Читать книгу Звёзды светят всем - Ахмет Хатаев - Страница 2

Летом сорок второго года началась крупнейшая в истории Великой Отечественной войны битва за Сталинград. В середине октября немецкие войска штурмовали уже превращённый в руины массированными налётами бомбардировщиков люфтваффе[1] город на Волге, покорив который они стремились открыть себе дороги к нефтяным запасам страны на Кавказе…

Силами нескольких пехотных и танковых дивизий, двух с половиной тысяч орудий, сосредоточенных на протяжении нескольких километров, при массированной поддержке с воздуха гитлеровцам удалось овладеть Мамаевым курганом и другими господствующими на западных окраинах города высотами и практически прямой наводкой обстреливать позиции защитников и переправы на покрывшейся осенней шугой реке. Особенно тяжело приходилось обороняющим тракторный завод. Даже в таких условиях он продолжал выпускать танки, которые из цехов шли прямо в бой. Поэтому сюда были подтянуты дополнительные силы обороны, в том числе усиленный тремя подразделениями бронебойщиков батальон гвардии майора Восковцева, имеющий богатый опыт борьбы с фашистской бронетехникой на подступах к Сталинграду и в уличных боях. И здесь бойцы батальона сумели оправдать надежды командования, уничтожив в течение недели из пушек «сорокопяток»[2], противотанковых ружей, с помощью гранат и бутылок с зажигательной смесью до полутора десятков танков. Это вынудило гитлеровцев превратить остальные танки в неподвижные огневые точки среди развалин, которые батальонные разведчики во главе с лейтенантом Забарелой нередко отыскивали и вместе с бронебойщиками продолжали уничтожать.

Но получавший регулярно свежее подкрепление враг наращивал мощь своих ударов… И сегодня вернувшиеся к полуночи с задания разведчики Забарелы доложили комбату что противник готовит очередную атаку сосредоточив в этих целях более десятка танков и пехоту на стыке батальона с соседним подразделением.

Восковцев немедля передал добытые разведкой сведения в полк и командиру дислоцированной там первой роты, одновременно приказав ему перепроверить полученные данные и принять меры к дополнительному укреплению позиций. Затем, уточнив обстановку на позициях других рот, а также направив резервное подразделение бронебойщиков на участок вероятной атаки противника, пошёл в сопровождении Забарелы траншеями и специально пробитыми в нижних этажах ходами в первую роту, чтобы на месте оценить обстановку и проверить, что сделано командиром роты для недопущения прорыва танков в тыл.

Прибытие Восковцева на его командный пункт, который находился в цокольном этаже чудом уцелевшего трёхэтажного дома дореволюционной постройки, командира роты старшего лейтенанта Смирнова не удивило, так как комбат регулярно бывал в подразделениях и порой даже участвовал в отражении вражеских атак, что укрепляло дух бойцов.

Смирнов быстро вышел из-за стола, что находился в углу небольшого помещения, навстречу входящему майору, ловко застегнув при этом верхнюю пуговицу гимнастёрки, на которой даже при тусклом свете керосиновой лампы поблескивал рубиново-красной эмалью орден «Красная Звезда», и начал докладывать. Но комбат жестом остановил его. И, сказав:

– Давай для начала присядем, – прошёл к одному из стульев за тем же столом, сел, прислонив свой автомат к стене. При этом молча показал Забареле на стул рядом, мол, ты тоже не стой, и стал рассматривать лежащую на столешнице топографическую карту с пометками комроты, в связи с чем возникла небольшая пауза, за время которой Смирнов и Забарела разместились рядом с ним. Наконец, оторвав взгляд от карты, комбат продолжил: – По всему, немец готов ударить на рассвете. Соответственно, у нас мало времени на рассуждения, потому поступим так: я спрашиваю – ты отвечаешь, когда вопросы закончатся – пойдём на позиции. Понятно?

– Так точно, товарищ майор, – отчеканил комроты.

– Где твои помощники, где связь? – неожиданно спросил Восковцев, глянув отчего-то на прибитую большими гвоздями к стене деревянную вешалку, на которой висели шинель, офицерская фуражка и шапка-ушанка.

– В подразделениях, смотрят как окопались, разговаривают с бойцами, – несколько опешил Смирнов, не ожидавший таких вопросов, и тут же, показав на дверь в соседнее помещение, добавил: – Связь – в этой бывшей кладовке, в неё шум боя не так сильно доносится.

– Понял, – одобрительно кивнул комбат, а затем спросил: – Доразведку удалось провести?

– Да, удалось, есть у меня два бойца небольшого росточка из Якутии, бывшие охотники-промысловики, так вот они обшарили тот участок и насчитали тяжёлых танков более десяти и ещё шесть единиц другой бронетехники. Кроме того, понаблюдали, как туда стали подвозить на грузовиках пехоту…

– Привязка к местности есть? – неожиданно прервал его своим вопросом Забарела, доставая из кармана гимнастёрки сложенный вчетверо лист бумаги с координатами расположения танков противника, которые он нанёс несколько часов тому назад.

– Да, я с ними минут за десять до вашего прихода сделал пометки на карте и записал, – пояснил комроты, бросив взгляд на карту. Затем со словами: – Давайте сверим, – извлёк из планшета ученическую тетрадь и, развернув её на нужной странице, положил перед комбатом.

– Я и хотел это сделать, – оживился Забарела, развернув для комбата свой лист.

Восковцев сверил оба варианта и одобрительно произнёс:

– Молодцы твои якуты, координаты совпадают, выходит, танки на прежнем месте, – и сразу поручил Забареле: – Передай эти сведения, как перепроверенные, своим в полк, пусть срочно доложат Первому, чтобы по нашему сигналу ударили по целям из крупных калибров. Лучше будет, если «Катюшами» шарахнут.

