Читать книгу Всё помнят города - Адита Сигорян - Страница 6

День выдался ещё жарче, чем тот, что был до дождя, и престарелый иерей Николай очень страдал от зноя. Матушка Ксенья не отходила от него ни на шаг, и из дому никуда не пускала. Конечно, послать его на Светлояр я не мог. На удачу, его супруга подсказала мне, кто мог бы туда наведаться.

– Вызвал бы пасынка своего, нам с тобой на подмогу, – ворчала на мужа Ксенья. – Так нет же, всё сам, и на дворе, и в приходе. А Ванька, тот молодой, помог бы, не хуже тебя работничек.

– Да он ведь, в Нижнем Новгороде самом, диаконом служит, – ответил тот.

– А тебе что же, диакон без надобности? – не унималась жена. – Вот пригласи его, все полегче станет. И приход будет кому передать, мы ведь, не вечные. Вырастил, воспитал сироту, и не вспоминаешь!

– Он сам и не пишет нам! – отмахнулся от неё Николай.

– Да как он напишет, он ведь только володинский адрес наш знает, – напомнила Ксенья. – Так ты напиши, или позвони, на этот его, на сотовый.

Она подала старику мобильный в накрахмаленном кружевном чехле, который вязала ему под очки, но со временем он же сгодился и для телефона. Тот нашёл в списке некого Иоанна и нажал вызов.

Я с этим Иоанном не был знаком, слышал о нём от Володика только мельком. Он был сыном известного на селе пьяницы, Андрея Крепцова. Мать скончалась на второй день после родов, а папаша сгорел от пьянки, когда Ивану было пять или шесть лет от роду. Батюшка Николай взял мальчишку на воспитание, так как своих детей не имел, крестил Иоанном, а фамилию ему оставил отцовскую. Когда Ваня Крепцов пошёл в школу, сорокасемилетний Николай обвенчался с одинокой целомудренной прихожанкой Ксеньей, которой тогда было тридцать шесть. Их брак оказался крепким и Ванечка рос теперь в полноценной семье. Володик говорил, что учился он плохо, хоть и старался изо всех сил, чтобы не огорчать батюшку с матушкой. И всё равно в аттестате нахватал троек. После школы, отвечая желанию своих приёмных родителей, Иван три года подряд пытался поступить в Нижегородскую духовную семинарию, безрезультатно. На третий год он подстраховался и подал документы не только в высшее, но и в среднее учебное заведение. В духовное училище он, с Божьей помощью, поступил, выучился там на пономаря, а потом уже дотянулся до диакона.

– Ванюша, родненький! Не узнал? – громко поприветствовал его Николай в телефонную трубку.

– Узнал, батюшка! – отозвался тёплый молодой голос. – Вам не болеть! Как вы там поживаете? В новостях говорили, в Воскресенском районе тоже пожары, и два села уже выгорело. Я переживаю, как раз собирался сам позвонить вам.

– Мы теперь не в селе, у нас тут, почти что город! Новый, на Летке! – успокоил его Николай. – Из Владимирского сразу переехали, как в здешнем приходе не стало отца настоятеля. Тот, говорят, с семейством, подался в Правну.

– Куда? – не понял Крепцов.

– Да побратимский город какой-то, Правна, – пояснил ему батюшка. – Ты, сам-то, где служишь, при какой церкви? Чай, рукоположили уже тебя там, в Новгороде, а ты и молчишь прескромно?

– Ой, батюшка, что Вы! Ну, какой мне Новгород, батюшка? – смутился Иван. – И сана у меня нет, так в дьячках и оставили, и за это Господу благодарен!

– Так где же ты теперечи? – удивился отец Николай.

– Тут посёлок в Борском районе, Кикиморовка, – ответил Ваня. – В нём прежде не было церкви, теперь вот, построили… Да только селяне, как ходили молиться на квартиру к одной женщине, бабе Даше, так к ней и ходят. Кто заболеет, зовут её, за болящего помолиться. На поминки тоже её приглашают, усопшего отмолить. Ещё и денег дают, а та берёт, не стесняясь, хоть сама никогда и не просит. Священники, говорит, за свои услуги все деньги дерут, хотя у них есть зарплата, а у неё только пенсия.

– Какой стыд! – негодовал Николай. – Она, чай, и в сан сама себя посвятила? Раз себя с нами равняет.

– Да не она равняет, – с улыбкой в голосе пояснил Иван. – Это селяне о ней, точно о святой говорят.

– А она, чай, и не отрицает! – буркнул старик на это. – В церковь, поди, не ходит, и другим не велит!

– Батюшка, – как-то нервно смеясь, объяснил Иван. – Здесь в Божий храм сёстры ходить боятся, а уж детей и подавно не водят! Тут что ни служба, то непременно какой-нибудь пьяный дебош! Даже с утра, на воскресную литургию, мужики умудряются заявиться пьяными, матерятся, буянят… На той неделе, вот, канун разломали, и на цветмет понесли сдавать! Кое-как их остановили! Потому сюда и не ходят. А чаще всех, нашу церковь посещает милиция. Вот они-то, ни одной службы не пропускают!

– Какой кошмар, – сочувственно произнёс Николай, выслушав пасынка. – Ваня, а как же они крестят детей, как причащаются? Там же, у бабы Даши?

– Нет, отец Евгений к ним сам теперь ходит и крестить, и отпевать, – пояснил Крепцов. – Он и у бабы Даши таинства совершает, молебны, требы. А исповедь и евхаристию может и на дому, берёт из Хранительницы Святые Дары, и к кому нужно, сам с ними приходит.

– Ваня, так нужен ли ему тогда диакон там? – досадовал Николай.

– Батюшка, не серчай, я за служку при нём, – признался Иван. – Не настолько уж сан у меня высокий, чтобы амбиции были. Господь учил нас смирению и мне радостно исполнять Его волю здесь.

Пожилой иерей вздохнул и передал трубку супруге.

