Читать книгу Центральная Азия: От века империй до наших дней - Адиб Халид - Страница 6

В 1755–1759 годах армии Маньчжурской империи захватили Джунгарию и Алтышар – и мусульмане Восточного Туркестана вошли в орбиту китайского политического порядка. Маньчжуры завоевали Китай в первой половине XVII века и основали династию Цин. Примерно в то же время западные монголы Джунгарской степи создали последнюю степную империю. Эти империи целое столетие боролись за власть в регионе, а затем Цин, располагавшая за счет китайской земледельческой экономики гораздо большими ресурсами, уничтожила джунгар в ходе серии молниеносных побед в 1750-х годах. На тот момент джунгары правили Алтышаром уже несколько десятков лет, однако теперь он стал частью империи Цин. Таким образом, в ходе конфликта между двумя империями Внутренней Азии Синьцзян стал частью Китая.

Ожесточенное соперничество между мусульманскими элитами Алтышара привело к тому, что регион оказался под властью джунгар. К середине XVII века правление Чингизидов оспаривали уже несколько разных сил. Суфийские ордена, возникшие после периода нестабильности, связанного с монгольским завоеванием, обрели значительное богатство и влияние. Суфийские учителя выполняли функции духовных наставников правителей, что поднимало их еще на один уровень выше к власти. В обмен на свои проповеди учителя получали земельные наделы и доходы. Наиболее важными суфийскими фигурами в Алтышаре были потомки учителя Накшбанди Ахмада Касани, известного как Махдум-и Азам («Величайший учитель»), который прибыл в Алтышар из Мавераннахра в 1580-х годах и обрел большое влияние при дворе Чагатаидов в Яркенде. Два клана наставников, происходящие от разных сыновей Махдум-и Азама, вскоре начали бороться за влияние и последователей. В 1670-х годах Афак Ходжа, глава одноименной ветви суфийского братства Афакия, потерял расположение чагатайского правителя Яркенда и был вынужден отправиться в изгнание. Десять лет он проповедовал в Кашмире, Тибете и Ганьсу. Предполагается, что во время своих путешествий он лично встречался с Нгавангом Лобсангом Гьяцо, пятым Далай-ламой. Из гораздо более позднего агиографического повествования мы узнаем, что ходжа и лама устроили соревнование чудес, в котором, что неудивительно, Афак Ходжа легко победил. Далай-лама был поражен и спросил Афак Ходжу, кто тот таков и откуда родом. «Я ученый и ходжа из мусульманского племени, – ответил он. – Жители Кашгара и Яркенда – мои ученики и последователи. Недавно явился некто, лишивший меня этих городов и изгнавший меня. Прошу вас повелеть кому следует, чтобы мне возвратили мою родину». Далай-лама был сильным правителем, объединившим бо́льшую часть Тибета в реформистском течении буддизма, духовное влияние которого распространялось на Западную Монголию. Он ответил Афак Ходже, что, хотя армии и трудно добраться до Алтышара из Тибета, он с радостью позовет на помощь своих монгольских учеников. Далай-лама написал письмо Галдан-хану, правителю джунгар, с просьбой вернуть два города Афак Ходже{11}.

Джунгары – это свободная конфедерация западных монгольских племен, которые объединил Батур-хунтайджи в 1635 году. Они пришли на земли к северу от гор Тянь-Шаня, чтобы контролировать длинные торговые пути между Россией, Мавераннахром и Китаем. За счет этой торговли новое государство наслаждалось процветанием. На протяжении следующих нескольких десятилетий джунгары строили города, окружали их стенами, развивали сельское хозяйство и торговлю и сумели накопить достаточно ресурсов, чтобы вооружить свои армии пушками и порохом, причем бо́льшая часть оружия производилась местными умельцами. Джунгары приняли тибетский буддизм и создали письменный язык. Как и все степные империи, Джунгарское государство вело экспансионистскую политику. Галдан подчинялся Далай-ламе и изгнал Исмаил-хана, последнего правителя Яркенда из Чагатаидов. Он посадил на трон Афак Ходжу и предоставил его самому себе в обмен на ежегодную дань. Поздний источник восточнотуркестанского происхождения утверждает, что с Кашгара ежегодно взималась дань в размере 48 000 тенге (унций серебра), которую собирали джунгарские послы, приезжавшие сюда в сезон сбора урожая. Похоже, постоянного гарнизона в Алтышаре не было{12}. Таким образом, суфийский деятель обрел в Алтышаре беспрецедентную светскую власть благодаря покровительству кочевников-буддистов.

