Читать книгу Не оторваться. Почему наш мозг любит всё новое и так ли это хорошо в эпоху интернета - Адам Алтер - Страница 4

В военных фильмах никогда не показывают скуки, которая возникает между боевыми действиями [41]. Тысячи американских солдат во Вьетнаме неделями, месяцами и даже годами находились в ожидании. Одни ждали приказов от старших офицеров, другие – начала действий.

Ветеран Вьетнамской войны Хью Пенн вспоминал, что солдаты коротали время за футболом и пивом (1,85 доллара за ящик). Но скука – естественный враг позитивного поведения, и не все американские солдаты вели себя достойно.

Вьетнам находится в Юго-Восточной Азии, совсем близко к печально известному Золотому треугольнику [42]. Этот регион включает в себя Мьянму, Лаос и Таиланд. Во время Вьетнамской войны именно отсюда поступала большая часть героина. Героин бывает разным. В большинстве лабораторий Золотого треугольника в то время производили низкокачественный героин № 3. В 1971 году все изменилось. В лаборатории пришли опытные химики из Гонконга, и они довели до совершенства опасный процесс осаждения эфиром. Так появился героин № 4, чистый на 99 %. Цена героина выросла с 1240 до 1780 долларов за килограмм, и он стал проникать в Южный Вьетнам, где скучающие американские солдаты с радостью подсели на новый источник развлечений.

Героин № 4 неожиданно оказался повсюду. Девочки-подростки продавали флаконы с ним в придорожных киосках на дороге от Сайгона к американской военной базе Лонг-Бинь. В Сайгоне уличные торговцы совали в карманы проходящих солдат «пробники», надеясь, что те вскоре вернутся за второй дозой. Уборщицы в казармах продавали героин прямо во время работы. 85 % вернувшихся американских военнослужащих сообщали, что им предлагали героин. Одному из них это предложение сделали, как только он сошел с самолета, доставившего его во Вьетнам. По возвращении в США солдатам приходилось сдавать анализ мочи, чтобы убедить американские власти, что они чисты.

Лишь немногие из этих военнослужащих были знакомы с героином до вступления в армию. Они прибыли во Вьетнам здоровыми людьми, готовыми сражаться, но впали в зависимость от одного из самых сильных наркотиков. К концу войны 35 % солдат заявляли, что пробовали героин, а 19 % считали себя наркоманами. Героин был настолько чистым, что 54 % пользователей стали наркоманами – для сравнения скажем, что зависимость от амфетамина и барбитуратов во Вьетнаме развилась лишь у 5–10 % пользователей.

Слухи об эпидемии наркомании дошли до Вашингтона, и правительственным чиновникам пришлось действовать. В начале 1971 года президент Ричард Никсон отправил во Вьетнам двух конгрессменов для оценки серьезности положения. Республиканец Роберт Стил и демократ Морган Мерфи действовали независимо, но оба заявили о катастрофе. Они обнаружили, что в 1970 году от передозировки героина умерли 90 солдат, а к концу 1971 года это количество должно было возрасти. За время недолгого пребывания в Сайгоне обоим конгрессменам не раз предлагали героин. Они были убеждены, что наркотик поставляется и в Соединенные Штаты. «Вьетнамская война будет преследовать нас дома, – писали Стил и Морган. – Первая волна героина уже захлестывает наших детей-старшеклассников». В New York Times напечатали большую фотографию Стила с флаконом героина в руках – таким образом он показывал, насколько просто солдатам получить наркотик. Статья заканчивалась призывом немедленно вывести американские войска из Вьетнама, чтобы «спасти страну от ужасной эпидемии наркомании».

17 июня 1971 года президент Никсон на пресс-конференции объявил войну наркотикам. Мрачно глядя прямо в камеры, он заявил: «В Соединенных Штатах враг общества номер один – это наркомания».

* * *

Никсон и его помощники тревожились не только из-за того, что во Вьетнаме солдаты приобщались к наркотикам. Их беспокоило, что произойдет, когда они вернутся домой. Как справиться с неожиданным появлением ста тысяч героиновых наркоманов? Проблема еще более усугублялась тем, что героин был самым коварным наркотиком на рынке. Когда британские исследователи оценили вредоносность разных препаратов, героин признали худшим. По трем шкалам оценки вероятности причинения физического вреда, формирования зависимости и социального ущерба он получил наивысший балл – три из трех – и был назван наиболее опасным и вызывающим самую сильную зависимость наркотиком в мире [43].

