Читать книгу Воспоминания - Адриан Митрофанович Топоров - Страница 4

Вяткин Георгий Андреевич (1885 – 1938) – русский и советский прозаик, поэт, драматург, публицист. Один из основоположников современной сибирской литературы. Автор фотографии неизвестен. Архив Зубарева А. Е., внука поэта.

В юности я очень любил гуманистические и революционно-романтические стихотворения, заучивал их наизусть, декламировал на вечерах и в приятельских компаниях. У меня собралась коллекция стихотворных антологий и «чтецов-декламаторов», а надо сказать правду, дореволюционные «чтецы-декламаторы» издавались образцово: с хорошим шрифтом, на отличной бумаге, с портретами писателей, поэтов и артистов.

Среди любимых книг у меня была известная антология «Русская муза», составленная П. Я. (П. Ф. Якубовичем-Мельшиным). В этой книге я и напал на стихотворение еще неизвестного мне в те годы поэта Георгия Андреевича Вяткина. Оно было без заглавия и начиналось строфой:

Эти страстные строки и заставили меня запомнить имя их автора…

Я уроженец бывшей Курской губернии – одной из захудалых местностей царской России. Мое родное село называлось Стойло (ныне Старооскольского района Белгородской области). Это нелепое название само говорило за себя, и вряд ли надо объяснять, почему тоска по другой, вольной жизни вошла в моих родных, соседей, в меня с детских лет. Мы все мечтали уйти «из провальной ямы» в Сибирь, которую представляли себе пугающим, но сказочно богатым Беловодьем. Многие куряне начали переселяться в Сибирь. А моя мечта осуществилась лишь осенью 1912 года: я получил место учителя в одной из начальных школ Барнаула, который в те времена был довольно культурным центром, благодаря множеству поселившихся в нем политических ссыльных.

Народный дом в Барнауле был создан по инициативе либерального народника В. К. Штильке. В фойе зимнего театра Народного дома висел большой портрет этого человека рядом с портретами Г. Н. Потанина и Н. М. Ядринцева. Над сценой зимнего театра (в саду был еще и летний театр) горели знаменитые слова Н. А. Некрасова:

«Сейте разумное, доброе, вечное».

Барнаульской городской библиотекой заведовала образованнейшая женщина, политическая ссыльная У. П. Яковлева. Она была моей заботливой руководительницей в самообразовании и рекомендовала читать стихи Георгия Вяткина, называя его самым популярным сибирским поэтом.

В те дни пропагандистом поэзии Вяткина в Барнауле был В. К. Сохарев, владелец единственного в городе книжного магазина, помещавшегося в Соборном переулке. Сохарев вышел из народных учителей и, следуя примеру томского издателя и просветителя П. И. Макушина, старался продавать в своем магазине наиболее полезные народу книги, решительно отметая всякую верноподданническую макулатуру. В магазине Сохарева часто сходились книголюбы города и вели там литературные разговоры и дебаты. Имя поэта-сибиряка Георгия Андреевича Вяткина упоминалось здесь довольно часто.

С тех пор я не переставал следить за творчеством Георгия Андреевича. Помню, сильное впечатление произвело на меня его стихотворение «Рожь».

Прочитав в бийской газете «Звезда Алтая» об опыте крестьянской критики художественной литературы в коммуне «Майское утро», Георгий Андреевич счел нужным прислать мне свои размышления и наставления:

«Новосибирск, 8.7.1927.

Уважаемый тов. Топоров, – простите, не знаю Вашего имени-отчества, – Ваш опыт по выявлению отношения крестьянства к художественной литературе представляется мне чрезвычайно ценным и, конечно, Вы должны его продолжать. Но мне кажется, что тут существенно важен выбор вещей и что надо брать вещи, вполне понятные крестьянству, а не Пильняка и т. п., хотя бы и очень талантливых писателей. Ведь читать крестьянам Блока или Пильняка, или футуристов – это все равно, что малограмотному рабочему дать вместо элементарной политграмоты „Капитал“ Маркса или полемику Ленина с народниками и меньшевиками. А вот Есенина, мне думается, уже можно попробовать (в его лучших вещах). Следует также Сейфуллину, Неверова, Подъячева – тех, что ближе к толстовской простоте и реалистичнее.

