Читать книгу Лощина - Агата Кристи - Страница 6

В субботу Мидж Хардкасл спустилась вниз часам к одиннадцати. Она позавтракала в постели, почитала, немного подремала и наконец поднялась с кровати.

Как чудесно немного побездельничать! Отдохнуть совсем неплохо! Мадам Элфридж, что и говорить, порядочно действует на нервы…

Открыв парадную дверь, Мидж окунулась в теплый, мягкий свет осеннего солнца. Сэр Генри, сидя на скамье, читал «Таймс». Он взглянул на нее и улыбнулся. Мидж ему всегда нравилась.

– Хелло, дорогая!

– Я очень поздно?

– Во всяком случае, ленч вы не проспали, – сказал, улыбаясь, сэр Генри.

Мидж села рядом и вздохнула: «Здесь так хорошо!»

– Вид у вас немного усталый.

– О, не беспокойтесь. Это такое счастье – скрыться здесь от толстух, которые пытаются влезть в платья на несколько размеров меньше, чем нужно…

– Вероятно, ужасное зрелище! – Сэр Генри взглянул на часы. – Эдвард приезжает в пятнадцать минут первого.

– В самом деле? – Мидж помолчала. – Я уже давно его не видела.

– Он все такой же, – сказал сэр Генри. – Почти не выезжает из Эйнсвика.

«Эйнсвик… – подумала Мидж. – Эйнсвик!» Сердце болезненно сжалось. Прекрасные дни в Эйнсвике! Она всегда ждала их с нетерпением. «Я поеду в Эйнсвик!» – ночами мечтала Мидж задолго до желанного дня. И наконец этот день наступал! Маленькая сельская станция, где поезд (большой лондонский экспресс) остановится, только если предупредить заранее. «Даймлер[18]», ожидавший на станции. Дорога… последний поворот, въезд в ворота и прямо через лес, пока не увидишь поляну и дом, большой, белый, радушно ожидавший гостей. Старый дядя Джеффри в своем неизменном пиджаке из твида…[19] «Ну, молодежь, а теперь развлекайтесь!» И они радовались вовсю! Генриетта приезжала из Ирландии, Эдвард – из Итона, она сама – из унылого промышленного городка на севере страны. Для них это были райские дни.

В центре всегда был Эдвард, высокий, скромный и неизменно добрый. На нее он, конечно, не очень обращал внимание, потому что рядом была Генриетта. Застенчивый, почти робкий, он выглядел гостем, и Мидж очень удивилась, когда Тремлет, главный садовник усадьбы, однажды сказал:

– Все здесь будет когда-нибудь принадлежать Эдварду.

– Но почему, Тремлет? Он ведь не сын дяди Джеффри!

– И все-таки он наследник, мисс Мидж. Ему принадлежит титул. Мисс Люси, она, конечно, единственное дитя мистера Джеффри, но она женщина и не может наследовать, а ее муж, он только двоюродный кузен. Не такой близкий, как мистер Эдвард.

И вот теперь Эдвард жил в Эйнсвике. Жил там один и редко выезжал. Иногда Мидж спрашивала себя, как относится к этому Люси. Она всегда делала вид, будто ее это не касалось. Но Эйнсвик все-таки был ее домом, а Эдвард – только кузен и младше ее на двадцать лет. Отец Люси, старый Джеффри Энкейтлл, был заметной фигурой в графстве, к тому же довольно богат. Большая часть его состояния перешла к Люси, так что Эдварду досталось сравнительно немного. У него, конечно, достаточно средств, чтобы содержать Эйнсвик, но сверх этого остается не так уж много.

Нельзя сказать, чтобы у Эдварда были большие запросы. Какое-то время он был на дипломатической службе, но, унаследовав Эйнсвик, ушел в отставку и поселился в этом имении. Эдвард всегда был книжником, собирал первые издания и время от времени писал небольшие, слегка иронические статьи для малоизвестных ревю. Трижды он делал предложение своей троюродной сестре Генриетте Сэвернейк выйти за него замуж.

Мидж сидела на осеннем солнце, погруженная в свои мысли. Она не могла решить, рада ли тому, что увидит Эдварда, или нет. Конечно, она не старалась его забыть, такого человека, как Эдвард, не забывают. Он всегда был в ее мыслях – и тот, каким он был тогда, в Эйнсвике, и когда поднимался ей навстречу в лондонском ресторане. С тех пор как помнит себя, она всегда любила Эдварда.

Голос сэра Генри вывел ее из задумчивости:

– Как, по-вашему, выглядит Люси?

– Очень хорошо. Она такая, как всегда. – Мидж слегка улыбнулась. – Даже лучше, чем всегда.

