Читать книгу Колдуны - Адам Нэвилл - Страница 4

Шесть месяцев спустя.

– Папа! Папа! Твоя очередь!

Том краем глаза видит бледную, излучающую нетерпение сферу – голову Грейси. За крошечными чертами лица дочери скрывается ум четырехлетней девочки, увлеченной игрой «Я – шпион». Отвлекающий маневр, который предприняла его жена, чтобы справиться с непоседливостью Грейси.

Сейчас очередь Тома. Опять. Вот что приходится делать, становясь папой. Принимать удар на себя. Но Том не может придумать ни одной подсказки, поскольку его голова занята другим. Жена и дочь сидят рядом с ним, но напоминают пассажиров на перроне, размытых длинным поездом стремительных мыслей. Внимание Тома разрывается между управлением незнакомым автомобилем, наблюдением за навигатором, чтобы не пропустить поворот к деревне, и шквалом воспоминаний. Воспоминаний, пронизанных воображаемыми катастрофами и радостными сценариями будущего его семьи в новом доме: все расцветает, несется, увядает, снова расцветает.

К тому же он не может объяснить Грейси свою рассеянность. Свои сомнения. Свою неспособность осознать громадность этого момента новой жизни, которая скоро начнется в их собственном доме. В их собственном доме. Их. Доме. Со времен детства Тома это слово не обладало подобной силой.

Сегодня Том не чувствует себя самим собой, ему кажется, что нужна новая личность, которая более соответствовала бы недавно приобретенному статусу домовладельца. Только он не знает, что требуется для этой роли.

Получив, наконец, ключи и документы на дом, он словно вышел из темной комнаты, черты и детали которой были смазаны его тревогой. Из комнаты, которую ему давно хотелось покинуть. Из взятого в аренду замкнутого пространства, принадлежавшего кому-то другому. Домовладельцу, который в любой момент мог велеть ему убираться или потребовать дополнительную плату за пребывание в этих унылых пределах. Однако беспокойное, нетерпеливое ожидание выхода не покидало его и сегодняшним утром, будто Том всего лишь вошел в другую такую же комнату, черты которой тоже скроет его тревога. И все сначала.

Конечно, со временем он приспособится. Но прямо сейчас звание домовладельца выглядит неуместно. И сравнения с другими судьбоносными событиями прошлого тут не годятся, но это все, на что он может опереться. Вот, например, встреча с Фионой, его женой, – он очень долго хотел ее издалека, прежде чем начал ухаживать. А когда все-таки набрался смелости и пригласил на свидание, пришлось ждать, пока она свяжется с ним, и мучиться от призрачной боли в животе. А на первом свидании ее ладонь легла на его руку, и Том сразу понял, что теперь они вместе. Фиона проложила новый курс его жизни – куда замечательнее того, где он барахтался в одиночку.

Грейси. Чуду предшествовали два года тщетных попыток завести ребенка. Они почти сдались, но девять месяцев спустя у него на руках уютно лежала завернутая в белые полотенца малышка и впервые моргала затуманенными глазами. Том никогда до конца не верил, что однажды станет отцом.

Мечты сбываются. Горячее желание вознаграждается.

«Но это…»

Так или иначе, приобрести собственный дом и больше не снимать жилье у безразличных и бессовестных людей, живя в состоянии вечного компромисса и недовольства, было самым трудным из возможного. Из-за денег.

– Папа-а-а! Ну! Давай! Твоя очередь! Давай!

– А если я похожу? – примирительно спросила Фиона.

– Нет. Папина очередь!

Существует порядок вещей, правила. Многие из них неписаные, но все-таки есть. Это вам и четырехлетний ребенок скажет. И в существующем порядке вещей Тому не суждено было стать домовладельцем. То, через что пришлось ради этого пройти, состарило и вымотало его куда сильнее, чем он предполагал. Только для того, чтобы оказаться здесь, он сжег нервы, которые, возможно, уже не заменить.

Теперь же, с ключами в кармане – такими горячими и неудобно прижатыми к бедру, – его мучает мысль о том, сколько нужно зарабатывать, чтобы заплатить рабочим; чтобы покрыть ремонт и улучшения, которые придется сделать своими руками; чтобы их дом стал пригодным для жилья. И Том подозревает, что в следующем году у него обуглится еще больше предохранителей.

«Не все сразу, приятель. Мы в деле».

Том отвлекается от самого себя, чтобы сделать вялую попытку дать Грейси подсказку.

