Читать книгу Багрянец - Адам Нэвилл - Страница 8

Первым признаком, что что-то не так, оказалось долгое время, потребовавшееся хозяину, чтобы отпереть парадную дверь. Когда задвижка наконец поддалась, из дверной щели выглянуло морщинистое лицо, пара выцветших голубых глаз на котором осмотрела улицу.

Онемев от неловкости, Кэт решила, что постучалась не в тот дом. Вдоль этой улочки, примыкавшей к главной улице Редхилла, тянулся ряд из четырех дверей: все они были выкрашены в коричневый и вели в дома с одинаковыми фасадами из серого камня.

Кэтрин проверила номер на двери – 4. Нет, дом тот. Может, это какой-то пожилой родственник Мэтта Халла встретил ее на пороге?

Дверь открылась.

– Привет, Кэтрин. Рад видеть, – тихо произнес старичок на пороге, и только тут она узнала парапланериста.

Два года назад, когда открытие пещеры в Брикбере потрясло весь мир, Кэт брала у Мэтта интервью на первой выставке, посвященной находке: именно Мэтт Халл за два года до этой выставки посветил телефоном в расщелину на скале и нашел пещеру, полную доисторических артефактов. Тогда просторная и малонаселенная деревня, разбросанная вдоль побережья Девоншира, привлекла взгляды мира, которые на несколько недель задержались и на Мэтте – он проснулся знаменитым.

Сейчас, два года спустя после интервью, внешность Мэтта Халла поразила журналистку. Крошечный человек на пороге будто перенес тяжелую болезнь, от которой исхудал и покрылся морщинами, так что кожа на лице обвисла. Кэтрин запомнила его небольшим, худощавым и мускулистым, но теперь рукава рубашки свободно висели на руках-палочках, а рубашка над ремнем стала слишком просторной.

Кэт помнила Мэтта типичным представителем местного рабочего класса. Он тепло улыбался – физический труд, несчастья, развод и потрясение от разрушенной семьи сделали его суровее, но не лишили доброты. Женщину впечатляли его стойкость и неброская мудрость: он бесконечно любил сына и сумел вовремя принять разрыв с женой, чтобы подавить собственную злобу в зародыше.

А еще Мэтт умел рисовать красками и делать прекрасную мебель из остатков материалов, добытых в местных рощах. Было у него, мужчины за тридцать, и другое хобби – парапланеризм: с самого начала Мэтт в разговоре с Кэтрин описал себя как человека, которому в небе лучше, чем на земле. Сохранив эти радостные воспоминания, Кэтрин с удовольствием ждала сегодняшнего с ним разговора.

Теперь у нее складывалось совершенно другое впечатление. И деревня, где жил Мэтт, изменилась не меньше его самого, хотя совершенно по-другому.

С того самого интервью Кэт не бывала в Редхилле – ближайшем поселении к месту раскопок в Брикбере, – и удивилась его возрождению.

Деревня состояла из главной улицы и примыкающих к ней пяти улиц поменьше: удаляясь, они истончались, пока окончательно не терялись среди фермерских земель. Но за это время в Редхилле появились продуктовый магазин и паб, три дома переделали в отели, ближайшее поле наводнили дома на колесах, палатки и туристические хижины. По узким улочкам неровными рядами ползли гоночные машины, на голой красной земле вокруг окраин несколько больших скелетов частных домов постепенно обрастали «плотью», а в просторных садах копали бассейны для плавания. Вот какого процветания достигла умирающая деревня благодаря открытию Мэтта Халла, но согбенный человек на пороге, по-видимому, единственный в Редхилле двигался в противоположном направлении.

Кэт осторожно опустилась в мягкое кресло, стоявшее в маленькой гостиной, выходившей прямо на улицу. Она действовала так осторожно, будто пришла к пациенту в больницу, и, чтобы наладить беседу, согласилась, когда Мэтт предложил напитки. Однако кружка прибыла не сразу, и при внимательном изучении в растворимом кофе не оказалось молока, зато обнаружилось несколько ложек сахара. Кэтрин тем временем попросила чай с молоком без сахара.