– Не знаю, как с ним разговаривать, – сказал он Ксенье, покачав головой. – Нисколько не изменился, всё, как ребёнок! Ну, не видит он своё ремесло работой! По-прежнему, ни к повышению, ни к заработкам на ней не стремится! Слепо верит и смирение, говорит, важней!

Ксенья тихонечко взяла у него мобильник.

– Ванечка, может, ты переведёшься сюда к нам, в Судный? – ласково предложила она. – Николка уж еле ходит, ты бы приехал, сынок, Христа ради, помог бы нам тут при церкви.

– Это надо с отцом Евгением говорить, матушка, я-то с радостью! – ответил Иван. – Сегодня мы с ним пойдём соборовать к бабе Даше, на обратном пути, спрошу его благословения, объясню, так и так.

– Потом позвони обязательно, – напомнила Ксенья. – Мы ждать будем.

– Хорошо, матушка, – с улыбкой в голосе обещал Крепцов.

Мне самому стало интересно, что это за странный посёлок и Дружный квартал. Ментально мы не общались, а люди оттуда ко мне не заезжали давно, последний раз, года четыре назад, прибыл человек, и тот, почти сразу уехал.

В доме Краевых, тем временем, гостям уже был накрыт обеденный стол. Алёна Демидовна была счастлива крепко обнять сестру, расцеловать племянницу и познакомить их со своей приёмной дочерью Катей. Адоневич ей тоже сразу понравился, она всё подмигивала своей незамужней сестре, чтобы не упустила этого приятного, умного и привлекательного, на её взгляд, мужчину. Правда, та, как я мог заметить, не имела на него видов, да и сам доктор был куда больше озабочен другим.

– Как скоро Ваш муж вернётся-таки со смены? – спросил он Краеву.

– Ой, Вы знаете, он мне с утра позвонил, – ответила та. – Я могу представить, сколько сейчас у него работы, мне всегда так жалко детей, Вы знаете, я сама ведь в интернате работаю завучем! У меня если кто даже просто порежется, или обожжётся, я уже переживаю, они плачут, а мне, наверное, даже больнее, чем им! Нет, я бы точно не смогла быть медиком, да ещё в детской больнице! У меня бы сердце болело за всех, я такой человек!

– Мама хочет сказать, что из Окольков поступили в больницу дети, и папа задержится допоздна, – перевела для гостей Катюша.

– Милая, зачем было присылать нам такую дорогую для тебя вещь? – спросила у неё Вера. – Это же память о твоей семье.

– У меня теперь другая семья, – ответила девочка. – Нельзя жить прошлым, когда есть настоящее.

– Какие мудрые слова, – оценил Адоневич. – Ты рассуждаешь, как взрослая.

– Я не ребёнок, – заверила его Катя.

Амина загадочно поглядела на неё, тоже сделав серьёзное лицо, как у взрослой. Я умилялся, поначалу решив, что она просто паясничает. Но этот взгляд означал куда больше, чем я предполагал.

– А сколько тебе лет? – спросила Амина Катю.

Та обернулась и смущённо заулыбалась.

– Больше, чем пальчиков у тебя на руках, – сказала она.

– Эй! – оскорбилась Аминка. – Я не такая маленькая, чтобы показывать возраст на пальцах! Мне уже восемь, я скоро пойду в первый класс!

– В твоём возрасте, все уже во втором учатся, – заверила её Катя.

– Амина у нас во всём девочка особенная, не как все, – подмигнула дочери Вера. – Поэтому пойдёт в школу с восьми лет, и будет в классе самая умная.

Видя поддержку матери, Аминка показала Кате язык.

– А я и так самая умная в классе, – сказала Катюша, поглядев на Алёну Демидовну.

– Да, Вы знаете, – с радостью подключилась та. – Она круглая отличница по всем предметам, а ещё рукодельница, талантливая художница, и запевала в хоре. У неё такой изумительный голос! Недавно, её приглашали в Правну, выступать там в Филармонии, я тоже съездила, мне так понравилось!

– Что за Правна? – не понял Иосиф Залманович.

– Большой и красивый город, – заверила его Краева. – Всюду фонтаны, театры, городские сады с искусственными прудами. Ни бензином, ни заводским дымом не пахнет на улицах, а только цветами, свежестью и листвой! Как-нибудь, ещё побываете там.

Хорошо, что Правна не слышала этого. Вот почему, описывая нас, люди в первую очередь говорят о памятниках архитектуры и достижениях зеленстроя? Неужели, всё, что мы собой представляем, в их понимании, это лишь наш внешний вид? Если бы город, или даже посёлок, описывал Правну, он бы упомянул о том, что в ней нет бездомных, как нет и проблемы с трудоустройством, по специальности или без… Сказал бы о том, что там нет преступности, нигде не увидишь окурков, не встретишь девиц на обочине, и карманников в городском транспорте. Нам, как и людям, не в радость, когда о нас судят только по внешности! А чтобы узнать, каков тот или иной город на самом деле, нужно не по театрам и площадям у него гулять, а пройтись по его дворам в каком-нибудь спальном районе.

Мне надоело слушать Алёну, которую ни у кого ещё не получалось, ни дослушать, ни перебить, и я решил пока разыскать Ивана Крепцова через знакомых.

– Борка, ты знаком с Кикиморовкой? – спросил я у города Бора. Это мой хороший приятель с области.

– Конечно, знаком, – сразу ответил он. – Это моя соседка. Она такая кошатница! Мои люди частенько берут у неё котят, а ещё за молоком и сметаной многие приезжают. Но посёлки вроде неё, чересчур близкие к городам и не имеющие собственной инфраструктуры, как правило, не разговаривают.

– А не знаешь ли, где у неё живёт новый диакон, Иван Крепцов?

– Новосёл? – припоминал Борка. – Да, какой-то приезжий парнишка недавно у неё появился. Сам из глубинки. Снял, говорят, комнатку в одном из частных домов, у одного пропойцы, Фёдора.