Не забудьте сибиряков. Начните с превосходного рассказа Наумова „Умалишенный“, возьмите кое-что у Гребенщикова, Шишкова, Новоселова, Гольдберга, Урманова, Пушкарева. Если хотите, меня, попытайтесь узнать крестьянское восприятие моего „Сказа о Ермаковом походе“, напечатанного в №2 „Сиб. огней“.

Необходимо заглянуть в классиков. Толстой, Некрасов, частично Чехов будут, несомненно, приняты. А вот дойдет ли пушкинский „Анчар“, характерная лирика Лермонтова, Тютчева?

Думаю, например, что Демьян Бедный воспримется сильнее Некрасова, Подъячев сильнее Толстого. Любопытно!

О Ваших опытах знаю только по „Звезде Алтая“, но там очень кратко, надо бы поподробнее. И конечно, опыты необходимо расширить. Найдите себе помощников и ведите работу одновременно в ряде мест.

Привет. Г. Вяткин».

В ответном письме я рассеял сомнения поэта насчет способностей крестьян-коммунаров чувствовать и понимать великие произведения, написанные «не для деревни». Георгий Андреевич решил объясниться:

«14. 8. 1927 г.

Многоуважаемый Адриан Митрофанович, отвечаю на Ваше письмо с некоторым запозданием, т. к. только вчера вернулся из Семипалатинска (реферировал для „Известий“ ЦИК процесс Анненкова).

Конечно, я высказывал свое мнение о Вашей работе на основании случайных отрывков из нее, которые попадались в газете. Я и не подозревал, что у Вас столь обширный репертуар – от Гомера до Метерлинка. Само собою разумеется, что тогда не страшны и Пильняк, и Блок.

Пришлите рукопись заказной бандеролью. Очень хочется почитать. Кстати, скоро придет Зазубрин.

Если, паче чаяния, рукопись не подойдет для „С. огней“ (от нелепостей никто не застрахован), то месяцем-двумя позднее она все равно увидит свет – думаю, что такую оригинальную работу с удовольствием возьмет и Москва.

Отзывом крестьян о „Ермаке“ Вы меня очень обрадовали. Спасибо Вам за инициативу.

Ну, пока всего доброго.

Будем ждать рукопись. Перепечатали ли Вы ее в нескольких экземплярах? Подобную работу нельзя иметь в одном экземпляре.

Крепко жму руку.

Г. Вяткин»

В коммуне «Майское утро» я «заразил» любовью к художественной литературе не только взрослых, но и пионеров (все школьники в ней были пионерами). По примеру взрослых и дети тоже пожелали высказываться о прочитанных книгах. Эти высказывания я тщательно записывал.

В практике преподавания я заметил, что обсуждение литературных произведений весьма благотворно отражается на «развязывании языка» детей. Я учил школьников писать сочинения по методу переживаний и наблюдений. Еще в учительской школе, когда ее воспитанники впервые в жизни испытывали «муки слова», на этот метод натолкнуло меня стихотворение русской поэтессы Юлии Жадовской (1824 – 1883):

Под влиянием этого стихотворения я соображал: если все взрослые, в том числе и писатели, лучше говорят и пишут в тех случаях, когда их «души потрясены», то это же верно и в применении к детям.

И я стал разрабатывать подробности «метода наблюдений и переживаний».