Через дверь между гостиной и кухней она смотрела, как хозяин дома готовит напитки, рассыпая сахар трясущимися, неловкими руками. Должно быть, мучительные мысли сурово остругали душу внутри этой изможденной оболочки. Кэт сама страдала от депрессии и тревожного расстройства и позволила себе предположить то же самое у Мэтта: она слишком хорошо знала, что такое упадок сил и переутомление, когда простые движения требуют болезненных усилий.

Вскоре ее взгляд встретил пару тусклых и утомленных глаз, таких тяжелых, что, казалось, глазницы с трудом их удерживали. Свет во взгляде Мэтта погас, раздавленный той же силой, что душила разум за этими глазами. Постаревшее лицо казалось пустым – внимание его владельца было направлено то ли за пределы комнаты, то ли внутрь собственной головы. Когда Мэтт сел, его колени и руки продолжали жестоко трястись, будто от Паркинсона; пальцы успокоились, только пока хозяин дома скручивал сигарету.

– Все еще летаете? – спросила Кэт.

– Бросил. Больше не хочется… – Его лицо при этих словах передернуло так, что глаз чуть не закрылся.

– Но, надеюсь, вы все так же делаете прекрасную мебель? – продолжала Кэтрин радостным голосом. – Я до сих пор вспоминаю тот стол, сделанный вами из рябины, – было бы дома место, с руками бы оторвала!

Мэтт попытался улыбнуться, что далось ему с очень большим трудом. Кэт не знала, стоит ли спрашивать про сына – возможно, причина нынешнего состояния ее собеседника лежала в семейных разногласиях. В первом интервью Мэтт Халл если и распространялся про личную жизнь, то почти исключительно – про сына. Но Кэтрин не смогла придумать, что еще сказать, и, когда нервы не выдержали, спросила:

– Как поживает ваш сын?

– Колин? Хорошо, да, – при упоминании ребенка Мэтт немного успокоился. – Здорово играет в регби – собирается представлять наше графство перед Колтс. Еще очень любит ходить под парусом.

– Здорово! Должно быть, вам друг с другом интересно.

– Я здесь только ради мальчика. – Он снова начал трястись. – Он с мамой в Брикбере – хочу быть как можно ближе.

Мысли стремительно улетучивались из головы Кэт, и она поерзала, чтобы встряхнуться и сосредоточиться. Увидев это, Мэтт добавил:

– Не могу больше говорить об этом. Во всяком случае, так, как мы говорили, – подняв печальный взор от сигареты, он пояснил: – Пещеры. Стараюсь не думать о них, хотя, честно сказать, не очень получается. Однако надо забыть, хотя бы попробовать. Уже четыре года прошло. Самое главное для меня – Колин.

– Конечно, – но, если говорить о пещере он не собирался, Кэт не имела понятия, почему Мэтт согласился на ее просьбу о продолжении первого интервью. Она делала репортаж о второй выставке в музее Эксетера с находками из второй фазы раскопок. Почти весь он состоял из фотографий, но в журнале оставалось место для нескольких комментариев. Хватило бы телефонного разговора с человеком, открывшим пещеру, – теперь Мэтт Халл был в лучшем случае примечанием в ее истории, и его имя упоминалось редко. Но, когда Кэтрин позвонила, он настоял, чтобы они встретились у него дома.

– Хочу только сказать: жалко, что я их нашел.

Кэт напряглась. Ее неловкость росла параллельно тому, как остывал отвратительный кофе в руке.

– Ваши слова очень удивляют меня, Мэтт, – с трудом подобрала она ответ, готовясь к рассказу о том, как находка принесла ему сплошные горести.

– Пару лет назад я и сам не поверил бы своим словам.

– Что же изменилось? Скажите.

– Можно не записывать?

– Как скажете. Мне нужна была только пара слов от очевидца тех лет – чтобы продемонстрировать, как много пещера сделала для региона и его экономики за два года. Должна признать, деревня так стремительно изменилась, что я немного растерянна, – теперь ее не узнать.