Живучий стереотип, будто в исламе религия и политика тесно переплетаются, исторически несостоятелен. На протяжении большей части исламской истории религиозная и политическая власть принадлежала разным группам, и отношения между исламом и властью довольно часто менялись. Религиозная власть принадлежала людям, выделявшимся своим образованием и происхождением, и это наделяло их определенной харизмой. К XVII веку прежние разногласия между учеными-юристами (улемами) и суфиями удалось в значительной степени преодолеть благодаря возникновению суфийских орденов вроде Накшбандии, которые полагали, что верный путь к Богу – взаимодействие с миром, а не отречение от него. Однако у правителей тоже была своя аура. Само пребывание на престоле как таковое часто служило оправданием любых поступков, особенно в постмонгольскую эпоху, когда основным критерием законности служила принадлежность к роду Чингизидов. Улемы были готовы признавать любых правителей, которые соблюдали законы шариата. Однако ситуация постоянно менялась. Ходжи из Алтышара обрели богатство и влияние, консультируя правителей-Чингизидов, но вскоре их амбиции стали расти. Таким образом, Афак Ходжа представляет собой ту часть спектра, в которой суфийский ишан (наставник) стал правителем. Суфийские ритуалы стали частью общественной жизни, а в суфийских святилищах и ложах сосредоточилась верхушка политической власти – и всё это под покровительством джунгар{13}. Однако после смерти Афак Ходжи в 1694 году конструкция довольно быстро рассыпалась, потому что двое его сыновей от разных браков стали бороться за власть. Чагатаиды попытались вернуть контроль над территорией, однако верх взяли ишак-ходжи, давние соперники Афакии. Джунгары посадили на трон своего лидера Данияла Ходжу и депортировали представителей рода Афак Ходжи в джунгарскую столицу в Кульдже, где держали их в заложниках. Для джунгар главное было – получать доход от Алтышара, и это единственное, что их интересовало. Если для Алтышара бремя джунгарской власти и было легким, то сами джунгары стремились развивать сельское хозяйство непосредственно в сердце своего государства, чтобы обеспечить постоянный источник зерна. Они перевезли группу крестьян из Алтышара на север в Джунгарию, где те строили ирригационные каналы и обрабатывали землю. Эта община получила название таранчи («земледельцы»), когда ее члены поселились на севере, который по большей части был кочевническим, и ислам там не приживался. И вот как раз они-то и стали первыми тюркоязычными мусульманами в степных землях Джунгарии.

