Читать книгу Брак умер – да здравствует брак! - Адольф Гуггенбюль-Крейг - Страница 6

Разграничение «блага» и «счастья» искусственно, на практике не всегда можно уловить разницу между этими философскими понятиями. Постараемся разобраться в их теоретическом различии.

Говоря «благо» (нем. «Wohl»), мы имеем в виду способность избегать натянутых отношений, стремление к здоровью, приятному состоянию, отсутствию стрессов. Кроме того, мы включаем в это понятие возможность себя прокормить, защитить от дождя, жары, холода и других неблагоприятных климатических условий, безбоязненное существование, наличие достаточной сексуальной разрядки, нормальную и не изнурительную работу всех физиологических механизмов. Следовательно, «благо» означает удовлетворение всех влечений, на которое не затрачено чрезмерных усилий, а также обладание необходимым минимумом жизненного пространства. Но подобное понятие не следует воспринимать лишь с физиологической точки зрения. Чувство принадлежности к коллективу и авторитетное положение в нем, ощущение защищенности, уверенность в том, что ты не белая ворона, хорошие отношения с родными, близкими, соседями и знакомыми тоже являются предпосылками для блага. Очевидно, что натянутые отношения с окружающими, недовольство, истерическое состояние, тревога, ненависть, неразрешимые конфликты, мучительные поиски истины, отыскать которую практически невозможно, фанатичное противостояние Богу, опыт столкновения со злом и смертью не входят в сферу понятия «благо».

Кроме того, многие считают, что о благе человека должно заботиться государство, именно поэтому часто можно слышать ссылки на «государство общественного блага».

Разумеется, болезнь тоже не благо. Во всяком случае физиологическое и душевное состояние здорового человека несравненно лучше, чем самочувствие больного. В моей трактовке слова известной молитвы «Хлеб наш насущный даждь нам днесь» следует, собственно, понимать как просьбу о ниспослании блага, коррелятом которого является так называемое счастье (нем. «Glück»). Таким образом человек, обладающий некоторым количеством материальных и общественных ценностей, иными словами, благ, считается счастливым.

В противоположность понятию житейского счастья мы хотели бы ввести термин «счастье-спасение» (нем. «Heil»), связанный в первую очередь с душевным здоровьем. Например, христианская религия пыталась принести человечеству счастье, проповедуя не удачу и размеренную жизнь в достатке, а поиски Бога, которые, скажем, в философии именуются поисками истины, смысла. Согласно христианским представлениям, на этом свете нельзя достигнуть полного счастья, поскольку человека обременяют грехи, страх смерти, ощущение дистанции с Богом.

Подобно существованию множества философских школ и религиозных конфессий, существует и бесчисленное количество путей для обретения счастья. В конечном счете каждый человек должен выбрать свой путь, однако все они обладают некоторыми общими чертами. Так, я не знаю способа избежать конфронтации со страданием и смертью.

Великой мифологемой для христиан является жизнь Иисуса Христа, поступки, страдания и смерть которого символизируют путь счастья и неотвратимо ведут Христа в лоно Отца небесного. Что же касается страданий и ужаса, то даже распятый Иисус не смог тотчас же вознестись на небеса, а провел три дня в преисподней.

Буддисты называют счастьем нирвану. Однако прежде чем человек сможет ее достигнуть, ему придется столкнуться с болезнью, старостью и смертью.

Таким образом, мы едва ли можем сказать, что такое счастье, или хотя бы вообразить его, поскольку оно – состояние, длящееся один миг, достигающее своей кульминации в религиозных и философских переживаниях. Но бывают мгновения на закате солнца или при омовении, в церкви во время обряда крещения или на пестрой ярмарке, когда вдруг ощущаешь в себе божественный трепет и неожиданно для себя осознаешь, что понимаешь, зачем мы живем.

Благо и счастье противоречат друг другу. Путь к счастью в житейском смысле слова не включает необходимость страдания. Благо торопит нас быть счастливыми и не задаваться вопросами, которые мы не в состоянии разрешить. Счастливый человек садится за семейный стол в кругу своих близких и наслаждается питательным обедом. А человек, который ищет счастья-спасения, вступает в конфронтацию с богом, дьяволом, миром и смертью, хотя мог бы уклониться от этого.

Государство заботится, в частности, о благе своих граждан, предложить им счастье государство не может. В его силах лишь предоставить каждому гражданину свободу в поисках своего счастья. Лишь церкви и религиозные сообщества обращены к счастью-спасению.