Отучить героиновых наркоманов от наркотика невероятно трудно. 95 % излечившихся хотя бы раз возвращались к героину после процесса детоксикации. Немногим удалось полностью преодолеть эту привычку. У Никсона были все основания для беспокойства. Он собрал команду специалистов, которые целыми днями разрабатывали программу лечения 100 тысяч новых пациентов реабилитационных центров. Команда Никсона пришла к выводу, что солдаты-наркоманы должны оставаться во Вьетнаме до полного излечения.

Правительство нанесло удар одновременно в двух направлениях: и во Вьетнаме, и в США. Во Вьетнаме борьбой с героином занялся генерал-майор Джон Кушмен [44]. Наркомания получила такое распространение, что Кушмен понял масштабы проблемы, просто пройдясь по армейскому лагерю. Врачи подтверждали: наркоманией страдают сотни, если не тысячи солдат. Потрясенный генерал стал действовать решительно. Он поднял войска по тревоге в половине шестого утра и полностью изолировал их на военной базе на двадцать четыре часа. Все солдаты были обследованы. На базе развернули клиники экстренной помощи, где проходил процесс детоксикации. Достать героин стало невероятно сложно. Отчаявшиеся наркоманы платили до сорока долларов за дозу, которая всего день назад стоила не больше трех долларов. Поначалу казалось, что Кушмен одерживает победу: за помощью обратились триста человек. Но через несколько дней, когда режим изоляции немного ослабел, потребление героина вновь вернулось к прежним показателям. Через неделю доза героина стоила четыре доллара, и больше половины обратившихся за помощью солдат вернулись к наркотику.

В США следить за состоянием вернувшихся солдат поручили Ли Робинс, профессору психиатрии и социологии из Университета Вашингтона в Сент-Луисе [45]. Она изучала основные причины психиатрических эпидемий. Робинс славилась умением задавать нужные вопросы в нужное время. Люди доверяли ей, и во время бесед ей удавалось узнавать важную информацию, которой пациенты обычно не делились с другими специалистами. Правительство решило, что она идеальный специалист, который сможет понять, как идет реабилитация тысяч солдат-наркоманов после возвращения на родину.

Для Робинс это была потрясающая возможность. «[Изучение] потребления героина на значительной части нормальной популяции, получившей доступ к наркотику, – это уникальная возможность, – писала она в 2010 году, – потому что нигде в мире подобного не случалось».

«В самих Соединенных Штатах героин использовался так редко, что в ходе национального опроса 2400 взрослых выяснилось: в течение года лишь 12 человек употребляли этот наркотик. Поскольку героиновых наркоманов в мире и в Соединенных Штатах было очень мало, большая часть информации поступала от проходящих лечение преступников».

Но когда Робинс начала обследовать вернувшихся из Вьетнама ветеранов, она была озадачена. Ее открытия, казалось, были бессмысленны.

* * *

Обычно отказаться от наркотика удавалось лишь 5 % героиновых наркоманов. Но Робинс обнаружила, что, напротив, только 5 % вернувшихся солдат поддавались соблазну. 95 % каким-то чудом умудрялись оставаться чистыми. Публика, после сенсационной пресс-конференции Никсона ожидавшая катастрофы, считала, что Робинс скрывает истину. Ей пришлось годами отстаивать свою точку зрения. Она писала статьи под заголовками вроде «Почему исследование можно считать техническим успехом» и «Ценность исследования». Критики снова и снова спрашивали ее, почему она так уверена в точности своих результатов. А если ее результаты точны, то как объяснить тот факт, что лишь немногие американские солдаты после возвращения на родину употребляли наркотик?

Понять их скептицизм нетрудно. Робинс вела свои исследования по поручению воинственного президента, объявившего войну наркотикам, и полученные ею результаты подтверждали его победу. Даже если она была вне политики, ее данные казались слишком хорошими, чтобы быть правдой. В мире общественного здравоохранения победы обычно выражаются в постепенном снижении – на 3 % в одном, на 5 % в другом. 90-процентное сокращение потребления наркотиков казалось невероятным. Но Робинс все сделала правильно. Ее эксперимент был разумным, а результаты – реальными. Проблема заключалась лишь в объяснении того, почему наркоманами остались лишь 5 % вернувшихся солдат.