– Да-а. – Сэр Генри пыхнул трубкой. – Знаете, Мидж, иногда я за нее беспокоюсь.

– Беспокоитесь? – Мидж с удивлением посмотрела на него. – Почему?

Сэр Генри покачал головой.

– Люси иногда слишком много себе позволяет. – Мидж все так же удивленно смотрела на него. – Ей все сходит с рук. И всегда так было. – Он слегка улыбнулся. – Она издевалась над официальными традициями резиденции губернатора, нарочно допуская ужасные нарушения этикета, рассаживая гостей на званых обедах, а это, Мидж, непростительная вольность. Усаживала рядом заклятых врагов и ни в грош не ставила расовые различия. И вместо того чтобы вызвать колоссальный скандал и навлечь позор на британские власти – черт меня побери, – ей все сходило с рук! Этот ее трюк – смотреть, улыбаясь, беспомощно и невинно, будто ничего не случилось! То же самое и со слугами. Она причиняет им массу неприятностей, а они ее просто обожают!

– Я понимаю, что вы имеете в виду, – задумчиво сказала Мидж. – То, что не простишь обычным людям, кажется естественным, если это делает Люси. Не знаю, что это. Очарование? Магнетизм[20]?

Сэр Генри пожал плечами.

– Она всегда была такая, даже в детстве. Только мне кажется, что это в ней усиливается. Я хочу сказать, она не чувствует, что существует предел. Знаете ли, Мидж, – сказал он, усмехнувшись, – иногда мне кажется, что ей сошло бы с рук даже убийство.

Генриетта вывела свой «Делаж» из гаража и после сугубо технического разговора с механиком Альбертом, который обычно следил за «состоянием здоровья» «Делажа», включила двигатель.

– Ездить на такой машине – одно удовольствие, мисс, – сказал Альберт.

Генриетта улыбнулась. Она промчалась вниз по улице Мьюз, испытывая неизменное наслаждение, как всегда, когда была в машине одна. Она предпочитала ездить одна, когда сидела за рулем, так она полнее ощущала удовольствие от управления автомобилем. Ей нравилось, что она так ловко лавирует в потоке машин, нравилось разыскивать кратчайший путь. У нее были свои любимые улицы, и она знала Лондон не хуже любого таксиста.

Сейчас она решила воспользоваться недавно открытым ею маршрутом на юго-запад, беспрестанно поворачивая и протискиваясь в сложных сплетениях загородных улочек.

Было уже половина первого, когда она наконец подъехала к длинному хребту Шавл-Даун. Ей всегда нравился открывавшийся отсюда вид, и она задержалась у начала спуска. Внизу и вокруг нее сияли золотом деревья, листва на которых только-только начала покрываться коричневой патиной. Это был золотой мир, невыразимо прекрасный в лучах осеннего солнца. «Люблю осень, – подумала Генриетта, – осень намного богаче весны».

Неожиданно она почувствовала себя невероятно счастливой. Ее переполняло ощущение красоты окружающего мира и счастья от того, что она видит эту красоту. «Я никогда больше не буду так счастлива, как сейчас, – подумала она. – Никогда!»

Генриетта постояла немного, вглядываясь в этот золотой мир, который, казалось, проплыл мимо, растворяясь и исчезая вдали, зачарованный собственной красотой. Затем спустилась к подножию холма через лес по длинной, круто уходящей вниз дороге к «Лощине».

Когда Генриетта подъехала к дому, Мидж сидела на низких перилах террасы и весело ей махала. Генриетте нравилась Мидж, и она рада была ее видеть. Из дома вышла леди Энкейтлл.

– О, вот и ты, Генриетта! Отведи свою машину на конюшню и дай ей овса. К тому времени ленч будет готов.

– Поистине проницательное наблюдение! В самое яблочко, – заметила Генриетта, объезжая дом. Мидж ехала с ней, стоя на подножке автомобиля. – Знаешь, Мидж, я всегда гордилась тем, что мне полностью удалось избежать болезни моих ирландских предков – увлечения лошадьми. Если вырос среди людей, которые не могут говорить ни о чем другом, кроме лошадей, то поневоле начинаешь чувствовать свою исключительность и превосходство, если не испытываешь особой любви к лошадям. А Люси тонко заметила – я отношусь к своей машине именно как к лошади. Она права! Это действительно так!

– Да! Люси просто неподражаема, – сказала Мидж, – сегодня утром она сказала, что я могу грубить, сколько мне захочется.

Генриетта на мгновение задумалась, затем кивнула.

– Разумеется! – воскликнула она. – Магазин!

