Читать книгу Подруги, любовники… А еще? - Агата Коломбье Ошбер - Страница 3

– Увидишь, место тебе понравится, – уверял Виктор, помогая ей сойти на яхту.

Жанна спустилась по винтовой лестнице и сощурилась, вглядываясь в полумрак. Когда она сделала последний шаг, вспыхнул свет, и человек пятьдесят гостей принялись скандировать дружным хором: «По-здра-вля-ем с днем ро-жде-ния!»

Она растерянно заморгала, ослепленная лучом света: оператор снимал ее, умиленно улыбаясь до ушей.

Все пели и аплодировали. Виктор нежно обнял жену и отошел, уступив место остальным.

Собравшиеся по очереди целовали виновницу торжества, и она с изумлением обнаружила, что ее окружают… Элвис, монахиня, несколько хиппи, маркиз с маркизой, Мадонна, Клеопатра, Тарзан и Джейн… Жанна не сразу узнала, кто есть кто.

Виктор, очень довольный собой, прошептал ей на ухо:

– В приглашениях было указано: «Маскарадный костюм обязателен!» Не волнуйся, для тебя я тоже кое-что приготовил…

Он увлек ее за собой в каюту, где на кровати лежал большой пакет. Открыв его, Жанна с удивлением обнаружила мини-юбку из искусственной кожи, топ с глубоким вырезом и золотые босоножки на шпильке.

– Что это? – бесцветным голосом, стараясь не сорваться на крик, поинтересовалась она.

– Костюм! Не узнаешь? «Красотка», твой любимый фильм! Продавец сказал, что это одна из самых популярных моделей!

Жанна брезгливо, кончиками пальцев, извлекла из пакета парик.

– А это зачем?

– Последний штрих для создания облика Джулии Робертс, а то у тебя слишком короткая стрижка. Поторопись, люди ждут…

– А ты не будешь переодеваться?

– Уже… – Виктор кивнул на свой безупречный костюм от Черутти[1]. – Я – Ричард Гир!

Занавес.

Жанна вышла к гостям, и из динамиков прозвучала громогласная команда:

– Эй, вы там, все на дорожку, встречаем именинницу!

Диджей подпрыгивал, хлопая в ладоши, окружающие в дурацких костюмах вытолкнули Жанну на середину.

Поняв, что делать нечего, она решила плыть по течению и, включившись в общий ритм, начала танцевать.

Через некоторое время, почувствовав, что пора передохнуть, виновница этого странного торжества налила у бара стакан воды и, облокотившись спиной о стойку, принялась наблюдать за своими гостями. Все в костюмах, и, кажется, всем очень даже весело.

Виолетта Мейер и ее сестра Мод уединились в углу и о чем-то разговаривали.

Заметив Жанну, Виолетта направилась к ней, а Мод вернулась на танцпол.

У Виолетты черные глаза и длинные темные волосы, она высокая, стройная, и костюм цыганки очень ей идет. Жанна, забыв о своей досаде и раздражении, залюбовалась подругой – ее всегда восхищала хрупкая женственность Виолетты.

– Ты просто великолепна!

– Правда? Идея дочери – она считает, что я похожа на Эсмеральду.

– Вы, кажется, хотели уехать на несколько дней?

– Мы с Элизой отправимся завтра в Ла Боль – в этом году занятия в ее школе начинаются позже… Ну что, сюрприз удался?

– Еще как! Я просто отвыкла танцевать на таких каблучищах. И в парике жутко жарко… Но все это ерунда, главное, что я чувствую себя вульгарной…

– Не глупи! Парик можно снять, а костюм классный. Почему ты ничего не ешь? Попробуй, как вкусно, по поводу буфета Виктор советовался с Наташей.

– Виновна, ваша честь! – произнес веселый голос у них за спиной.

Миниатюрная Наташа заколола золотистые волосы на затылке и нарядилась в костюм феи Динь-Динь – он подходил ей как нельзя лучше.

Жанна перевела взгляд на стойку, где лежала стопка салфеток с логотипом дорогого поставщика, а на блюдах были разложены всякие вкусности.

– Теперь понятно, почему в меню все мое любимое, – растроганно сказала она. – Я в тебе не сомневалась, моя птичка, и платьице у тебя чу́дное!

– Двенадцатый размер в магазине «Disney Store»! Знаешь, это была моя заветная мечта, и я не упустила шанс, так что не издевайся… А вот диджей не на моей совести, клянусь всем святым!

Жанна и Виолетта покатились со смеху, и в этот самый момент бесноватый рявкнул в микрофон:

– Начинаем! Все прыгают! Будем веселиться!.. Прыгаем, прыгаем, ну же, выше, еще выше, вот так! Потопим это суденышко!

– Боже, пусть кто-нибудь заткнет этого одержимого! – простонал мужчина в маске Ширака. – Надеюсь, его сосватала не моя жена…

– Филипп! Я тебя не узнала… Не беспокойся, Наташа ни при чем.

– Кто вон те типы, Братья Блюз? – поинтересовалась Виолетта.

– Коллеги Виктора, – мельком взглянув в толпу, объяснила Жанна.

– Проломим пол! – Диджей и вправду орал, как бесноватый.

– Пойду вызову на подмогу ребят из Сент-Анн[2], – фыркнул Филипп и удалился.

Жанна сняла парик и, с отвращением швырнув его на диван, нервным движением взлохматила волосы.

Час спустя, по команде диджея, энергии которого мог бы позавидовать даже кролик Энерджайзер, все окружили виновницу торжества, задувающую тридцать пять свечей на торте. Оператор лез с камерой в гущу событий, и свет от бейбика[3] то и дело обжигал кому-нибудь кожу. Потом Жанну увлекли к столу с подарками.

– С днем рождения, дорогая! – Виктор, судя по всему, был доволен происходящим и чувствовал себя комфортно, не замечая настроения жены.

Мать – Жанна только что узнала ее под маской – протянула ей коробку с логотипом «Тиффани».

– Знатное начало! – завопил диджей, выражая восторг и восхищение. – Давайте, Жанна, покажите нам, что там внутри! Просим, просим, просим!

Она успела заметить, как кузина, затравленно оглянувшись, вытащила из груды «высокородных» свертков сумку от «Etam»[4].

После окончания демонстрации диджей всучил Жанне в руки микрофон, чтобы она поблагодарила Виктора и гостей за незабываемый вечер.

Все постепенно разошлись, и именинница наконец осталась одна с Наташей, Виолеттой и Мод. Их мужья дышали воздухом на палубе.

Подруги сняли туфли, устроили уставшие ноги на стульях и, не боясь греха, принялись доедать оставшиеся на тарелках куски торта.

* * *

Нужно было уйти.

Боже, он всех заставил вырядиться, как… Моя мать в роли Тины Тёрнер, – уму непостижимо! Стыдобища! Никогда ему не прощу.

«Маскарадный костюм обязателен…» Они не должны были поддерживать дурацкую затею. Лучше бы остались дома.

Как он мог даже на секунду поверить, что мне понравится? Знает ведь, что я не люблю шумных сборищ… Знает, не может не знать, а значит, поступил так намеренно.

Если бы он знал… Если бы знал, что я впервые в жизни ощутила себя старой. До вчерашнего дня, благодаря разнице в возрасте, мне казалось, что я навечно останусь молодой, но теперь…

Да, я состарилась, иначе не чувствовала бы себя так ужасно на собственном дне рождения.

А все почему? Потому что вдруг взяла и состарилась.