– Навряд ли, диакон согласился бы на такое соседство, – усомнился я – А не проводишь, взглянуть?

– Можно попробовать, – согласился Борка, припомнив то место в Кикимововке, где поселился новый на селе человек. – Домик Фёдора стоит у междугородней трассы, недалеко от моста через речку Везломку. Эта лачуга всего о двух комнатах, с кухней, из которой в окошко видать задний двор… Он принялся рассказывать, и я сам не заметил, как мысленно перенёсся на задний двор какого-то деревянного домика с несимметричной покатой крышей. Двор был полон стеклянных бутылок, уложенных друг на друга.

– Вот, полюбуйся, – сказал мне Борка. – Это у хозяина технология такая, кикиморовская.

– А в чём она заключается? – не понял я.

– В том, чтобы целыми днями пить пиво и водку, а бутылки из-под них не выбрасывать, копить на особый фундамент, как по телевизору, – объяснил мне Борка. – Фёдор, тот всё лежит, грезит, как он из этих бутылок на огороде фундамент сделает, не понятно под что. Только пока ни чертежа, ни котлована, ни расчётов каких-либо он даже не начинал. У него одна на сегодня задача: бутылки освобождать. И в этом ему охотно сосед помогает.

– Этот, новый? – удивился я.

– Да нет! – рассмеялся Борка. – Свой в доску, Витёк из соседнего дома. А квартирант его, вон он, в огороде копается. Смотри, какую красоту он развёл за минувшее лето! И это без дождей!

Я поглядел чуть дальше, от заднего двора к небольшому участку, и приметил там загорелого парня, лет двадцати на вид, в одних шортах, с ведром руке, идущего босиком между грядок.

– Мальчишка ещё, – смекнул я. – Что он вообще тут забыл? От военкомата прячется?

– Может и так, – усмехнулся Борка. – Весной поступать в один вуз пробовал, да не поступил. Вот и живёт пока, а за жильё огород в порядок приводит. Наверное, где-то и подрабатывает тут, на селе.

– Вижу, он славный малый, но я ищу не его, – вздохнул я. – Тот давно выучился, и постарше будет.

Я огляделся вокруг, и приметил оживлённую трассу. По ней с большой скоростью проносились фуры, переезжая железобетонный мост через мелкую грязную речку. Вода в ней выглядела ржавой, на середине выступали крупные острые камни. Должно быть, эта речушка тоже пострадала от зноя. Но двоих ребятишек, плескавшихся в ней, цвет воды не смущал. Мальчишки, лет десяти или младше, забрались в неё и баловались у берега, кидаясь друг в друга дёрном, и поднимая фонтаны брызг.

– Это Везлома, о которой я уже говорил, – пояснил Борка. – Она вовсе не грязная. Просто в ней сурик природный, из месторождения, поэтому у воды такой цвет. А видишь, на берегу, корова ест из ведёрка у деда Руслана? Это он её откармливает по особой диете.

– Корова на диете? – удивился я. – Не знал, что они тоже комплексуют по поводу лишнего веса.

– Нет, тут в другом дело, – загадочно произнёс Борка. – Ещё одна местная инновация. Обычную траву дед жевать ей не разрешает, кормит шишками хмеля и солодом, чтобы молоко было с градусом, но без запаха. Вон, и пивных дрожжей насыпал в ведро, надеется, теперь результат обязательно будет.

– А ей не вредно? – побеспокоился я, поглядев на рыжую корову с большими белыми пятнами, и на сутулого лысого старика, одетого в ярко-малиновую футболку и синие брюки. – И почему этот дед просто не откроет свою пивоварню, если у него так много хмеля и солода, и дрожжи пивные есть?

– Ты ничего не понимаешь! – рассмеялся Борка. – На пивоварне самому работать придётся, а так – старуха с утра корову подоит, и сразу три-пять ведер готового молока с градусом!

Я промолчал.

– Ну, если тебе нужен диакон, логично было бы поискать его в местной церкви, – предложил Борка. – Она совсем новая, но очень красивая, деревянная. И у неё не купола, а шатры.

– И у меня тоже деревянная церковь с шатром вместо купола, а ещё с гульбищем! – похвастал я.

– Эта без, – улыбнулся Борка. – Но тебе определённо стоит взглянуть!

Кикиморовка очень гордится тем, что её, наконец, достроили.

Он во всей красе описал мне высокий храм с двумя башнями – пасторской и колокольной, и с двумя арками, ведущими из притвора в зал на пятьсот человек. Но, при всём своём величии и пышном убранстве, эта церковь была пуста, священнослужителей в ней на тот момент не было, как и прихожан. Даже свечи нигде не горели, а только лампады. Лишь две женщины средних лет за прилавком в притворе, дожидаясь покупателей, тихо разговаривали друг с другом.

– Как жалко девушку, у неё, говорят, сын маленький дома остался, – вздыхала одна. – Вышла-то, всего на минутку, и такое несчастье!

– Да, эти водители тут, не смотрят, куда летят! – кивала другая. – Слава Богу, жива хоть осталась!

– А малыш-то, как теперь? С кем?

– Да, чай, с прабабкой он, дедам его некогда, иль неохота.

– Это с той самой, что ль, Дарьей-то, с Дружного?

– С ней, прости Господи! Ох, беда…

Я вспомнил, что Крепцов упоминал какую-то бабу Дашу из квартала Дружного. К ней, вроде, и собирался. И, если она на селе так известна, Борка наверняка должен знать, где она живёт.

– О какой это Дарье они говорят? – поинтересовался я. – Не о той, что слывёт «святой» на селе?

– Да, идёт о ней такой слух, – ответил Борка. – Внучка её вчера под машину попала. И хорошо ещё, что водитель не струсил, в больницу её отвёз. Эти его осуждают, не зная подробностей происшествия. А если б промедлил он или скрылся, остался бы сейчас сиротой правнук у бабы Даши.