Мэтт кивнул с невеселой улыбкой, будто Кэт смотрела в самый корень дела, хотя она сама не представляла, где этот корень спрятан.

– В статье будет только про новые находки, – предложила она. – Насколько я понимаю, до вас долетали отголоски новостей о новых находках? Вот я и подумала, что вы захотите сказать хотя бы пару слов. Если бы вы там не пролетали, ничто из этих новых открытий не было бы возможно.

Мэтт снова уставился на тлеющий кончик сигареты. Улыбка исчезла в дыму, и лицо мужчины приобрело еще более нездоровый оттенок серого.

– Мэтт, вам нехорошо? Вы кажетесь… очень напряженным.

Его губы некоторое время шевелились, но слов не прозвучало.

– Хотите, в другое время поговорим?

Пытаясь собраться, Мэтт затянулся сигаретой, но рука продолжала дрожать:

– Во время первой выставки у меня брали интервью все местные газеты, каналы, радио и что угодно еще. И ВВС, и Sky, и в США – по всему миру. На всех выставках в Соединенном Королевстве я был.

– Я знаю.

– Но тогда изо всех, кто со мной говорил, ты выделялась.

– Не уверена, что понимаю вас.

– Среди всех этих восторгов ты немного по-другому смотрела на все. На пещеру. Мне так показалось.

Кэтрин усердно попыталась вспомнить, что за сигналы она ему подала при первом интервью.

– Я неплохо разбираюсь в людях, и у тебя было дурное предчувствие из-за находок. Я помню еще, как ты сказала, что приехала сюда в поисках новой жизни, подальше от большого города – Лондона, да? – Кэт кивнула. – Я чувствовал, что тебе там пришлось трудно. Мне кажется, люди, которым пришлось трудно, производят особенное впечатление, как я после разрыва с женой. От этого я и других стал чувствовать – их горе, понимаете? Ты говорила, что прошла через то же, что и я, – через плохие отношения. Ты не рассказала подробностей, но я все увидел в твоих глазах. От этого ты стала сильнее воспринимать… людей и ситуации, способные причинить еще больше вреда. Инстинкты стали острее, шестое чувство появилось. То же самое с полетами: если в скалах что-то не так, я сразу понимал, когда нужно опускаться. Просто чувствовал, и все.

Я нашел трещину очень много лет спустя после того, как пещеры забросили, но ты все равно заподозрила что-то неладное. Там произошло столько ужасного, пусть и много тысяч лет назад, но ты знала: нельзя просто глазеть или ковыряться в том, что там нашли. В пещерах оставалось что-то такое… не знаю. Сила. Как будто что-то не умерло.

Кэт снова заерзала, шумно сглотнула.

– Это место, там, у моря, – оно было для тех людей особенным. Ну знаешь, как… Стоунхендж, например. После того как я нашел череп и статуэтку, адреналин отхлынул, и я, как ни странно, тоже это понял. Не сразу, может даже через год, но для меня многое изменилось. И не перестает меняться. – Он часто моргал, но тут остановил на Кэт такой пристальный взгляд, что она кашлянула, пытаясь отвлечься.

Мэтт был не в себе, а его дальнейшие слова только подтвердили ее диагноз:

– Мои мысли с тех пор стали очень нездоровыми. Тогда все и началось. Раньше я никогда так не думал – можешь мне поверить. Я чувствовал себя странно, очень странно – здесь. Здесь все изменилось. И мне показалось, ты чувствовала то же самое – тебе не хотелось даже думать о том, что здесь откопали, я помню это, как сейчас. Все, что делали в том страшном темном месте, нужно было оставить под землей. И если будут копать дальше, станет только хуже.

Помнишь, мы разговорились о своих проблемах? В основном говорил я про сына, но ты упомянула про твоего бывшего. Мы будто все время избегали нашей главной темы – пещеры.