Оказалось, что ответ уже был получен более десяти лет назад. Это произошло в американской неврологической лаборатории в восьми тысячах миль от места работы Робинс.

* * *

Великие ученые делают свои открытия с помощью двух разных подходов: постепенного и революционного. Постепенный подход подтачивает проблему, как вода точит камень. Революционный подход иной – великий мыслитель осознает то, чего не может осознать никто другой. Если инженер Питер Милнер был сторонником первого подхода, то психолог Джеймс Олдс оказался революционером [46]. Вместе они составили идеальную команду. В начале 50-х годов они работали в Университете Макгилл в Монреале в небольшой лаборатории, полной подопытных крыс и электрического оборудования. Олдс и Милнер провели один из самых знаменитых в истории экспериментов по зависимостям. Выдающимся этот эксперимент делает то, что он вовсе не был направлен на реформирование нашего представление о зависимости.

Если бы Олдс все сделал правильно, то эксперимент остался бы незамеченным.

Олдс и Милнер встретились в монреальском Университете Макгилла в начале 50-х годов. Во многих отношениях они были противоположностями друг другу. Главным достоинством Милнера был его технический склад ума. О мозге крыс и электрических токах он знал абсолютно все. Олдсу же не хватало опыта, зато он фонтанировал новыми идеями. Молодые исследователи приходили в лабораторию Олдса, привлеченные его харизмой и талантом выявлять новые перспективные направления. Первый его выпускник Боб Вуртц хорошо знал обоих. Он вспоминал: «Олдс не мог отличить морду крысы от ее хвоста, и первым делом Милнер просветил его в области физиологии крыс». Но хотя Олдсу не хватало технических знаний, он обладал невероятно живым воображением и научным предвидением. «Джим был очень агрессивным ученым, – вспоминает Вуртц. – Он верил в случайность изобретений: обнаружив что-то интересное, он немедленно бросал все остальное. Когда они с Милнером натыкались на что-то увлекательное, Джим брал на себя общение с внешним миром, а Милнер продолжал работать в лаборатории».

Гэри Астон-Джонс, тоже учившийся у Олдса, вспоминал о нем почти так же: «Олдс сосредоточивался на важных вопросах. Он всегда увлекался концепциями, а не техническими деталями. Когда мы пытались понять, как плодовая мушка познает мир, Олдс опустился на четвереньки и стал ползать по полу, представляя себя мухой». Милнер никогда не делал ничего подобного. Третий студент Олдса, Арье Руттенберг, вспоминал: «Милнер был противоположностью Олдса. Тихий, спокойный, погруженный в себя человек. Олдс же всегда восклицал: «Мы сделали великое открытие!»

На протяжении десятилетий специалисты полагали, что наркоманы – любители настойки опия, макового чая и опиума – предрасположены к такой зависимости от природы. Олдс и Милнер одними из первых взглянули на проблему иначе. Они предположили, что в определенных обстоятельствах наркоманом может стать любой человек.

* * *

Величайшее их открытие начиналось скромно. Олдс и Милнер пытались доказать, что при стимуляции крохотного мозга крыс электрическим током те убегают в дальний конец клетки. Исследователи вживили крысам в мозг маленький электрод, который посылал импульс, когда животное нажимало на металлическую пластину. К их удивлению, крыса № 34 при этом не убегала, а, напротив, снова и снова нажимала на пластину. Она не боялась ударов тока, как остальные крысы, а стремилась к ним. Экспериментаторы отметили, что крыса № 34 за двенадцать часов нажала на пластину более семи тысяч раз и делала это каждые пять секунд без перерыва. Как ультрамарафонец, который упорно отказывается остановиться и отдохнуть, крыса отказывалась от воды и корма. Она видела только пластину. Через двенадцать часов после начала эксперимента крыса погибла от переутомления.

Поначалу Олдс и Милнер недоумевали. Почему крыса № 34 стремилась к ударам током, в то время как все остальные в ужасе убегали? Возможно, у этой крысы что-то не так с мозгом? Милнер был готов повторить эксперимент с другим животным, но тут Олдс сделал смелое предположение. Он уже ползал по полу, представляя себя плодовой мушкой, теперь же попытался залезть в разум крысы. Тщательно проанализировав поведение крысы № 34, он понял, что она получала удовольствие от электрической стимуляции. Она испытывала не боль, а наслаждение. «Гений Джима Олдса заключался в том, что он был полностью открыт для всего нового и почти безумен. Только такой человек мог подумать, что крысе нравились электрические импульсы, – вспоминал Астон-Джонс. – В то время никто не догадывался, что электрическая стимуляция мозга может быть приятной. Но Олдс не побоялся предположить, что животное просто получало удовольствие».

