Читать книгу Убийство Роджера Экройда - Агата Кристи - Страница 6

I

Было чуть меньше половины восьмого, когда я позвонил в парадную дверь «Фернли-парк». Дверь была открыта дворецким Паркером с похвальной быстротой.

Вечер был настолько хорош, что я решил прогуляться пешком. Когда я вошел в большой квадратный холл дома, Паркер освободил меня от легкого пальто. Именно в этот момент секретарь Экройда, приятный молодой человек, которого звали Реймонд, прошел через холл с кучей бумаг, направляясь в кабинет хозяина.

– Добрый вечер, доктор. Пришли на обед? Или по делам?

Последнее было намеком на мой черный саквояж, который я поставил на дубовый сундук.

Я объяснил, что меня в любое время могут вызвать на роды, поэтому я пришел, готовый к срочному вызову. Реймонд кивнул и пошел своей дорогой, бросив мне через плечо:

– Вы знаете, где находится гостиная. Дамы спустятся через минуту. Я должен отнести эти бумаги мистеру Экройду и предупрежу его, что вы пришли.

При появлении Реймонда Паркер исчез, поэтому я остался в холле в одиночестве. Посмотревшись в большое зеркало, висевшее на стене, поправил галстук и прошел к двери прямо перед собой, которая, как я знал, вела в гостиную.

В тот момент, когда я поворачивал дверную ручку, из комнаты послышался какой-то шум – мне показалось, что кто-то захлопнул окно. Должен сказать, что отметил я его чисто механически, не думая в то время, что это может оказаться важным.

Я открыл дверь и вошел. В дверях я почти столкнулся с мисс Рассел, которая как раз выходила из комнаты. Мы оба извинились друг перед другом.

Первый раз в жизни мне пришло в голову, что в молодости домоправительница была, должно быть, красивой женщиной – она и сейчас, без всяких сомнений, была таковой. В ее темных волосах еще не было видно седины, и когда на ее щеках играл румянец, то взгляд терял свою обычную строгость.

Совершенно подсознательно я задумался, выходила ли она на улицу – дыхание женщины было учащенным, как будто она только что бежала.

– Боюсь, что я пришел на несколько минут раньше, – сказал я.

– Да нет, я так не думаю! Сейчас уже больше половины восьмого, доктор Шеппард… – И после паузы она добавила: – Я… я не знала, доктор, что вы сегодня обедаете у нас. Мистер Экройд ничего мне не сказал.

У меня появилось смутное впечатление, что мое присутствие на обеде чем-то ее расстроило, но я не мог понять, чем именно.

– Как ваше колено? – поинтересовался я.

– Благодарю вас, доктор, без изменений. А теперь мне надо идти. Через минуту спустится миссис Экройд. Я… я просто пришла проверить, правильно ли расставлены цветы.

Она быстро вышла из комнаты. Я направился к окну, размышляя над ее очевидным желанием каким-то образом оправдать свое присутствие в комнате. Подойдя к окну, я увидел то, что должен был бы знать уже давно, если б дал себе труд обратить на это внимание, а именно – окна в гостиной были высокими, французскими, и выходили они на террасу. Поэтому тот звук, который я услышал, не мог быть звуком захлопываемого окна.

Совершенно бесцельно, больше стараясь отвлечь себя от грустных мыслей, я стал размышлять над тем, что же могло вызвать услышанный мною звук. Треск горящего угля? Нет, звук был на него совсем не похож. Задвигаемый ящик бюро? Опять не то…

Потом мой взгляд упал на то, что, по-моему, называют музейной витриной, – столик с поднимающейся стеклянной крышкой, через которую можно было видеть, что в нем находится. Я подошел к нему и стал изучать содержимое. В нем находились один или два предмета из старинного серебра, детский ботиночек, по преданию принадлежавший королю Карлу I, несколько китайских фигурок из нефрита и довольно большое количество африканских безделушек. Я захотел рассмотреть одну из нефритовых фигурок повнимательнее и поднял крышку. Она выскользнула у меня из рук и упала назад.