Состарилась и что выяснила? А вот что: меня тошнит от многих вещей, которые раньше доставляли удовольствие.

Не желаю видеть всех этих людей. Одних и тех же. Слегка полинявших. Похожих на меня.

Я постарела сегодня, как старею каждый день, но чуточку больше, если верить календарю.

Чем не повод для праздника… на вечеринке я смотрела на женщин, думала, к какой категории принадлежу, и ничего не надумала. Наверное, я изменилась и не заметила этого – как все. В некоторых случаях лучше ничего не замечать.

Нужно было уйти. Сбежать, как только стало ясно, что меня ждет: дурацкий диджей, люди, которых я совсем не хотела видеть… Ну зачем он пригласил Шмитов? А Фабриса и Анну не позвал…Придурок! Я должна была смыться, как только кретин-оператор ослепил меня светом.

Кстати, я уверена, что никто бы не заметил моего отсутствия. Во всяком случае, сразу. Кроме девочек, конечно.

Как ужасно осознавать, что твой муж так плохо тебя знает… Что он ничему не научился и ни черта о тебе не понял. За десять лет! И уже не поймет.

А вот я его знаю. Что, впрочем, нетрудно – он совсем не изменился.

Сначала он казался мне идеальным. Значит, другой стала я?

Воспоминание о нашей первой встрече все еще волнует меня. Он появился на том ужине и стал спасением от скуки. Был невероятно элегантен. Я возгордилась, поняв, что привлекла его внимание. Он спросил, почему я ему «выкаю». «Простите. Это родители “виноваты” – они учили меня уважать старших».

Он невозмутимо улыбнулся и сделал вид, что не заметил моей бестактности.

Мы впервые поцеловались в тот же вечер. В те времена поспешность нас не смущала.

Сегодня я понимаю, что не дала себе труда задуматься, когда он сделал предложение.

Согласие само собой разумелось: стройный хор друзей и знакомых твердил, какая это удача – выйти замуж за подобного мужчину. «Он великий врач…»

Если у меня и была тень сомнения, он ее в расчет не принял и все решил.

Наверное, я отношусь к тем особям, за которых все всегда решают другие.

В начале каждого года, заполняя графу ежедневника «Кого предупредить в случае несчастья», я ощущала себя ущербной. Было ужасно унизительно вписывать имена родителей…

И все-таки замуж я вышла по другой причине.

Он казался мне совершенством.

А ведь тревожные знаки были.

Теперь я это ясно вижу.

Легко быть умной «после того»…

* * *

Завтрак в почтенном семействе. Жанна разлила молоко по пиалам. Шарлотта и Люка спокойно ждали, как благовоспитанные дети. Люка зевал, Шарлотта в сотый раз читала надпись на пакете с хлопьями.

Когда сын и дочь начали есть, Жанна ушла к себе, чтобы одеться. Виктор брился в ванной с открытой дверью, поглядывая на ее отражение в зеркале.

– Ты сегодня тихая. Да и вчера вечером была не слишком разговорчива.

– Выдохлась и не очень хорошо себя чувствую. Печень болит.

– Бедная моя… Тебе не понравилась вечеринка?

– Не выдумывай…

– Ну так вырази восторг!

– Я очень довольна, спасибо тебе, праздник был просто чудесный.

– Неубедительно…

– Ладно, скажу честно: мне не понравился костюм. Я чувствовала себя полной дурой. Как ты до такого додумался?!

– Не понимаю, почему ты злишься, костюм тебе очень шел!

– Я была похожа на шлюху, Виктор! Ничего другого тебе в голову не пришло?

– Перестань, для меня ты была Джулией Робертс…

– А для других – девкой!

– Тебя волнует, что скажут люди?

– Представь себе, волнует! Очень даже волнует! Не говоря уж о том, на какие мысли наводит твой подарок! Обязательно было преподносить жене… «исподнее» в присутствии пятидесяти гостей?

– Ты обожаешь белье!

– Пятьдесят человек, Виктор!

– Пятьдесят друзей!

– Несколько друзей, приятели, моя мать. И твои коллеги, между прочим…

– Знаешь, в чем проблема? Ты никогда не бываешь довольна. Я из кожи вон лезу, чтобы доставить тебе радость, но ты все принимаешь в штыки!

– Нет, Виктор, ты стараешься ради себя, а это совсем другое дело.

Они умолкают, потом Жанна говорит:

– Мне пора, в первый день учебного года дети любят приходить пораньше.

* * *

Жанна, прижимая телефон плечом к уху, проверяла горшки с орхидеями.

– …Да, вы правы, сюрприз удался на славу. Конечно, Виктор просто изумителен! Я хотела вас поблагодарить за то, что пришли, и за подарок. Право, не стоило… На следующей неделе? Почему бы и нет? Я должна согласовать с мужем, он хозяин берлоги и времени… – Жанна издала горловой смешок и поспешила закончить разговор: – Я перезвоню, и мы уточним день.

Повесив трубку, она открыла дверь. На пороге стояла Наташа, держа в руках картонную коробку, доверху заполненную продуктами, так что были видны только ее глаза и макушка. Она выглядела крошечной, как фея.

– Хочешь сказать, это для трех тортов? – изумилась Жанна.

– Конечно, нет. Не сердись! Сделаешь… сколько получится! – ответила Наташа и, плюхнув коробку на пол, с трудом перевела дыхание. – Клиентка перезвонила и сказала, что гостей будет больше… Бюджет, само собой, добрая женщина и не подумала увеличить.

– Ты должна что-то придумать, дорогая, составь прейскурант, привяжи его к числу людей. Нельзя себя загонять!

– Мы так и будем поступать – как только угнездимся на рынке. Не раздражайся. У тебя все в порядке?

– Я просто устала.

– От празднования никак не отойдешь? Виктор такой выдумщик! Знаешь, он ведь целый месяц готовил вечеринку по секрету от тебя.

Жанна на мгновение замерла, а потом вдруг разразилась рыданиями.

– Господи, милая!.. Я что-то не так сказала?

– Нет, ты ни при чем… Не обращай внимания.

– Что значит – не обращай внимания?!

Наташа растерялась. Подойдя ближе, она проговорила очень нежно, тихим голосом:

– Расскажи, что происходит.

– Проклятый день рождения! Виктор нафантазировал именно то, что я ненавижу…

– Я это подозревала… – Наташа улыбнулась. – Не горюй, старушка. Ничего страшного, намерения были самые добрые, и все классно повеселились.

– Как это ничего страшного? Очень даже страшно! Страшно быть замужем за… незнакомцем. За чужим человеком, который даже не понимает, что тебе нравится, а что нет…

– А сама ты чего хотела?

– Не знаю… Что-нибудь камерное… Только любимые друзья… Самые близкие. Знаешь, учитель английского Шарлотты и Люки подарил мне книгу. Просто книгу! Не представляешь, как я растрогалась.

– Ты ведь знаешь Виктора – если он что-то взял в голову, его не остановить!

– Но он решает за других, свято верит, что все знает лучше всех, уж лучше меня, так точно! Я всегда терпеть не могла это высокомерие «старшего по возрасту»… Мне кажется, я вообще никогда и ничего не выбирала сама. Вспомни нашу свадьбу: место, меню, музыку, фотографа – он даже не поинтересовался, чего я хочу! Все мои замужние подруги жаловались, что их женихи игнорировали предсвадебные хлопоты, а у меня все было ровно наоборот.

