Читать книгу Ли Лу Би. Книга о трёх девушках - Агния Аксаковская - Страница 2

Глава вступительная, в которой тоненькая девочка задаёт вопросы нотариусу, а старый крокодил покрывается испариной

Лу нравится песня Ты теперь в армии.

Бэт любит Не смотри на меня, братец Луи, впрочем, заслышав первые звуки, сильно краснеет и глупо хихикает. Лу и Александра сразу же переглядываются, и Александра, открыв пасть и вытаращив глаза, тыкает в красную Бэт указательным пальцем, а он у неё, как и прочие, длинный и крепенький.

Тогда бедная Бэт говорит Пошли обе вон! и отворачивается так, что прыгают её рыжие кудряшки.

Она всегда так делает, сколько они себя помнят. Потому что у Беатрикс всегда были рыжие кудряшки.

(А если и это не помогало, она принималась топать, замахиваться на двух нахалок небольшими ручками и визжать. Визжала Бэт великолепно и оскорбительницам приходилось затыкать себе уши.)

Александра уверяла, что её любимая песня – та, которую поёт какой-то мужчина хриплым басом на языке, сплошь состоящем из громовых раскатов. Вероятно, она имела в виду ту её часть, которую можно расслышать сквозь грохот металлических инструментов. (В оформлении этой песни преобладали ударные.) Остаётся заметить, что Александра не знает громового языка и потому всякий раз заново предполагает, о чём там, собственно идёт речь. Иногда эти варианты немного неприличны, и Лу посмеивается, а Бэт выслушивает их, открыв рот. Потом Бэт говорит – Ну, тебя, Лиска. Как не стыдно.

Лу, Бэт и Александра – всего лишь подруги, но любят друг друга крепче, чем сёстры. Говорить об этом и даже думать не принято. Глядя со стороны, не скажешь, что они особенно друг к дружке привязаны. Вечно они подтрунивали друг над другом, особенно над Бэт и то и дело объединялись во временный Двойной Союз (чаще всего доставалось, разумеется, Бэт, но и Лисси, бывало, оказывалась под удвоенным прицелом. И даже Лушка иногда становилась мишенью для шуточек.)

У них больше никого на свете нет. Они помнили об этом каждую, если так можно выразиться, секунду.

Все три приятельницы по-своему несчастны. Опять же размышлять об этом не полагалось. Материально они более-менее устроены.

Бэт получала пенсию за дедушку-герцога, которая была присуждена ему посмертно за особые заслуги перед Отечеством. По правде говоря, дедушкины заслуги настолько превышали назначенную пенсию, что получать эти гроши было бы унизительно, если бы можно было без них обойтись. Но они составляли важнейшую часть бюджета в маленьком домике на окраинной улочке, давно уже нуждавшемся в основательном ремонте. Была у Бэт и другая статья доходов. Правда, она так мизерна, что вряд ли стоит о ней упоминать.

Александра состояла в браке с чрезвычайно богатым человеком. Он старше девятнадцатилетней Александры настолько же, насколько заслуги дедушки Бэт превышали пенсию, которую Отечество выдавало его молоденькой внучке. То есть, как уточняла язвительная Лу, – в геометрической прогрессии. (Она вообще более образованна, чем её подружки, и знает всякие математические штучки.)

Человек, за которым замужем Александра, смертельно болен, причём на момент начала событий он находился в этом состоянии вот уже три года. По удивительной случайности именно три года назад и был заключён их брачный союз. (Об этом много сплетничали при дворе, но, конечно, не в присутствии Бэт или Александры.)

(Лу там не бывала.)

Что касается Лу, то в моральном отношении ей хуже всех. Ведь она найдёныш, и вообще она взяла на себя всю чёрную работу (хотя Бэт категорически против), начиная с мытья посуды. (Лу тоже против того, чтобы Бэт притрагивалась к посуде. Она говорила, что тогда им вскорости придётся есть из сковородки. Она даже подсчитала в уме, когда это произойдёт, с учётом количества тарелок и чашек, разбиваемых Бэт за раз. Александра вмешивалась и советовала вылизывать посуду. Бэт сердилась и говорила, что она с такими умными дурами и за стол не сядет.)

Кроме того, Лу норовила взять надомную работу (стирку или шитьё), а то и бралась за стрижку придворных собачек или побелку придворных будуаров. Но это ей приходилось делать тайком, так как и Бэт, и Александра по-настоящему свирепели при одной мысли, что Лушка кому-то прислуживает. Они обе не выносили физической работы. Попросту говоря, – бездельницы. А вот Лу физически не в состоянии находиться в неподвижности. Она сновала по дому, как челнок, и, меняя местами скудную мебель, успевала в уме вычислить, как им сэкономить на утренних булочках.

– Вот если бы дедушка был жив…

(Тут требуется кое-что пояснить.)

По-настоящему, родственницей мятежному герцогу приходилась одна только Бэт, но этот замечательный, редкостный человек всегда считал всех трёх своих маленьких питомиц собственными персональными внучками и равными в правах наследницами.