Я немедленно узнал тот звук, который слышал ранее. Это был звук крышки музейной витрины, которую осторожно и аккуратно закрыли. Пару раз я открыл и закрыл ее, чтобы убедиться в этом окончательно. После этого я оставил крышку открытой и стал внимательно изучать содержимое витрины.

Когда Флора Экройд вошла в комнату, я все еще стоял, наклонившись над экспонатами.

Многие люди не любят Флору Экройд, но даже они не могут ею не восхищаться. А со своими друзьями она может быть совершенно очаровательной. Если вы видели ее впервые, то в глаза вам сразу же бросалась ее необычная красота. У нее бледно-золотистые волосы, которые чаще встречаешь у жительниц Скандинавии, а глаза голубые, как норвежские фьорды. Кремовая кожа с легким румянцем, угловатые мальчишеские плечи и изящные бедра. Измученному своей работой врачу всегда приятно столкнуться с таким идеальным образчиком здоровья.

В общем, я могу быть немного старомоден, но назвать ее «простой и бесхитростной английской девушкой» мне бы и в голову не пришло.

Флора тоже подошла к витрине и высказала еретическую по своей сути мысль о том, что король Карл I никогда не носил этого ботиночка.

– И вообще, – продолжила мисс Флора, – мне кажется глупостью поднимать шум вокруг той или иной вещи только потому, что кто-то ее носил или пользовался ею. Ведь сейчас они этим уже не пользуются… Взять хотя бы перо, которым Джордж Эллиот написал свою «Мельницу на Флоссе»[10] – ведь в конечном счете это просто перо, и ничего больше. Если вы так уж без ума от Джорджа Эллиота, то почему не купить дешевое издание «Мельницы на Флоссе» и просто не прочитать его?

– Думаю, мисс Флора, что вы никогда не читаете такое старье?

– Вы ошибаетесь, доктор Шеппард, – это одно из моих любимых произведений.

Я был приятно удивлен, услышав это. То, что в наши дни читают молодые женщины и чем они восторгаются, положительно приводит меня в ужас.

– А вы еще не поздравили меня, доктор Шеппард, – сказала Флора. – Разве вы ничего не слышали?

Она протянула мне свою левую руку. На безымянном пальце сверкала одинокая жемчужина в изумительной оправе.

– Знаете, я выхожу замуж за Ральфа, – продолжила девушка. – Дядя очень доволен. Сами понимаете, таким образом я не покину семью.

Я взял ее за руки и произнес:

– Дорогая моя, надеюсь, что вы будете очень счастливы.

– Мы помолвлены уже месяц, – от голоса Флоры веяло прохладой, – но огласили помолвку только вчера. Дядя собирается привести в порядок «Кросс-Стоунз», и мы будем там жить. Будем притворяться, что занимаемся фермерским хозяйством, а в действительности будем охотиться зимы напролет, переезжать в город на время сезона, а потом плавать на яхте. Я обожаю море. И, естественно, буду заниматься благотворительностью и не пропущу ни одного собрания матушек[11].

Именно в этот момент появилась миссис Экройд и рассыпалась в извинениях за свое опоздание.

С сожалением должен признать, что я не люблю миссис Экройд. Кажется, что она состоит из сплошных цепочек, зубов и костей. Невероятно неприятная женщина. У нее маленькие выцветшие жесткие голубые глазки, и как бы она ни фонтанировала словами, эти ее глазки всегда остаются холодными и подозрительными.

Оставив Флору у окна, я подошел к ней. Она протянула мне для пожатия горсть своих костей и колец и немедленно заговорила.

Слышал ли я уже о помолвке Флоры? Все так удачно складывается. Эти двое влюбились друг в друга с первого взгляда. Идеальная пара – он черноволосый, а она такая белокурая…

– Не могу передать вам, доктор Шеппард, какое облегчение я испытываю как мать.