– Ничего удивительного, Виктор женился второй раз…

– Но я выходила замуж впервые! И у меня украли праздник.

– Он ведь согласился на тематическую вечеринку…

– Потому что хотел выпендриться, да и Индия была в моде. Кстати, за несколько дней до приема он по секрету признался, что заказал себе традиционный костюм с бабушами и тюрбаном. Я пришла в ужас, закричала, что собиралась замуж за Джеймса Бонда, а не за Аладдина. А он ответил, что я слишком серьезная и что выйдет гораздо забавней, если довести игру до логического завершения! «Забавней!» В лучший день моей жизни!

– Ну, насчет организации свадьбы спорят все пары. Важно то, что происходит до и после.

– С «до» были сложности. Из-за его сына. Он мне не доверял, что, вообще-то, нормально. Когда Поль приезжал на уик-энд к отцу, то спал в нашей комнате на складной кровати, можешь себе представить?! А я так хотела с ним подружиться, что не решалась возражать.

– И долго пришлось терпеть?

– До самой свадьбы.

– Ты никогда не рассказывала…

– Мне было стыдно, так стыдно! Я ведь знала, что это ненормально… Потом я долго уговаривала Виктора сказать мальчику, что дети не ночуют в спальне взрослых дяденек и тетенек, что у него есть своя комната. А потом пришлось терпеливо объяснять, почему он не может отправиться с нами в свадебное путешествие. Поль заявил: «Ладно, потом съездим еще раз, втроем!»

– Да какая разница, важно, что Виктор встал на твою сторону…

– Знаешь, путешествие вышло то еще… Когда мы наконец остались одни, все было очень странно. Понимаешь, нам редко удавалось побыть вдвоем: если не приезжал Поль, заявлялись приятели Виктора, на уик-энд в доме вечно кто-нибудь толокся. Мы чувствовали себя неловко, за едой часто возникали паузы. Вторую неделю провели на юге, у моих родителей. Можешь поверить, что мне понравилось? Нет? Ну и напрасно! Двух недель наедине с Виктором я бы не вынесла… Наверное, именно поэтому я не стала возражать, когда он сказал, что хочет завести ребенка: мы не были созданы для жизни вдвоем, в отпуск все равно брали с собой Поля, так уж лучше мне было нянчить собственных детей.

– А что произошло потом?

– Потом… Все вышло не так, как я думала. Началась жизнь «по-накатанному»: я как образцовая супруга родила Виктору сначала сына, потом дочь, и о работе пришлось забыть до «лучших времен». Ха! Продолжение тебе известно…

– А сейчас что не так? Что с тобой происходит?

– Не знаю. Ладно, проехали… Давай займемся тортами.

– Ты несчастна?

– Не преувеличивай…

– Какое уж тут преувеличение!

– Я просто устала. Забудь. Торты сами не испекутся, за дело!

Не дожидаясь ответа, Жанна ушла на кухню, где ее ждали формы и формочки, кастрюли и кастрюльки. Посуда была идеально начищена и выглядела совсем новой.

С присущей ей педантичностью она выкладывала на стол утварь – в определенном, раз и навсегда заведенном порядке, – и это ее успокаивало.

Сейчас Жанне хотелось одного – чтобы ее жизнь пришла в такую же гармонию. Пусть все наладится, устаканится…

* * *

+25 ℃, пляж в Ла Боль.

Виолетта Мейер пыталась сконцентрироваться на статье в «Nature» о внутриклеточном кальции. Она биолог, исследователь, и этот журнал – ее профессиональное чтиво. Неподалеку ее маленькая дочь Элиза играла в куличики с другими детьми.

Неожиданно раздался громкий плач, и Виолетта кинулась к дочери – та дралась с маленьким мальчиком, швырнувшим ей в лицо горсть песка. Она хотела вмешаться, успокоить дочь и объяснить мальчугану, что он поступил плохо. Но к детям уже подошел белокурый мужчина. Он что-то сердито сказал сыну по-немецки, потом наклонился, зачерпнул ладонью песок и кинул в глаза мальчику. Тот залился слезами, а немец, вежливо кивнув Виолетте, вернулся на свой шезлонг.

«Очень действенно, – подумала она, машинально отвечая на его кивок. – Пожалуй, слишком радикально, но действенно».

Элиза все еще всхлипывала: странная выходка взрослого напугала девочку. Виолетта обняла ее, стала нашептывать ласковые слова, гладить по волосам. Она обожала утешать дочь.

– Пойдем-ка съедим мороженое, малышка.

Элиза заупрямилась – она еще не отошла от обиды, и Виолетта попыталась уговорить ее. Прошлым летом любимым развлечением девчушки было подходить ко всем матерям, кормящим детей полдником, и говорить жалобно-умильным тоном:

– Пожалуйста, дайте и мне кусочек, мадам, я умираю от голода!

Виолетта извинялась: «Моя дочка ужасная фантазерка!» – но дамы отвечали ей недоверчиво-укоризненными взглядами. Виолетта не забыла пережитого унижения и теперь то и дело предлагала Элизе что-нибудь съесть, чтобы та не жаловалась чужим людям на «недокорм».

Пока они стояли в очереди к тележке мороженщика, Виолетта сняла часы и надела их на другую руку – своеобразный «узелок на память», чтобы не забыть купить духи в подарок свекрови. Элиза была поглощена разглядыванием отделений с разным мороженым.

– Не можешь выбрать? – спросила Виолетта.

– Почему? Я буду двойное шоколадное, – ответила девочка, прижимая к себе куклу. – И Мийяйи тоже.

– А вот и нет, милая, кукол я мороженым не угощаю.

Элиза приготовилась было начать торг, но не произнесла ни слова, понимая, что мать ей не переупрямить – Виолетта умела, когда надо, проявить твердость.

– Знаешь, мамочка, мы что-то давно не видели твоего мужа!

– То есть твоего папу… У него много работы, но завтра вы встретитесь, как только мы вернемся, и…

– А вот скажи, когда ты была маленькая, автобусы уже ходили?

Они вернулись в гостиницу. Виолетта, уложив дочь спать, долго сидела у ее кровати, перебирая в памяти события последних дней. Потом заколола длинные волосы на затылке и начала собирать чемодан.

Она делала это методично, без малейшего раздражения. Порядок и логика всегда ее успокаивали. Для всего были свои правила, в том числе для чемоданов.

Когда отпуск заканчивался, Виолетта складывала грязные вещи в один пакет, чистые – в другой и отдельно – то, что ни разу не надевалось. Эта механическая работа позволяла ей одновременно обдумывать научную статью и мысленно составлять перечень вопросов, которые следует обсудить на ближайшем заседании лаборатории.

С одеждой, которую собираешься взять в отпуск, все куда сложнее. Виолетта тщательно отбирала вещи, опираясь на два базовых цвета, чаще всего – черный и белый. К каждому «низу» должны были подходить как минимум два «верха», шмотку, которую собираешься надеть всего один раз, не стоит пихать в чемодан. Виолетта терпеть не могла лишнего.

Последними она всегда укладывала две-три блузки ярких цветов и несколько финтифлюшек, подчиняясь невесть откуда взявшейся привычке.

Виолетта переняла это у отца, в детстве она часто наблюдала, как он собирается в деловую поездку и кладет поверх всех вещей галстуки – с достаточно затейливым узором, чтобы подчеркнуть индивидуальность, но в сдержанных тонах, чтобы никто не усомнился в его безупречном вкусе.