Он описал мне этого мальчугана, и я вдруг увидел его, играющим с двумя половинками мыльницы, сидя в ванне с густой белой пеной. Для трёхлетнего мальчика это были два корабля, один из которых решительно шёл на таран другого.

– Где это? – спросил я, не зная, куда заглянул.

– В ванной, – деловито ответил Борка, будто я сам этого не понял, а потом рассмеялся и пояснил. – Дома у бабы Даши. Она немного чудная, скупая и уже со старческими звоночками, но с правнуком нянчится от души. И, надо сказать, одна из немногих, готова прийти на помощь. Непросто приходится этой старушке, с её склонностью к преувеличению. Тем более, тут и без всяких преувеличений, жизнь далеко не мёд. Вот она и мнит себя мученицей, а всех в округе. – бандитами и обманщиками.

– В чём же её мучения? – полюбопытствовал я.

– Да хотя бы и в том, что живёт она среди пьяниц и лодырей, постоянно видит в квартале их драки, слышит брань и смех под окном, – объяснил Борка. – Одно это делает её мученицей! Как не страдать человеку, который во всём лучше окружающих, и сам это хорошо понимает?

Оставив малыша в ванной, мы с Боркой принялись рассматривать небольшую прихожую, соединявшую кухню и зал. Там не было ни одного свободного от угла, всюду стояли какие-то доски, плинтуса и гардины, торшеры, трости, вешалки и зонты, даже чья-то хоккейная клюшка… На облезлых радиаторных батареях сушились разные тряпочки, тапочки и носки. Пол был грязный, с закопченного потолка, покрытого пятнами, свисали паучьи сети, правда, под ними в углах блестели новенькие иконы в красивых рамочках. А на стене единственной комнаты, между полом и потолком красовался ковёр, пускай и пыльный, но дорогой, с ещё различимым на нём рисунком. Окна с двойными деревянными рамами едва пропускали свет, понятно, что не нужны были и занавески. Зато на подоконниках цвели фиалки и маргаритки, на пыльных полках серванта стояли маленькие иконки, лежали крестики и кулоны с ликами различных святых. Посреди комнаты был стол с вазочкой, полной конфет и печенья. Рядом с ней лежала раскрытая Библия, которую увлечённо листала лапой и мордочкой грязная рыжая кошка.

– Странная обстановка, – отметил я. – Если она приглашает гостей, можно было бы и прибраться.

– У них это не принято, – пояснил Борка. – В Кикиморовке не придают значения таким мелочам, они делают только необходимую работу по дому. Например, моют тарелки, когда оказывается, что чистых уже не осталось. А во дворах прибираются только когда губернаторы ездят. В обычные дни у всех здесь есть дела поважнее – и у Фёдора с его соседом, и у деда Руслана, и у других… А у бабы Даши – тем более! Ведь её почти не бывает дома, она же посещает больных и никому не отказывает. Думаю, ей самой сложно окна помыть, и гардины повесить со шторами, дотянуться до паучьих сетей в углах или управиться с кошкой, которая не любит водные процедуры. А попросить о таком кого, сам понимаешь, ей совестно. Да болеют её соседки часто, и правнуки тоже у них болеют.

– Не удивительно, – тихо произнёс я. – Как бы у неё самой не заболел теперь правнук.

В дверь квартиры кто-то постучал и с кухни в прихожую вышла, шаркая дырявыми тапочками, очень тучная, невысокая женщина, лет восьмидесяти на вид. На ней был выцветший тряпичный халат и маленькая косынка в серый горошек, прикрывавшая только затылок. Спереди и по бокам из-под этой косынки торчали светло-фиолетовые пряди завитых волос.

– Кто стучится? Валь, ты? – спросила она через дверь.

– Это из церкви, мы, бабуль! Иоанн и Евгений, – ответил уже знакомый мне голос Ивана Крепцова. – Ваши-то, уж собрались?

– Да нет пока никого, у меня тут дитё уделалось, – прохрипела им через дверь старушка. – Я его в ванну прямо с одёжами и замочила. А то, вода дорогая, а я не богатая, чтоб отдельную ванну для стирки ещё набирать, и времени нет отстирывать их по очереди.

– А ребёнка Вы тоже с порошком замочили? – удивился Иван.

– Я вам не богачка, таким дорогим порошком стирать! – ответила из-за двери хозяйка. – С мылом отстирается и то, и другое.

– Мы на улице подождём, – сказал Евгений, и кивнул диакону. – Ты говорил, обсудить со мной хочешь что-то. Вот, Бог и дал времени на беседу.

Они вышли к подъезду, и я перестал их слышать. Моё мысленное виденье и слух всё ещё оставались в квартире у бабы Даши, которую Борка мне во всех подробностях описал.

– Борка, что во дворе её дома? – спросил я своего проводника.

– Не пытайся охватить мысленным взором весь двор, – подсказал он мне. – Какой ты ещё неопытный, Судный! Вообрази хотя бы вот эту скамейку, из треснувших от времени, ни разу не крашеных досок, с наростами трутовика по краям. Она стоит у подъезда бабы Даши, в тени большой вишни, которая вся, точно новогодняя ёлка. Пивные бутылки и банки блестят на солнышке, нанизанные на нижних ветках. В щелях сиденья под вишней белеют фильтры от сигаретных окурков, жильцы много лет уже забивают ими щели в этой скамье, потому что урны при ней нет, и никогда не было.

Я очень ясно представил себе эту скамейку и вишню, под сенью которой укрылись от солнцепёка двое молодых мужчин. Один, с короткой стрижкой, был гладко выбрит, его тёмно-русые волосы отливали на свету, точно бронза, а глаза болотного цвета, полны были грусти и теплоты. На нём был подрясник с орарем через плечо, поэтому я безошибочно признал в нём диакона. Второй, рыжий, с серо-голубыми глазами, стоял напротив него в чёрной рясе, с наперсным крестом на длинной посеребрённой цепи. У него уже была отпущена борода, правда ещё не отросла, и лишь слегка обрамляла скулы и подбородок.