Миссис Экройд глубоко вздохнула, наглядно продемонстрировав это облегчение, в то время как ее глаза продолжали проницательно рассматривать меня.

– Мне вот что пришло в голову: вы ведь такой старый друг милого Роджера… Все мы знаем, как он прислушивается к вашим словам. А для меня, вдовы бедняжки Сесила, все это так сложно… Все эти ужасные вещи – вопросы наследования, брачный контракт и все такое… Я уверена, что Роджер собирается выделить Флоре ежегодное содержание, но вы же согласитесь со мной, что он ч‑у‑у‑ть-чуть странно ведет себя во всем, что касается денег. Я слышала, что подобное встречается среди этих капитанов индустрии. Так вот, я и подумала – может быть, вы сможете наставить его на путь истинный? Флора так вас любит. Мы тоже считаем вас нашим старым другом, хотя и знаем вас немногим более двух лет…

Монолог миссис Экройд прервался, когда дверь распахнулась еще раз. Честно сказать, я был этому рад. Я ненавижу вмешиваться в дела других людей и поэтому не имел ни малейшего желания обсуждать с Экройдом ежегодное содержание Флоры. И если б дверь не открылась, мне пришлось бы прямо сказать об этом миссис Экройд.

– Вы ведь знакомы с майором Блантом, не так ли, доктор?

– Конечно, – ответил я.

Майора Бланта знают многие – по крайней мере, слышало о нем множество людей. Он убил больше диких животных в самых экзотических уголках земли, чем любой другой из живущих. Когда вы упоминаете его имя, то люди обычно говорят: «Блант – вы же не об этом специалисте по крупным диким животным?»

Его дружба с Экройдом всегда несколько смущала меня. Они были абсолютно разными. Гектор Блант, по-видимому, лет на пять моложе Экройда. Они подружились много лет назад, и хотя и пошли разными дорогами в жизни, дружба эта продолжается и по сей день. Каждые два года Блант проводит пару недель в «Фернли», и громадный череп какого-то экзотического животного в окружении множества различных рогов, который вы видите, входя в дом, является доказательством этой дружбы.

Блант вошел в комнату своей особой, целеустремленной, но почти неслышной походкой. Он человек среднего роста, довольно коренастый и крепко сбитый. Лицо у него цвета красного дерева и абсолютно лишено каких-либо эмоций. Глядя на его серые глаза, можно подумать, что он все время внимательно следит за чем-то, что происходит где-то далеко-далеко. Говорит он мало, а когда говорит, то делает это прерывисто, как будто произнесение слов требует от него дополнительных усилий.

– Добрый вечер, Шеппард, – произнес он в своей привычной манере да так и остался стоять перед камином, глядя поверх наших голов, как будто увидел, что где-то в Тимбукту[12] происходит что-то страшно интересное.

– Майор Блант, – сказала Флора, – я бы хотела, чтобы вы рассказали мне об этих африканских безделушках. Уверена, что вы все о них знаете.

Я слышал, что о Гекторе Бланте говорили как о женоненавистнике, но он подошел к Флоре с тем, что я бы назвал готовностью. Они вместе склонились над витриной.

Я боялся, что миссис Экройд вновь начнет говорить о денежных вопросах, поэтому, в свою очередь, заговорил о новом сорте душистого горошка. Я узнал о нем из «Дейли мейл» только сегодня утром. Миссис Экройд ничего не понимает в садоводстве, но любит казаться хорошо информированной женщиной и тоже читает по утрам «Дейли мейл». Так что мы вели с ней вполне светскую беседу, пока не появился Экройд в сопровождении своего секретаря. Сразу же после этого Паркер объявил, что обед подан.

За столом я сидел между миссис Экройд и Флорой. Блант сидел по другую руку от миссис Экройд, а Джоффри Реймонд расположился рядом с ним.

Обед был не слишком веселым – было очевидно, что Экройд думает о чем-то своем. Он выглядел измученным и почти ничего не ел. Миссис Экройд, Реймонд и я поддерживали беседу. Флора, казалось, находилась под влиянием настроения своего дяди, а Блант привычно молчал.