К вещам Элизы правила и законы никакого отношения не имели. Виолетта неизменно паковала в чемодан несколько теплых фуфаечек и кофточек, заведомо зная, что дочь не наденет их ни за какие коврижки. Она наслаждалась запахами малышки, чистого белья и чувствовала себя совершенно счастливой.

Закончив, она бросила взгляд на спящую дочь и, прихватив блокнот, осторожно прилегла рядом.

* * *

Элиза, ангел мой!

Сегодня я наблюдала за тобой и думала о множестве вещей. Я пока не могу рассказать тебе о них, вот и решила все записывать, чтобы хоть чуть-чуть притормозить убегающее время.

Я люблю ездить с тобой к морю, обожаю мгновения, когда ты просыпаешься по утрам и прижимаешься ко мне, загорелая, напоенная солнцем, похожая на спелый абрикос. Как бы мне хотелось, чтобы ты осталась такой навсегда, моя маленькая девочка, которой не терпится поскорее надеть лифчик.

Скоро начнутся занятия в школе, и на сей раз я не буду плакать. Обещаю. Даже когда ты без всякого сожаления отпустишь мою руку и скажешь: «Пока!»

Я утешусь мыслью, что иметь веселую, самостоятельную дочку куда лучше, чем плаксу, цепляющуюся за мамину юбку. Я буду повторять себе снова и снова: «Нет, это не значит, что ты ей больше не нужна». Договорились – я не стану лить слезы.

Не понимаю, почему, услышав вопрос: «Ну, как прошел первый день после каникул?» – все сразу начинают рассказывать о детях. Мамы переживают куда сильнее.

Начало конца, день, когда общество наносит матерям удар в самое сердце: «Ваши крошки больше вам не принадлежат!»

Мне предстоит справляться со слезами на школьных спектаклях, выступлениях хора, на карнавалах, но обещаю держаться стойко.

Я оглядываюсь и вижу улыбающиеся лица родителей. Многие снимают на камеру, кто-то фотографирует, другие просто наслаждаются моментом.

Я прячу лицо, чтобы скрыть смятение, глубоко дышу, пытаясь расслабиться, и не понимаю, что волнует меня сильнее – твое взросление или воспоминание о том, какой была я сама в твоем возрасте.

Трудней всего приходится летом, когда я по утрам вожу тебя на плавание, а после обеда – в детский клуб. Ты приносишь домой глянцевые раскраски, пластмассовые игрушки, и я возвращаюсь на двадцать пять лет назад. Надуваю большой разноцветный мяч, вдыхаю лимбический[5] запах талька и снова становлюсь маленькой.

Именно в такие моменты мне открывается смысл того, что происходит, когда я, сама того не желая, заставляю тебя переживать мгновения моего прошлого. Я вижу себя на месте собственной матери и чувствую, как между нами возникает новая связь. Я лелею ее, поддерживаю, укрепляю – ничего другого у меня от нее не осталось.

* * *

Наташа Ферне стояла у заставленного едой стола.

Она только что закончила делать тосты с анчоусным маслом и взялась за салями. Ее компаньонка Лола наполняла корзинки тщательно почищенными сырыми овощами и фруктами.

Наташина мать, надев перчатки, раскладывала по блюдам копченую семгу.

Все три женщины были в фартуках, с забранными наверх волосами.

– Так, – проговорила Лола, оглядев стол, – пора сделать первый рейс.

– Что ты увозишь? – поинтересовалась Наташа.

– Все, что готово, и напитки.

– Поеду с тобой, одна ты двадцать коробок не утащишь.

Зазвонил Наташин мобильный.

– Слушаю… да, мадам Морель… Устрицы? Нет, вряд ли… да, идея хорошая, но у нас нет времени, устрицы заказывают заранее, их ведь нужно открыть, разложить по тарелкам… В следующий раз, конечно… Мы с Лолой скоро будем у вас, начнем готовить буфет.

Закончив разговор, она подмигнула компаньонке:

– Если эта дама еще раз заговорит об устрицах, клянусь, я ее пошлю.

– Почему? – удивилась Наташина мать. – Устрицы – неплохая идея, никакой особой подготовки не требуется, и люди их любят.

– Вот именно, слишком сильно любят! Но с устрицами пришлось бы удвоить бюджет. На те деньги, что у нас есть, получилось бы по две штуки на гостя, а это неприемлемо.

– Вспомни турнир по гольфу в Этрета! – подхватила Лола. – Это наш кошмарный сон, – объяснила она Наташиной матери, поймав ее недоуменный взгляд. – Мы устраивали коктейль с дарами моря, и три типа затеяли соревнование по поеданию устриц. Победитель сожрал семь дюжин, разорил буфет. Это был чистый ужас!

– Ладно, мама, мы поехали. Задерживаться не будем, а ты пока займись канапе с огурцом, договорились?

Им пришлось сделать четыре ездки, так что вернулись они совершенно обессиленные.

– Сколько вы можете выручить за подобный вечер? – спросила мать Наташи, вручая ей последнее блюдо с бутербродами.

– Не будь мелочной, мама, мы с Лолой загадали: до следующего года никаких подсчетов, чтобы не сглазить!

– Ну все, последние коробки отвезли, пора по домам – навести красоту.

Вечером нужно быть на высоте.

Приехав, Наташа застала Лолу в полной боевой готовности. Невыносимо хороша. Прелестна. Неузнаваема. Сплошной гламур! Она фотографировала буфет.

– Ну как тебе? – озабоченно поинтересовалась она у Наташи. – По-моему, все здорово. Думаю, мы можем добавить эти снимки в наше портфолио.

– Прости, что задержалась. Нужно было сделать укол, пришлось сидеть в очереди. Ты права, буфет классный. А что с остальным?

– Все в порядке, не волнуйся.

– Я даже в салон не успела.

– Ты и так хороша. Откуда это платье?

– Винтаж. Не слишком унылое? Может, лучше было надеть не черное?..

– Ни капельки оно не унылое, а цвет… Ты же блондинка, получается классный контраст… О, черт, не оборачивайся сразу… Какой-то юнец штурмует наш буфет.

– Нужно его отогнать!

– Боюсь, это сын мадам Морель…

– Вот непруха… Пойду узнаю.

С появлением первых гостей в зале мгновенно возникли толчея и суета. Студентка, нанятая в гардероб, блистательно отсутствовала, Лоле пришлось ее заменить, а Наташа отчаянно пыталась привести в порядок разоренный буфет.

Ее усилия не остались без внимания: одна из приглашенных, приняв Наташу за официантку, проявила искреннее сочувствие:

– Бедняжка, вы, наверное, совсем замучились, позвольте я вам помогу!

Два часа спустя совершенно выдохшаяся Наташа, нервно хихикая, рассказывала Лоле о забавном недоразумении.

– В следующий раз надену белый фартук, авось получу чаевые!

В ответ Лола гордо продемонстрировала несколько монет:

– А меня уже облагодетельствовали!

– Два с половиной евро! – фыркнула Наташа… – Может, сменим профессию?

* * *

Наташа переступила порог и обвела взглядом комнату. Ей было слегка не по себе.

Внимание сразу привлекло огромное обитое синей кожей кресло, одно из тех, куда садишься с некоторой опаской – вдруг не встанешь? Она почувствовала себя совсем маленькой. Отвратительное ощущение… Наташа машинальным движением разгладила подол платья-трапеции и подумала: «Куда мне сесть?.. В синее кресло?»

Слава богу, я боялась, что придется ложиться на кушетку…

Меня направил к вам гинеколог.