Метод дал великолепные результаты в моей школе. Его использовали и некоторые другие педагоги Косихинского района. Творческий азарт охватил школьников. Получилась «гора» интереснейших сочинений. Я написал о своем методе большую статью, иллюстрированную этими сочинениями. Статью опубликовали в «Сибирском педагогическом журнале», а позднее частично перепечатали ее в Москве, в сборнике «Свободные сочинения и детское творчество в программах ГУСа», вышедшем под редакцией Н. Н. Иорданского в 1926 году.

Георгий Андреевич, узнав о новом методе развития мышления и речи школьников, попросил у меня детские сочинения для журнала «Товарищ», в редколлегии которого он работал. Я послал их ему. Интересен его ответ, в котором поэт виден как чуткий педагог, добросовестный редактор, как человек, нежно любящий детей и желающий им безоблачного счастья и радости. Поэт писал:

«16. 1. 1929.

Адриан Митрофанович, простите, что долго не отвечал Вам по поводу детских рукописей.

Ездил в Москву, недавно вернулся и внимательно перечитал все Ваши 64 (!!) рассказа. Для „Товарища“ наиболее приемлемы 3 вещицы: „Село Верх-Жилинское“ М. Носовой, „Игра в Парижскую коммуну“ В. Бельского и „Коммуна „Майское утро““ Титовых. Эти вещи мы намерены напечатать.

В остальных очень уж много разной жестокости и грубости, а такие вещи, как „В двадцатом году“ и „Ночью“ Блинова, просто кошмарны. Мне думается, что нельзя обрушивать на плечи ребят столько ужасов. Не будем превращать школьников в юных старичков, пусть пока живут и радуются.

Можно бы частично использовать автобиографию М. Концевой, „Черт – учитель музыки“ С. Титова и кое-что еще, но очень стеснены мы местом, а материала слишком много.

К очерку Титовых о Вашей коммуне нужны (обязательно!) снимки, иллюстрирующие жизнь и работу „Майского утра“. Если их нет – сделайте и поскорее пришлите. Намечаю этот очерк для №2 или 3.

В феврале ГИЗ выпустит мою новую детскую книжку „Приключения китайского болванчика“, пришлю ее Вам для разбора в Вашей детской аудитории.

Сердечный привет.

Г. Вяткин».

Нужно заметить, что рассказы «В двадцатом году» и «Ночью» написаны учеником старшего возраста. Они изображают ночные набеги вооруженных бандитов на квартиры организаторов коммуны «Майское утро». Автор сам пережил кошмарную ночь. Такой он и представил ее в своих сочинениях…

Благим желаниям Георгия Андреевича относительно сочинений моих учеников не суждено было сбыться (об этом я был извещен им незамедлительно):

«Новосибирск, 11. 4. 1929.

Уважаемый Адриан Митрофанович, приходится огорчить Ваших ребят. Выбранные мною рассказы Ив. Борисова и др. новая редколлегия „Товарища“ отклонила. Мне их жаль (вещи были уже набраны), но ничего не попишешь. Пришлите, пожалуйста, что-либо новое из ребячьего творчества, написанное в этом году, по Вашему выбору (я завален рукописями, подчас некогда читать).

Кроме того, лично к Вам просьба – напишите для „Товарища“ живой очерк о ребятах коммуны.

№3-й вышел у нас на ять, – внешнее оформление очень удалось.

Итак, жду Вашего очерка.

Сердечный привет.

Г. Вяткин».

После этого письма мои связи с редакцией «Товарища» порвались, так как в Сибкрайиздате подули губительные для всей сибирской литературы вапповские суховеи.

У меня целы письма Георгия Андреевича. Если графология – верная наука, то эти письма говорят о душевной красоте их автора.

Встретившись с Георгием Андреевичем в Сибкрайиздате и поговорив с ним, я невольно вспомнил каллиграфию его писем. Она точно отражала внутренний и внешний облик поэта. Во всей его фигуре, костюме, чертах лица и интонациях голоса виделась и чувствовалась интеллигентность и неотразимая приятность. Даже его белый ус (другой был иного цвета) так шел к нему!