– О чём ты хотел мне сказать? – спросил он диакона.

– Я нужен при храме в Судном, – припомнил Иван. – Отец Николай, мой приёмный отец, переехал туда. Они с матушкой очень просили меня приехать. Я обещал, что спрошу твоего благословения.

– Бог благословит, поезжай, – ответил Евгений.

Он собирался добавить что-то ещё, но тут из-за угла дома к подъезду вышли трое сутуловатых парней. Один был лысый, в рваной футболке и спортивных штанах, другой с оголённым торсом, в кепке, в шортах и шлёпанцах на босу ногу. А третий, в джинсах, в майке и в расстёгнутой олимпийке, с накинутым на голову растянутым капюшоном, и с сигаретой за ухом.

– Глянь, Серый! – кивнул лысому тот, что был наполовину раздет, указав на мужчин в церковных одеждах. – Во вырядились, клоуны! Этот в шарфе, тот вообще в шторах каких-то. Ролевики, что ли?

Похоже, этому храбрецу никогда не доводилось видеть священников в облачении. Взглянув ненадолго его глазами, я понял, что он и сейчас едва видит этих людей, и что на них надето, разобрать просто не в состоянии. Я почуял неладное, когда эти парни подошли к иерею и дьякону.

– Борка, отвлеки их, окликни с какого-нибудь окна! – попросил я приятеля.

– Я бы рад, – отозвался он с не меньшей тревогой. – Но мы с тобой тут не хозяева.

– Это же твой район! – не унимался я.

– А двор-то, не мой, – напомнил мне Борка. – Кикиморовкин!

Пока мы с ним препирались, у подъезда уже почти завязалась драка. Паренек с голым торсом, в задирку толкнул рыжеволосого иерея в плечо, и ухватил за наперсный крест.

– Серебро что ли? – усмехнулся он. – Нормальный такой крестик, не хилый! И цепка так, ничего.

Диакон встал со скамейки, чтобы вступиться, но двое других парней тут же оттащили его самого, увлекая за угол. Один из них, неспешно курил сигарету и ухмылялся, а второй, замашками рук в лицо, провоцировал диакона помериться силой. Тот лишь ловил его за руки, закрываясь.

– Чего ты, как баба, – смеялся парень. – Трусишь, а? Ты мужик, или нет?

– Мужики так не ходят, – ухмылялся его друг с сигаретой. – Гляди, у него шарф! Бабушка вышивала?

– Мы вас не трогали, – ответил на это Иван. – Идите с Богом, какие проблемы?

– У нас проблемы? – переспросил лысый. – Это у тебя проблемы, братан!

– Слышь, куда послал нас? – продолжил за ним товарищ, выкинув сигарету. – Борзый, да? Я не понял, это твой двор, или чей?

– Ты явно попутал, – заверил его задира, и от замашек перешел к известным дворовым приёмам.

Иван Крепцов, похоже, своей фамилии не оправдывал, и совсем не умел драться, только блокировал руками отвлекающие замашки в лицо. А вот от удара под дых не сумел закрыться. Противник тут же согнул его пополам, и ударил коленом в ребро, потом локтем по затылку, в основание черепа. Тут и ножа не надо! Второй, с силой толкнул дьякона об угол пятиэтажки и, на пару с товарищем, принялся пинать его ногами в живот.

– Кикиморовка! – окликнул соседку Бор. – Сделай что-нибудь в своём Дружном квартале!

Окно квартиры, где жила баба Даша, вдруг распахнулось со стуком, и старушка выглянула во двор.

– Вы, негодники! – сердито крикнула она из окна тем ребятам. – Что творите, черти? А ну, шли отсюда, сейчас милицию вызову! Пошли, кому говорю! Ты погляди, ничего святого, совсем оборзели!

– Сиди, не высовывайся, бабуль! – нахально ответил ей лысый парень.

– Я вам сейчас дам, не высовывайся! – ещё пуще распалилась старушка – Что творят! Не Кикиморовка, а Кимаир, право слово! Уж на священников нападают! Куда Господь смотрит?

– Ладно, парни, – махнул товарищам полураздетый парнишка, отобравший тем временем у иерея наперсный крест. – На белую хватит, и Синяк нам за одну такую цепочку весь долг простит!

Он показал друзьям свой трофей и с ними вместе скрылся за домом. Иерей, с кровоточащим носом, тотчас же подоспел к лежащему на земле Ивану. Перевернув его лицом вверх, он нащупал на шее диакона пульс, и попытался привести его в чувство. Не открывая глаз, тот издал тихий стон.

– Сейчас, Вань, – подбадривал его настоятель церкви, доставая из брюк под рясой сотовый телефон. – Потерпи, я вызову «скорую», они быстро приедут!

Борка на счёт этого сомневался, о чём сразу мне и сказал.

– В Кикиморовке нет своей станции «скорой помощи» и больницы, – объяснил он. – Моя совсем рядом, так близко, что до боли обидно! Но у меня нет свободных машин! Придётся Толика попросить он ближе всех, может у него есть машины свободные.

Толик довольно крупный посёлок, Толоконцево, я о нём слышал. Но сейчас он Борке не отвечал.

– Обиделся, как пить дать, – досадовал тот. – Мы с ним поругались вчера из-за электрички. Я поезд на Моховых Горах задержал, а его не предупредил.

– А Горький, не может помочь?

– Сейчас от него даже «скорая» в Кикиморовку не доберётся! На мосту к нему реверс открыт и по встречной такое движение, что ехать там в эти два часа просто самоубийство.

– А вертолёт?

– Он тебе не Москва!

Я слышал, что жители Южно-Курильского региона, иногда вызывают санавиацию даже из соседней страны, в неотложных случаях. Сложных рожениц и пациентов с острым аппендицитом, доставляют оттуда в городок Накасибецу, на Хоккайдо. Так неужели, нам по области в Борский район из Воскресенского, добраться сложней? К слову, это и вправду достаточно далеко и долго.