Потому что я никак не могу забеременеть. Пытаюсь шесть лет.

Я только что поменяла врача. Доктор Дюма – четвертый гинеколог, который меня консультирует. Вы знакомы?.. Надеюсь, с его помощью все получится, он – моя последняя надежда. О нем хорошо отзываются.

Во время нашей первой встречи доктор спросил, была ли я на приеме у психотерапевта, и, услышав отрицательный ответ, сказал, что стоит попробовать. Возможно, проблема у меня в голове, а не… Я подумала, чем менять гинекологов, найду хорошего мозговеда. И вот…

Мне самой приходила в голову мысль о том, что моя проблема не физического свойства, ведь ни анализы, ни обследования не выявили причины нашего бесплодия.

Мы с Филиппом – это мой муж – некоторое время пытались… сами, ну, вы понимаете… Сначала я не торопилась, хотела хоть на несколько лет продлить беспечную жизнь, но через полтора года поняла: есть проблема, пора проконсультироваться. Врач велел мерить температуру, чтобы определить день овуляции. Обнаружилось, что температура у меня скачет, как сумасшедшая, и он заявил: «У вас проблемы», назначил анализы, потом прописал гормоны и десять уколов стимулирующего препарата, прежде чем снова пытаться зачать естественным путем. Я набрала шесть кило и ужасно себя чувствовала.

Этот гинеколог даже не попросил моего мужа обследоваться, и я нашла другого врача.

Я утомила вас деталями?.. Простите, но мне нужно все рассказать, чтобы вы поняли, через что я прошла. Меня привели сюда разочарования. Их было слишком много, иначе я бы не решилась.

Второй специалист протестировал Филиппа, обнаружил небольшое отклонение и рекомендовал искусственное оплодотворение.

Честно говоря, мне он почему-то не понравился, и я захотела услышать третье мнение. Филипп снова сдал сперму, и все оказалось в норме. Мы решили начать с нуля.

Я согласилась на операцию: новый врач хотел посмотреть, что делается у меня внутри, а заодно прочистил трубы. Он сказал, что там все было перекручено, как в лабиринте. Вы знали?

Мы надеялись, что после операции все наладится.

Программа была простая: я три месяца принимаю лекарства, и мы пытаемся, потом делаем инсеминацию. В нужный момент. Вернее, час.

Проблемы возникли у Филиппа, он с ума сходил от мысли, что придется заниматься любовью по часам, и… ну… ничего не мог. Психологический ступор – так, кажется, это называется…

Я? Со мной все было иначе. Не так мучительно, но… странно. Я как будто отсутствовала. В постели все время вспоминала фильмы о деторождении, которые нам показывали в лицее. Смешные мультики о храбрых сперматозоидах, штурмующих яйцеклетку. Симпатичные, с забавными мордашками, со шпагами и в латах, на лыжах или роликовых коньках, они сражались друг с другом, а внутри яйца сидела крошечная дама и вязала.

Смешно, но… не очень романтично! У нас ничего не вышло.

И мы приступили к искусственному оплодотворению.

Это длилось полгода. По процедуре в месяц! Теперь все говорят, что это было чистым безумием, но я ничего не понимала и слушалась врача. Чуть не рехнулась.

Я не была готова и не выдержала физического и психологического давления. Лечение напоминало шоковую терапию.

Знаете, процедура очень болезненная, у меня каждый раз начиналось кровотечение, но я не решалась жаловаться и чувствовала себя заложницей, ведь мое будущее зависело от врача и его дурацкой пипетки!

После четвертой попытки я поняла, что действительно схожу с ума, сделала пятую и задалась вопросом: почему это случилось со мной?

Я чувствовала себя виноватой и ущербной – как женщина. Знала, что причина во мне, но не понимала, почему так случилось и как это можно исправить.

Гинеколог, заметив мое состояние, дал мне отдохнуть. Целых три недели…

Я – пресс-атташе. Работала в агентстве, и мне нравилось, но три месяца назад мы с Лолой – это моя подруга – открыли свое дело: организуем частные вечеринки…

Идея была моя. Она пришла мне в голову сразу после свадьбы Жанны, она тоже моя лучшая подруга. Ну так вот, ужин совершенно провалился, потому что никто не поинтересовался, чего хочет новобрачная. Я решила, что мне эта роль подходит.

Прошлым летом мы с Лолой и ее мужем отправились в отпуск на юг, ходили на вечеринки, обеды, приемы и наблюдали.

Попасть легко даже на свадебный ужин: родственники жениха считают, что ты гость невесты, родственники невесты – что тебя пригласили со стороны жениха. Вопросов никто не задает… Умора!

Дела у нас идут вполне прилично, но работа изнурительная, мы берем заказ, даже если бюджет совсем маленький, потому что хотим закрепиться на рынке этих услуг. Мелкие клиенты такие же капризули, как крупные, хотя денег у них в десять раз меньше… Мы разбиваемся в лепешку, зарабатываем репутацию. Нам помогают – родственники, подруги… все понемногу…

До начала процедур я еще работала в агентстве, много и напряженно, но все время изводила себя вопросами. Без ответов.

Мать как-то раз сказала, что я – возможно, подсознательно – не хочу детей. Я была уверена в обратном, но засомневалась в себе, засомневалась во всем.

В своей нормальности.

Женщина, не способная зачать, неполноценна. Даже сегодня в нашем обществе женщину без детей считают… «недоделанной». Вы не согласны?

Кто же я такая? Недоженщина? Пустое место? Так мне, во всяком случае, казалось.

Я решила приостановить лечение, и мы с Филиппом уехали в отпуск. Отдохнули, расслабились, мне стало лучше. Чувство вины испарилось, в голову пришла мысль: может, мы сами справимся?

Я больше не сомневалась, что мама ошиблась: я хочу ребенка. Действительно хочу.

В мае прошлого года мне стало хуже. Май – месяц беременных женщин. У меня на них аллергия – не на всех, только на уродливых. Отвратительно, да?

По воскресеньям мы с Филиппом ходим за покупками и в хорошую погоду пьем кофе на террасе кафе. Я «наслаждаюсь» зрелищем из первых рядов, смотрю на проходящих мимо женщин, большинство из них толстые – то ли беременные, то ли недавно родившие…

Я наугад выбираю одну и не спускаю с нее глаз. Она везет большую коляску, сзади плетутся двое заплаканных сопливых детишек.

Она не обращает на них внимания, а оборачивается, только чтобы прикрикнуть. Наверное, эта женщина очень злая, нужно настучать на нее в службу опеки.

Я уверена, она рожает, чтобы получать пособия. Я ее презираю.

Я смотрю на Филиппа и говорю себе: «У нас все будет по-другому». Во-первых, мы оба красивы… Я вас шокирую?.. Знаете, сейчас я себе нравлюсь, но так было не всегда. У меня был синдром хорошенькой блондинки, пытающейся доказать, что она не идиотка. Некоторую часть жизни я носила одежду неброских цветов, пыталась замаскироваться.

Мне всегда говорили «ты хорошенькая», но никогда – «красивая». И я думала: «Ты ничего, но этого мало». Чего-то не хватает…

Иногда мне кажется, что именно из-за этого я и не могу стать матерью…

Сегодня все изменилось, я не боюсь проявлять себя и плюю на мнение окружающих. Я научилась быть храброй с другими, но не с собой. Мне все еще чего-то недостает.