Необычное замечание, однако Мэтт был прав. Два года спустя после пресс-конференции в Плимуте Кэт не хотела писать о первой выставке и с удовольствием осталась бы в неведении насчет новых открытий, о новейшем цикле доисторического ужаса: если верить слухам и ранним новостям, за последние два года в пещерах Брикбера нашли свидетельства даже большего варварства, чем на первых уровнях. Но Кэтрин нуждалась в деньгах, Стив – в пополнении портфолио, а с редактором Шейлой, при всей ее учтивости, спорить не мог никто. Репортаж делала Кэт – так уж распорядилась судьба.

– У меня всё по-другому. – Мэтт затянулся сигаретой. – Я ведь местный. Я живу на одной земле с этими пещерами – сплю в нескольких километрах от них. Но и ты не так далеко живешь – а под землей сплошные длинные туннели. Как щупальца, тянутся.

– Туннели? – о них Кэт не слышала. Археологи нашли несколько альковов, примыкающих к первой пещере, и другое помещение, побольше, и все. Ей стало интересно, отчего Мэтт пришел к такому выводу:

– Мэтт, от всего, что там происходило, нас отделяют тысячелетия.

– Скажи это моим снам.

– Снам?

– Снам. Никак не отвяжутся. И моим настроениям.

– Не понимаю.

– Или не хочешь понимать. Я хотел рассказать тебе кое-что не для печати. То, что я сегодня говорю, не для новостей и прочего в журнале. Тебе все равно не дали бы это опубликовать – читатели подумают, я с ума сошел. Может, и схожу, но все равно хочу сказать это тебе – только тебе, потому что, мне кажется, ты поймешь. И для страховки.

«Проклятие Брикбера». Может, он запрограммировал себя на эту историю? Может, он считал, что близость к пещере повлияла на его разум? Кэтрин как профессионалу эти вопросы пришли в голову в первую очередь. Возможно, слова Мэтта даже придадут интересный колорит более известным слухам о судьбе нескольких членов археологической команды, которые в начале раскопок очень много времени провели под землей; но для «Девон лайф энд стайл» все это не подходило. Шейла не переносила теорий заговора, оставляя их интернету и таблоидам, и наполняла глянцевые страницы «Лайф энд стайл», или «Л&С», видами побережья, обзорами ресторанов и призывами к сохранению местной природы. Репортажам о проклятиях там не было места – разве только уютным сказкам о привидениях: о даме в белом в башне какой-нибудь крепости. Все эти годы Шейла даже умудрялась вымарывать все упоминания каннибализма из статей о пещерах, ибо это не соответствовало тематике и настроению издания. В «Л&С» писали только об артефактах с резьбой, о костяных дудочках и первобытной музыке – обо всем, что могло бы привлечь обеспеченных туристов. На этот раз репортаж будет посвящен великолепной наскальной живописи, слухи о которой уже ходили по округе.

– Для страховки? – осторожно спросила Кэт. Мэтт кивнул:

– Никому больше я не могу это рассказать. Здесь уж точно не могу.

– Ни соседям, ни друзьям? – Кэт воздержалась от упоминания врачей. Мэтт Халл прочистил горло и повел вокруг головы дрожащей рукой:

– Трудно объяснить.

Кэт подумала, не стоит ли найти какой-нибудь предлог и уйти, но в словах Мэтта, предназначенных ей – только ей, – звучала некая убежденность.

– У некоторых как будто маска, под которой они скрывают нечто в глубине души. Я не знаю что, могу только улавливать признаки. Ты, может, считаешь меня параноиком, но я думаю, лучше мне не говорить о подобном вслух в этих местах.

– Вы считаете, вам что-то угрожает?

Мэтт издал невеселый смешок и прошептал:

– Тут немного поздно считать, знаешь ли.

– Из-за пещер?

– Связь есть, но мне кажется, такое настроение здесь уже давно – в другом: в других вещах, делах… Везде были признаки этого. Я имею в виду, атмосфера, наваждение какое-то… А теперь все ускоряется: даже если оно главным образом пряталось в пещерах, трещина все изменила, и вместе с ней – остальные события… тут.

Кэт нахмурилась, теряя нить разговора.

– Как будто в тех скалах, и между ними, что-то было и с нетерпением ждало. Их корни идут так глубоко-глубоко… и все зарытое понемногу вылезало наружу. Так мне кажется. Оно было еще до того, как я нашел пещеру. В этих краях много всякого, о чем ты не знаешь.