– Есть, – обронил Забарела и, взяв со стола свой лист, пошёл к связисту.

– А мы продолжим, – как-то по-домашнему промолвил комбат, обращаясь к Смирнову.

– Понял, товарищ майор, – эмоционально произнёс комроты, видно, обрадованный похвалой комбата. Но в следующую секунду взял себя в руки и спокойно продолжил: – В пользу того, что фрицы попрут именно здесь, говорят и их недавние попытки прощупать участки, которые мы недавно заминировали. При этом комроты карандашом показал эти места на карте.

– Логично, – согласился Восковцев.

– И ещё – как только чуть посветлело, снайпера чаще, чем раньше, стали стрелять по нам.

– Потери есть?

– Да, убиты два бойца из отделения, что одёжку на холода везли, и трое раненых.

– Не забудь написать их семьям.

– Уже приказал.

– А что твои снайперы, отсиживаются, что ли? – зло спросил комбат.

– Никак нет, товарищ майор, охотятся, есть успехи, – горделивым тоном ответил комроты.

– Бронебойщики прибыли?

– Да, буквально перед вами. С моим взводным пошли выбирать позиции и направления огня.

– Хорошо. А кто сосед?

– Старший лейтенант Мишин, воюет с сорок первого, имеет награды. Правда, бойцы у него разные – есть кадровые, но в основном заводчане-ополченцы, возрастные. Командир уверен в них, сказал, воюют не первый день, воюют умело и без страха.

– С танками приходилось иметь дело?

– Так они сами мастера по танкам, – широко улыбнулся Смирнов.

– Понятно, если фрицы попрут на них, пусть твои бойцы их танки поколупают, прорвутся – беда будет.

– Задачу понял, не пропустим, – заверил Восковцева комроты.

– Хорошо. Как у людей с боевым настроем?

– Нормально, знают, что отступать нельзя, – заверил Смирнов, но тут же добавил: – Правда, потерь много, подразделения укомплектованы на треть, а враг…

– Знаю, наши свежие силы прибудут со дня на день, – не дал ему договорить комбат. – Доведи это до каждого командира и бойца, – продолжил он, так как был уверен, что город, который носит имя советского вождя, фашистам не позволят сдать, а значит, будут задействованы резервы.

– В таком случае можем и погнать фрица, – развеселился Смирнов.

– Так и будет, но сейчас давай-ка на позиции, хочу посмотреть.

– Товарищ майор, может, фуражки оставим здесь, шапки имеются, а то снайперы… – не договорил Смирнов.

– Хорошая идея, – поддержал его только что вернувшийся от связиста Забарела.

– Передал? – спросил комбат.

– Да, с пояснениями, через пять минут будут у комполка.

Между тем Смирнов со словами: «Это старшина запасся для себя и моего посыльного», – достал из вещмешка, что лежал у стены, две новые шапки-ушанки.

– Правильно, не будем подставляться, – согласился комбат, и через минуту уже в шапках они направились в траншею.

Предрассветное небо тёмно-серым куполом лежало над разрушенным и продолжающим гореть городом. От медленно плывущих прямо над головами, обтекая чудом уцелевшие заводские трубы, густых облаков, насыщенных гарью и дымами, веяло тленом.

Но в разрывах облаков и дымов Восковцев увидел далёкое небо в холодных звёздах.

«Надо же, – подумал он, – они одновременно светят всем. Они безмятежны. Им всё равно, что здесь гибнут люди».

Вдруг одна звезда ярко вспыхнула и, пролетев по небосклону, оставляя за собой лишь след, исчезла в просторах Вселенной.

Восковцев вглядывался в лица и фигуры воинов, которые готовились к бою. Возможно, для некоторых из них он станет последним. Бойцы узнавали комбата и приветствовали его. Он охотно отвечал им, так как многих из них знал. Когда Восковцев проходил мимо ниши, где у замаскированного в бруствере противотанкового ружья, покуривая самокрутки, сидели два красноармейца, один из них, ловко загасив цигарку о голенище сапога, резко встал и, вскинув в приветствии руку, обратился к комбату:

– Товарищ майор, неужто фрицев за Волгу пустим?

Восковцев, узнав бронебойщика, недавно награждённого медалью «За отвагу» за подбитую немецкую бронемашину, остановился и уверенно произнёс:

– Сержант Сабаев, не пустим, они должны здесь найти свою смерть! Я уверен, мы очистим нашу землю от этой мрази.

– Да, да… – донеслось из разных мест траншеи.

Сделав небольшую паузу, прислушиваясь к этим голосам, Восковцев добавил:

– А тебе, сержант, желаю сегодня подбить уже тяжёлый танк и получить в награду орден.

– А если это сделает спец по немецким «котелкам»? – заулыбался боец, стоящий в другой нише, за плечом которого виднелась винтовка с оптическим прицелом.

– Это будет здорово, тем более что в этот раз их может быть больше, – поддержал снайпера комбат.

– Ничаво, если припрут, и энти их железки шибанём к чёртовой матери, можешь не сумлеваться, таварищ камандир, – со злостью в голосе пробасил могучего сложения боец, сидевший на ящике из-под гранат, неторопливо протирая тряпкой «двуногий» пулемёт Дегтярева.

– Ты только, Остап, не поднимайся во весь рост, а то напугаешь их своим видом, и они попятятся, – буркнул Шлыков, и все, кто был поблизости, в том числе и Восковцев, рассмеялись.

– Може, и встану, коли надобно буде гранаты дошвырять, – вновь невозмутимо пробасил Остап, чем вызвал новый взрыв смеха.