На чем я остановилась? Ах да, мы с Филиппом – другое дело…

Я не делюсь этими мыслями с мужем, мне хватает ума держать язык за зубами. Стыдно думать о подобных вещах, никто не должен знать…

Итак, мы пьем кофе, он читает газету и не смотрит на прохожих. Наверное, не хочет сравнивать.

В сентябре все закрутилось по новой со страшной скоростью: оплодотворение in vitro[6]. Холодный научный термин, обозначающий адскую спираль.

С первого «оплодотворения в пробирке» у нас с Филиппом начались проблемы.

Все три недели, пока идет подготовка, я напряжена до предела. Процедуры, работа, нужно все успеть и не сорваться… Я нашла медсестру, которая работает рядом с нашим домом, она каждый день делает мне уколы. Это угнетает…

Я ненавижу уколы. Вряд ли вам известно, что через десять дней уколов становится вдвое больше, а еще через десять – втрое плюс гормоны.

Вы не представляете, как я стрессую, когда приходится срываться с работы, ехать по пробкам, чтобы до восьми успеть на укол, а потом мчаться домой, переодеваться и лететь назад, к Лоле… А на приеме нужно быть свежей и кокетливой.

Эта круговерть высасывает из меня силы.

Филипп ужасно злится. Всю неделю перед каждой процедурой он спрашивает: «Ну, в какой день?» – а я каждый раз отвечаю одно и то же: «Понятия не имею, зависит от овоцитов[7], доктор скажет, когда я буду готова».

Я все время плохо себя чувствую. Пухну от лекарств, есть не хочу – только спать, нервничаю, раздражаюсь. А мой муж либо не понимает, в каком я состоянии, либо просто не замечает. По вечерам я часто лежу на диване, держась руками за живот, а он спрашивает: «Ты что-то не то съела или дуешься на меня?» Ужасно видеть, что твой муж ни черта не понимает, а объяснять бесполезно.

Иногда мне все кажется бессмысленным.

Если я засыпаю у телевизора, Филипп говорит: «Ты все время усталая. Ни на что не реагируешь!»

Он уже трижды за два дня до процедуры выдавал один и тот же текст: «Я долго думал и понял – у нас что-то не так… Кажется, ты меня больше не любишь… Уверена, что нам стоит быть вместе? Мы друг друга не понимаем… Возможно, к лучшему, что у нас нет детей». У меня мозг закипает, я начинаю орать. В последнее время мы расстаемся – на словах – накануне каждой процедуры…

А на следующий день ровно в семь утра отправляемся в больницу. Рука об руку. Как зайчики. Иногда в приемном покое уже сидят человек двадцать, и я чувствую себя не живой женщиной, а номером, тем более что у медицинской команды чисто технический подход к манипуляциям, которые они совершают. Может, они скептики, почем мне знать, или мизантропы, но от них так и веет холодом. Я как-то раз попыталась обратиться к больничному психологу, но ему было некогда. Он сказал: «Давайте поговорим позже, мадам…»

Я захожу в кабинет, ложусь на кресло, и у меня забирают яйцеклетку. Знаете, что это такое?

Да, конечно. Вы ведь врач. Я много лет встречала это слово в женских журналах, но не реагировала… Теперь я крупный специалист.

Мне дают общий наркоз – короткий, они называют его «вспышкой», но все равно неприятно.

Филипп в это время сдает сперму, уезжает на работу, а потом возвращается за мной…

Что?.. Нет, мы никогда никуда не ходим, даже кофе не пьем. Муж отвозит меня домой, где я отхожу от наркоза, а сам торопится в офис.

Я ложусь в постель и дремлю. Самые слабые яйцеклетки умрут, а остальные не оплодотворятся, это непреложный факт. Даже если за окном идет дождь – я люблю дождь! – нельзя рисковать и поворачивать голову. Особенно если все происходит в понедельник. Реимплантацию проводят через два дня. Я жду и строю планы.

Раньше ждала и строила. Больше не строю.

* * *

В лаборатории, где работают Виолетта и ее муж Жиль Мейер, царило возбуждение. Ученые праздновали расширение-новоселье – им выделили сто квадратных метров площади в больнице Ларибуазьер.

В новых комнатах пусто, оборудование еще не привезли, и сотрудники воспользовались моментом, чтобы устроить вечеринку.

Бюджет не позволял размахнуться, и Виолетта предложила нанять для организации Наташу. Теперь она стояла в сторонке и наблюдала, как ее подруга суетится у буфета.

Все ждали прихода гостей: каждый член команды пригласил близких. Виолетта позвала младшую сестру, она давно собиралась ввести Мод в свой мир.

Она смотрит на часы. Хорошо ли поела дочь? Не скучает ли? Виолетта обещала заскочить домой и провести с Элизой немного времени, но не успела.

Не стоит чувствовать себя виноватой, уговаривает она себя. Малышка обожает няню, они наверняка отлично проведут время. Остались ванильные десерты? Нужно будет проверить. Записать не на чем, и Виолетта привычным жестом переодевает часы на другую руку – еще один «узелок на память».

Она поискала глазами Жиля – он о чем-то увлеченно беседовал с шефом. Муж перехватил ее взгляд и улыбнулся. Она уже было решила подойти, но в этот момент появились Мод с Лораном. Для молодого человека это тоже «премьера» – старшей сестре своей девушки он пока не представлен.

Мод на четыре года моложе Виолетты и очень на нее похожа. Длинные черные волосы обрамляют лицо и лежат в художественном беспорядке. В одежде Мод предпочитает объемные наряды ярких цветов.

Да, сестры похожи, но младшая выглядит более раскованной, даже… безбашенной.

Виолетта показала молодым людям помещение и повела их к буфету, но тут невесть откуда взявшийся практикант нарушил ее планы:

– Простите, что прерываю разговор, мадам Мейер, но я случайно узнал, что ваш отец руководит группой «Валькорп», и решил попросить об одолжении. Моему брату предстоит проходить практику, и он мечтает попасть в «Валькорп». Вы не согласитесь помочь?

Виолетта убрала с лица непослушную прядь волос.

– Мне очень жаль, но это исключено. Мой отец никогда никому не покровительствует, это его незыблемый принцип. Я заранее знаю, что он скажет: «Пусть твой протеже пришлет резюме директору по кадрам. Извини, детка…»

Лоран, отведя Мод в сторону, прокомментировал инцидент:

– Твоя сестрица не слишком любезна. Могла бы попробовать, никогда ведь не зна…

– Это ты не знаешь моего отца, – резко перебила его Мод. – Он несгибаемый, непробиваемый, стальной человек! Когда речь заходит о принципах, он… чистый инквизитор…

– Вот оно что… Веселенькая у вас жизнь…

– Еще какая! Теперь мы редко видимся, а когда встречаемся, говорим ни о чем – меньше знаешь, крепче спишь.

– Ух ты…

– Отец умеет отстраняться, – чуть сбавив обороты, продолжила Мод. – После того как он снова женился, мы видимся два раза в год… Он часто увольняет служащих, а однажды решил… уволить своих детей. Нет, он не злой и не ненавидит нас. Просто… «сократил», только и всего.

Виолетта вернулась, и Лоран пошел за напитками.

– Ты видела Жиля? – спрашивает старшая сестра.

– Только поздоровалась, – отвечает младшая. – Он занят важным разговором с пожилым дядькой. Это что, ваш шеф, которого Жиль надеется однажды заменить?

– Можно и так сказать. Все руководители направлений уходят через двенадцать лет, и у Жиля хорошие шансы.