Под его руководством крошки начали получать подобающее им воспитание и образование (как видим, Лу преуспела лучше прочих), а хорошенькие платьица и самые удобные туфельки на свете были предметом неусыпной заботы старого скептика.

Незадолго до кончины он был изгнан из Отечества (впоследствии назначившего ему пенсию за особые заслуги) и умер в изгнании, успев завещать своё небольшое состояние трём маленьким девочкам-сверстницам с условием, что они вступят в права владения по достижении ими шестнадцатилетнего возраста. (По неизвестной причине опальный герцог был убеждён, что его внучки – самые умные девочки на свете и вполне способны справиться с защитой своих интересов без всяких опекунов.)

Состояние дедушки заключалось в некотором количестве ценных бумаг, которые, будучи переведены в принятые на территории Отечества денежные единицы, должны были гарантировать трём шестнадцатилетним девицам обеспеченное и почтенное, если не сказать, беззаботное, существование.

Оные бумаги и были торжественно вручены девицам в указанный Завещанием день, но вот загвоздка! Случилась презабавная, в сущности, штука. В Отечестве произошли тогда всяческие волнения и даже шумы, тревожно было на различных границах, запахло даже войной (о которой заблаговременно предупреждал изгнанник-дедушка). …Словом, совершилось обесценивание денежных единиц, как следствие, принята была экономическая реформа и…

В общем, ценные бумаги, вручённые девочкам в нотариальной конторе в одно морозное утро, увы! – не имели более никакой ценности.

Александра грызла, по обыкновению, коготь и щурила на вспотевшего нотариуса чёрный глаз (другой, такой же чёрный, был прищурен). Лу сидела очень спокойно и прямо, лихорадочно подсчитывая, как им продержаться до следующей пенсии… В ожидании наследства, девчонки, как и следовало думать, залезли в долги (какие бы умные они ни были, всё же дед изрядно их избаловал.)

Нотариус, произнеся всё, что полагалось произнести, замолчал, стараясь не глядеть на детей, сидевших вокруг стола и глядевших ему в рот. Лучше смотреть в основательно промороженное окно, чем ловить на себе взгляд вот этой белокурой нахалки, развалившейся в кресле, как у себя дома.

Раздался хруст, и нотариус, вздрогнув, против воли посмотрел на белокурую. Это она отгрызла, наконец, коготь и тут же взялась за другой.

Ну, и глазищи, – рассеянно сказал себе законовед. – И если это называется зеркалами души…

Свою мысль он оборвал. Он это умел.

– Прекрати, Лис. – Смущённо пробормотала рыженькая и покраснела по самые голубые гляделки. Вот она-то и есть родная внучка старого греховодника, вспомнил юрист. Интересно, как поведёт себя кровь революционера и бунтовщика в пухленьком и розовом девичьем теле.

Внезапно тишину нарушила чинно выпрямившаяся за столом, тоненькая девочка с чёрными блестящими волосами, которые она гладко-прегладко зачесала за аккуратные ушки.

Она спросила нежным и звонким, совершенно детским, голосочком, но в нём пожилому крокодилу почудился лязг металла.

– Господин адвокат, просьба ещё раз уточнить – мы совершенно разорены?

Нотариус полез за платком, чтобы срочно протереть очки. Пока протираешь очки, можно молчать. Для того их и придумали.

Тут рыжекудрая толстушка обвела всех присутствующих взглядом круглых голубых глаз и громко заревела. Она уткнулась мордочкой в локоть, и плечи её вздрагивали.

Белокурая девчонка вытащила коготь изо рта и с грохотом отодвинула кресло, поднялась во весь рост.

Нотариус вместо очков вытер лоб и щёки. Уже тогда Александра была на полголовы выше Лу (о Бэт и говорить не приходится), а фигура её вполне сложилась и отличалась экстремальной чёткостью очертаний.

– Сваливаем, девки. – Сказала эта нахалка. – Трикси, кончай завывать.

И она чрезвычайно вежливо поклонилась тому, кто принёс дурную весть. Тот отвёл глаза.

Тоненькая девочка всё же пожелала забрать ворох бумаг, который они-таки не поделили на три части.

– Ну, да.– Заметила, уходя и подталкивая перед собой рыжую, нахальная блондинка. – Вы теперь здорово сэкономите на туалетной бумаге.– Вперёд, Бэт.

И они ушли. …Унося обесцененное наследство, по настоянию худенькой Лу. (Это понравилось нотариусу. Куколки не потонут. Я бы не посоветовал никому класть палец в их миленькие ротики. Покойный может не беспокоиться за них в своём последнем изгнании.)

Если бы у нас были денежки, которые Дедушка скопил для нас, думала Бэт, Александру удалось бы вытащить из чёртовой клетки. У, как я ненавижу этого живого мертвеца! Скорей бы его черти… В розовой курносой Бэти пробуждалась необузданная натура и грозный нрав её деда, столь хорошо знакомые врагам революционера – недаром его отправили в изгнание. Маленькие кулаки Бэт тогда сжимались, вздёрнутый нос белел, и на нём отчётливо проступали три смешные веснушки. Но вообще-то Бэт миролюбива и даже трусовата, и очередная вспышка скоро закончилась.