Экспансия джунгар привела их к конфликту с династией Цин. Маньчжурские воины основали эту династию, когда свергли династию Мин и завоевали Китай – примерно в то же время, когда джунгары строили свое государство. Маньчжуров объединяли со степными народами многие традиции Внутренней Азии. На ранних этапах своих завоевательных походов они покорили восточные монгольские племена и включили их в состав империи в качестве военной элиты. Нурхаци, основатель династии Цин, женился на дочери монгольского вождя, и браки между императорской семьей и монгольской знатью стали обычным явлением. Династия Цин интересным образом соединила политическую идеологию Внутренней Азии и китайские методы организации и с помощью этой комбинации управляла самой густонаселенной империей того времени. Цин была династической империей, ею правила коалиция маньчжурских и монгольских воинов, которые считали, что отличаются от всех покоренных ими народов. Их отношения начались довольно мирно, когда в 1653 году джунгары отправили дипломатическую миссию в Пекин, но затем достаточно быстро ухудшились. Династия Цин ожидала, что джунгары станут вести себя как их вассалы, однако у Галдана (1677–1697 гг.), завоевателя Алтышара, были менее скромные амбиции. Обстановка накалялась, и в 1687 году началась первая из многих войн китайской державы против джунгар. У империи Цин было преимущество огромного земледельческого государства, однако значительные расстояния и размеры территории играли на руку джунгарам, обладавшим большой скоростью и мобильностью, и они раз за разом отражали нападения армии Цин. Джунгары оставались для Цин постоянной угрозой, однако последние осознавали опасность вторжения джунгар в империю и потратили несколько десятков лет на строительство оборонительных сооружений и военных путей на западе. Обретя новую силу, Цин распространили свое влияние на Восточный Туркестан. Мусульманские беки Кумула и Турфана стали вассалами и частью системы военного правительства.

Смерть джунгарского правителя Галдана-Цэрэна в 1745 году положила начало борьбе за престолонаследие, давшей шанс династии Цин. Когда Амурсана, один из претендентов на трон, обратился к империи за помощью в 1755 году, император Цяньлун был только рад услужить – и цинские армии разгромили Давачи, соперника Амурсаны. Однако Амурсана не удовлетворился положением вассала империи и поднял восстание. Тогда у Цяньлуна, похоже, закончилось терпение. Он объявил о полномасштабном вторжении в земли джунгар, намереваясь решить проблему раз и навсегда. «Никакого милосердия к мятежникам, – командовал он. – Пощадить лишь слабых и стариков. Мы воевали слишком мягко. Если так продолжится и дальше, наши войска отступят и не миновать новых трудностей»{14}. Это была грандиозная по своим масштабам кампания, длинные пути снабжения проходили по враждебной территории, однако войска справились с задачей. За следующие два года сражений имперская армия уничтожила джунгарский народ. Погибла пятая часть мужского населения Джунгарии, а женщин и детей распределяли в качестве слуг к военным командирам. Еще две пятых населения джунгар умерли от оспы, а остальные бежали на запад. Джунгария почти обезлюдела, и ее присоединили к империи Цин. «С такой политикой, – пишет Питер Пердью, ведущий специалист по истории той эпохи, – династии Цин удалось раз и навсегда силой добиться "окончательного решения" проблемы северо-западной границы Китая»{15}.

Экспансия династии Цин могла бы прекратиться уже на этом этапе, но обстоятельства сложились так, что она продолжилась. Джунгары удерживали Бурхануддина и Джахана, внуков Афак Ходжи, в качестве заложников в Кульдже. Китайцы освободили их и оказали им поддержку, чтобы сделать своими вассалами в Алтышаре. Однако после восстания Амурсаны братья тоже отказались от присяги династии Цин и попытались утвердить свою собственную власть. Император Цяньлун провел карательную экспедицию, и следующие два года цинские армии преследовали ходжей и их сторонников по всему Алтышару и Западному Туркестану. Братьев приютил Султан-шах, правитель Бадахшана (сейчас это Северный Афганистан), однако это убежище оказалось лишь временным. Когда цинские армии бросились в погоню по горячим следам, Султан-шах тянул сколько мог, но в итоге приказал убить братьев и отдал голову Джахана-ходжи маньчжурам. Трофей привезли в Пекин и торжественным образом преподнесли императору, а затем выставили на всеобщее обозрение у главных ворот Запретного города{16}.