– Никак не пойму, зачем ты уступаешь ему все лавры?! С твоим талантом ты могла бы…

– Я много раз объясняла, Мод! – Виолетта почувствовала, что раздражается, этот разговор был ей неприятен. – Мы не конкурируем друг с другом. Почести и лавры Жиля, как ты изволила выразиться, радуют меня. Все логично – я нужна Элизе, уделяю работе меньше времени и не уверена, что смогла бы руководить людьми.

– Еще как смогла бы!

– Ты не понимаешь, я по характеру ведомая, мне нравится работать в команде, и я не жажду карьерного роста!

– Не верю, ты принижаешь себя ради Жиля.

– Так и должно быть, – устало произнесла Виолетта, стремясь закончить неприятный разговор.

– Что значит – должно? – не унималась Мод.

– Он очень меня любит… Кроме того, срабатывает атавистический рефлекс: мужчина всегда занимает больше места. Да что я тебе объясняю, ты все понимаешь не хуже меня…

– Наш отец вечно всех подавлял, но это не значит, что Жиль может делать то же самое! – Мод не собиралась отступать, напротив, все больше и больше горячилась.

– Мой муж не похож на нашего драгоценного папочку, так что не нагнетай!

– Я и не нагнетаю, – вздохнула Мод. – Я всего лишь хочу, чтобы тебя ценили по достоинству.

– Меня вполне устраивает мое нынешнее положение, – с едва заметным раздражением в голосе бросила Виолетта и ушла, не дав младшей сестре сказать больше ни слова.

* * *

Маленькая квартира Виолетты сияла чистотой и порядком. Бумаги были педантично разложены по коробкам, занимавшим целый стеллаж в гостиной, на каждую была аккуратно наклеена этикетка.

Виолетта расставляла на круглом столе одноразовую посуду, когда в замке входной двери повернулся ключ – пришел Квентин.

Виолетта улыбнулась. Уже год он забирает Элизу из школы, сидит с девочкой, когда ее родители куда-нибудь уходят. Квентин очень привязан к малышке, и Виолетта доверяет ему, как члену семьи.

Сегодня среда, день рождения Элизы, и они пригласили Квентина на маленькое торжество по этому случаю.

Войдя, он первым делом бросил умиленно-восхищенный взгляд на девочку и воскликнул:

– С днем рождения, цыпленочек! – Квентин поцеловал свою любимицу и продолжил, обращаясь к хозяйке дома: – На улице дождь, может, мне разуться?

– Не выдумывай, я потом подотру паркет…

– Точно? А то я могу, специально надел новые носки!

Он снял куртку, бросил мимолетный взгляд в зеркало, одернул узкую футболку с вышитым на кармане корабликом, поправил светло-каштановый хвостик, стянутый на затылке резинкой, похлопал по связке ключей с пчелкой Майей, висящей на шлевке джинсов. Кажется, все в порядке. Присев на корточки, Квентин достал из сумки подарок для именинницы и набор с инструментами: он учился на парикмахера и время от времени оттачивал мастерство на Виолетте и Элизе, которые с удовольствием ему ассистировали.

– Как вы относитесь к изящному пучку, мадемуазель?

– Да, да, да, да! – немедленно заверещала Элиза.

– Предложение заманчивое, – без особого энтузиазма отозвалась Виолетта, – но я еще не все сделала, так что без меня, ребята.

Все трое отправились в ванную: теснота их не смущала, они часто превращали небольшое помещение в импровизированный салон, так что им было не привыкать. Виолетта поставила перед зеркалом табуретку, Элиза уселась на нее и замерла. Помыв руки, Квентин взялся за дело.

– Вчера я делал накладные ногти и французский маникюр одной подруге, – доверительным тоном сообщил он. – Мрак, скажу я тебе!

– Что, плохо получилось? – удивилась Виолетта.

– Почему плохо? Шикарно получилось! Я вдохновлялся образом Барбары Стрейзанд.

– Правда?

– Конечно, ты ведь знаешь – я ее обожаю, потому и стал парикмахером и мастером маникюра. Она дала старт моей карьере… ладно тебе, не смейся. Я стараюсь не доставать окружающих разговорами о Барбаре, а то некоторые считают меня маньяком… Кстати, с Майами все решено, еду на Новый год. Ты без меня обойдешься?

– Не волнуйся, мать Жиля с радостью тебя заменит.

– Слава богу, гора с плеч… Ты ведь знаешь, как долго я мечтал об этом путешествии! Подышу тамошним воздухом, пригляжусь, разведаю возможности…

– Зачем?

– Мечтаю переехать в Штаты. Американки, знаешь ли, следят за собой: безупречная укладка, отличный маникюр… Обожаю таких женщин! Я каждый месяц откладываю деньги и однажды обязательно уеду.

Через несколько минут прическа Элизы была закончена. Малышка издала победный клич, спрыгнула с табурета и принялась канючить: «Мамочка, можно съесть одну конфетку, ну пожалуйста!» Ответа она не дождалась и упорхнула в гостиную, где включила телевизор и принялась танцевать, подпевая с полным ртом заставке «Принцессы Сары»[8]. Виолетта попыталась сохранить серьезность, а Квентин тут же стал подмурлыкивать мелодию. Идиллия.

Час спустя праздник был в самом разгаре. Виолетта напрасно боялась, что не сумеет справиться с маленькими разбойниками. Приглашенная фея-распорядительница прекрасно контролировала ситуацию: сначала дети спокойно играли, потом стали внимательно слушать сказку.

В дверь позвонили, Виолетта открыла и изумилась, увидев на пороге своего отца с подарком для Элизы.

– Надо же, ты не забыл!

– Секретарша напомнила. – Дипломатичность никогда не входила в число его достоинств.

– Входи, сейчас будем задувать свечи.

– Спасибо, не могу – некогда. Он протянул пакет дочери. – Держи, отдашь девочке. Это диск с музыкой Прокофьева, ты знаешь, я не терплю бессмысленные безделушки.

– Может, вручишь сам, поздравишь внучку?

– У меня совещание, и машина припаркована во втором ряду, я позвоню.

С этими словами «заботливый» дедушка исчез. Виолетта захлопнула за ним дверь и вернулась к гостям, в очередной раз почувствовав себя обескураженной. Пора бы привыкнуть, но…

– Кто это был? – вполголоса поинтересовалась Мод.

– Папа.

– Принес подарок и исчез… как всегда?

Виолетта кивнула. Мод хотела сказать что-то еще, но в этот момент раздались аплодисменты – сказка закончилась.

– Кто звонил? – спросила неугомонная Элиза.

– Дедушка. Он очень торопился, но…

– А Кристоф когда придет?

– Он вряд ли появится, детка. Кристоф работает…

– Что еще за Кристоф? – не поняла Мод.

– Доставщик из супермаркета, – терпеливо объяснила Виолетта. – Элиза его обожает. Он получил персональное приглашение.

– Кристоф мой друг! – Элиза важно кивнула и убежала к гостям.

– Жиля не будет? – удивилась Мод. – Он занят?

– Застрял в лаборатории, у них сегодня важный эксперимент.

«А теперь торт!» – торжественно объявила фея, и Виолетта внесла блюдо. Элиза задула свечи – «слишком быстро, я не успела снять!» – но девочка отказалась повторять «на бис». Она жаждала заняться подарками, сложенными горой на журнальном столике.

Дети устали и перевозбудились – галдеж стоял невыносимый. Но Мод, несмотря на шум, сумела расслышать звуки музыки.

– Кто это играет?