– Два часа, говоришь? Сделай сбой телефонной сети, я этот звонок и на свою станцию переброшу, – предложил я Борке. – Пока мы тут думаем, бедняге уже не первая помощь будет нужна, а последняя!

– Не говори так! – встревожился Борка. – Своим сам сообщай, а я всё-таки достучусь до Толика!

Телефонный сбой для нас, городов, просто семечки! С этим и я смог справиться без труда. Моя бригада приняла вызов, и выехала в Кикиморовку в срочном порядке. Не на вертолёте, конечно, а на той самой, закопчённой машине, с веткой на крыше.

– Что за день! – негодовал санитар. – Мы им кто, 911, одни на всю область?

Водитель включил сирену, и постарался выжать полную скорость.

– Пристегнитесь, – сказал он своим. – Взлетаем!

В карете послышался усталый сдержанный смех.

Сердце Ивана Крепцова внезапно затихло, и он перестал дышать. Евгений, поняв это, принялся раскачивать ему руками грудную клетку, вдыхая через рот воздух, чтобы запустить сердце и лёгкие. Его старания не прошли даром, Крепцов закашлял и у него изо рта потекла тёмно-красная кровь.

– Плохо дело, – отметил отец Евгений, переворачивая Ивана на бок, чтобы тот не захлебнулся. – Дыши сильней, брат! Сейчас отойдёт, дыши!

Мы с Боркой оба следили за происходящим, и ни один из нас не заметил, как на середине того двора возник силуэт всадника. Луч солнца упал на него, проявив, точно фото из поляроида, иссиня-чёрного скакуна и темноволосого мальчишку в седле. На вид ему было не больше тринадцати, но оливковая кожа его оголённых рук и коленей, похоже, не знала, ни ссадин, ни синяков. На нём была короткая бесформенная хламида из синего хлопка, подпоясанная ремнём из блестящих золотистых пластин, и сандалии из кожи с набивками на ремешках. Его высокий вороной конь с коротко стриженой гривой не был подкован, и на боках не носил стремян. Но его юный наездник держался в седле уверенно, полностью ему доверяя. Борка первым почувствовал их присутствие в этом дворе.

– Очень кстати! – обрадовался он, и в надежде обратился к мальчишке. – Братик, кем бы ты ни был, у тебя лошадь! Предложи её в помощь этим двоим, им только до больницы добраться!

Тот молча кивнул и спешился, взяв коня за поводья. Подойдя на голос мужчины, склонившегося над лежащим на земле диаконом, он протянул ему конский повод, и коснулся плеча. Иерей обернулся, с удивлением глянув на мальчика, который неподвижно смотрел мимо его лица, тёмно-синими, как вечернее небо, глазами.

– Ты можешь отвезти моего брата в больницу, если я его усажу в седло? – спросил Евгений. – Я тут пока ничего не знаю, да и с лошадьми я никогда не общался. Если очнётся в пути, скажи ему, что со мной всё хорошо, пусть не волнуется. Я буду за вас молиться.

Мальчик пожал плечами, и огладил коня по холке.

– Это не далеко, я укажу твоему коню дорогу, – обещал Борка. – Как его имя?

– Ифел, – ответил мальчик.

– А твоё?

– Кимаир.

У меня даже шифер на крышах зашевелился, и голуби разлетелись. Но Борка, похоже, не слишком-то был удивлён. Он сразу признал в этом мальчике воплощение города, и ментально говорил с ним, как с братом. Вероятно, ему уже встречались древние города в человеческом облике и он умел находить с ними общий язык.

– Ким, будь другом, – попросил он мальчика. – Придержи этого бедолагу в седле, чтобы он не упал, а я сам отведу Ифела, куда следует.

Кимаир согласился. Отец Евгений, тем временем, усадил на коня едва живого Ивана Крепцова, и мальчик сел в седле позади него, взяв в руки повод.

– Куда ехать, знаешь? – переживал Евгений. – В больнице спросят – скажи, Крепцов Иван Андреевич, с семьдесят седьмого, гепатитом и Боткина не болел, сердце слабое. Так запомнишь?

Конечно, он всё запомнил. Правна говорит, что города помнят всё, и для них повторять дважды не требуется. Каждое услышанное слово, каждое увиденное действие, событие и лицо, остаётся в их памяти навсегда. Однако это не значит, что города не умеют фильтровать информацию. Сколько бы её ни было, мы всегда сумеем с ней разобраться, и применить к месту тот или иной багаж.

Ничего не ответив, Кимаир кивнул и легонько сжал бока вороного ногами. Как и обещал, Борка повёл Ифела коротким путём из посёлка в свои чертоги. А вот я, похоже, ещё не стал настоящим городом. Я был так потрясён появлением Кимаира, да ещё на коне, что совсем забыл о бригаде своей бригаде, спешившей на вызов. На счастье, таких как я, забывчивых пром. посёлков, некоторые люди сами проявляют ответственность, помня о ближних. Отец Евгений позвонил на станцию «скорой помощи», чтобы отменить вызов, но в этот раз ему ответили с Бора.

– Не выезжали к вам, некому выезжать, – произнёс в трубку женский голос с оттенком металла.

У меня от этого голоса тоже задребезжало и зазвенело в эфире.

– Мне что-то нехорошо, – признался я Борке. – Сейчас на улицах транспорт встанет.

– Устал, – сочувственно улыбнулся он. – Это ведь не первый твой ментальный визит, я надеюсь?

– Первый, – честно ответил я. – Да ещё эта жара! У меня от неё уже асфальт плавится.

– Спрысни водой тротуары, – посоветовал Борка. – Я потом обо всём тебе расскажу. И, на будущее, возьми пару уроков у просветлённого Кинди. Он захаживал ко мне на неделе, вроде, старый знакомый твой. Вот кто мастер не только ментальных, но и астральных прогулок!