В погоне за ходжами войска Цин зашли на запад дальше, чем любая китайская армия за последнюю тысячу лет. Армии расположились лагерем на окраине Ташкента, а одно подразделение дошло до города Таласа, где за тысячу лет до этого произошло знаменитое сражение между китайскими и арабскими войсками. Цинские войска повсюду подчиняли себе местных правителей. К тому времени, когда кампанию свернули, несколько казахских и киргизских племен, правитель нового государства в Коканде в Ферганской долине и многочисленные мелкие правители из отдаленных регионов вроде Бадахшана, Читрала и Балтистана подчинились цинской армии. Династия Цин так и не заняла эти земли, и подчинение это было условным. Однако Джунгарию и Алтышар оккупировали и присоединили к государству, чье правительство располагалось в Китае. Территория империи Цин увеличилась в три раза.

Государство Цин управлялось из Китая, но до какой степени его можно считать именно китайским государством? Группа так называемых новых историков Цин в последние несколько десятков лет убедительно доказывает, что это была не просто очередная династия, которая полностью ассимилировала с китайской культурой. Скорее ее можно считать империей, завоевавшей Внутреннюю Азию, а Китай – лишь частью (хоть и очень важной) этой огромной державы. Династия Цин опиралась как на внутриазиатские, так и на китайские политические традиции. Как это было принято во многих империях Внутренней Азии, династия Цин полагала различия само собой разумеющимися и применяла разные методы управления для разных групп подданных, у каждой из которых были свои отношения с правящим домом. Китайские подданные династии Цин составляли подавляющую часть населения, но они по-прежнему были лишь одним из нескольких культурных образований империи. Как пишет Джеймс Миллуорд, «хотя империя и была центростремительной, в центре ее располагалась не абстрактная "китайская цивилизация" и даже не конфуцианский Сын Неба, а скорее дом Айсинь Гьоро в лице многоликого императора Цин»{17}.

Император даже представлялся по-разному разным группам подданных. Для ханьцев он был хуан-ди, императором и носителем Небесного мандата. Для маньчжуров и монголов он был ханом в рамках традиции Внутренней Азии, а для тибетцев – чакравартином, тем, кто поворачивает колесо буддийского закона. В мусульманской Центральной Азии император представлял себя правителем как в чингизидском, так и в исламском смысле: гарантом справедливости и порядка{18}. Такая имперская идеология породила разные традиции управления разными частями империи. У собственно Китая (нейди) династия Цин переняла бюрократию, систему экзаменов и конфуцианский космологический порядок, хотя и держала ханьское население Китая на расстоянии. В китайских городах цинские гарнизоны размещались в обнесенных стенами поселениях, отдельно от местных жителей. В регионах за пределами Китая династия Цин стремилась не ассимилировать аборигенов и превратить их в китайцев, а удерживать власть за счет признания и управления различиями между подданными. Обширные территории Джунгарского ханства вошли в состав империи Цин как раз на таких условиях.

Цин назвали завоеванную территорию Синьцзян (что означает, как мы уже отмечали, «новый доминион»). Ее оккупировали маньчжурские и монгольские знаменные войска, а управлялась она не напрямую, а через посредничество местных элит. Важнее всего для династии Цин был север: в степи было где развернуться конной армии, а геополитическая конкуренция с Россией стала насущным вопросом. Именно там располагалась резиденция илийского генерал-губернатора (цзянцзюня), правителя новой территории и командующего подавляющей части оккупационной армии (которая до середины XIX века насчитывала около 40 000 человек, среди которых было равное число маньчжурских и монгольских знаменосцев и обычных ханьских солдат). Кроме того, Цин финансировала расселение китайских крестьян на государственных угодьях, чтобы заполнить земли, пустовавшие после геноцида джунгар. Каждый поселенец получил для своего нового хозяйства 30 му (около 2 га) земли, инструменты, семена, лошадь и ссуду в 2 ляна серебра{19}. Переселение было не слишком масштабным, зато уже на раннем этапе север стал оплотом цинской власти в регионе. На востоке особое место занимали оазисы Кумул и Турфан. У них были давние исторические связи непосредственно с Китаем, как торговые, так и политические, и их мусульманские правители подчинились династии Цин задолго до поражения джунгар. Несколько иной была ситуация на юге (который в Цин именовали Хуэй-цзу, «мусульманским регионом»). Военное присутствие здесь было не таким сильным и ограничивалось военным гарнизоном, который сменялся раз в три года. Каждый оазис контролировали наместники (банши дачен), которые подчинялись советникам в Кашгаре и Яркенде, а те, в свою очередь, генерал-губернатору Или в Кульдже. Эти наместники были в основном маньчжурскими или монгольскими знаменными воинами и занимались в первую очередь обороной. Гражданское управление – сбор налогов, разрешение споров, надзор за базарами – было передано мусульманским чиновникам, а местное мусульманское население по-прежнему подчинялось исламскому праву, над которым надзирали беки и ахуны. Многие из этих мусульманских чиновников были выходцами из Кумула и Турфана, восточных регионов, которых с династией Цин связывала более давняя история. Эмин Ходжа, бек Турфана, получил звание цзюньвана («командующего князя») по наследству, и его назначили первым наместником в Алтышаре со штаб-квартирой в Яркенде. Он отвечал почти за всю переписку с вассалами династии Цин сразу после завоевания и помог доставить останки двух ходжей в Пекин{20}. Во время цинской военной оккупации Алтышаром управляла мусульманская элита.