– Сосед сверху. Он пианист.

Тетя с племянницей с одинаковым азартом разбирали свертки. Вскрыв очередную упаковку, Мод покачала головой и с искренней досадой посетовала:

– Как люди могут покупать Барби? Как будто не знают, что Mattel[9] перенес производство в Китай, и на тамошних предприятиях работают ровесники их милых крошек… Отвратительно! Я купила Элизе деревянную кукольную кроватку, игрушку под старину. Тебе наверняка понравится…

В пять вечера фея покинула праздник – ее рабочий день, к великому сожалению Виолетты, закончился. Мод и Квентин тоже откланялись – ей нужно было вернуться на работу, ему – на занятия. Виолетта, нервно поглядывая на часы, молилась про себя, чтобы родители вовремя забрали своих отпрысков.

Первой появилась Жанна.

– Хорошо прошло?

– Вполне. Твои взрослее, с ними проблем не было. Хочешь кофе?

– Спасибо, нет. Я плохо припарковалась, а ребятам нужно делать домашние задания.

Другие родители запаздывали, и малолетние гости устроили в квартире сущий бедлам.

Ну наконец-то! Виолетта открыла дверь – пришла одна из мам. Однако дети не собирались уходить. Убежав в комнату Элизы, они начали противно канючить:

– Ну пожалуйста, только не сейчас! Мы еще немножко поиграем! Ну просто самую капельку!

Пришлось вести светскую беседу, пока мамаша не увела наконец свою непослушную дочь.

Из детской доносились жуткие вопли. «Что там происходит?» – с досадой подумала Виолетта и едва не потеряла сознание, распахнув дверь комнаты.

Все подарки были распакованы, одна девочка методично выкладывала на паркет пластилин из коробки, другая опустошала шкаф, остальные прыгали на кровати, издавая воинственные крики.

Ванная превратилась в гримерную. Содержимое Виолеттиной пудреницы было рассыпано по полу, девчушки вдохновенно красили друг другу мордашки. Прощайте, любимые тени, карандаши, помада…

Соблазн прямо сейчас схватиться за тряпку и пылесос был велик, но Виолетта приняла соломоново решение: побережем нервы, отложим уборку на потом…

Терпеть пришлось еще целый час – родители не торопились забирать детишек.

Проводив последнего гостя, Виолетта устало опустилась в кресло и попыталась оценить масштаб катастрофы.

А Элиза просто таяла от счастья. Вскарабкавшись на колени к матери, она умильным голоском предложила:

– Давай устроим еще праздники, мамочка, ладно?

Конечно, детка, мы обязательно отпразднуем твой следующий день рождения: я точно захочу убедиться, что бывают дети посложнее тебя…

* * *

Дорогая моя девочка!

Сегодня тебе исполнилось четыре года.

Четыре года, наполненные счастьем и безумной любовью, которые изменили мою жизнь.

Никогда не забуду тот момент, когда я поняла, что беременна.

Я была за рулем. По радио передавали песню из «Эмили Жоли»[10] – и я вдруг расплакалась. Это было совсем не в моих правилах, и я подумала: «Что-то назревает…» Так и оказалось.

Я научилась говорить «нет», только став матерью. В тебе я черпаю силу и всегда нахожу вдохновение.

Не знаю, почему я так серьезна, особенно когда пишу. Нужно учиться легкости ради тебя. Я постараюсь ответить на вопросы, которые ты обязательно задашь, и очень скоро.

Я смотрела, как вы веселитесь, и завидовала твоей раскованности. Надеюсь, ты надолго сохранишь это бесценное качество. Я вот забывала веселиться, когда росла, была слишком занята, пытаясь стать лучшей. Отец не позволял нам с Мод расслабиться. Наверное, потому, что у него самого не было детства…

Их семья жила в Ницце. Твой прадедушка хорошо зарабатывал, но был игроком. В сорок пять лет он умер от сердечного приступа, оставив жену и сына без средств к существованию. Казино княжества Монако даже платило твоей прабабушке небольшую пенсию как вдове человека, проигравшегося в пух и прах в их заведении! Папа никогда не забывал о пережитом унижении, он воспитал в себе несгибаемый характер и решил преуспеть, чего бы это ни стоило.

Я хотела, чтобы он любил меня, и тоже включилась в гонку. Я самоутверждалась – и преуспевала, но пребывала в гордом одиночестве, пока не встретила твоего отца. Десять лет, пока я набиралась знаний, он, как солнечный луч в хмурый день, веселил мне душу и согревал сердце.

Я защитила диссертацию, и мой отец счел это… «нормальным». Я стала исследователем, занялась цитологией[11], меня приняли в Национальный центр научных исследований Франции. Это была настоящая победа, а он решил, что я всего лишь «заработала» статус и жалованье служащего среднего звена. «Берись за работу! – сказал он. – Сделаешь, что сможешь, не всем же быть Пастерами!» Помолчал и неловко похвалил: «Мать бы тобой гордилась…»

Мне хотелось сказать, что мама всегда мной гордилась. Гордилась, когда я еще ничего не достигла, гордилась прежде, чем я попыталась чего-то добиться, и гордилась бы, даже если бы я провалилась.

Это называется безусловной любовью, которую умеют испытывать некоторые отцы.

Наша любовь будет такой же, я люблю тебя и буду любить, кем бы ты ни стала.

Не обижайся, я выбросила подарок, который принес тебе дедушка. Возможно, ты полюбила бы «Петю и волка», но пластинка вызвала у меня горькие чувства.

Я смотрю на конверт и вспоминаю, какой ужас испытывала в твоем возрасте, слушая эту музыку.

Прокофьев был садист… Любил пугать детей.

Петя, дедушка, птица, утка – это еще куда ни шло. Но потом… волк съедает утку, появляются охотники.

Жуть! Ты без этого обойдешься. Пока.

Мой отец не всегда бывает осмотрителен, он не умеет общаться с детьми, а вот с моей матерью – твоей бабушкой – вы бы сразу стали подружками.

В детстве, если они с отцом куда-нибудь шли вечером, она никогда не забывала поцеловать меня на сон грядущий. Мама выглядела как принцесса – в нарядном платье, на каблуках, с пышной прической!

Я прихожу пожелать тебе спокойной ночи в обычной одежде или в пижаме – никакого шика. Другое поколение, другая жизнь.

Не стоит сравнивать, я знаю…

Мама и папа очень нравились моим друзьям. Всех впечатляли их успешность и – главное – любовь, которую они питали друг к другу. Иметь таких родителей – счастье и невероятная удача, но я в некотором смысле всегда жила в их тени.

Я годами пыталась понять, что действительно люблю в этой жизни, потому что очень-очень долго только подражала. На комоде в спальне родителей стояла маленькая ваза знаменитой мануфактуры братьев Огюста и Антонина Домов в стиле арт-нуво, я внесла ее в список свадебных подарков и у себя в доме тоже поставила на комод. А потом вдруг посмотрела на вазу отстраненно и поняла, что она мне не нравится. Совсем не нравится. И ваза отправилась в чулан – выбросить рука не поднялась[12].

После этого случая я задалась вопросом о собственных вкусах и пристрастиях. Что во мне от меня, а что от них? Что мое, а что папи-мамино? Четкий ответ я не нашла до сих пор.

Уходя, отец везде гасил свет. Мама оставляла свет включенным во всех комнатах. Я колеблюсь всякий раз, когда рука тянется к выключателю, но выбираю – сердцем – мамин вариант.