Олдс продолжил эксперименты. Он извлек электрод из мозга крысы и обратил внимание на то, что тот оказался изогнутым. «Электрод должен был располагаться в среднем мозге, но попал в прилежащее ядро», – вспоминал Астон-Джонс. Доля дюйма разделяла наслаждение и дискомфорт. Олдс назвал этот участок «центром удовольствия». Конечно, это было явным упрощением, однако все животные (крысы, собаки, козы, обезьяны – и даже люди) ощущали эйфорию при стимуляции этого участка. Спустя несколько лет, когда невролог Роберт Хит вживил электрод в центр удовольствия женщине, страдавшей депрессией, она начала смеяться. Он спросил, почему она смеется, и женщина точно не могла ничего объяснить, но сказала, что впервые за долгое время чувствует себя счастливой. Как только Хит убрал электрод, улыбка исчезла с лица пациентки. Она вновь впала в депрессию – и состояние ее ухудшилось, потому что она вспомнила, каково это – быть счастливой. Она больше всего на свете хотела вернуть этот электрод, регулярно посылающий импульсы. Хит, как до него Олдс и Милнер, показал, насколько аддиктивной может быть эйфория.

Великие ученые делают свои открытия с помощью двух разных подходов: постепенного и революционного. Постепенный подход подтачивает проблему, как вода точит камень. Революционный подход иной – великий мыслитель осознает то, чего не может осознать никто другой.

* * *

После смерти крысы № 34 Олдс и Милнер выявили аналогичное аддиктивное поведение у других крыс при стимуляции центра удовольствия. Они тоже забывали о пище и воде, бесконечно нажимая на металлическую пластину. Арье Руттенберг проводил такие эксперименты. Она вспоминает, что крысы демонстрировали явные признаки зависимости: «Они ничем не отличались от крыс, которым прямо в мозг вводили аддиктивные вещества – амфетамины, хлорпромазин, ингибиторы моноаминооксидазы, и вели себя в точности так же». Руттенберг описывает эксперимент, который доказал силу центра удовольствия:

«Быть профессором хорошо – можно изучать все, что захочешь. Я решил посмотреть, что произойдет, если напоить животных, нажимающих на пластину. Я ввел несколькими крысам алкоголь, эквивалентный трем мартини за обедом. Они просто рухнули. Мы подняли их – так пьяных вытаскивают из бара – и направили к небольшой металлической пластине. Мы положили крыс таким образом, чтобы их головы располагались на пластине, посылавшей импульсы в мозг. Крысы мгновенно начали нажимать на пластину безостановочно. Всего минуту назад они находились в полной прострации, но тут же стали совершенно нормальными! Через десять-пятнадцать минут мы отключили ток, и крысы вновь впали в ступор».

Это была не единственная причина, по которой ученые увидели в крысах наркоманов в миниатюре. В отсутствие стимулов крысы вели себя так же беспокойно, как и обычные наркоманы. Когда исследователи не давали им возможности стимулировать себя чаще одного раза в несколько минут, животные начинали пить много воды, чтобы убить время. «Как только стимуляция прекращалась, они начинали пить как безумные, – вспоминал Руттенберг. – Я приходил к началу нового эксперимента и видел, что крысы почти раздувались от воды! Казалось, они делали что-то – что угодно! – лишь бы убить время. Награда была так велика, что им нужно было найти способ дождаться того момента, когда можно будет получить следующую».

Слухи об экспериментах распространились, и исследователи стали к ним прислушиваться. «Мы узнали, что военные дрессируют коз, – вспоминал Боб Вуртц. – Они обучали коз доставлять солдатам боеприпасы или даже превращали их в живые бомбы, направляя на врагов». Чтобы запускать животных в нужном направлении, военные посылали импульсы в центр удовольствия или прекращали стимуляцию. Эти исследования повлияли на Вуртца, Астон-Джонса и Руттенберга и их понимание зависимости. Олдс и Милнер сперва считали, что крыса № 34 была от природы предрасположена к зависимости. Они полагали, что из-за врожденного дефекта мозга эта крыса ставила электрическую стимуляцию превыше всего остального – даже пищи, воды и самой жизни. Но вскоре стало ясно: крыса была самой обычной. Природа не создала ее наркоманом. Просто этой крысе не посчастливилось: она оказалась не в том месте и не в то время.