Власти, представляющие династию Цин, занимали укрепленные крепости, которые построили по всему Синьцзяну. (Гарнизоны Цин в самом Китае тоже огораживали стенами.) На севере цинские крепости преобразились в крупные города, где проживало много китайцев. Урумчи довольно быстро превратился в центр торговли. В источнике 1777 года о нем говорится как о «самом процветающем и густонаселенном месте за Перевалом»{21}. В городах-оазисах юга династия Цин строила крепости рядом с уже существовавшими городами. Они назывались новыми городами (синьчэн) или маньчжурскими городами (маньчэн). В Кашгаре в 2 ли (1 км) на северо-запад от Старого города возвели комплекс с крепостной стеной, где находились казармы, оружейный склад и правительственные здания. Укрепленные гарнизоны служили для обороны, а еще обозначали в пространстве разделение между правителями и подданными. Правителями были маньчжуры и монголы, а подданными – местные тюрки-мусульмане. Ханьцы занимали в этой системе уникальное место. Китайские крестьяне расселялись на севере. На юг они приезжали в основном ради торговли. Снабжение армий было целой индустрией, но помимо этого ханьцы развернули розничную торговлю по всему региону и принялись налаживать связи с Россией. Династия Цин не позволяла ханьским купцам селиться в Алтышаре и привозить туда свои семьи. Отчасти они поступали так из осторожности, пытаясь не нарушать только-только зарождавшийся порядок и сдерживая расширение и так густонаселенных компактных мусульманских оазисов, а отчасти потому, что юг не слишком интересовал их. Ханьские купцы жили за пределами старых городов, в цитаделях, построенных династией Цин, или рядом с ними. Значительная часть китайского населения, приехавшего в Синьцзян, была мусульманской. Мусульмане, говорившие по-китайски, которых теперь называли хуэй-цзу, уже несколько веков строили в Китае свою общину. В Синьцзяне, где их называли дунганами или тунганами на местном тюркском языке, у них была двойная идентичность: общая вера с тюркским населением нового региона и общий язык с ханьскими торговцами и другими поселенцами. Династия Цин относила их к ханьцам, и подчинялись они цинским законам, а не исламским. Притом что Синьцзяном управляли маньчжурские военные чиновники, а не ханьцы, дунгане не играли в регионе роль посредников между культурами. На самом деле они были гораздо ближе к ханьским купцам или крестьянам и часто служили династии Цин. Исламская солидарность не определяла их отношения к тюркоязычному мусульманскому населению нового цинского региона.

