держались бодро и уверенно – и не такое видали! Эти демонстрации имели грандиозный успех и в гораздо большей степени, чем рачительное управление хозяйством, прибавляли уважения к Щеголевым у крутогорских крестьян.

Конечно, Щеголевы не могли обойтись без музыкальных инструментов, и кроме рояля, имелась фисгармония, а в последние годы жизни деда в зале появился еще орган-иолиан, так же носящий марку прославленной фирмы Циммермана.

Иолиан имел клавиатуру, похожую на органную, над которой возвышались оловянные трубы. Но можно было слушать и «механическую» музыку, закладывая в него бумажные валики со сложной перфорацией. При этом исполнителю требовалось только работать ногами, накачивая меха. Но никто не помнит, чтобы впоследствии, после смерти Александра Арсеньевича, из органа-иолиана прозвучало хотя бы одно полное механическое произведение. Обычно слышались только нестройные аккорды или отдельные свистки. Видно старый Щеголев любил органную музыку больше, чем родители Владика. А когда-то здесь давал концерты заезжий органист. Концертам вместе с гостями внимали Вольтер и Петр I, бюсты которых украшали зало. В дедовские времена парадное помещение видало широчайшие приемы.

У старого Щеголева был брат Аполлон, по рассказам непутевый и пустой человек, женатый на Евдокии Лазаревне, в молодости блиставшей красотой. Но красота не помогла удержать непутевого мужа, и с горя, от несчастливой жизни Евдокия Лазаревна однажды попыталась отравиться. Ее спасли, но она… облысела. С тех пор несчастная жена носила парик с валиком впереди и с большим пучком на макушке.

После смерти мужа Евдокия поселилась в Песчаном, так как осталась без средств. Аполлон, полученное наследство быстро спустил, не последовав примеру брата умножившего свою долю выгодно поместив деньги в ценные бумаги. В имении Евдокия Лазаревна стала присматривать за старшими детьми, которые и стали называть ее Колюсей.

По поводу парика дедушка на чаепитиях иногда подтрунивает:

– Чудо, да и только. Все седеют, я уже совсем белый, одна Евдокия Лазаревна у нас чернеет.

Колюся поджимает губы и ничего не отвечает. Все сидят, сдерживая улыбки.

В начале 1916 года дедушка Щеголев скончался, его похоронили в семейном склепе около крутогорской церкви. Вскоре за ним, как верная и благодарная невестка, последовала и Евдокия Лазаревна.

Закончилась жизнь доброго старого отца семейства.

И во время, если так можно говорить о смерти. Смог бы пережить старый Щеголев разор родного дома и мытарства некогда славной и счастливой семьи?

(рассказывает Владислав Щеголев)

После смерти моего дедушки, вдруг яснее обозначилась таинственная фигура женщины с его половины. Ее звали Аксиньей, она была уже не молода, но черты лица еще хранили былую привлекательность.

Я удивился, когда, зайдя в опустевший кабинет деда, увидел ее поутру в слезах, выходящей из дедушкиной спальни уже после его похорон. Я подумал, что она делает здесь теперь, и спросил ее:

– Аксинья, ты ночевала у дедушки в спальне?

Аксинья промолчала, но я повторил вопрос. Она нехотя кивнула. Тут появилась мама, и между Аксиньей и ею произошел крупный разговор, из которого я понял, что Аксинье теперь здесь не место. Но Аксинья в разговоре не очень тушевалась и возражала, что ей надо собраться, что она одна выхаживала «его» и вот такова теперь благодарность молодых хозяев.

Кого она умела в виду, тогда я не понял. В другой раз я услышал разговор между родителями, в котором сквозила тревога за «его» шубы. Папа успокаивал маму, уверяя, что шубы «она» не возьмет. Но справедливее было бы отдать тогда шубы «ей» – Аксинье, потому что потом в трудные двадцатые годы их просто украли. Еще я узнал, что дедушка построил Аксинье хороший дом в Крутогорье.

Конечно, дедушка, оставшись вдовцом, нуждался в женской заботе и уходе, которые ему не могли предоставить дочери, разлетевшиеся из гнезда. Он нашел приглянувшуюся ему женщину-крестьянку, которая откликнулась на его нужды и они стали жить, держась в стороне от других обитателей дома. Своим участием в дедушкиной судьбе Аксинья все же завоевала свое право на присутствие в доме, пусть и не родственное.

Но вскоре после смерти деда, она тихо ушла, не дав разгореться возможному конфликту и не найдя никакой поддержки в нашем большом доме…

Роль Аксиньи не исчерпывалась только обслуживанием дедушки, она являлась связующим звеном между местными крестьянами и хозяином имения. Через нее старый Щеголев находился в курсе всех событий в ближних деревнях, знал об их нуждах и бедах. Свидетельством тому служило устройство им в Песчаном импровизированной аптеки.