Не дожидаясь, когда смех утихнет, командиры, пожелав бойцам победы, пошли к бронебойщикам. Вскоре, посмотрев места их расположения и как они окопались, вернулись на командный пункт. Но не успели стряхнуть с себя окопную пыль, как послышались оглушительные разрывы артиллерийских и миномётных снарядов.

– Сейчас и «юнкерсы»[3] налетят, – сказал Восковцев, сменив на голове шапку-ушанку на свою фуражку.

В этот момент послышался вой пикирующих бомбардировщиков и сотрясающий землю грохот взрывов тяжёлых бомб.

– Хорошо, что люди основательно окопались, даже бронебойщики и те успели вырыть глубокие щели, – почти прокричал из-за непрерывного грохота Забарела.

Комбат молча кивнул ему в знак согласия, прошёл к вещмешку, аккуратно положил на него шапку-ушанку и направился в помещение со связью, где опустился на стул рядом со связистом, мысленно отметив, что здесь действительно не так шумно, и попросил:

– Свяжи-ка меня с Первым…

Тот, некоторое время повозившись с аппаратом и кого-то откровенно постращав, воскликнул:

– Товарищ майор, Первый на проводе, – и протянул ему трубку.

– Здравия желаю, – произнес Восковцев, прижав трубку плотно к уху, – здесь очень жарко, прошу послать тяжелые гостинцы по переданным координатам, а то железки могут пойти вперед после воздушной карусели.

– По сведениям нет сомнений? – словно на будничном совещании, спросил комполка.

И потому Восковцев, еле сдерживая себя, чтобы не нагрубить, резко сказал в трубку:

– Нет, разве не слышите, как…

– Слышу и вижу, а ты не горячись, – прервал его комполка. – Хотя если злишься – это хорошо, значит, уверен. Ладно, будут тебе гостинцы. Жди, вот-вот с другого бережка подбросят горячих углей. Здешние калибры пока светить не будем. Ударим, если железки сильно станут жать.

– Понял, благодарю, товарищ Первый, – обрадовался Восковцев, услышав о горячих углях, зная, что речь идет о реактивных снарядах знаменитых «Катюш».

– Благодарить будешь потом, сейчас вернись к себе, а то бросаешь батальон и мотаешься по передовой, – упрекнул его комполка.

– Первый, я здесь, потому что так надо. К себе вернусь, как только дело пойдет на лад. Прошу поддержать.

– Ладно, только не суйся в пекло, а то я тебя знаю…

– Понял, товарищ Первый, – сказал комбат и, убедившись, что комполка отключился, отдал трубку связисту и вернулся к своим подчиненным. – Ну что там? – спросил он, подходя к месту, откуда они наблюдали за противником.

– Кажется, заканчивается, – пояснил Забарела, готовый уже отойти от перископа. Но в этот момент донёсся пронзительный вой-свист, а за ним – мощнейший рокот разрывов, так что пришлось вновь приникнуть к окулярам оптики… – О-о-о, там всё в огне, просто ужас какой-то, я такого ещё не видел. Командир, посмотри! – воскликнул он.

Восковцев, с минуту посмотрев на бушующий в глубине передовой огненный ад, с холодной дрожью в голосе произнес:

– Да, это именно то, что надо, пусть в синем пламени горят гады…

В это проклятие он вложил всю свою ненависть – вражеские самолёты в последних числах июня сорок первого разбомбили эшелон, в котором эвакуировались из Смоленска в Ленинград его близкие: родители-старики, жена и семилетняя дочь. Письмо жены о том, когда и каким эшелоном они покидают подвергавшийся постоянным бомбардировкам Смоленск, он получил спустя много дней. На его запрос через штаб армии из Ленинграда сообщили, что поезд разбомбили фашистские стервятники. Среди спасшихся его родственники не значатся, о местах захоронения погибших сведений не имеется. Но он не терял надежду, что его близким удалось спастись и они дадут о себе знать…

– Так точно, товарищ майор, это то, что надо, – вернул его к действительности Смирнов.

– Возвращаемся на КП[4], – резко скомандовал Восковцев, всё еще находящийся во власти воспоминаний о семье. – Перенесите оптику туда же, посмотрим оттуда, что происходит на передовой. Пока есть время, надо разобраться, как обстоят дела в подразделениях, – и, взяв автомат, направился к выходу из блиндажа. Забарела и Смирнов пошли вслед за ним.

Буквально в это же время туда вернулся замкомроты старшина Шияпов, который, напрягая голос, доложил, что во взводах есть убитые и раненые. Точные сведения будут доложены взводными в течение десяти минут. Сейчас люди заняты восстановлением разбитых бомбами и снарядами позиций.

– Старшина, как у бронебойщиков? – спросил комбат.

– У них тоже есть потери, данные уточняются, – отрапортовал старшина.

– Доложите, как будут готовы.

– Есть, – сказал старшина и, перебросившись с комроты несколькими фразами, отправился исполнять приказ комбата.

Позже, пока Восковцев связывался и уточнял у своего заместителя обстановку в других подразделениях батальона, комроты заслушал доклады прибывших с позиций взводных командиров, приказал им вернуться на позиции и быть готовыми к атаке гитлеровцев.

Между тем неожиданно всё затихло… Лишь редкие одиночные выстрелы нарушали установившееся затишье: это, скорее всего, уже снайперы роты выбивали из строя потерявших ориентацию немецких солдат и офицеров.

– А в ушах все гудит и гудит, – пошутил Забарела.

– Но представь, как гудит в ушах фрицев, – рассмеялся Смирнов.

– Приводят себя в чувство, – заметил Восковцев, – так что, пока есть время, передохните, – посоветовал он, присаживаясь на стул.

– Я так перед боем не могу, товарищ майор, – сказал Смирнов, продолжая обшаривать через оптику позиции врага, пытаясь заметить там какое-нибудь движение.