* * *

Таким был один из главных уроков эксперимента Олдса и Милнера. Крыса № 34 вела себя как неизлечимый наркоман, но это вовсе не означало, что у нее проблемы с мозгом. Как и ветераны Вьетнамской войны, эта крыса стала жертвой обстоятельств. Она повела себя точно так же, как любая другая, если бы ей вживили электрод в центр удовольствия.

Руттенберг решил, что это может расширить наше представление о зависимости у людей. Но для этого кто-то должен был выполнить роль крысы № 34. «Мы стали считать зависимость формой обучения, – вспоминал Руттенберг. – Ее можно назвать частью памяти». Зависимые просто научились связывать определенное поведение с привлекательным результатом. Для крысы № 34 это была стимуляция центра удовольствия, для героинового наркомана – острое наслаждение от очередной дозы наркотика.

Чтобы оценить связь между зависимостью и памятью, Руттенберг отправился в местный зоомагазин и купил обезьянку-саймири по имени Клеопатра. В те времена комиссии по этике были не столь влиятельными, как сегодня. «У меня была собственная лаборатория, где я мог делать все, что захочу, – вспоминал Руттенберг. – Я вживил электроды в центр удовольствия мозга этой обезьяны. Никогда прежде с обезьянами никто ничего подобного не делал». Руттенберг поместил Клеопатру в клетку с двумя металлическими пластинами. Первая пластина при нажатии посылала электрический импульс в центр удовольствия, вторая выдавала очередную порцию пищи. Сначала Клеопатра нажимала пластины случайным образом, но очень быстро начала вести себя так же, как крыса № 34: она игнорировала «пищевую» пластину и снова и снова нажимала пластину стимуляции мозга. Олдс узнал об опытах Руттенберга и был очень доволен. «Он пришел в мою лабораторию с приятелем, известным ученым из Университета Джона Хопкинса, и я показал ему Клеопатру, – вспоминал Руттенберг. – Это был один из самых замечательных дней моей жизни!» Позже Руттенберг стал выпускать Клеопатру из клетки на несколько часов или даже дней. Вне клетки она приходила в себя и становилась такой же здоровой обезьянкой, какой была до попадания в лабораторию. Но как только Руттенберг возвращал ее в клетку, она начинала нажимать на ту же пластину. Даже когда пластину убрали из клетки, обезьяна продолжала стоять на том месте, где она раньше находилась. Руттенберг считал, что зависимость оставила сильный след в долгосрочной памяти Клеопатры.

* * *

Опыты Джима Олдса стали решением загадки Ли Робинс. Ветераны Вьетнамской войны избавлялись от героиновой зависимости, потому что менялись обстоятельства их жизни. Так происходило и с Клеопатрой, обезьянкой Арье Руттенберга. В клетке она была настоящей наркоманкой. Она снова и снова нажимала на металлическую пластину, добиваясь электрической стимуляции центра удовольствия. Она забывала о пище и воде. Для нее клетка была тем же самым, чем Вьетнам для скучающих солдат, впавших в зависимость от героина. До попадания в лабораторию Клеопатра была здоровой обезьяной. Когда Руттенберг выпускал ее из клетки, она снова становилась здоровой. Но в клетке ее зависимость возрождалась в еще более сильной форме.

Клеопатра возвращалась в клетку, но лишь немногие ветераны возвращались во Вьетнам. Они приезжали домой, и их жизнь полностью менялась. В ней больше не было джунглей, душной жары Сайгона, автоматных очередей, стрекота винтов вертолетов. Дома они ходили за покупками, возвращались на работу, погружались в монотонные будни пригородов и наслаждались домашней едой. И Клеопатра, и солдаты подтверждали правоту Руттенберга: зависимость коренится в памяти. Триггером для Клеопатры была клетка. Клетка возвращала ее в те времена, когда она была наркоманкой, и она не могла противостоять прежним искушениям. Ветераны Вьетнамской войны никогда не возвращались к прежней памяти: покинув Вьетнам, они оставляли позади все, что могло подтолкнуть их к пагубной привычке.