Я вернулся в себя, и заглянул в окна своей многопрофильной. К счастью, детей не прибавилось, у персонала и с этими было немало хлопот. Время близилось к концу дневной смены и Краев уже переодевался, а вот Елена ещё сидела с журналом в сестринской.

– Мы весёлые медузы! Мы похожи на арбузы! – доносилось из холла, где ребятишки смотрели по телевизору мультики, и лазали по дивану.

Заведующая отделением, проходя мимо них, бросила взгляд на телеэкран.

– Не вижу сходства, – холодно усмехнулась она. – И кто сочинил эту песню?

Гордея выросла в Греции и, скорее всего, не смотрела этот мультфильм. Она давно переоделась и уже шла к выходу по коридору, но детишки облепили её снизу, радуясь тому, что она ещё здесь.

– Гордея Васильевна, не уходите! – упрашивали они. – Мы Вас любим! Давайте, Вы на ночь останетесь, вместо злючки? Она всегда рано отправляет ложиться спать! И уколы ставит болючие!

Злючкой, у них слыла строгая медсестра Кристина, с которой Елене теперь предстояло меняться. Дети не любили её, но заведующая, была довольна таким подходом, и даже готова была закрыть глаза на её бесконечные опоздания.

– Болючие, это хорошо, – улыбнулась она. – Чем больнее уколы, тем раньше вас выпишут.

Ребятишки тихонько засмеялись наперебой, оценив шутку, а потом замычали, выказывая огорчение, и не желая отпускать заведующую домой.

Мне было приятно и радостно наблюдать за этим.

– Завтра у Вас ночная, – сказала Елене Стражникова, заглянув в сестринскую. – С утра зайдите в кадры. Я договорилась, чтобы Вас приняли без медкомиссии, только занесите им санитарную книжку, диплом, трудовую и две фотографии. Ну, и своё заявление, разумеется! Я скажу отцу, он подпишет.

– Хорошо, – отозвалась та. – Спасибо, Гордея Васильевна!

– Удачно сдать смену!

Батюшка Николай и матушка Ксенья с полудня ждали звонка от Ивана, как будто чувствовали, что с ним приключилось несчастье. Наконец, Николай не выдержал и позвонил ему сам.

Кимаир сидел в это время приёмном и ждал непонятно чего. Во всяком случае, кого ему сказали там дожидаться, он так и не понял. Я знал, что Древние города понимают те языки, на которых о них говорили люди. Но, одно дело, понимать окружающих, и совсем другое – заговорить самому, используя органы речи, которые прежде ни разу не применял, а обрёл только что, воплотившись в облике человека!

У Кимаира в руках был пакет с одеждой и обовью диакона. Полностью раздетый Иван Крепцов лежал перед ним на каталке, прикрытый простынкой до пояса, не приходя в сознание. Два часа его возили на ней из одного кабинета в другой, и в итоге, закатили сюда и оставили. Кимаиру задавали вопросы, но, о чём бы ни спрашивали врачи, мальчик не мог решиться произнести ни слова.

Спустя час, молодая врач подошла к нему. Присев рядом с мальчиком, она обняла его, точно сына, и показала какой-то отпечатанный лист, закреплённый скрепкой на жёсткой папке.

– Я вижу, ты очень напуган, – нежно сказала она. – А в суматохе, наверное, растерялся ещё вдобавок. Но пойми, мы не можем помочь этому человеку, ничего не зная о нём. Если ты немой, напиши… Просто заполни вот эту карточку.

Кимаир понял, о чём она просит и улыбнулся.

– Креп, – неуверенно произнёс он, но сделав над собой ещё пару усилий, не сдался. – Крептсов.

– Крепцов? – сразу переспросила девушка.

– Иван Андеев… – продолжал мальчик. – Боткин не болен, сердце слабое.

Молодая врач принялась торопливо записывать всё с его слов.

Вдруг в пакете, который он всё это время держал, что-то зажужжало, как шмель, и из-под вещей зазвучала какая-то приглушённая музыка. Кимаир прислушался и осторожно опустил руку в пакет, нащупав там какой-то твёрдый дребезжащий предмет, чуть больше ладони. Сложно было судить о его назначении. Одна сторона этого предмета была полностью ровной и гладкой, а другая только до середины. Кимаир провёл пальцами по странным выемкам и бугоркам на шероховатом конце, и музыка стихла. Неизвестная вещь перестала дребезжать, и заговорила старческим голосом.

– Ванечка, – послышалось из неё. – Ты же обещал позвонить после соборования. Я старый дурак, всё жду, всё переживаю, как ты поговорил.

Что сказал настоятель? Дал он благословение?

Кимаир наклонил ухо к источнику звука.

– Иван, что молчишь? – не умолкал тот же голос. – Когда тебя в Судном ждать?

– В Судном? – переспросил мальчик, и ментально позвал меня.

Я тотчас опомнился. Моя бригада! К тому времени, как она оказалась в Дружном квартале Кикиморовки, квартирный приход уже разошёлся, и отец Евгений вернулся в храм. Никого не застав, увидев лишь кровь на асфальте, санитары молча переглянулись.

– Ну, значит, живой, своим ходом ушёл, – предположил санитар.

– Бывает, – отмахнулся водитель. – Мы долго ехали.

– Стоило вызывать? – ворчал фельдшер. – Или нам по району работы мало?

Наверное, я перед ними был виноват. Если бы не ментальный зов Кимаира, я бы о них, наверное, и не вспомнил, до самого их возвращения. Ведь, ни сил, ни желания, смотреть их глазами на это село, я уже не имел. Всё, что я мог передать в ответ Кимаиру, это визуальный маршрут до меня от Бора.

– Если хочешь, я покажу твоему коню этот путь, – предложил я ему, в надежде, что он не откажет.