– То, что начинается на… – Ни малейшей идеи. Его взгляд рыщет за лобовым стеклом, за боковым. – Начинается на…

Грейси напрягается, охваченная страстным желанием угадать раньше мамы.

Мимо проплывают обширные, просторные сельскохозяйственные угодья. Но там мало что может послужить подсказкой, подходящей для его дочери. Трава. Забор. Корова. Дом. Дерево. Ворота. Дорога. Все это уже загадывалось и угадывалось. Больше ничего нет.

«Я здесь ни души не видел». Никто не показывается на унылых влажных полях, разделенных на участки проволочными ограждениями. Никто не трудится за пожухлыми остатками живой изгороди. В небе мало птиц, если не считать сбивчиво каркающих ворон. Что касается деревьев, то на возвышенностях растут лишь чахлые рощицы, подстриженные или разбитые на последние жалкие перелески. Лесам – сходящим на нет скелетам за колючей проволокой лагерей для военнопленных – предстоит освободить место для новых пустых полей. И цементных амбаров. Телеграфных столбов. Мусора в придорожных канавах. Сбитых животных на асфальте, размазанных и одновременно спрессованных. Разрушенной земли. Голой земли. Выкорчеванного, выскобленного кустарника. Уродства и излишней аккуратности. Пустоты. Даже индустриальности. Разрушения. Негде и нечему гнездиться, пускать корни, прятаться. Зелень, но завоеванная и опустошенная ближайшим поселением. Это долины с промышленными фермами на орбите города. Ледяное кольцо, окружающее почерневшую планету.

– Папа! Твой ход!

А затем они пересекают границу. К своей части земли.

Неясно, когда именно происходит переход от уныния к плодородию. Дорога «Б» сужается, и на некоторое время ее заслоняют дубовые ветви, отбрасывая тень в салон фургона. Затем трасса ныряет, сворачивает на запад. Поворот, крутой подъем, и окружающий мир меняется. Даже Грейси отвлекается на карусель теней и солнечного света на первозданной земле и лобовом стекле.

Здесь уже не равнина. Холмы ломают линию горизонта и расчерчивают землю плавными волнами. Вкрапления деревьев превращаются в самый настоящий лес, убегающий от опушки вдаль. В небе парит канюк. Потом появляется еще один. Пытаясь укрыться от них, хлопают крыльями лесные голуби. Тона меняются. Злаки скрывают расчесанную гигантами желтоватую землю. Случайные сенокосные луга окрашены в пастельные цвета. Живые изгороди густеют, топорщатся и наводят на мысль о мимолетной жизни, которая порхает и жужжит внутри. Внушающие покой вековые деревья суровыми часовыми дремлют по углам полей. Под крепкими ветвями бродят карамельные в шоколадных пятнах коровы. Над открывающимся видом полотнища пепельных туч распадаются на кучевые облака, пушистые, словно вата.

Различие между «там» и «здесь» поражает Тома. Так же было, когда он приезжал сюда для просмотра. Остатки его озабоченности убегают следом за тенью облаков, отступающей за крутой холм. И взгляните туда! Между ясенями торчит шпиль деревенской церкви, пронзая голубые небеса, вызывая в памяти освещенное свечами убранство, цитрусовый хмель, жареную свинину, прокопченные балки, сов, летучих мышей, прыгающих оленей, журчащие ручьи, зеленые дорожки, мельничные колеса, веревочные качели и колокольчики. Это, должно быть, деревня Эдрика[1].

Практически другая страна, а Том – иммигрант, который смотрит на нее из-за перил большого белого корабля; его разум, словно огромный глаз, вбирает свет, выхватывает и лелеет сказочные детали.

– Вот мы и приехали, – устало произносит Фиона, прерывая задумчивость мужа. – Конец пути, ребята.

За грязным лобовым стеклом темнеет на узкой дорожке старое здание. Дом.

К Тому приближается бледное пятно личика Грейси, и она толкает отца в плечо, возвращая его к своим потребностям.

– То, что начинается на «Д», – наконец говорит Том.

Грейси вздыхает, задерживает дыхание. Ее голова поворачивается.

– Деревья? Дыра!

– Дом с привидениями? – предлагает Фиона.