II

Сразу же после обеда Экройд взял меня под руку и повел к себе в кабинет.

– После того как нам подадут кофе, нас никто больше не побеспокоит. Я попросил Реймонда проследить за этим.

Я тайком внимательно посмотрел на него. Было ясно, что он находится под влиянием сильного эмоционального возбуждения. Пару минут хозяин дома мерил шагами комнату, а потом, когда появился Паркер с кофе, опустился в кресло перед камином.

Комната, в которой находился кабинет, была очень удобной. Одну из ее стен от пола до потолка заставили книжными полками. Обитые синей кожей кресла были большими и комфортными. На крышке большого рабочего стола, стоявшего около окна, лежали бумаги, аккуратно разложенные по пачкам. На круглом журнальном столике разместились журналы и спортивные газеты.

– У меня опять начались боли после еды, – спокойно заметил Экройд, наливая себе кофе. – Вы должны дать мне эти ваши таблетки.

Меня удивило, что он пытался представить наш разговор как беседу на медицинские темы, но я подыграл ему.

– Я так и подозревал и захватил лекарства с собой.

– Вот и отлично. Дайте мне их, пожалуйста.

– Они в моем саквояже в холле. Сейчас я их принесу.

Но Экройд остановил меня.

– Не беспокойтесь, Паркер все сделает… Прошу вас, Паркер, принесите саквояж доктора.

– Сию минуту, сэр.

Дворецкий покинул комнату, и я уже хотел было заговорить, но Экройд жестом остановил меня.

– Подождите минутку. Разве вы не видите, что я настолько взвинчен, что с трудом сдерживаюсь?

Это было видно невооруженным глазом, и я тоже стал нервничать. Меня одолевали дурные предчувствия.

Почти сразу же Экройд вновь заговорил.

– Прошу вас, проверьте, закрыто ли окно, – попросил он меня.

Удивленный, я встал и подошел к окну. Оно было не французским, а обыкновенной фрамугой, задернутой тяжелыми синими вельветовыми шторами; ее верхняя часть была открыта.

Я все еще стоял у окна, когда вернулся Паркер с моим саквояжем.

– Спасибо, – сказал я, отходя внутрь комнаты.

– Вы заперли окно на щеколду?

– Да, да. Что с вами происходит, Экройд?

Дверь за Паркером только что закрылась, иначе бы я не посмел задать такой вопрос.

Экройд помолчал минуту, прежде чем ответить.

– Я чувствую себя так, будто я в аду, – медленно произнес он. – Нет, нет, мне не нужны ваши дурацкие таблетки. Я заговорил о них только из-за Паркера. Слуги так любопытны… Подойдите и сядьте. Дверь тоже закрыта, правда?

– Да. Не волнуйтесь, нас никто не сможет подслушать.

– Шеппард, никто не знает, что мне пришлось пережить за последние двадцать четыре часа. Если когда-нибудь дом человека рушился прямо над его головой – так это обо мне. То, что произошло с Ральфом, – это последняя капля. Но мы сейчас не будем об этом. Я о другом… о другом! Я не знаю, что мне с этим делать, а решение надо принять безотлагательно.

– А в чем дело?

Экройд молчал несколько минут. Казалось, что он никак не может решиться начать. Когда же Роджер начал, то вопрос, который он мне задал, застал меня врасплох. Такое я ожидал услышать в самую последнюю очередь.

– Шеппард, ведь это вы лечили Эшли Феррарса перед его смертью?

– Совершенно верно.

Следующий вопрос дался ему с еще большим трудом.

– А вы никогда не подозревали… то есть вам никогда не приходило в голову, что его отравили?

На несколько минут я потерял дар речи. Потом все же решился – Роджер Экройд не был моей сестрой.

– Скажу вам всю правду, – ответил я. – В тот момент у меня не возникло никаких подозрений, но потом… Пустая болтовня моей сестрицы заставила меня об этом задуматься. И с тех пор я не перестаю об этом думать. Но, хочу заметить, никаких фактов подозревать отравление у меня нет.

