Читать книгу Осенние снега. Сборник стихов - Агуш Лекс - Страница 2

Мне так удобны малые тревоги:

и моросящий дождика привет,

и в хлябь степи ушедшие дороги,

и грязь, отягощающая ноги,

и паутиной отражённый свет.

Листва, едва шуршащая в беседе

и древний шёпот капель без конца

смывают тишину в твоём ответе,

как в облаках черты смывает ветер

невыносимо милого лица.

Мне так легко, пленительно – спокойно,

так странно, что как будто не чужой

среди берёзок – в реверансе стройном —

багряном, золотом, благопристойном;

лишь птичий крик прощанием невольным

зовёт тянущей, плачущей струной.

Бессмысленно искать, что значит «дружба»,

Слова великих не помогут тут.

Скажи, если тебе чего-то тебе нужно,

Приду, когда другие не придут.

Я, видимо, не тех люблю,

не так я, видимо, настроен —

от счастья что-то не пою,

в печали лишь о счастье вою.

Туманом брошена. Росу —

она холодная такая —

в ладони я к груди несу

и ею сердце остужаю.

и чем тоскливее мотив,

тем он нежнее почему-то:

всё как у всех: частично жив,

частично – мёртв уже минуту.

Запускали ребята змея,

он летел, а за ним их – стая.

Все бежали, кричали, веря,

что с ним вместе они летают.

Запускали воздушного змея —

в небесах он висел, парящий,

из бумаги сделан и клея,

а летает – как настоящий!

Что игрушка… сказать несмело —

промолчал даже честный кто-то!

Да какое, в принципе, дело,

есть же счастье и чувство полёта!

Диалог воображаемых героев

в пустой комнате моей головы:

Мне некогда. Уходишь – уходи.

Я не гоню, но дверь закрой, пожалуй.

Не знаю, что найдешь ты впереди,

но что-нибудь найти тебе желаю.

Пусть я «козёл», «моральный деградат»,

хоть как зови. И уходи «fare presto»;

в тебе теперь есть собственный талант,

раз говоришь, что нам с тобою тесно.

Я рад, что это всё сказала ты.

Я не могу, не мог все наши двадцать.

Я вижу, что твои глаза пусты,

и об любовь не стану спотыкаться.

Всё наше – прошлое. Мы разные, прости,

ласкай своё разбитое корыто.

Мне некогда. Уходишь – уходи!

Не возвращайся. Некуда. Закрыто.

Чудаковатые танцы

на глади озера – в сланцах.

Танцует – значит, так надо, —

и ни к чему не придраться!

А может, справку оформим?

И запретим целоваться

тому, кто в глянцевых сланцах

танцует в озере танцы?

Чтоб только если за двадцать,

и чтоб воды не касаться,

о звёзды не спотыкаться,

и в небе не отражаться!

Иначе эти поганцы…

Без разрешений инстанций

вдруг возомнят, что посланцы

каких-то высших субстанций…

и нам аукнутся «танцы»

так, что потом от квитанций

нам будет не проморгаться…

…да что ж мы делаем, братцы?!!

Нам говорят, что Зло – внутри, – и лгут.

Нам говорят: стремитесь к совершенству,

когда перед глазами там и тут

мы видим тьму, обман и непотребство,

и жизнью правит ложный идеал

без капли совести, щелчками банкомата.

А тот, внутри который, так устал,

что прячется стыдливо и распято.

Мы маски. Мы почти не то, что есть.

Добро боится, за добро накажут.

Нам репутация важней, чем даже честь.

Добру наружу бы, но стражи, стражи, стражи…

Она читала Ремарка, потому, что так модно,

Она не кушала сахар, она ходила голодной,

Она была б кем угодно, но носила пальто…

Она была независимой даже от боли,

и будь советское время, она была б в комсомоле,

но время сейчас другое… Она – никто…

Задёрнуты шторы для дома напротив.

На светлых обоях всегда полумрак.

Она пыталась быть против.