– После такой обработки смогут собраться не раньше, чем через полчаса, а то и час понадобится.

Между тем, одиночные выстрелы снайперов продолжали звучать.

Скоро вернулся старшина и доложил, что у бронебойщиков четыре безвозвратные потери, есть несколько человек легкораненых, которые после перевязки отказались идти в тыл, также снарядом разбита одна противотанковая пушка. При этом подчеркнул:

– Полные сведения о потерях вот здесь, – достал из нагрудного кармана запылённой гимнастерки, на которой поблескивал орден Отечественной войны, небольшого формата записную книжку в твердом переплете. Такие продавались практически во всех киосках довоенной страны.

Комбат поблагодарил его за оперативность сбора сведений, а затем, окинув взглядом его мощную фигуру, сжатую в узловатый кулак руку, охватывающую ремень автомата за плечом, натянутую почти до самых бровей фуражку и заросшее рыжей щетиной волевое лицо, спросил:

– Старшина, что скажешь о настрое бойцов?

А сам при этом подумал: «Вот на таких, как он, и держится наша оборона, вот такие, как он, погонят зверя-немца в собственное логово и добьют его там». Несомненно, старшина понравился ему своей основательностью, уверенностью и мощью, а может, и тем, что он во многом был похож на него – парня, выросшего на святой смоленской земле.

– После «юнкерсов» и артиллерии приуныли было, но, когда увидели, что происходит у фрицев после залпов «Катюш», повеселели и быстрее стали наводить порядок на позициях, даже подгонять не надо было.

– Товарищ майор, вижу, у Гансов шок прошел, зашевелились гады, – успел сказать Смирнов до того, как послышался свист мин и взрывы на позициях роты.

– Надо же, уцелели в этом аду, – удивился Забарела.

– Танки не пошли? – спросил Восковцев.

– Пока не видны.

– Товарищ майор, разрешите к бойцам, – неожиданно обратился старшина.

– Решайте со своим командиром, – предложил Восковцев, кивнув в сторону Смирнова.

– Старшина, будь аккуратен, – согласился Смирнов, – пришли только посыльного.

– Есть, – улыбнулся Шияпов и ушёл.

– Вот и танки стали выползать, – взволнованно произнес комроты. – Пока вижу три, нет – пять, но они пока в дальних развалинах, там же и пехота, её много, это штурмовые подразделения…

– Понятно, значит, будет жарко, – предположил Восковцев, подходя к Смирнову.

Понаблюдав некоторое время за действиями противника, продолжил:

– Ты прав, немец подтянул сюда штурмовые подразделения. Они будут просачиваться между развалинами под прикрытием танков.

После чего вновь связался со своим заместителем и приказал срочно перебросить в район дислокации первой роты по одному взводу автоматчиков из второй и третьей рот, а Смирнову – укрепить ими участок обороны на стыке с ротой Мишина.

Скоро на позициях обороняющихся начали рваться танковые снаряды и мины, в ответ послышались хлесткие хлопки противотанковых пушек и ружей. Спустя некоторое время застрекотали пулеметы и автоматы… С каждым мгновением бой становился все ожесточённее, о чём свидетельствовал непрекращающийся грохот взрывов и темп стрельбы, а также доносящийся из траншеи и окопов отборный мат разгоряченных бойцов, а то и громкие призывы к командирам брать немца в штыки. Порой и сам Восковцев готов был рвануться в траншею, а затем и за бруствер, чтобы утолить жажду мести в рукопашной схватке с ненавистным врагом, но понимал, что такие действия комбата будут оправданы только реальной опасностью прорыва противника на позиции обороняющихся.

Примерно через час, оставив на поле боя несколько горящих танков и бронемашин, десятки трупов и раненых, гитлеровцы откатились на прежние свои позиции. Это говорило о том, что батальон Восковцева одержал еще одну очень важную победу над врагом…

Комбат обошел ближние позиции роты, выражая благодарность бойцам за их стойкость и героизм, поддерживая словом раненых перед тем, как их отправить в медсанбат. Затем, поручив Смирнову приготовить представления к наградам всех отличившихся, вместе с Забарелой направился в свой штаб.

Они шли тем же путем, которым добирались к Смирнову, но теперь, так как было светло, приходилось обходить простреливаемые немецкими снайперами участки, о которых предупреждали бойцы дислоцированного здесь подразделения.

– Командир, вот и пришли. Если можно, я пойду к ребятам, надо проверить, как они там обустроились, – перебил его мысли Забарела.

– Конечно, иди, – устало согласился Восковцев и тут же, остановившись, спросил: – В каком смысле обустроились?

– Нашли почти готовый блиндаж, – пояснил Забарела, показывая рукой на небольшую техническую постройку из кирпича во дворе дома со штабом батальона. – Очистили от мусора и рядом вырыли щели на случай обстрела.

– В домах не нашли? – улыбнулся комбат.

– Поблизости подходящего нет, все на честном слове держатся. Вот и решили возле штаба, к тому же блиндаж укрыт от ветров, в нем теплее будет, – пояснил Забарела.

– Вот это правильно, морозы на носу.

– Мы из зимнего уже кое-что получили, да и роты тоже.

– Это хорошо, с нашими морозами без теплых вещей окочуриться можно. А помнишь, как мерзли в сорок первом?

– Помню прекрасно, – оживился Забарела, – особенно то, что ты с ребятами сделал для меня. Иначе до рядового разжаловали бы, могли и в каталажку загнать.

– Могли, ты же этого тыловика чуть не прибил своим кулачищем, – улыбнулся Восковцев.