В прихожей, которая соединялась через спальню с кабинетом, где дед принимал посетителей, имелся большой шкаф темного дерева, какие видимо стояли в тогдашних провизорских, с множеством дверок и ящичков с лекарствами. Нехитрые пилюли и порошки выдавалась бесплатно. Конечно, не имея медицинского образования, Щеголев мог рекомендовать только общеизвестные медикаменты – аспирин, хину, салол, йод.

Но постепенно лечебный опыт накапливался, и известность доморощенного лекаря росла. Он был весьма обескуражен, когда к нему стали приезжать дальние пациенты. Дед отнекивался, не принимал, шумел, направлял к земским врачам, но отказы не останавливали потока жаждущих исцеления. Нечаянному целителю приходилось читать медицинские пособия, чтобы своими лекарствами хотя бы не причинять вреда. Слухи о гуманной помощи и бесплатной аптеке Щеголева дошли до земства и ему вынесли благодарность за «общественно-полезную деятельность». Правда, при обсуждении формулы благодарности высказывались опасения, что упоминание о врачебной помощи вызовет со стороны официальных учреждений обвинение в знахарстве.

Со смертью деда «врачебная практика» прекратилась. Александр Александрович только изредка, после длительных уговоров выдавал посторонним что-либо из аптеки. Мой отец лучше знал законы, карающие за лечебную практику без разрешения. Но деревенская нехитрая аптека широко использовалась для собственных нужд, когда дети заболевали простудой или страдали желудком. Запаса элементарных лекарств хватило на несколько лет и, когда в разруху достать их стало невозможно, дедушкины снадобья помогли нам выжить.

В грядущие голодные двадцатые годы мы ели хлеб из необмолоченного овса, колючий, сырой и тяжелый как камень и у меня часто болел живот. Тогда и я получал салол из дедовской аптеки.

Добрый и дальновидный старик словно протягивал нам руку помощи даже из могилы.

Как всегда после обеда к мальчику приходит Атсютка, это девочка 6—7 лет – внучка ключницы Егоровны и дочь поварихи. У Владика нет товарищей, таких же мальчиков, как он сам и, конечно, ему скучно. А девочке не интересно скакать на деревянной лошади, палить из пистолета и изображать разбойников.

Поэтому приходится играть в «путешествие в карете». Из нескольких стульев и большого пледа соорудили карету, посадили в нее «детей»: плюшевых зайца и медведя, захватили много всякой «еды» и поехали на паре лошадей в далекие страны.

Мальчик сидит на козлах с пистолетом и стреляет во врагов. Вечером на закате останавливаются, кормят «детей» и ложатся спать, Ночью при луне нападают тигры и мальчик палит в них, а когда кончаются пули, бросает им остатки еды. Тигры все съедают и уходят в темный лес. Теперь звери сыты и экспедиция спасена.

Во время самого страшного сражения, когда тигры опять наступают уже со всех сторон, няня некстати приносит какао и печенье. Пока Атсютка с револьвером в руках отражает атаку, мальчик, отнекиваясь и оглядываясь на поле сражения, выпивает полчашки и съедает пару печений. Остальное он просит отдать Атсютке. Няня возражает, но мальчик уже слез со стула и спешит на смену своему верному другу. «Верный друг» с удовольствием допивает какао и доедает печенье. Ей бы каждый день такое сражение с заморской какавой и сладкими кружочками.

Ах, Атсютка, Атсютка, юная наперсница, где ты сейчас и вспоминаешь ли когда-нибудь часы, проведенные с Владиком?!

Близится вечер, за окном темнеет и Атсютку отправляют в поварскую к матери. Мальчику приносят персональный ужин в детскую потому что все ужинают в девять часов, когда он уже должен спать. Мальчик нехотя ест под уговоры няни. Он упрашивает ее доесть жареный картофель и кусочки гуся. Он не может допить и свое молоко. Няня, ворча, понемножку все подбирает и допивает.

Когда мальчик уже в постельке, проститься с ним приходят папа и мама. Заходит и дедушка. Мама крестит сына, целует и желает ему покойной ночи и приятных сновидений.

Мальчик вдогонку родителям несколько раз кричит:

– Спокойной ночи! Спокойной ночи! – и они откликаются уже из коридора:

– Спи спокойно, Владюшка…

Морозная ночь. Изредка где-то пролают собаки, зашуршит мышь за стенкой, гуднет ветер, залетевший в трубу.

Храните покой и мир, добрые люди – это уже последние тихие ночи и дни. Скоро вы навсегда забудете про безмятежный сон…