Вот почему героиновым наркоманам так тяжело воздерживаться от героина. Подобно Клеопатре, они снова и снова возвращаются к ней. Они видят друзей, которые напоминают им о прежних временах; они живут в тех же домах; они ходят по тем же улицам. Они бросают наркотики, но больше ничего не меняется. Изменилось лишь одно: раньше они поддавались своей тяге, а теперь пытаются сопротивляться ей. Вот почему соблазн так велик. А как может быть иначе, если каждый взгляд, каждый звук и запах будят в их памяти моменты эйфории после очередной дозы?

* * *

Бывший игроман Айзек Вайсберг отлично знает, как опасно находиться рядом с предметом своей зависимости [47]. Ничто в его жизни не предвещало опасности. Он родился в Венесуэле в 1992 году. Мать воспитывала мальчика и оберегала его, а отец много работал, но все же уделял сыну немало внимания. Но потом родители развелись, и Айзек уехал в Майами вместе с матерью. Отец его остался в Венесуэле, но часто общался с сыном, и Айзек навещал его во время каникул. Учился мальчик превосходно. В конце первого года учебы в старших классах он набрал на экзаменах 2200 баллов из 2400 – то есть вошел в один процент лучших школьников Соединенных Штатов. Его приняли в Вустерскую академию близ Бостона – один из самых престижных колледжей страны, а затем он поступил в Американский университет в Вашингтоне. Айзек был не только ученым, но и спортсменом. Вустер предоставил ему футбольную стипендию. Он находился в прекрасной физической форме и был в команде нападающим.

К сожалению, это лишь половина истории. Айзек чувствовал себя одиноким. «Родители развелись, когда я был очень мал, и потом мне пришлось колесить между Штатами и Венесуэлой, – вспоминал он. – Из-за этого я стремился к новым отношениям, но плохо понимал, как достичь в них подлинной глубины». И он нашел друзей в интернете.

Когда Айзеку было четырнадцать, он начал играть в World of Warcraft. Эта игра вызывает зависимость по ряду причин, но для Айзека самым привлекательным оказалось ее социальное измерение. Как и многие игроки, он вступил в гильдию, небольшую группу игроков с общими ресурсами, которые регулярно общаются в специальных чатах. Члены гильдии стали его ближайшими друзьями, и эта дружба подменила собой все значимые отношения, которых ему не хватало в реальной жизни.

Первый опасный случай произошел, когда он еще учился в старших классах. «Я входил и выходил из World of Warcraft много раз, но в конце концов игра стала моим единственным способом общения и утешением. Каждую ночь я получал новую дозу дофамина, которая помогала мне справляться с тревожностью». Айзек потерял сон, оценки его упали, его тошнило, когда мать отправляла его в школу. «Я вышел из дома, и у меня начался панический приступ. В машине меня стало тошнить. Как только я понял, что не пойду в школу, все симптомы исчезли». После этого приступа Айзек оправился. К концу учебного года он настолько пришел в себя, что блестяще сдал экзамены.

Второй опасный случай произошел через два месяца после поступления в Вустерскую академию. Оставшись в своей комнате без присмотра, Айзек вновь присоединился к старой гильдии и возобновил интернет-дружбу, которая началась год назад. Вскоре у него возникла настоящая зависимость. «Когда я поступил в Вустерскую академию, то весил 195 фунтов. Я был физически крепким юношей и играл в футбол. К концу первого семестра я весил уже 235 фунтов[48], у меня выпали волосы, я бросил футбол, а оценки мои серьезно ухудшились». Но Айзек сумел взять себя в руки. Он завершил обучение и поступил в Американский университет. Тогда он все еще считал эти происшествия случайностью. Его не беспокоило, что зависимость не покинет его и в университете.

Зависимые просто научились связывать определенное поведение с привлекательным результатом. Для крысы № 34 это была стимуляция центра удовольствия, для героинового наркомана – острое наслаждение от очередной дозы наркотика.

Первый семестр он завершил блестяще – учеба давалась легко, он был крепок и здоров. Но во втором семестре начался стресс. Айзек решил «немного поиграть», чтобы расслабиться, – и тут же завалил экзамены. Его оценки скакали, словно на американских горках. Мать настолько встревожилась, что приехала в университет без предупреждения и привезла сыну буклет реабилитационного центра reSTART, расположенного близ Сиэтла. Айзек согласился пройти курс реабилитации, но только после того, как сообщит своим друзьям по гильдии, что какое-то время не сможет выходить в сеть.