– Но все же знали, что он обкрадывал нас, пользуясь поддержкой командира части, да еще эту медсестру чуть не изнасиловал. Не мог же я мимо пройти… – не договорил Забарела, недовольно рубанув рукой воздух.

– Ты поступил как настоящий мужчина, и потому мы поддержали тебя.

– Я никогда этого не забуду.

– Сергей, не мучь себя этими воспоминаниями, жизнь-то продолжается. Идет война, звания и награды ещё будут, – произнес комбат, легко хлопнув разведчика по плечу.

– Извини, твои слова о сорок первом напомнили мне об этом.

– Понял, ладно, иди к ребятам, расскажи про то, как с утра дали фашистам по зубам.

– Обязательно, – улыбнулся он и быстро зашагал к блиндажу.

Проводив его быстрым взглядом, Восковцев пошел в штаб, который находился в цокольном этаже полуразрушенного дома. «Надо будет попросить комполка, чтобы выяснил, как приняли рапорт о восстановлении ему звания», – решил он, осторожно спускаясь по разбитым ступенькам ко входу в штаб.

Заметив майора, часовой вытянулся в струнку, машинально поддёрнув за ремень автомат за плечом. Кивнув ему, комбат продолжил спуск, на ходу стряхивая пыль с уже снятой шинели. Едва он ступил за порог, как его заместитель капитан Ловчев, кадровый военный, награжденный орденом Красной Звезды за бои под Сталинградом, обрадовано вскинул руку к козырьку и произнес:

– Леонид Маркович, наконец-то, а то штабисты полка уже плешь проели, где командир и почему нет доклада.

– Я с комполка и до, и после боя разговаривал. Получим сводку от Смирнова о потерях, в том числе с немецкой стороны, и доложимся, – сказал, как отрезал, комбат и, положив шинель и автомат на порезанный осколками в нескольких местах кожаный диван из какой-то разбитой квартиры, сел на табуретку у печки-буржуйки, на которой парил чайник.

Дождавшись его завершающей фразы, Ловчев пояснил:

– Смирнов по людям и технике уже доложил, по танкам и трупам фашистов позже сообщит.

– Пусть и представления на награды пришлет. И ещё. Подскажи ему, чтобы своих якутов отправил глянуть на результаты залпов «Катюш». У нас об этом наверняка спросят.

И увидев на лице своего сухопарого, но физически крепкого зама некоторое недоумение, добавил:

– Да, именно якутов – двух бывших охотников, которые сумели в течение короткого времени практически с нулевой погрешностью перепроверить добытые разведчиками Забарелы данные о местоположении немецких танков.

– A-а, охотники-промысловики? – понимающе уточнил Ловчев. – Да, они могут, ведь их же с детства учат незаметно подползать на расстояние выстрела даже к соболю и всаживать ему пулю в глаз, чтобы шкурку не испортить. У меня в роте тоже были бойцы с тех краев, но не якуты.

– Это их профессия, так что ставь задачу Смирнову.

– Понял, сейчас сделаю.

– Разведчиков нужно представить в первую очередь. Если бы не их сведения, у нас было бы много потерь.

– Хорошо, а может, тех двоих бойцов к ним перевести?

– Переговори с Забарелой, но руки ротному не выкручивай, Смирнову такие бойцы тоже нужны.

– Понял, не буду, – согласился Ловчев, а затем, обратив внимание на то, что комбат нет-нет, да посматривает на чайник в клубах пара, спросил: – Может, пока есть время, перекусишь? Старшина раздобыл в полку хорошую тушенку и ягодный чай.

– Почему бы и нет, а то с вечера во рту ни крошки не было, – улыбнулся Восковцев и пересел за свой стол у стены.

Вскоре, поев и попросив капитана разбудить его через полчаса, прилег на диван, прикрывшись шинелью. Но поспать даже эти полчаса ему не довелось – неожиданно диван под ним заходил ходуном от толчков рвущихся мощных бомб и артиллерийских снарядов.

Набросив на плечи шинель, он схватил автомат и через расщелину, образовавшуюся в потолке во время первых бомбёжек города, быстро поднялся по сбитым старшиной из досок ступенькам в наблюдательный пункт на первом этаже. И через установленный в проломе кирпичной стены стереоскоп стал изучать передовую: «юнкерсы» вновь с ревом пикировали на позиции подразделений батальона Восковцева и его соседей по обороне.

– Видно, мы сегодня сильно подпортили настроение фашистским генералам-ублюдкам, раз они решили вновь перепахать этот кусок волжской земли, – зло произнес Восковцев.

– Вот так же били и утром, – обронил поднявшийся за ним сюда Ловчев.

– Свяжись-ка со Смирновым, ему больше всего достается, и узнай, как они выживают, – попросил его Восковцев.

– Есть, – сказал тот и спустился к связи.

А канонада не утихала. Взрывы бомб и снарядов стали охватывать и другие участки обороны, как в ширину, так и в глубину. В один из моментов несколько бомб одна за другой взорвались неподалёку от штаба, отчего задрожали стены дома и комнату заволокло облаком пыли. Поняв, что новых опасных повреждений дом не получил, комбат продолжил наблюдение…

Тем временем вернулся Ловчев и в быстром темпе доложил:

– Смирнов наблюдает обстановку, признаков новой атаки нет, прямых попаданий в траншеи и окопы не было.

– Очень хорошо.

В этот момент снизу из расщелины донесся громкий голос связиста:

– Товарищ майор, Первый на проводе.

Оставив Ловчева продолжать наблюдение, Восковцев спустился к аппарату связи.

– Третий на проводе, – доложился он.

– Все не угомонятся фрицы? – как бы пошутил комполка.

– Мстят, но признаков новой атаки не наблюдаем.

– Не удалось добыть сведения, чего там натворили наши красавицы из-за реки? – весело спросил комполка.