Моя бедная Лушка, думала Бэт дальше, наконец, перестала бы бегать тайком на постирушки к важнющим дамам. Я-то ведь знаю, какая она гордая. Она вбила себе в голову, будто ест мой хлеб. Пожалуй, она смогла бы получить Высшее Образование. Она втайне мечтает об этом, мы-то с Лиской олухи олухами. Но образование теперь так подорожало. …А я бы перестала сочинять эти тупые Сценки для придворных праздников. И платят-то за них гроши.

Бэт хмурила золотистые брови и сердито взмахивала кудряшками, чтобы отогнать печаль-тоску.

Если бы они не ограбили нас, говорила себе Лу, изо всех сил вытягиваясь на носочках на табуретке, поставленной на краешек стола, чтобы выбелить самый недоступный уголок потолка над кухонным шкафом, – мы бы вложили дедушкины бумаги в настоящий маленький театрик, и Бэт написала бы настоящую пьесу для настоящих актёров. Лу критически рассматривала сделанное, отклоняясь в сторону под рискованным углом. На самом деле, риска нет, – она давно рассчитала, что если упадёт, успеет схватиться за карниз – а он из железного дерева и вбит по старинке, насмерть. А я бы взяла на себя экономическую сторону. У меня бы получилось.

Она легко спрыгнула, минуя край стола, на пол.

Уверена, у меня бы получилось. И Александра не связалась бы с этим гнусом.

Она ощутила, как тоненькие брови сдвигаются к переносице. Вредная привычка. Ещё заработаешь ранние морщины. Но в этой истории с неким господином Монтаржи она ничего не могла понять. Не могла, как это она чувствовала, поймать кончики верёвочки. Её пробирало холодком уже при мысли, какие бездны могут открыться в результате размышлений.

Что думала Александра – неизвестно. Попробуй, догадайся, что думает человек, у которого чёрные глаза. А у неё глаза совершенно чёрные.

У Бэт глаза, как мы уже знаем, голубые, а временами – синие. Но Бэт не разрешала так говорить.

Она считала, что у неё фиалковые глаза. Точно так же запрещено было упоминать, что она рыжая. Для Бэт нет худшей обиды. Она сразу надувалась, а если повторить ненавистное слово два-три раза, начинала визжать. Этим безжалостно пользовалась Александра, когда ей была охота поддразнить Бэт или чтобы Бэт перестала трещать и болтать без передышки. Лу не одобряла поведения Александры – особенно потому что визг Бэти – малоприятное ощущение.

Бэт не согласна даже на поэтические эпитеты, вроде огненных кудрей. В крайнем случае она не против была услышать, что у неё золотые локоны. Но этого подарка ей не получить. Александра с грубым смехом уверила её (когда Бэт робко высказалась на этот счёт), что волосы у Бэт вовсе не золотые, а красные, как морковь. После подобного оскорбления Бэт прекратила всяческое общение с Александрой и целую неделю поворачивалась к ней в профиль. (Спиной повернуться она не решалась – с тех пор, как Александра щипнула её вельми чувствительно и совершенно неделикатно.)

Лу свои отросшие, чёрные и гладкие волосы собирала на затылке в роскошный хвост. На её взгляд, очень разумная причёска – в глаза не лезла (как у Бэт) и никакой возни. У неё высокий ясный лоб, а под ним светились узковатые ярко-зелёные глаза.

Лу, как была три года назад, так и осталась худышкой, хотя её фигура приобрела изящнейшие девичьи очертания.

Бэт эти три года тоже пошли на пользу. Нахалюга Лис недавно довела бедняжку до слёз, заявив, что раньше платьица сидели на старушке Би, как на барабане, зато теперь она уже больше похожа на виолончель. Не обращай на неё внимания. Ты что, Лисси нашу не знаешь? – Сказала добрая Лу.

Но что правда, то правда – Бэт чрезвычайно постройнела (хотя по-прежнему осталась румяной и круглощёкой.)

Александра – та ещё выросла, хотя дальше уже некуда, – сухо высказалась Бэт (сама она до сих пор не догнала Лу). Лу считала, что Александра великолепно сложена, но что походка у неё мужеподобная и вдобавок безобразная осанка. Базарная Венера, – заметила начитанная Лу.

У Бэт фигурка ужасно миленькая, таково искреннее мнение Лу, но походка тоже нуждалась в исправлении – Бэт семенила.

Полное имя Лу (или Лушки, как, любя, называла её Бэт), конечно же, Лусинда. А вот Бэт, Бэти, Би, Трик и Трикси, а также Бишка и Тришка суть не что иное, как сокращения от Беатрикс.

Александра – длинное и непростое имя, не всем легко его произносить, и потому подружки частенько именуют белокурую великаншу попросту Лисси, Лис, а то и ограничиваются необременительным Ли.

Как ни назови, все три воспитанницы старого герцога – то, что мужчины с небольшим словарным запасом называют «отпад» и «ну, такие…». Я же, на всякий случай, уточню – они очень-очень хорошенькие.

Вот об этих красивых и неглупых девочках и пойдёт рассказ. Вернее, о тех событиях, началом которых можно считать скучный серый вечер в самом конце ноября…