Представители тюркской мусульманской элиты носили множество разных титулов, но в совокупности их называли ванами. Самых высокопоставленных ванов принимали при дворе в Пекине, их биографии включались в государственные исторические записи, а их портреты висели в Зале пурпурного сияния в Запретном городе. Ваны Кумула управляли своими округами как, по сути, автономные феодалы, извлекая прибыль из права на барщинный труд своих подданных. Другие ваны обладали меньшей властью, но все равно принадлежали к имперской аристократии. Благодаря такой системе непрямого управления мусульманам казалось, что они по-прежнему живут по исламским порядкам. Династия Цин и местное мусульманское общество воспринимали мусульманских ванов совершенно по-разному. В глазах династии они говорили по-маньчжурски и по-китайски и выражали свою покорность согласно цинскому церемониалу. Для мусульман же они представали слугами ислама и редко упоминали о правящей в Пекине династии. После смерти Эмина Ходжи его сын, ван Сулейман, построил в Турфане медресе, дабы почтить память отца. На фасаде здания нанесены надписи как на китайском, так и на тюркском языках. В китайской надписи у Эмина статус «вернувшегося слуги императора Цяньлуна Великой династии Цин»{22}. В тюркской надписи о династии Цин умалчивается, а лишь воздается благодарность Богу. Когда императора династии Цин упоминали в мусульманских источниках, его называли Хакан-и Чин («император Китая») – это чингизидский термин, давно укоренившийся в Центральной Азии. При непрямом управлении мусульманским элитам в цинском Синьцзяне казалось, будто они по-прежнему живут по исламским порядкам. Были и другие способы сделать вид, что Алтышар не завоеван неверными. Историк Молла Муса Сайрами в начале XX века утверждал, что первые ваны фактически попросили Цин навести в регионе порядок. «Несколько человек собрались обсудить кризис в стране», – писал он. В силу того что ходжи оказались не в состоянии справиться с ситуацией, по словам собравшихся, «земля и люди пребывали в опустошении», эти люди решили обратиться к кагану Китая за военной помощью. «Если он приведет войска и отнимет власть у ходжей, Алтышар станет частью Китайского ханства и наша земля станет процветать, а дети будут жить в спокойствии». Семь человек отправились к кагану Китая с просьбой о помощи. Император не только отправил большое количество войск навести порядок в Алтышаре, но и наградил этих семерых высокими должностями и титулами за их заслуги. Еще Сайрами рассказывал легенду, согласно которой императоры Китая в прошлом были мусульманами{23}.

При таком толковании истории реальность включения Алтышара в состав немусульманской империи сильно смягчалась. Несмотря на все эти ухищрения, легитимность правления династии Цин в Синьцзяне оставалась шаткой. Возможно, беки и осуществляли власть в исламских и центральноазиатских традициях, но империи Цин так и не удалось в полной мере привлечь на свою сторону исламские органы власти. Недовольство малоэффективным управлением и злоупотреблением властью, как со стороны маньчжурских офицеров, так и со стороны мусульманских беков, в сочетании с беспокойством о судьбе мусульманских женщин привело к ряду восстаний. Первое вспыхнуло в отдаленном западном городе Уши (или Учтурфан) в 1764 году. Династия Цин не разрешала своим воинам или китайским торговцам брать с собой семьи. Вследствие этого в регионе процветала проституция, а цинские правители и воины брали мусульманок в жены или наложницы{24}. В 1764 году в Уши цинский наместник Сучэн вместе с сыном похищал местных женщин, а Абдулла, местный хаким, вымогал деньги у населения. Сучэн принудил 240 человек нести его багаж, когда отправился с официальным караваном в Пекин, и это вызвало бунт, в ходе которого горожане убили Абдуллу, Сучэна и вырезали цинский гарнизон. Когда прибыла карательная экспедиция, они укрылись за городской стеной и выдержали несколько месяцев осады. Возмездие маньчжуров было суровым. Когда город наконец сдался, около 2350 мужчин казнили, а около 8000 женщин и детей перевезли в Или и обратили в рабство. Однако за этим восстанием последовали многие другие. Они были связаны с тем, как развивались события в Западном Туркестане, за пределами империи Цин.