– Стемнеет, выясним.

– Доложи сразу, интересуются.

– Будет исполнено.

– А бронебойщики молодцы, сожгли две железки, которые чуть не начали утюжить твоего соседа. Молодцы, наградим, представляй.

– Есть, представлю всех отличившихся.

– Как с потерями, безвозвратных много?

– Да, в каждой роте, нужно пополнение, а то…

– Держись, ночью будет, – прервал его комполка.

– Понял, – обрадовался этой новости комбат и тут же продолжил: – Считаю нужным ударить из крупного калибра по утренним координатам, уверен, уцелевшие железки откатили туда же, моим их не достать.

– Логично, жди.

– Есть.

– Да, хочу обрадовать тебя, рапорт по Забареле поддержали.

– Благодарю, товарищ Первый, – не смог скрыть своей радости Восковцев, – если бы не он…

– Знаю, знаю, мне доложили о делах его группы, – вновь не дал ему договорить комполка и после короткой паузы продолжил: – Теперь давай о тебе.

– Обо мне? – удивился Восковцев.

– О тебе, о тебе, в общем, с комдивом решили тебя моим замом назначить, приказ на выходе. Решай срочно, кому батальон…

В этот момент связь неожиданно прервалась, и Восковцев, отведя трубку от уха, вопросительно глянул на связиста.

– Прервалась? – машинально спросил тот.

– Да, мать ее… и надо же в самый непоходящий момент, – сердито подтвердил комбат, продолжая пронизывать глазами связиста, будто это произошло по его вине. – Восстанавливай срочно, ты же понимаешь, что без неё нельзя!

Об этом связист и без окрика комбата прекрасно знал и потому схватил трубку и, прижав ее к уху, настойчиво постучал по рычажку аппарата, а затем, произнеся:

– Да, обрыв, – закинул увесистую катушку с проводом за плечо и, схватив свой автомат, лежащий рядом, зашагал к выходу.

Восковцев проводил его сочувственным взглядом, поскольку понимал, что тому предстоит искать место обрыва провода среди насквозь прошиваемых осколками бомб и снарядов развалин, и стал подниматься на наблюдательный пункт. При этом, как бы ища оправдание своему приказу связисту идти на возможную смерть, он рассуждал, что каждого воина по смертельно опасным дорогам войны ведёт некая своя стезя. Как этого связиста, обеспечивающего связью батальон, рискуя жизнью при устранении обрывов, как Забарелу, перед которым стоит задача добывать сведения о противнике на занятой тем территории, как пехотинца, вступающего в яростную рукопашную схватку с врагом, как моряка, лётчика, командира и рядового… Но у всех у них одна задача – победить и изгнать фашистов с советской земли…

Но брошенные ему навстречу слова Ловчева: «Крушат всё кругом» прервали его рассуждения, и он, подойдя к развернувшемуся к нему капитану, произнес:

– Сейчас наши ударят по отступившим танкам и штурмовикам.

– Было бы хорошо, а то могут опомниться и вновь пойти.

И действительно, не успел затихнуть грохот взрывов, как в дальних развалинах начали рваться наши снаряды, и это продолжалось с полчаса.

Затем разом наступила тишина, которая сохранялась непривычно долго. Лишь монотонно гудело в ушах, что мешало людям подумать о чем-нибудь мирском, кроме как о войне. За это время комбат и Ловчев за чаем с сухарями обсудили, к каким наградам представить того или иного бойца. Скоро, к их радости, вернулся и связист, который деловито доложил, что обрыв им устранён и теперь он может соединить комбата с Первым. Но Восковцев, несмотря на то что ему хотелось вернуться к разговору с комполка, лишь похвалил бойца за восстановление связи и поручил сообщить в полк о ликвидации обрыва. Он был уверен, что об этом будет доложено комполка, который захочет продолжить прерванный разговор и объяснит, как ему дальше поступить.

Восковцев, конечно, был готов к возможному продвижению по службе, так как от начальника штаба полка, однокашника по военному училищу, знал, что комдив не раз высказывался о нем как о перспективном командире. Тем не менее это назначение в полк было для него неожиданным, что Восковцева несколько взволновало. Правда, не в такой степени, как это было после присвоения первого офицерского звания или сообщения о начале войны и первого боя с фашистами. Потом было много этих боёв, и сколько отмерено дорог войны. И вот теперь он здесь, в Сталинграде, а за спиной Волга…

Но вновь резко ожили вражеские пушки, завыли пикирующие «юнкерсы». В этот раз снаряды и бомбы рвались на всём пространстве дислокации батальона и у его соседей по фронту.

– Никак не угомонятся сволочи, но ничего, мы еще поквитаемся… – произнес Восковцев.

И в этот момент один из снарядов угодил в комнату над штабом, разворотив всё вокруг! При этом комбат был тяжело ранен, а Ловчев и связист убиты.

Увидев этот взрыв, сюда прибежали разведчики. Они извлекли Восковцева из-под обломков, истекающего кровью и без сознания. Тут же перевязали ему раны, уложили на шинель и, на ходу подменяя друг друга, отнесли в медсанбат, который располагался в тылу, в одной из штолен на берегу реки.

Военврач бегло осмотрел Восковцева и приказал медсестре: – Майора срочно на стол, – а разведчикам рекомендовал возвращаться на боевые позиции. Однако Забарела принял решение остаться в штольне до окончания операции.

– Только не смолить, тут и так нечем дышать, вентиляция никудышная, – согласился с его решением военврач, уже переходя к осмотру другого раненого, только что доставленного к палатке санитарами.

– Есть не смолить, – сказал Забарела, окинув строгим взглядом разведчиков, давая тем самым понять, что это приказ.