Разочарование и жалость в Кэт достигли такого предела, что ощущались физически, будто несварение желудка. Упоминаний Мэтта Халла в статье не будет – это стало ясно. Кэтрин заволновалась, что если Мэтт не возьмет себя в руки и не займется семьей, то ему могут преградить доступ к самому важному человеку в его жизни – сыну. Эта мысль оказалась невыносимой: тогда старик с тремором, что сидел на потертом кожаном диване, окончательно погибнет.

– Знаешь, Кэт, у меня было очень выгодное (если можно так сказать) место – я летал высоко в небе и видел. Многое видел, и они об этом знают. Парус у меня ярко-оранжевый, и в воздухе меня трудно не заметить. А я облетел тут все – тридцать километров в каждом направлении – и кое-что углядел.

Неловкость Кэт сменилась замешательством; единственным, что удерживало ее в комнате, оставалось любопытство.

– Я видел многое, о чем не хочу рассказывать: тогда и я, и мои близкие немало пострадают. Здесь бывает всякое – такое, что люди готовы на все, чтобы сохранить это в тайне. Они сделают все, что угодно, если понимаешь. Иногда и делали – я точно знаю. Но ко мне и сыну это никакого отношения не имело, и я всегда отворачивался, не создавал шума. Я им то же самое сказал, когда им помешало, что я летаю.

– Мэтт, я не понимаю.

– Это просто… предыстория. Ты, наверно, знаешь, как некоторые тут делают деньги. Сейчас я не об этом, забудь. С тобой я хотел поговорить о другом.

Теперь Кэт поняла – незаконная торговля. До нее доходили разговоры о торговле алкоголем без лицензии и о фермах с каннабисом. Мэтт, без сомнения, именно наркофермы и подразумевал. Сама Кэтрин не особенно верила в слухи, но считала, что в них есть зерно правды: едва ли всех устраивало собирать фрукты, работать официантами, выносить горшки в домах престарелых или продавать мороженое на пляже за три фунта в час. Как говорили, к северу от Диллмута «садоводство на дому» было традиционным ремеслом.

– Хотя связь есть – одно зависит от другого. Я имею в виду, из-за пещер плохие места и люди стали хуже. Пересекали одну черту за другой, а потом все по ту сторону черты стало нормальным, обычным. Тут идеальная среда – это я пытаюсь сказать. Если бы ты оказалась тут просто проездом, в отпуске, то не заметила бы; но когда тут твой дом, то ты понимаешь. И это понимает тебя – оно распространяется.

Кэт старалась сделать это очень незаметно, но Мэтт увидел, как она смотрит на часы.

– Кэт, мне трудно об этом говорить.

– Вы не могли бы рассказать поподробнее о том, что вас так расстраивает?

Почти минуту Мэтт молча смотрел в пол, затем обреченно вздохнул:

– Вскоре после того, как я нашел пещеру, мне сказали, что небо – буквально то есть воздух над Брикбером – для меня закрыто. Все небо.

– Кто сказал?

– Об этом не буду – ради тебя, не ради себя. Поверь, не надо тебе знать. Но почему они взяли с меня подписку о невыезде вскоре после того, как я нашел пещеру? Я ведь уже знал, что делается здесь на фермах, видел их за работой, но это они мне простили. Я говорю о другом… случилось что-то, что никто не должен был видеть. Я говорю о других, более важных переменах. Тут об этих переменах все знают.

У Кэт пошел мороз по коже. Она услышала достаточно, и от чувства, что ее втягивают в рэкет или разборки местных группировок, воздух словно сильнее стал давить на голову. Ее специальностью был гламурный журнализм – мода, предметы роскоши и престижный туризм, – а не организованная преступность.

– Я не… Думаю, не надо… Не уверена, что редакция хотела бы…

– Они не хотят, чтобы я летал – видел чего-то хуже того, что уже увидел. И с такими людьми нельзя спорить. Их везде чувствуешь – повсюду их шпионы, сразу можно их учуять. Такой у них особый тон – можно угадать по виду и прочему. Но, Кэт, люди здесь страдали с тех пор, как я нашел пещеру… и, думаю, раньше тоже. Та трещина в скале была не единственным входом туда, вниз.