Но Кимаир не ответил. Старческий голос из неведомого ему устройства продолжал настойчиво звать Ивана. Я отчётливо ощутил, в каком замешательстве сейчас был мой собрат, древний город, воплотившийся на земле, в XXI веке! К тому же, дух его был далёк от духа Новгородской земли и народа славянского, а значит, и речь здешнюю ему воспроизводить было довольно сложно. Другая у неё мелодия, и душа! Он протянул было врачу, что сидела с ним рядом, ту говорящую штуку. Но врач уже встала с кушетки, и спешно ушла, звонко стуча при ходьбе по полу.

Тем не менее, Кимаир быстро сообразил, что этот странный предмет зовёт своего хозяина, Ивана Крепцова. Он отложил пакет с одеждой и обувью в сторону, чтобы встать, и положить кричащую коробочку рядом с Иваном. Но едва привстав с кушетки, он нечаянно задел плечом треногую вешалку для медицинских халатов, и опрокинул её на ручку свободной каталки, оставленной у стены. Большая железная перевозка на скрипучих колёсиках тотчас пришла в движение и, не управляемая никем, въехала в стену, с которой от удара свалился на пол какой-то стенд.

Иван вздрогнул и приоткрыл глаза, поглядел на мальчика, и осмотрелся.

– Где я? – спросил он, и тут же закашлялся.

– Больнице, – сказал Кимаир, и положил рядом с ним телефон, который уже умолк, к тому времени.

Крепцов перевернулся на бок, поглядел на мобильник.

– Евгений… Мой брат, – побеспокоился он первым делом. – Ты не знаешь, что с ним?

– Всё хорошо, – передал ему Кимаир, как и велел Евгений.

Иван облегчённо вздохнул, приподнялся и сел, затем слез с каталки и обернул простынёй бёдра.

– Ну, а ты, со мной чьим промыслом оказался? – спросил он, рассматривая причудливую одежду мальчика. – Что за костюм на тебе? Не хитон, не туника, но с медным поясом.

Крепцов протянул руку и слегка помял двумя пальцами ткань, из которой был сшит наряд.

– Странный хлопок, не бязь, не сатин… – тихо отметил он. – Будто вручную ткали.

Кимаир решил, что Ивана, вероятно, интересует одежда, и протянул пакет с вещами, оставленный на кушетке. Крепцов вытряхнул их, и принялся одеваться, продолжая расспрашивать мальчика.

– А как твоё имя?

– Ким.

Я понял, что этот вопрос за прошедшие несколько часов Кимаиру довелось слышать неоднократно.

– Ким? – рассмеялся Иван. – Коммунистический Интернационал Молодёжи? Ну, не из Кореи же ты!

Мальчик помотал головой.

– Ты меня привёз в эту больницу? – не унимался Иван. – А как? Не на велосипеде же!

– Ифел привёз.

– Кто такой Ифел?

Кимаир улыбнулся, взял его за руку и повёл к выходу вдоль стены. Суетившиеся по отделению санитары с каталками даже не обратили внимания, а дежурная медсестра в приёмном, вся погрузилась в бумаги со штампами. Казалось, все напрочь забыли о пациенте, которого почти два часа возили по коридорам, то на рентген, то на ЭКГ, и в конечном итоге, оставили дожидаться врача, в уголочке напротив уборной. Когда Борка рассказал мне об этом, я не переставал поражаться. Так и не дождавшийся лечащего врача Крепцов, никем не замеченный, вышел из больничного корпуса, вместе с мальчиком, который его сюда и доставил.

– Ах, вон как! – воскликнул Иван, увидав вороного коня, привязанного у входа.

– В Судный? – предложил Кимаир, оглаживая своего скакуна.

– Сейчас? – растерялся Иван. – Но вещи, и мои документы дома…

– Евгений, – напомнил мальчик, с трудом произнеся то сложное имя, которое слышал.

– Ты прав, – оживился Крепцов. – Позвоню Евгению, как доберёмся, скажу адрес, он всё пришлёт.

Кимаир помог ему забраться в седло и предусмотрительно сел позади Ивана, взяв в руки повод. Конь покорно кивнул и зашагал неспешно к воротам больничного городка. Иван, по всей видимости, умел держаться в седле, хотя без стремян ездить верхом ему было непривычно.

– А ты увидишь дорогу, сидя у меня за спиной? – усомнился он. – Или ты на мои глаза решил полагаться? Так я и дороги не знаю.

– Ифел мои глаза, – ответил ему Кимаир.

Крепцов даже в лице переменился.

– Постой, – изумился он. – Это же ты всё опрокинул в приёмном… И ни разу не встретился со мной взглядом… Держался за стену, когда выходил… Как я мог не заметить? Если ты и незрячий, то я просто слепец, раз ничего дальше своего носа не вижу! И ты доставил меня в больницу, а теперь собираешься везти в другой город?

– Не, – поправил его Кимаир, и пояснил словами Евгения. – Я тут ещё нищего не знаю.

– О ком ты? – не понял Иван. – Что ещё за нищий?

Кимаир снова окликнул меня ментально.

– Некоторые слова настолько похожи, – объяснил ему я. – Стоит заменить один звук другим, смысл меняется до неузнаваемости. Но, ты не переживай. Научишься, ты не первый! Скажи ему, что Ифел знает дорогу. Я отведу коня, но не напрямик. Мне нужно, чтобы вы по пути навестили кое-кого на берегах Светлояра. Там, в давние времена, бесследно исчез один русский город. И я хочу, чтобы этот диакон, Иван, попытался поговорить с ним, может, он ему и покажется.

Кимаир не имел возражений, а если и имел, мне о них ничего не сказал. Немногословный и сдержанный он в корне отличался от того неспокойного шумного царства, каким его принято считать у людей. Может, первое впечатление и обманчиво, или это временный ступор, защитная реакция на внешний, ему незнакомый мир? Уж если такой город как Кимаир, известный свободой нравов, был потрясён, оказавшись здесь и сейчас, каким же будет потрясение града Сияна! Поразмыслив над этим, я счёл своим долгом как следует подготовить своих древних собратьев к этой непростой человеческой жизни, прежде чем отпускать их на поиски своего места в ней.