Читать книгу Рождество Эркюля Пуаро - Агата Кристи - Страница 5

Прочитав письмо, Дэвид скомкал его и отшвырнул в сторону, но потом подобрал, разгладил и стал читать снова.

Его жена Хильда молча наблюдала за ним. Она заметила пульсирующую жилку на его виске, легкое дрожание длинных тонких пальцев, судорожные подергивания тела. Когда он в очередной раз стряхнул со лба прядь светлых волос и устремил на нее умоляющий взгляд голубых глаз, она уже была готова к его вопросу.

– Как, по-твоему, мы должны поступить?

Хильда немного поколебалась перед ответом. Она слышала мольбу в голосе мужа, знала, что он со дня свадьбы во всем полагался на нее, и прекрасно понимала, что в состоянии повлиять на его решение. Но именно по этой причине Хильда остерегалась высказывать определенное мнение.

– Это зависит от тебя, Дэвид, – произнесла она успокаивающим тоном, каким разговаривают опытные няни в детской.

Хильда Ли не отличалась красотой, но тем не менее обладала магнетическими свойствами, присущими портретам голландских живописцев. В ее голосе ощущались теплота и дружелюбие, а во всем облике – скрытая жизненная сила, которая так притягательна для слабых. Именно сила привлекала внимание к этой толстой, не блещущей умом женщине средних лет.

Дэвид встал и начал ходить взад-вперед. Его волосы были лишь чуть тронуты сединой, а во внешности чувствовалось что-то мальчишеское. Кроткое выражение лица напоминало рыцаря с картины Бёрн-Джонса[3]. Оно казалось каким-то нереальным…

– Ты знаешь мое мнение, Хильда, – с тоской сказал Дэвид.

– Я в этом не уверена.

– Но я ведь говорил тебе снова и снова, как я ненавижу этот дом и это место! С ними у меня ничего не связано, кроме горя! Я ненавижу каждую минуту, проведенную там! Когда я думаю, как страдала моя мать…

Хильда сочувственно кивнула.

– Она была так добра и терпелива! – продолжал Дэвид. – Постоянно болела, часто не могла подняться с постели, но терпела все. А отец… – Его лицо помрачнело. – Он все время унижал ее, изменял ей, и не только этого не скрывал, но даже похвалялся своими любовными связями!

– Ей не следовало с этим мириться, – заметила Хильда Ли. – Она должна была оставить его.

– Мама была слишком благородна, чтобы так поступить, – укоризненно отозвался Дэвид. – Она считала своим долгом быть рядом с мужем. А кроме того, там был ее дом – куда еще она могла пойти?

– Она могла начать жить своей жизнью.

– Только не в то время! – горячо возразил Дэвид. – Ты не понимаешь. Женщины тогда не вели себя так. Им приходилось все терпеть. К тому же мама должна была думать о нас. Если бы она развелась с отцом, он, возможно, женился бы снова, у него появилась бы вторая семья, и это отрицательно сказалось бы на наших интересах. Ей нужно было все это учитывать.

Хильда не ответила.

– Нет, мама поступила правильно, – не унимался Дэвид. – Она была святая! Терпела все до конца и никогда не жаловалась.

– Едва ли никогда, иначе ты бы не знал обо всем этом, – резонно указала Хильда.

Лицо Дэвида просветлело.

– Да, мама многое мне рассказывала… Она знала, как я люблю ее. Когда она умерла… – Он не окончил фразу и провел ладонью по волосам. – Это было ужасно, Хильда! Мама была еще молодой – она могла прожить долго. Отец убил ее! Он виноват в ее смерти! Он разбил ей сердце! И тогда я решил, что не стану жить с ним под одной крышей. Я бросил все и уехал.

– Ты правильно поступил, – кивнула Хильда.

– Отец хотел, чтобы я занялся бизнесом, – продолжал Дэвид. – Но тогда мне пришлось бы остаться дома, а я бы не смог этого вынести. Не знаю, как Элфред выдержал все эти годы!

– И он ни разу не взбунтовался? – с интересом спросила Хильда. – Кажется, ты говорил, что ему пришлось отказаться от какой-то карьеры.

Дэвид кивнул:

– Элфред собирался в армию. Отец спланировал наше будущее. Дэвид-старший должен был поступить в кавалерийский полк, Харри и я – заняться бизнесом, а Джордж – заниматься политикой.

– Но получилось совсем не так?

Дэвид покачал головой:

– Харри все испортил. Он всегда был необузданным – влезал в долги и в другие неприятности. В один прекрасный день Харри уехал, прихватив с собой несколько сотен фунтов, не принадлежавших ему, и оставив записку, что не желает торчать целыми днями в офисе и намерен повидать мир.