ReSTART – первый в мире центр по лечению игровой и интернет-зависимости. Основатели центра понимают, что такая зависимость отличается от наркомании, потому что совершенно невозможно вернуться в мир и не пользоваться интернетом. Вы можете бросить работу, вернуть долги и жить без наркотиков и алкоголя. Но без интернета жить нельзя. Подобно «зеленому» движению, центр учит пациентов пользоваться интернетом «разумно», а не избегать его вовсе.

К шестинедельной программе Айзек приступил с энтузиазмом. У него появились друзья, он занялся живописью, совершал прогулки по красивым окрестностям центра и тренировался в спортивном зале. Он сблизился с наставниками, которые объяснили ему, что игра создает у него иллюзию контроля над собственной жизнью. За пределами игры его мир продолжал сжиматься, но это его не беспокоило, потому что в игре он одерживал одну победу за другой. Но даже несмотря на этот прогресс, порой он испытывал подавленность. Хотя программа центра помогла, Айзек считал время, проведенное там, помехой для окончания колледжа и перехода на более здоровый и самодостаточный образ жизни. Ему не могло стать «лучше», пока он не вернется в реальный мир. Он даже купил через интернет билет на самолет, но все же сумел довести программу до конца, пробыв в центре все шесть недель.

А потом он совершил огромную ошибку. «Я прошел всю программу, мне стало легче дышать, я обрел уверенность в своих силах. Но когда в конце программы нужно было представить план уравновешивания своей жизни, все принялись критиковать мое решение вернуться в Вашингтон». Айзек говорит об этом как истинный геймер-ветеран: «Мне казалось, что я не могу оставить эту вершину непокоренной. Я был не готов бросить университет, не получив диплома, – это было просто невозможно. Я не внял советам специалистов и вернулся на восток».

Проблемы Айзека отличаются от проблем ветеранов Вьетнама, которых изучала Ли Робинс. Вместо того чтобы выйти из контекста собственной зависимости, он снова приехал в Вашингтон. Два или три месяца все шло хорошо. Он нашел работу, стал репетитором по математике, неплохо зарабатывал. Ему предложили вернуться в Американский университет. Все казалось нормальным – но на самом деле таковым не было. Айзек говорил мне, что самое опасное время для зависимых – это тот момент, когда все идет настолько хорошо, что начинает казаться, будто зависимость навсегда осталась в прошлом. «Кажется, что ты излечился и можешь вернуться к тому, чем занимался раньше. Я расслабился. И тут приятель прислал мне текстовое сообщение: «Привет, не хочешь немного поиграть с нами?» И я ответил: «Привет! Конечно!»

Это был четверг, 21 февраля 2013 года. Айзек так точно называет дату, потому что она навеки запечатлелась в его памяти. Через два дня у него было назначено занятие с мальчиком, которому предстоял экзамен по алгебре. Айзек не пришел. В понедельник он не явился на занятия и пять недель провел в одиночестве в своей квартире. Он ни на минуту не выходил из дома и ни разу не принял душ. За небольшую сумму консьерж приносил ему заказанную по телефону еду. В квартире стало вонять, вокруг стола валялись пустые коробки из-под фастфуда. Айзек играл по двадцать часов в день, потом несколько часов спал, а проснувшись, мгновенно включался в игру. Он заканчивал одно задание за другим, целыми днями болтал со своими приятелями по гильдии и полностью отключился от внешнего мира. Пять недель пролетели незаметно. Он не ответил на сто сорок два телефонных звонка (еще одна цифра, которую он никогда не забудет), но почему-то решил ответить на сто сорок третий. Звонила мать. Она сказала, что приедет через два дня.

Тогда Айзек решил убраться в квартире и принять душ. Это было его «дно». Увиденное в зеркале его ужаснуло. Он набрал тридцать килограммов чистого жира, волосы были сальными, одежда – грязной. Даже полтора месяца спустя, рассказывая об этом, он не может сдержать слез:

«В моем детстве отец зарабатывал немного. Он начал собственное дело и уходил на работу в пять утра, а возвращался не раньше девяти. Приходя домой, он был безумно счастлив. Он крепко обнимал меня, выпивал немного виски, подходил к своему креслу возле окна и распахивал окно, чтобы подышать свежим воздухом. И так он поступал каждый день, сколько я его помню.