Покинув квартиру, которую они снимали восемь лет – единственное место, что Грейси называла своим домом, – Фиона мало разговаривала, если дело не касалось забот о дочери: где ей перекусить, чем ее развлечь, как отвлечь. Чтобы путешествовать с их малышкой дольше тридцати минут, требуются крепкие нервы, глубокое дыхание и короткие перерывы в одиночестве с закрытыми глазами. Но сейчас жена Тома улыбается. Вроде как.

Фургон замедляет ход. Том смеется.

– Дом!

Грейси возмущена.

– Ты не дал мне подсказок!

– Дурочки! – Том ведет фургон к подъездной дорожке, и перед ними открывается палисадник. Прямоугольник колючих сорняков и буйных трав с неухоженными бордюрами, который подпирает разбитый асфальт.

Крыша с пятнами патины и вкраплениями мха похожа на изъеденную молью шляпу на голове бродяги. Ее неровные очертания на фоне неба выглядят так, будто их начертил ребенок, у которого выскользнула из-под руки линейка. Конек крыши зазубрен, словно зубья старой пилы, а колонна до странности прочной дымовой трубы проедена ржавчиной.

Стены обоих этажей покрывает позеленевшая штукатурка, местами отпавшая, и сквозь дыры виднеется красноватая кирпичная мускулатура здания. Окна под слоем пыли кажутся безразличными к послеполуденному свету. Даже солнце не способно проникнуть сквозь стекла и разогнать вечную ночь внутри дома. Ощетинившаяся борода кустарников бешено тянется к солнцу, расступаясь лишь у крыльца.

Прямо перед капотом фургона, у обочины, где дорога изгибалась, прежде чем водопадом обрушиться с холма и умчаться к деревне, оказывается трейлер, его грязные задние панели портят Тому весь вид. Судя по состоянию автомобиля, он десятилетиями стоял на одном и том же месте. Но когда Том приезжал осмотреться и прицениться, этого старого трейлера здесь не было.

Ручной тормоз срабатывает как стартовый пистолет. Ремни безопасности отстегиваются. Фиона меняет позу и отводит руку Грейси, чтобы отсоединить ремень дочери от нижней части детского сиденья; малышка не может сама дотянуться до замка, но не оставляет попыток.

Но Фиона хотя бы улыбается. Тому приятно это видеть, даже если за ее улыбкой стоит лишь желание поддержать его и порадоваться за свою семью.

– Вот и ближайшие наши пятьсот выходных, – говорит Фиона.

– А чем еще нам заниматься?

– Чем-нибудь веселым.

– Это будет весело. Переделывать дом. Создавать наше будущее.

Грейси – все еще в автокресле, но уже отстегнутая и нетерпеливая – поднимает своего игрушечного пингвина, чтобы показать ему дом.

Обнадеженный прекращением тряски Арчи, щенок спаниеля, оживляется в своей корзинке, которая стоит в ногах. Его радость и энергия немедленно передается Грейси, щенок забирается на колени Фионы, будто хочет выглянуть наружу. Но затем переводит взгляд с одного пассажира фургона на другого, силясь понять окружающую его напряженность, но в то же время довольный тем, что его люди в хорошем расположении духа.

– Здесь жила ведьма? – спрашивает Грейси теперь, когда они с пингвином Уоддлсом могут тщательнее рассмотреть дом.

Том ухмыляется.

– Мама, а что юридическая экспертиза говорит о ведьмах?

– Нам не хватило денег на отчет о доказательствах сверхъестественного.

Нахмурившись, Грейси переводит взгляд с папы на маму.

Фиона целует теплый висок дочери и зарывается носом в каштановые кудри.

– Нет, Грейси, милая. Сырость, прогнившие карнизы и фаски, проржавевшие стяжки стен. Поломанная сантехника и электрика. Замена котла и, возможно, крыши. Для начала. Но ведьм здесь нет. Об этом месте не очень хорошо заботились, так что мы собираемся заново сделать его счастливым.

Грейси в восторге от идеи.

Том распахивает водительскую дверцу. Выскальзывает наружу, а Грейси прыгает в его объятия. Том целует дочь в лоб.

Предвкушая вернувшееся ощущение земли под ногами, она вырывается. Бежит то быстрее, то медленнее сквозь заросли перед домом, болтая со своим пингвином и размахивая им над сорняками. Следом за Грейси вылезает Арчи и, отбивая дробь когтями, бросается в погоню за ней.