– И вы больше никогда о нем не слышали?

– Еще как слышали! – рассмеялся Дэвид. – Харри телеграфировал буквально со всех концов света, прося денег, и обычно добивался своего!

– А Элфред?

– Отец заставил его уйти из армии, вернуться домой и заняться бизнесом.

– И он не возражал?

– Поначалу очень возражал. Но отец всегда мог обвести Элфреда вокруг пальца. Думаю, он до сих пор у отца под каблуком.

– А тебе удалось избежать этого?

– Да. Я приехал в Лондон и стал учиться живописи. Отец ясно дал мне понять, что если я займусь таким бесполезным делом, то могу рассчитывать лишь на маленькое содержание, покуда он жив, и ни на что после его смерти. Я ответил, что меня это не волнует. Он назвал меня молодым ослом, и с тех пор мы не виделись.

– И ты никогда об этом не сожалел? – мягко спросила Хильда.

– Никогда. Я понимаю, что не стану великим художником, но мы с тобой счастливы в этом коттедже, и у нас есть все необходимое. А если я умру, ты получишь страховку. – Помолчав, он добавил: – И вот теперь – это! – Дэвид хлопнул ладонью по письму.

– Мне жаль, что твой отец написал тебе, если это тебя так огорчает, – сказала Хильда.

Дэвид продолжал, как будто не слышал ее:

– Он приглашает меня приехать с женой и выражает надежду, что вся семья соберется вместе на Рождество! Что это значит?

– Разве в этом обязательно должен иметься какой-то скрытый смысл? – спросила Хильда.

Дэвид недоуменно посмотрел на нее.

– Я имею в виду, – улыбаясь, объяснила она, – что твой отец стареет и начинает испытывать сентиментальные чувства относительно семейных связей. Такое часто случается.

– Пожалуй, – согласился Дэвид.

– Он стар и одинок.

Дэвид бросил на нее быстрый взгляд:

– Ты хочешь, чтобы я поехал, не так ли, Хильда?

– Мне кажется, следует принять приглашение, – медленно ответила она. – Может быть, я старомодна, но почему бы не провести Рождество мирно, в семейном кругу?

– После всего, что я тебе рассказал?

– Знаю, дорогой, но все это в прошлом. С этим покончено.

– Только не для меня!

– Да, потому что ты не позволяешь прошлому умереть.

– Я не могу забыть.

– Вернее, не хочешь, Дэвид.

Он упрямо сжал губы.

– Мы, Ли, все таковы. Никогда ничего не забываем.

– По-твоему, тут есть чем гордиться? Мне так не кажется.

Дэвид задумчиво посмотрел на нее:

– Ты не придаешь особого значения верности памяти, не так ли?

– Я верю в настоящее, а не в прошлое! Цепляясь за прошлое, мы искажаем его и начинаем видеть в преломленном свете – так сказать, в ложной перспективе.

– Я могу припомнить каждое слово… каждое событие, происшедшее тогда! – горячо воскликнул Дэвид.

– Можешь, но не должен, дорогой! Это неестественно! Ты смотришь на прошлое глазами мальчика, каким был тогда, а не более умеренным взглядом зрелого мужчины.

– Что это меняет? – спросил Дэвид.

Хильда колебалась. Она понимала, что неразумно развивать эту тему, но хотела многое сказать.

– По-моему, – продолжала она, – ты рассматриваешь своего отца как пугало и делаешь из него воплощение зла. Возможно, если бы ты увидел его теперь, то понял бы, что он обычный человек, который, конечно, поддавался своим страстям и вел далеко не безупречную жизнь, но тем не менее человек, а не монстр!

– Ты не понимаешь! Его обращение с моей матерью…

– Иногда кротость и покорность пробуждают в мужчине худшее, – серьезно сказала Хильда. – Столкнувшись с твердостью и решительностью, он, возможно, был бы совсем другим человеком.

– Значит, по-твоему, это ее вина…

– Конечно, нет! – прервала его Хильда. – Я не сомневаюсь, что твой отец очень дурно обращался с твоей матерью, но брак – странная вещь, и я не думаю, что посторонний – даже дитя этого брака – имеет право судить. Кроме того, весь твой гнев не в силах помочь твоей матери. Ты уже ничего не можешь изменить – все ушло. Остался лишь больной старик, который просит сына приехать домой на Рождество.

– И ты хочешь, чтобы я поехал?

Хильда внезапно приняла решение.

– Да, хочу, – твердо ответила она. – Я хочу, чтобы ты поехал и избавился от воображаемого пугала раз и навсегда.