– Так вот, он был отравлен, – сказал Экройд.

У него был тяжелый и бесцветный голос.

– И кем же? – резко спросил я.

– Своей женой.

– Откуда вы это знаете?

– Она сама мне об этом сказала.

– Когда?

– Вчера… Боже мой, вчера! А кажется, что прошло уже лет десять!

Я ничего не сказал, и он продолжил:

– Вы понимаете, Шеппард, что все это должно остаться между нами, не должно выйти за стены моего кабинета. Мне нужен ваш совет – я не могу один тащить все это на себе. Как уже сказал, я не представляю, что делать.

– А вы можете рассказать мне всю историю? – попросил я. – Пока я мало что понимаю. Как миссис Феррарс вам в этом призналась?

– Вот как все произошло. Три месяца назад я сделал миссис Феррарс предложение. Она мне отказала. Я предложил во второй раз, и она согласилась – правда, запретила мне объявлять о помолвке, пока не закончится год ее траура. Вчера я нанес ей визит и сообщил, что со времени смерти ее мужа прошел уже год без трех недель и что не имеет смысла скрывать далее нашу помолвку. Я уже несколько дней видел, что она довольно странно себя ведет. И вот вчера, совершенно неожиданно, без всякой на то причины, она полностью раскололась. И… и все мне рассказала. О своей ненависти к этому животному – своему мужу, о своей растущей любви ко мне и том, какие жуткие шаги она предприняла. Яд! Бог мой! Это было абсолютно хладнокровное убийство.

На лице Экройда я видел ужас и отвращение. Наверное, миссис Феррарс тоже их увидела. Экройд не относится к типу тех мужчин, которые из-за любви готовы простить все, что угодно. В основе его характера лежит гражданская добропорядочность. Все, что в нем было законопослушного и надежного, должно быть, восстало против этой женщины в момент ее откровений.

– Да, – продолжил он негромким, монотонным голосом, – она призналась во всем. У меня создалось впечатление, что об этом знал еще один человек, который стал ее шантажировать, требуя громадные деньги. Вот это и сводило ее с ума.

– И кто же это был?

Перед глазами у меня вдруг появилась картинка Ральфа Пейтона и миссис Феррарс, идущих совсем рядом. Их головы тесно сдвинуты. На мгновение я почувствовал тревогу. Если только представить себе… нет, это совершенно невозможно. Я вспомнил, с какой открытостью говорил со мной Ральф. Полный абсурд!

– Она не назвала его имени, – медленно произнес Экройд. – Более того, даже не сказала, что это был мужчина. Но, конечно…

– Конечно, – согласился я, – это должен быть мужчина. Вы кого-нибудь подозреваете?

Вместо ответа Экройд застонал и обхватил голову руками.

– Не могу, – сказал он. – Я теряю разум, просто думая об этом… Нет, я даже не буду высказывать вам эту дикую мысль, которая пришла мне в голову. Хотя вот что я вам скажу: нечто в ее словах заставило меня подумать, что этот человек относится к моему домашнему кругу… но ведь это невероятно! Должно быть, я ее неправильно понял.

– И что вы ей сказали?

– А что я мог сказать? Естественно, она увидела, какой это был для меня шок. Ведь сразу же возникал вопрос: что я должен делать в этом случае? Понимаете, она сделала меня соучастником уже свершившегося факта. И поняла все это быстрее, чем я, – так мне кажется. Я был совершенно ошарашен, понимаете? Она попросила дать ей двадцать четыре часа – взяла с меня слово, что до конца этого времени я не предприму никаких шагов. И она абсолютно твердо отказалась назвать имя негодяя, который ее шантажировал. Думаю, попросту боялась, что я немедленно с ним разберусь и тогда, по ее мнению, попаду в сложную ситуацию. Она сказала, что я получу весточку еще до того, как истекут двадцать четыре часа… Боже мой, Шеппард, клянусь, что я и не подозревал, что она собирается сделать. Самоубийство! И я довел ее до этого…

– Нет, нет, – ответил я. – Не надо так все преувеличивать. Вы совершенно не виновны в ее смерти.