Фиона выходит из фургона последней. Укрывшись за распахнутой дверцей, она с вытянутым лицом смотрит на дом, будто один только его вид добавляет ей возраста. Том наблюдает за женой и за тем, как ее внимание сразу же переключается на гордые владения соседей: два этажа и безупречная крыша, которая возвышается над высокой живой изгородью, разделяющей палисадники двух домов.

Улыбка Фионы исчезает, и Том чувствует, что в какой-то степени теряет жену, это вызывает в нем тоску, похожую на боль в груди.

Он уже трижды видел дом соседей и завидовал им. Особняк без труда излучает идиллическое очарование английской деревни. Живое воплощение дома мечты. Сказочный коттедж прямо за их собственной неухоженной изгородью, свисающей до земли.

По ту сторону границы из зелени слышится четкий щелк-щелк-щелк стальных секаторов, хотя садовника не видно. Асфальт вдоль дороги темнеет от воды из разбрызгивателя, но никто не выходит поприветствовать Тома и его семью.

Во время первого визита Том забредал к соседям, чтобы представиться. И хотя чувствовал, что те дома, дверь ему никто не открыл. Возможно, соседи были на заднем дворе. Но Том помнит, как его поразил их палисадник: пышная красота одновременно притягивала и отпугивала. Том почувствовал себя замызганным и неловким, словно вдруг оказался в месте, которому не принадлежал, среди людей иного сорта, одетый в неподходящий наряд. И он попятился прочь, радуясь тому, что соседи не открыли дверь с этим ее трубным звоном.

Грейси приостанавливает свое гарцевание, указывает игрушечным пингвином в сторону дома соседей.

– Мы должны жить там.

Фиона подавляет смешок.

Пораженный на миг бесхитростным комментарием четырехлетнего ребенка и не в силах скрыть обиду в глазах, Том заставляет себя улыбнуться. А дочь подхватывает эту улыбку. Он подмигивает и игриво грозит ей пальцем.

– Эй! Как только я закончу с нашим домом, он будет…

– Лучше, чем у них? Таким же хорошим?

– Лучше, чем у них.

Том достает свой смартфон.

– Давайте. Селфи. Сделаем одно до и одно после, как только приведем это место в порядок.

Фиона поднимает бровь.

– Надеюсь, на втором фото у Грейси будут не седые волосы.

Они с Томом все еще смеются, когда в них врезается дочка.

Том настраивает телефон.

– На счет «три» – прощайте, денежки. Готовы? Хорошо. Один. Два. Три…

Хором, как одна семья, они кричат:

– Прощайте, денежки-и-и!

Чтобы добраться до покосившегося крыльца, скрывающего входную дверь, Фиона и Грейси высвобождаются из объятий Тома и обходят заросли сорняков, которые проросли на утоптанной дорожке.

Том задерживается на месте из-за приглушенных голосов за их неряшливой изгородью. Он не может расслышать, о чем идет речь, поэтому бочком пробирается к узкой улочке – древней тропе, которую веками распахивали лошади и повозки, пока ею не завладели шуршащие по асфальту шины.

Среди пятен света и теней от нависающих ветвей деревьев они будут ходить по этой красивой дороге вместе, как семья. Прогуляются в деревню. Хотя там уже нет ни магазина, ни паба, деревенские коттеджи и палисадники все так же красивы. Как и ряд таунхаусов, расположенных дальше по склону, ведущему в деревню. Их дом – последнее здание, стоящее особняком на окраине. И единственное в таком плачевном состоянии.

Внимание Тома переключается на останки старого трейлера, притулившегося на обочине. В полумраке древесных крон обветшалая обшивка кажется болотисто-зеленой. Дешевые оранжевые занавески на окнах заплесневели от конденсата. Открытые металлические части усеяны пятнами ржавчины. Развалина, бельмо на глазу. Должно быть, трейлер принадлежит соседям.

– Фу! Вы это видели? Раньше его здесь не было.

Том надеется, что его голос услышат, и это побудит садовников за изгородью дать объяснение. Но никто не появляется, терпеливое щелк-щелк секатора не замолкает, словно пассивно отрицает присутствие Тома. Он делает еще один шаг в сторону соседнего участка, не зная, представиться ли ему первым или просто потребовать объяснения, почему здесь стоит трейлер.

Его отвлекает скрип двери.

– Папа! Папа! Гляди!

Арчи без передышки лает и, похоже, не готов идти внутрь с девочками. Но в промежутках между тявканьем щенка Том совершенно точно слышит резкий вздох за изгородью. Эдакий резкий вздох возмущения.