– Да. Когда каждый божий день торчишь в этой проклятой маленькой коробке и когда ты обязана быть неизменно вежливой с грубыми покупательницами, называть их «мадам», помогать им натягивать платья, с улыбкой проглатывая их оскорбительные замечания, то поневоле самой захочется огрызнуться! Знаешь, Генриетта, я всегда удивлялась тому, что люди считают унизительным идти в прислуги и с таким почтением относятся к работе в магазине. Вроде бы чувствуешь себя независимой! На самом деле Гаджену, или Симмонсу, или кому другому из здешней прислуги приходится сносить куда меньше оскорблений.

– Это должно быть ужасно, дорогая! Напрасно ты настояла на том, что сама будешь зарабатывать себе на жизнь. Я понимаю, хочется быть гордой и независимой.

– Как бы то ни было, Люси – ангел, и я буду два дня напролет немилосердно всем грубить.

– Кто приехал? – спросила Генриетта, выходя из машины.

– Должны приехать Джон и Герда Кристоу, – ответила Мидж и, немного помолчав, добавила: – Только что приехал Эдвард.

– Эдвард? Чудесно! Не видела его целую вечность! Кто еще?

– Дэвид Энкейтлл. Люси надеется, что ты сможешь быть тут полезной. Ты должна благотворно на него воздействовать, чтобы он не грыз ногти.

– Это совсем не в моем характере! – воскликнула Генриетта. – Я терпеть не могу вмешиваться в чужие дела, и у меня и в мыслях никогда не было следить за чужими привычками. Что дословно сказала Люси?

– Это, пожалуй, все! Да, еще у него сильно выступает кадык.

– По этому поводу я тоже должна что-то предпринимать?

– И еще ты должна быть очень добра к Герде.

– Будь я на месте Герды, я бы возненавидела Люси! – воскликнула Генриетта.

– Да, завтра к ленчу должен явиться какой-то специалист по расследованию преступлений.

– Мы что, собираемся играть в какую-то «криминальную» игру?

– Не думаю. Мне кажется, это просто знак вежливости. Он живет по соседству. – Голос Мидж слегка изменился. – А вот и Эдвард! Очевидно, он нас ищет.

«Милый Эдвард», – подумала Генриетта с внезапно нахлынувшей теплотой.

Эдвард Энкейтлл, очень высокий и сухощавый, улыбаясь, подошел к молодым женщинам.

– Хелло, Генриетта! Я не видел тебя больше года!

– Хелло, Эдвард.

«Какой он славный! – думала Генриетта. – Добрая улыбка, легкие морщинки у глаз… А какая прекрасная форма головы! По-моему, она мне больше всего в нем нравится».

Генриетта сама удивилась своему теплому чувству к Эдварду. Она забыла, насколько он ей был приятен.

…После ленча Эдвард предложил Генриетте пойти погулять. Прогулка в духе Эдварда – медленный, размеренный шаг. Обойдя дом, они пошли по дорожке, извивавшейся среди деревьев. «Как похоже на лес в Эйнсвике, – подумала Генриетта. – Милый Эйнсвик! Он всегда доставлял нам столько радости!»

Она начала говорить об Эйнсвике, и они оба погрузились в воспоминания.

– Ты помнишь нашу белку? Со сломанной лапкой? Помнишь, мы посадили ее в клетку, и она поправилась.

– Конечно, помню! У нее было такое странное имя… Не могу сейчас припомнить.

– Колмондели-Марджорибэнкс!

– Правильно!

Оба засмеялись.

– Старая домоправительница миссис Бонди всегда говорила, что в один прекрасный день белка удерет в дымоход!

– Мы так возмущались…

– А белка потом все-таки убежала!

– Это все миссис Бонди, – с уверенностью сказала Генриетта. – Она внушила белке мысль о побеге! Все осталось по-прежнему, Эдвард? – спросила она, помолчав. – Или переменилось? Я всегда представляю себе Эйнсвик таким, как он был раньше.

– Почему бы тебе не приехать и не посмотреть самой, Генриетта? Ты очень давно не была в Эйнсвике.

– Да… – В самом деле, почему она так долго не ездила в Эйнсвик? Вечно чем-то занята, увлечена, связана с другими…

– Ты всегда желанная гостья, Генриетта!

– Очень мило с твоей стороны, Эдвард!

«Какой он славный, – снова подумала она, – и какой у него прекрасный череп!»

– Я очень рад, что ты любишь Эйнсвик, Генриетта!

– Эйнсвик – самое прекрасное место на земле! – задумчиво сказала она.

Длинноногая девочка с гривой растрепанных каштановых волос, счастливая девчушка, которой и в голову не могла прийти мысль о том, что приготовила для нее жизнь. Девочка, любившая деревья… Она была так счастлива и, конечно, не догадывалась об этом! Если б можно было вернуться назад…

– Игдрасиль[21] все еще стоит? – внезапно спросила она.