В рамках юнгианской психологии и психотерапии тоже достаточно четко проводится граница между благом и счастьем. Поэтому, понятие «благо» означает здесь помощь пациентам в адаптации к окружающему их миру и стремление научить их добиваться удовлетворительных результатов в борьбе за существование. Следовательно, речь идет о том, чтобы избавить людей от неврозов. Кроме того, огромное значение в рамках аналитической психологии придается понятию индивидуации, которая совсем не обязательно имеет отношение к психическому здоровью, чувству благополучия и счастью в обыденном смысле этого слова. Индивидуация – это стремление найти собственный путь счастья. Психотерапевт и врач пытаются помочь пациенту почувствовать себя в этом мире благополучно и стать счастливым, а также поощряют пациента в его поисках собственного счастья-спасения, иными словами, в осуществлении индивидуации, которая сопоставима со счастьем как таковым, но не с благом.

Необходимо определить, что мы понимаем под индивидуацией.

С тех пор как существует человек, он пытается определить, кто он такой и что им руководит. Психология – наука очень молодая, но исследование души насчитывает долгую историю. Толчком для этого послужило удивление, шок от осознания скрытых в человеческой психике возможностей, связанные с тем, что мы называем религией.

Смерть и зарождающиеся при умозрительном столкновении с ней образы и фантазии стали причиной возникновения ритуалов погребения, которые могут быть истолкованы как начало психологии и религии. Иными словами, стремление человека осознать смерть создало религию и психологию.

Подобная «религиозная психология», исследование природы души в рамках религии, известны западному миру прежде всего в христианской и античной формах. Иисус Христос был уверен, что Господь призывает людей последовать за ним, вернуться домой, в рай. Понимая душу в такой эсхатологичной[4] традиции, средневековые христиане считали главной своей целью спасение души, а задачи, которые они ставили перед собой в ее познании, служили одному – обретению способности вести душу на небеса и избегать дьявольских искушений, грозящих вечным проклятьем.

Господство христианского бога пошатнулось в эпоху Ренессанса. Новая сила – наука – высоко подняла свою голову. Человек попытался объективно взглянуть на то, что он однажды назвал Божьим творением, поставив перед собой отныне одну-единственную задачу – познать вещи такими, какие они есть в действительности. Так называемый объективный способ рассмотрения оказал влияние и на исследователей психики.

Душа, которую раньше хотели познать, чтобы спасти, оказалась теперь, образно говоря, под микроскопом лаборанта. Экспериментальное исследование и наблюдение превратились со временем в психологический метод. К несчастью, этому процессу сопутствовал отказ от всего, что было связано с традиционной религиозной психологией, а следовательно, и отказ от прежней модели счастья. Религиозная тенденциозность, по мнению ученых, замутняла стекло микроскопа. Единственной движущей силой психики был объявлен инстинкт выживания индивида и рода, что было продиктовано попыткой увидеть в психической жизни узловое соединение более или менее успешных механизмов переживания. Таким образом, психологическое исследование развертывалось в рамках биологической модели.

Фрейд – «Христофор Колумб психологии» – не изменил этой биологической модели, но описал душу как сущность, которую удерживают в рамках подобной модели только фанатичные научные верования. Но сам Фрейд остался верующим! Голод, жажда, агрессия, размножение, сексуальность – эти идолы заменили прежних богов. Тем не менее Фрейд, вероятно, испытывал временами дискомфорт, связанный с теснотой биологического догматизма. В мире души он наблюдал репрезентацию сил, которые невозможно было втиснуть в научные рамки. В конце концов Фрейд пришел к выводу, потянувшему за собой предположение о полярной природе основных человеческих влечений, одни из которых, по мнению Фрейда, провозглашают жизнь и сводятся к эросу, а другие провозглашают смерть и могут быть сведены к танатосу.

К. Г. Юнг, поначалу поддерживавший сотрудничество, а позднее порвавший с Фрейдом, освободил психологию от ярма биологического академизма, хотя и не чуждался естественно-научных методов, признавая необходимость объективности в процессе наблюдения собственной психической деятельности и душевной жизни пациентов. Юнг был объективен и в более широком смысле: он освободился от слабостей своих предшественников, которые, опасаясь ступить на шаткую почву религиозности, догматически сводили всю психическую жизнь к биологическому инстинкту самосохранения. Не ограничивая себя таким рамками, Юнг пришел к выводу, что радость и страдание, а также образы и стремления психики не могут исчерпываться сферой базовых инстинктов голода, жажды, агрессии и размножения. Некая другая сила, иное влечение руководит человеком. Юнг назвал эту силу влечением к индивидуации.

Впоследствии проблемой индивидуации занимались многие известные психологи, вводя в психологию такие понятия, как «поиск смысла» (нем. «Suche nach dem Sinn»), «поиск собственной идентичности» (нем. «Suche nach der eigenen Identität»), «эскиз бытия» (нем. «Seinsentwurf»), «творческое начало» (нем. «Kreativitität»), «второе измерение» (нем. «Zweite Dimension») и подобные термины, содержание которых, однако, остается неопределенным.