– Вопрос в том, что мне делать теперь? Бедняжка умерла. К чему ворошить прошлое?

– Соглашусь с вами, – кивнул я.

– Но есть и еще один момент. Как мне добраться до этого мерзавца, который довел ее до смерти? Он знал о первом преступлении – и вцепился в него, как какой-то мерзкий стервятник. Она заплатила за все. Так что же, он так и останется ненаказанным?

– Понимаю. – Я говорил очень медленно. – Вы хотите ему отомстить? Но ведь это приведет к ненужной огласке, вы меня понимаете?

– Да, я подумал об этом. Я уже давно прокручиваю это у себя в голове.

– Я согласен с вами в той части, что мерзавец должен быть наказан, но не надо забывать о цене этого наказания.

Экройд встал и прошелся по комнате, потом опять опустился в кресло.

– Послушайте, Шеппард, а что, если мы оставим все как есть? И если от нее не будет никаких известий, то пусть все будет как будет.

– А что вы имеете в виду, говоря об известиях от нее? – полюбопытствовал я.

– У меня очень сильное подозрение, что где-то… как-то… она оставила для меня послание, прежде чем умерла. Это только предположение, но я ничего не могу с собой поделать.

Покачав головой, я уточнил:

– Но она ведь не оставила ни письма, ни какой-нибудь записки?

– Шеппард, я уверен, что она это сделала. Более того, я чувствую, что, совершив самоубийство, она хотела, чтобы все это стало известно широкой публике – хотя бы для того, чтобы отомстить человеку, который довел ее до такого отчаяния. Я верю, что если б я в тот момент был рядом, то она назвала бы его и умоляла бы меня во что бы то ни стало отомстить ему… – Экройд посмотрел на меня. – Вы верите в предчувствия?

– В какой-то степени. Особенно если, как вы говорите, от нее должна быть весточка…

Я замолчал. Дверь бесшумно открылась, и в кабинет вошел Паркер с подносом, на котором лежало несколько писем.

– Вечерняя почта, сэр, – объявил он, протягивая поднос Экройду, затем собрал пустые чашки и удалился.

Мое внимание, на мгновение отвлеченное появлением дворецкого, опять вернулось к Экройду. Окаменев, он смотрел на длинный голубой конверт. Остальные письма упали на пол.

– Это ее почерк, – прошептал Экройд. – Она, должно быть, отправила его как раз перед тем… перед тем, как…

Он разорвал конверт и вынул пачку исписанных листов. Неожиданно резко поднял глаза и спросил:

– Вы уверены, что окно закрыто?

– Абсолютно уверен, – удивленно ответил я. – А в чем дело?

– Весь вечер у меня странное ощущение, что за мной наблюдают, шпионят… А это что?..

Он резко повернулся, и я последовал его примеру. Мы оба почувствовали, что щеколда двери слегка подвинулась. Я подошел к двери и распахнул ее. За нею никого не было.

– Нервы, – пробормотал Экройд про себя.

Он расправил пачку листов и стал читать низким голосом:

Мой дорогой, мой самый дорогой Роджер.

Жизнь есть жизнь – сегодня я прочитала это в твоих глазах. И поэтому мне остается только одно – оставить тебя один на один с человеком, который превратил последний год моей жизни в настоящий ад. Сегодня я не сказала тебе его имени, но назову его в этом письме. У меня нет ни детей, ни близких родственников, о которых стоит волноваться, поэтому не бойся огласки. Если можешь, Роджер, мой самый дорогой Роджер, прости мне то зло, которое я могла тебе причинить, но так и не смогла…

Экройд остановился, перед тем как перевернуть страницу.

– Шеппард, простите меня, но это я должен прочитать один, – сказал он дрогнувшим голосом. – Это было написано для меня, и только для меня. – Он убрал письмо в конверт, который положил на стол. – Позже – когда я останусь один.