После этого они отошли от палатки к лежащим метрах в двадцати от неё деревянным чуркам и присели на них. Здесь же неподалеку постукивал небольшой бензиновый движок, дающий тусклый, но такой необходимый свет в штольню. Вдоль стен тянулись белые провода, на которых то и дело мигали лампочки.

А из палатки доносились то отчаянные стоны, то душераздирающие крики или отборный мат, скорее всего, оперируемых по живому: обезболивающих катастрофически не хватало, из-за чего раненым давали глотнуть полстакана спирта, а затем пристраивали между зубов какую-нибудь деревяшку, чтобы те не крошились при скрежете от боли, и – под скальпель…

– Не дай бог вот так, лучше уж… – не договорил, кивнув в сторону палатки, крепыш-старшина Сеньков.

– Согласен, лучше сразу, – как-то обречённо согласился с ним сержант Игнатов.

– А ну прекратить глупости пороть! – потребовал Забарела. – Чего расхныкались: «лучше сразу, лучше сразу»?

– Правильно, товарищ командир, смерть звать нельзя, она сама придёт, когда наступит чей-то час, – заметил сержант Алхазур, отчего-то решивший в такой момент постругать кинжалом подобранную среди чурок узловатую деревяшку.

– Никак иначе, за жизнь надо бороться, как эти, что орут и матерятся, – утвердительно выпалил Забарела и сильно сжал ствол автомата, словно хотел раздавить его своей мощной рукой.

– Они сильные ребята, но им надо помочь, – неожиданно предложил Алхазур, посмотрев в сторону палатки.

– Каким образом? Они – там, а мы – здесь, и вообще, ты о чем? – удивился рядовой Степанков. О нём знали, что до войны он занимался борьбой самбо.

– Надо попросить Бога дать им сил, – оживился Алхазур, неторопливо вернул кинжал в ножны на поясе и положил деревяшку рядом с собой на землю.

– То есть взять и попросить? – пошутил Степанков.

– Молиться и просить, – уточнил Алхазур и, подняв руки к лицу, начал произносить слова молитвы.

– Ты что делаешь, комсомолец? – уставился на него острым взглядом Степанков.

– Оставь, не видишь что ли, молится! – упрекнул его Игнатов, до войны работавший в кузне молотобойцем, и после короткой паузы, глядя на Алхазура, продолжил: – Честно говоря, мне и самому порой хочется молиться, когда «юнкерсы» начинают пикировать на нас…

– Странные, однако, у нас комсомольцы пошли, – не сдавался Степанков.

– Степанков, а ты устав читал? – добродушно улыбнулся Алхазур, закончив молитву. – В нём не написано, что молитву читать нельзя. Понимаешь, она, как и клятва, дает силы и укрепляет дух. Вон у нас в роте был старшина Никодим, крест носил, молитвы произносил, просил у Бога помочь победить врага. Чего тут плохого, мы его очень уважали. И знаешь, он смерти не боялся…

– Вот услышит твою лекцию наш полковой комиссар, он и без молитвы так укрепит твой дух, что на танк с автоматом попрёшь, – усмехнулся Степанков, вопросительно поглядывая на товарищей, которые отчего-то никак не отреагировали на его то ли юмор, то ли предупреждение.

В этот момент из палатки стремительно вышла и направилась к ним медсестра, которой военврач приказал готовить Восковцева к операции. Разведчики, словно по команде, пошли ей навстречу.

– Хорошо, что не ушли, нужна кровь, – произнесла она. И тут же добавила: – Первой группы, у нас такая кончилась. Есть в госпитале, надо оттуда принести, если успеете.

– Что значит, если успеете? – взволнованно спросил Забарела.

– Чего непонятно-то? Умрёт – крови много потерял, у него рука на лоскутках кожи держится, и бок – сплошная рана! – резко выпалила она.

– Ну так мы сейчас, только скажите, где это, – проявил готовность устремиться в госпиталь Забарела, а потом, как бы опомнившись, спросил: – А нам дадут?

– Дадут, скажите, от Пилипенко, – успокоила его медсестра и начала было объяснять, где находится госпиталь.

Уже не раз безуспешно пытавшийся встрять в эмоциональный диалог командира и медсестры Алхазур почти крикнул, протягивая медсестре свою затертую в нагрудном кармане до неузнаваемости красноармейскую книжку:

– Дайте хоть слово сказать, у меня, кажется, такая, посмотри сюда!

– Да, да, это то, что надо, идите за мной, надо успеть, – сказала она, глянув в книжку, и зашагала к палатке.

Алхазур, передав автомат Забареле, быстро последовал за ней.

– Вот те на, – развел руки Степанков, глядя на своих взволнованных товарищей, – надо же, молитва и впрямь помогла.

– Хватит кривляться, Степанков, – потребовал Забарела, – дай бог, чтобы его кровь помогла комбату.

– Ну и где твой комиссар? – рассмеялся Игнатов. – Кажись, на этот раз ты промахнулся, братец.

– Ребята, прекратите уже, а то и без вашей гоготни голова кругом идёт, – рассердился Забарела.

– Да я что, командир, я же для пользы дела, – в извинительном тоне сказал Степанков, – конечно, дай бог, я же просто пытаюсь хоть как-то отвлечь вас от грустных мыслей, а то, смотрю, скисли, как застоявшиеся щи.

– Хорошо, хорошо, – примирительно пробурчал Забарела и присел на прежнее место. Видно было, что он сильно переживает за Восковцева.

Его примеру последовали и другие разведчики, а наверху беспрерывно грохотало и рвалось…

После некоторых раздумий Забарела торжествующе оглядел своих бойцов и произнес:

– Выходит, не случайно я тогда убедил комбата зачислить к нам этого парня!