– Его разбила молния.

– О нет, только не Игдрасиль!

Это огорчило Генриетту. Игдрасиль – так она называла большой дуб в Эйнсвике. Если боги могли сразить Игдрасиль, тогда жди беды… Лучше назад не возвращаться.

– А ты помнишь твой особый знак, знак Игдрасиля? – спросил Эдвард.

– Смешное дерево, какого на свете не бывает, которое я всегда рисовала на клочках бумаги? Я до сих пор его рисую! На промокашках, в телефонных книгах, во время игры в бридж… Стоит мне только задуматься, как моментально появляется Игдрасиль! У тебя есть карандаш?

Он протянул ей карандаш и блокнот, и она, смеясь, быстро нарисовала причудливое дерево.

– Да! – воскликнул Эдвард. – Это Игдрасиль!

Они поднялись почти до конца тропы. Генриетта села на ствол поваленного дерева. Эдвард опустился рядом. Она смотрела вниз, сквозь деревья.

– Все здесь немного напоминает Эйнсвик. Карманное издание Эйнсвика. Тебе не кажется, Эдвард, что именно поэтому Люси и Генри поселились в «Лощине»?

– Возможно.

– Никогда не знаешь, что у Люси на уме, – медленно сказала Генриетта. Немного помолчав, она спросила: – Эдвард, чем ты занимался все это время?

– Ничем…

– Звучит умиротворенно.

– Я не очень-то гожусь для деятельной жизни.

Генриетта быстро взглянула на него. Что-то не совсем обычное было в его тоне. Но он спокойно улыбался. И снова Генриетта ощутила горячую, глубокую привязанность к Эдварду.

– Наверное, ты поступаешь мудро.

– Мудро?

– Да, избегая активной деятельности.

– Странно, что это говоришь ты, Генриетта, – медленно произнес Эдвард. – Ты, человек, добившийся такого успеха!

– Ты считаешь меня преуспевающей? Смешно!

– Но это действительно так, дорогая! Ты художник и должна гордиться собой!

– Да, многие говорят мне об этом! – воскликнула Генриетта. – Но они не понимают, не понимают главного. Даже ты, Эдвард! Скульптура – не то, что выбирают, она сама выбирает тебя. Преследует, мучит, изводит вконец, так что рано или поздно ты должен поладить с ней. Тогда на время наступит покой. До тех пор, пока все опять не начнется сначала.

– Ты хочешь покоя?

– Иногда мне кажется, что я хочу этого больше всего на свете.

– Ты можешь обрести его в Эйнсвике. Я думаю, там ты можешь быть счастлива. Даже… даже если тебе придется терпеть мое присутствие. Что ты думаешь об этом? Генриеттта, мне хочется, чтобы Эйнсвик стал твоим домом. Он неизменно ждет тебя…

Генриетта медленно покачала головой.

– Если бы ты не был так мне дорог, Эдвард, легче было бы сказать «нет»!

– Значит, все-таки – нет!

– Мне очень жаль…

– Ты не раз говорила это, но сегодня… сегодня я думал, все может быть иначе: ты ведь была счастлива, когда говорила об Эйнсвике. Ты не станешь отрицать…

– Очень счастлива!

– Даже лицо… Ты выглядишь моложе, чем утром!

– Я знаю.

– Мы были счастливы, говоря об Эйнсвике, думая о нем. Генриетта, неужели ты не понимаешь, что это значит?

– Это ты, Эдвард, не хочешь понять. Все это время мы просто жили в прошлом.

– Иногда прошлое – самое подходящее место для жизни.

– Нельзя вернуться в прошлое. Это невозможно.

Эдвард помолчал.

– Ты хочешь сказать, – произнес он тихо и спокойно, – что не можешь выйти за меня замуж из-за Джона Кристоу?

Генриетта ничего не ответила.

– Это ведь так, не правда ли? – продолжал Эдвард. – Если бы на свете не было Джона Кристоу, ты вышла бы за меня замуж…

– Я не могу представить себе мир, в котором нет Джона Кристоу, – резко сказала Генриетта. – Ты должен это понять.

– Если это так, почему бы ему не развестись с женой, чтобы вы могли пожениться?

– Джон не хочет разводиться с женой. И я не знаю, смогу ли я выйти за него замуж, даже если бы он развелся. Это… Это все совсем не так, как ты думаешь!

– Джон Кристоу… – задумчиво произнес Эдвард. – В мире слишком много Джонов Кристоу.

– Ты ошибаешься! – воскликнула Генриетта. – В мире очень мало таких людей, как Джон!

– Очень хорошо, если так. Во всяком случае, я так считаю.

Он поднялся.

– Пожалуй, нам пора возвращаться.