– Нет, – воскликнул я, повинуясь импульсу, – прочитайте его сейчас же!

Экройд с удивлением уставился на меня.

– Прошу прощения, – сказал я, покраснев. – Я не имел в виду прочитать его вслух. Но прочитайте его до конца, пока я здесь.

Экройд покачал головой.

– Нет, лучше я подожду.

Однако по какой-то причине, которую до сих пор не могу понять, я продолжал настаивать.

– На худой конец прочитайте хотя бы имя этого человека, – попросил я.

По сути своей Экройд личность довольно упрямая, поэтому, чем больше вы просите его что-то сделать, тем больше он упирается. Все мои аргументы на него не подействовали.

Письмо было доставлено без двадцати девять. А без десяти девять, когда я уже покидал «Фернли», оно все еще оставалось непрочитанным. Положив руку на ручку двери, я остановился и оглянулся, чтобы проверить, не оставил ли что-нибудь недоделанным. Но ничего вспомнить так и не смог и, покачав головой, вышел и закрыл за собою дверь.

Увидев Паркера совсем рядом с нею, я невольно вздрогнул. Он выглядел смущенным, и я подумал, что дворецкий мог подслушивать под дверью.

У этого человека было на удивление жирное, самодовольное и лоснящееся лицо, а в его глазах было нечто хитрое и изворотливое.

– Мистер Экройд еще раз подчеркнул, что не хочет, чтобы его беспокоили, – холодно произнес я. – Он просил меня передать это вам.

– Ну конечно, сэр. Просто мне показалось… что я услышал звонок.

Это была настолько неприкрытая ложь, что я даже не удосужился на нее ответить. Проводив меня в холл, Паркер помог мне надеть пальто, и я вышел на улицу. На небе была сплошная облачность, и все вокруг выглядело мрачно и неподвижно.

Когда я проходил через ворота, деревенские часы пробили девять. Я повернул налево, в сторону деревни, и почти врезался в мужчину, шедшего в противоположном направлении.

– Эта дорога ведет в «Фернли-парк»? – спросил незнакомец хриплым голосом.

Я взглянул на него. Его шляпа была натянута на самые глаза, а воротник пальто поднят. Я почти не видел его лица, но мне показалось, что он довольно молод. Голос его был груб и явно принадлежал малообразованному человеку.

– Вот это въездные ворота, – ответил я.

– Благодарю вас, мистер. – Он помолчал, а потом совершенно бессмысленно добавил: – Понимаете, я чужак в здешних краях.

Он прошел через ворота, а я обернулся, чтобы посмотреть ему вслед.

Самым странным было то, что его голос показался мне знакомым, но я никак не мог вспомнить, кому он принадлежит.

Через десять минут я был уже дома. Кэролайн разрывалась от любопытства узнать, почему я вернулся так рано. Мне пришлось рассказать ей придуманную историю про сегодняшний вечер, чтобы удовлетворить ее любопытство, и у меня создалось впечатление, что она поняла, что это была выдумка.

В десять часов я встал, зевнул и предложил идти спать. Кэролайн молча согласилась.

Это был вечер пятницы, а по вечерам в пятницу я завожу часы во всем доме. Так я сделал и в тот вечер, пока Кэролайн проверяла, насколько тщательно слуги заперли двери.

В четверть одиннадцатого мы поднялись на второй этаж. Только я успел ступить на верхнюю лестничную площадку, как внизу зазвонил телефон.

– Это миссис Бэйтс, – немедленно предположила Кэролайн.

– Боюсь, что ты права, – уныло согласился я и, спустившись вниз, снял трубку.

– Что? – переспросил я. – Что вы говорите? Конечно, сейчас буду.

Я взбежал по лестнице, схватил свой саквояж, положил в него несколько лишних бинтов и крикнул Кэролайн:

– Это Паркер, из «Фернли»! Они только что обнаружили убитого Роджера Экройда!