Но кто её спросит!? (неск. раз)

Она хваталась за штору, а дальше – никак…

…

Но каждый вечер Она оживала в контакте,

Она искала своих на этой спутанной карте

среди друзей и знакомых или знакомых едва…

И, вроде бы, находила, и не стеснялась вопросов,

но всех пугала её вооружённая проза,

и диалог превращался в пустое, как правило, в два…

А перед сном за окном – то драконы, то птицы,

Она не знала сама, а почему ей не спится,

и с кем ей жить, и с кем биться, когда становилось темно.

И для чего-то опять сердце жгло и болело,

Она привыкла, Она ни о чем не жалела

и, просыпаясь, глядела в зашторенное окно.

Задёрнуты шторы для дома напротив.

На светлых обоях опять полумрак.

Она хотела быть против.

Но кто её спросит!? (несколько раз)

Обычная штора – какой-то пустяк…

На лунную дорожку посмотри —

игривая, таинственно манящая!

Закрой глаза. Подумай и замри:

всё это – ни на миг не настоящее.

Всё – света отражение у ног —

протянешь руку, тьма охватит холодом,

всего лишь блеск, молчание, песок,

пустыня, фаршированная голодом.

Ты выдумал, твой идеал – мираж.

Глубины глаз, певучей речи патока

на самом деле – маска, макияж,

банально нанесенный перед завтраком.

И даже фраза «крашусь для себя» —

такая ложь (но сказанная искренно),

что умиляешься, всё более любя,

вот этим – ежедневным и …бессмысленным?

Ну нафиг! Не проникнись в этот бред!

Ни в дюйм, что произносят эти ротики.

Ведь если каждый их судить ответ,

то половина мира – идиотики!

Мой милый друг, прекрасна красота,

за ней воображаем что-то тайное.

Закрой глаза. Ты видишь – пустота?

Обычная, печальная, зеркальная.

И ничего-то сказочного нет —

не возноси, затопит чувства паводок!

Луна – Луной, а это – просто свет,

из облаков упавший криво на воду.

Поеду ввечеру к лесу,

машину оставлю с краю,

пройду там для интересу,

потом до утра летаю.

Особенно в дождь люблю я

на разных ступенях ветра,

в холмах облаков рисуя

крылом завитушки фетра.

Закашлюсь туманом – в радость

(рябит он стекольной свилью).

Как странно, должно быть, падать,

когда не имеешь крыльев?!

Я мыслю, дышу, бушуя,

между и тем, и этим,

а грудью тяну иную

тоску на живой планете.

Потом я вернусь, под алым

в заутреннем силуэте.

Не дай мне забыть, пожалуй,

зачем я живу на свете!

Круг друзей да накрытый столик,

диалог, разговора нить.

Не ходи ты за белым кроликом,

оставайся немножко жить!

Пей вино – не оно погубит

за столом в предзакатный час.

Среди тех, кто действительно любит,

лишь один неизбежно предаст.

Говори, расчерти для дела

на салфетках соусом с блюдца,

что душа-то бывает, как тело,

недоласканною и куцею.

Как в три слова на самом деле

всё исправить, и точно надо ли

отделять семена от плевел,

отличать серебро от падали!?

Говори: не за тем живу я,

чтобы ради меня на части! —

и с улыбкою можно тоскуя

слёзы лить – это тоже счастье.

Веселись, смеши до заката,

не страдай и не плачь о былом!

Да, конечно, ты будешь распятым,

но всё это случиться потом!

Сам себя я мучаю, сам себя корю,

Эту вот плакучую розовую тлю,

в голове засевшую, колдовством грызёт,

назелёно-пешую и наоборот.

По какому случаю? – мне б кого спросить,

я достоин лучшего, мог бы просто быть.

Но опять безделица, и опять парю

между канителицей и эскизом Брю.

Не змея гремучая (лучше бы змея),

это слово жгучее не промямлю я!

Нет и нет! – закрутится, сани не готовь.

Нахрен мне распутица, я не жру морковь!

На моей песочнице!? – злиться норовлю.

Шляться за цветочницей?! – точно, я туплю!

Отвалите, демоны, не бесите кровь,

я и так из Бремена, не в новинку новь!

Точно знаю, от чего мне больно.

Абсолютно точно и всегда:

кто-то подлость совершил невольно,

а потом себя же

оправдал.

Кто-то лжёт надуманно, специально,

на плетень набрасывает тень.

Пошленько выходит и банально —

эх, не удивляет

(что печально), —