– Полиция? – Кэтрин напряглась всем телом. – Мэтт, я не понимаю, что вы хотите сказать, но, возможно, следует пойти в полицию.

– Все изменилось, я уже сказал. Ты не знаешь, кто уже что-то знает и кто на чьей стороне. Так глубоко и далеко идут корни у этого.

Несвязная теория заговора, доведенная до абсурда паранойей затворника, – вот и все. Однако кое-что из слов Мэтта продолжало беспокоить Кэт, покалывая ее разум, точно камушек в ботинке.

– Сны. Мэтт, вы говорили о своих снах?

Ей просто хотелось увести разговор в сторону от преступной деятельности. Однако собственные неприятные видения Кэтрин после первой пресс-конференции длились несколько месяцев, а с первой выставкой артефактов кошмары снова вспыхнули ярче – по-настоящему они не уходили.

– Я так и думал, – ухмыльнулся Мэтт.

– Что?

– Ты знаешь, о чем я. Ты их тоже видишь.

– В этих пещерах нашли материальные свидетельства очень неприятных вещей. Я назвала бы это естественной, здоровой, реакцией.

– Или реакцией человека, чьи эмоции и разум, – Мэтт постучал по своей голове, – на пределе. Даже если ты только коснулась всего, что так долго лежало в земле.

– Вы сказали, что у вас все стало хуже, потому что вы нашли пещеру?

– Не просто нашел, но потрогал то, что внутри, и кое-что взял. Честно говоря, одно время я кое-что и здесь держал.

– В той пещере нашли достаточно – никто не заметит, что вы взяли пару сувениров.

– Я боюсь не музеев, университетов или Земельного фонда. Я боюсь других. Их пещера затронула больше остальных.

– Кого?

Мэтт мрачно улыбнулся и покачал головой:

– Скажу по-другому. Тебе не кажется странным, что двое археологов покончили с собой, хотя в их прошлом ничто не предвещало самоубийства? Они провели в тех пещерах больше года. Даже глава проекта ушел и, говорят, окончательно свихнулся. На себя не похож.

– Это не единственная причина. Стресс, проблемы в отношениях…

– Да, это официальная сказка, я тоже ее слышал. Они ее всегда рассказывают. Но он не один выжил из ума в тех скалах. Все, кто работал там вначале, ушли.

– Я не посвящена в кадровые дела, – пожала плечами Кэтрин, – но, полагаю, раскопки ведет множество университетов, и люди выстраиваются в очередь, чтобы там работать.

– Интересно, как долго они продержатся. По тому, что я слышал, – недолго. Подумай.

– Люди приходят и уходят по самым разным причинам.

– Да, но я знаю – это из-за снов и… Назовем это атмосферой, которую они впитывают. Полный бред, да?

Полный бред. И все же в мыслях Кэтрин на смутном кроваво-темном фоне снова появилась вращающаяся фигура глиняной Венеры с ее монументальными округлостями. Всего лишь воспоминание, осколок нездоровых мыслей самой Кэт.

– И дело не только во мне или археологах. Один мой друг работает в двух местных домах престарелых, куда кладут людей в маразме, смертельно больных и так далее. Он говорит, что никогда не видел ничего такого – чтобы они так себя вели, эти старики, которые сами за собой не могут ухаживать. Он не врет – теперь это и им в голову забралось. Поэтому я и избавился от всего, отнес назад все, что взял: фигурку, чашу из черепа, дудочку – всё. И бросил в море. Я знаю, что ты думаешь, но я – человек не суеверный, не религиозный. То, что со мной случилось, неестественно. И то, что я увидел с неба через две недели после того, как нашел пещеру. И это все – часть одного целого.

– Чего?

– Моих снов. Все связано.

Одна половина Кэт не хотела больше ничего слышать. Вторая ее половина, над которой она не была властна, спросила:

– Что вы увидели с воздуха?