Самое опасное время для зависимых – это тот момент, когда все идет настолько хорошо, что начинает казаться, будто зависимость навсегда осталась в прошлом.

Я представил, как он входит в мою квартиру, выпивает немного виски, подходит к креслу и начинает плакать. Я никогда не видел, чтобы отец плакал. Он всегда был сильным и крепким. Я представил, как он плачет в своем кресле, гадая, что сделал не так, почему я стал таким. Мне больно даже говорить об этом. Думая о том, что почувствовал бы сейчас отец, я не мог удержаться от слез».

Айзек пригласил маму поужинать в ресторане и там все ей рассказал. Он объяснил, что снова сорвался, что ему нужно вернуться в реабилитационный центр, но с более серьезным настроем. Он решил не возвращаться в Вашингтон. После окончания шестинедельной программы он записался на семимесячную, дополнительную.

Айзек сдержал слово. Он прошел всю программу в центре. Ему было приятно сознавать, что дополнительная программа обеспечит поддержку, когда он будет привыкать к жизни и работе вне стен центра. Дополнительная программа многое ему дала. Как и другие пациенты, Айзек каждую неделю проводил в центре от двадцати до тридцати часов, а остальное время работал. Он жил вместе с несколькими другими бывшими пациентами. Они поддерживали друг друга и бдительно следили, чтобы никто из них не сорвался.

Айзек решил остаться в Сиэтле, близ реабилитационного центра. Он часто там бывает, но теперь большую часть времени проводит в спортивном зале CrossFit. В апреле 2015 года он купил этот зал у бывших владельцев и за четыре месяца сумел увеличить посещаемость втрое. Спортивный зал дает ему здоровую возможность удовлетворять свои психологические потребности: у него много друзей, он активен и хорошо себя чувствует, у него появились бизнес-ориентированные цели, которые поддерживают его мотивацию.

Айзек Вайсберг, как и Робинс, Милнер, Олдс и их ученики, дает миру ценнейший урок в отношении зависимости и ее жертв: зависимость не имеет ничего общего с аддиктивными особенностями характера. Не следует считать, что зависимые люди слабохарактернее остальных, что они порочны, а остальные добродетельны. Многие из них (если не все) глубоко несчастны. Местоположение не единственный фактор, влияющий на вероятность развития зависимости, но он играет роль более важную, чем считалось ранее. Генетика и биология тоже важны, но мы знаем об их роли уже давно. В 60-е и 70-е годы нам стало ясно, что зависимость тесно связана с окружающей средой. Даже самые стойкие – молодые солдаты, не имевшие зависимости до отправки во Вьетнам, – могут поддаться слабости, оказавшись в неподходящей обстановке. Даже самые стойкие излечившиеся наркоманы могут сорваться, оказавшись в окружении, которое напоминает им о наркотике.

* * *

Время посмеялось над теми специалистами, которые когда-то считали зависимость уделом несчастного меньшинства. Подобно Айзеку Вайсбергу, десятки миллионов граждан стран развитого мира сегодня страдают одной или несколькими поведенческими зависимостями. В 50-е годы эта идея была совершенно чужда Олдсу и Милнеру, в 70-е она удивила бы Робинс. Люди испытывали зависимость от веществ – не от поведения. Обратная связь от одного лишь поведения никогда не могла дать такой эйфории, как инъекция героина. Но по мере того как наркотики становились все сильнее, нарастала и сила поведенческой обратной связи. Сегодня производители стали умнее, чем прежде. Они умеют нажимать на нужные кнопки и подталкивать нас к использованию их продуктов – не один раз, а снова и снова. На работе перед нами вечно висит морковка, до которой невозможно дотянуться. Следующее повышение уже за углом, до следующего бонуса нужно завершить еще одну сделку.

Как крыса № 34, которая постоянно нажимала на пластину в своей клетке, мы постоянно стремимся к аддиктивному поведению, потому что электрическая активность нашего мозга аналогична. На протяжении многих лет исследователи считали, что эта активность и служит источником зависимости: достаточно сымитировать определенную мозговую активность, и мы получим наркомана. Но биология зависимости гораздо сложнее, чем простая стимуляция группы нейронов. Зависимость, как показали Айзек Вайсберг, ветераны Вьетнамской войны и крыса № 34, – это понимание того, что ее предмет (игра, место, где легко доступен героин, или маленькая металлическая пластина) избавляет от одиночества, неудовлетворенности и душевной боли.