– Он и сам просился, – заметил старшина, – все демонстрировал умение бороться и метать нож в цель.

– Я не говорил, что он плохой боец, – начал оправдываться Степанков.

– Ну вот, пошло-поехало, то так, то сяк, – неожиданно огрызнулся Игнатов. – Вообще-то, не мешало бы курнуть, а то от здешнего настоенного на боли воздуха в зобу дыханье сперло.

– Ну ты, басенник, забыл, что ли, слова военврача? – усмехнулся Забарела. – Если невмоготу, выйди из штольни и дыми.

– Пойдем, я составлю тебе компанию. От этих запахов бинтов и бензиновой гари трудно дышать, – поддержал Игнатова Сеньков, поднимаясь с чурки.

– Я тоже с вами, иначе от этих стонов и криков мозги сведёт, – присоединился к ним Степанков.

– Идите, только не долго, – согласился Забарела. Затем, подняв оставленную Алхазуром деревяшку, стал ее рассматривать, пытаясь определить, что тот задумал из нее выстругать. И неожиданно для себя разглядел в ней будущую фигурку воина… «Надо же, думал – вот чудак этот горец, на отдыхе постоянно что-то стругает и стругает, словно кинжал на остроту проверяет или руку для удара тренирует, а он, оказывается, фигурки вырезает. Надо будет отдать ему эту заготовку, пусть закончит работу», – порассуждал Забарела и, увидев возвращающихся разведчиков, засунул деревяшку в голенище сапога.

В этот момент из палатки показалась медсестра и усталой походкой направилась к ним. Бойцы вновь обступили ее.

– Ваш майор будет жить, мы успели сделать переливание и бок заштопали, но правую руку пришлось ампутировать выше локтя.

После этого сообщения она умолкла, а собравшийся было что-то сказать Степанков так и не решился это сделать.

Первым паузу прервал Забарела:

– Ничего, главное, будет жить, а насчет руки… майор и одной сможет бить фашистов! Я прав, ребята?

Разведчики дружно закивали, а Степанков ещё уточнил:

– Тем более, комбат левша.

– А он пришел в себя? – спросил Забарела.

– Да, но очень слаб. Правда, скоро поймет, что с ним произошло, и растеряется, будет очень страдать, так что приходите. Поддержка боевых товарищей ему очень понадобится, – сочувственно посоветовала медсестра, знающая не понаслышке, как страдают мужчины, еще вчера бывшие крепкими и здоровыми, осознав, что стали калеками…

– Обязательно придём, завтра же придём, – словно договорившись, хором произнесли разведчики. При этом каждый из них наверняка подумал, что война для комбата сегодня закончилась, хотя им трудно было представить, что это возможно, поскольку знали его характер настоящего воина.

– Я расскажу ему, как вы переживали за него, – улыбнулась медсестра и направилась в палатку.

– Обязательно скажите, обязательно! – снова в один голос произнесли разведчики и пошли к выходу из штольни.

– А как там сержант? – спросил старшина, обернувшись к медсестре.

– Восстанавливается, отпустим через пару часов.

– Ему, наверно, заместо высосанной из него крови налили красное вино, и он сейчас балдеет, – хохотнул Степанков.

– Дурак ты, братец, как погляжу, ведь знаешь же, что даже свои наркомовские сто он нам отдаёт, а ты «вино налили», – грубо упрекнул его старшина.

– Ну, наконец-то и ты по-настоящему ожил, – рассмеялся Степанков, – а то мог бы на ходу заснуть.

– Все, хватит балагурить, – скомандовал Забарела, рассматривая в бинокль развалины домов, через которые им надлежало пробираться к месту дислокации батальона.

Ближе к вечеру к ним, уже успевшим похоронить Ловчева и связиста, присоединился и Алхазур. Присев рядом со своими товарищами, гревшимися у замаскированного от фашистских наблюдателей огня в расположении взвода истребителей танков, не торопясь рассказал, что заходил к комбату.

– Что врачи сказали? – спросил Забарела, вернувший ему автомат и деревянную заготовку.

– Сказали, что как только затянутся раны – переправят в Ахтубу.

– Правильно, есть эвакогоспиталь в Верхней Ахтубе, это вниз по Волге, отсюда недалеко, – показал свою осведомленность Сеньков. – Туда моего земляка из взвода танкобоев на днях переправили.

– Главное, чтобы фашисты туда не дотянулись, – обеспокоился Степанков.

– Я слышал, как сосед комбата по палате, подполковник-танкист, сказал, что немец выдыхается, – заметил Алхазур, – так что ему эту Ахтубу уже не достать.

– Конечно, выдыхается, – согласился Игнатов, глубже натянув ушанку на голову, – у него скоро и бомб не останется, а танки пожжём, как только носы из развалин покажут.

– Не холодно в палате? – спросил Сеньков. – Мороз-то крепчает.

– Да нет, там даже в хирургических палатках не холодно.

– Тебя узнал? – с надеждой в голосе спросил Забарела.

– Да, но он очень слаб.

– Ничего, твоя южная кровь быстро поставит его на ноги, – как-то неуверенно пошутил Степанков.

– Дай бог, я буду очень рад этому, – ответил Алхазур. – Если командир разрешит, каждый день буду его навещать, теперь он мой брат. Я хочу помочь ему пережить эту беду, ведь комбату надо привыкнуть к тому, что всю оставшуюся жизнь будет однорукий, а для мужчины это тяжелая доля.

– Будем по очереди навещать, ты же знаешь, он мой ДРУг!

– Знаю, пусть будет по-твоему.

И действительно, все последующие дни в промежутках между боями то Алхазур, то Забарела навещали Восковцева. Он с большой радостью встречал каждого из них. С горечью в голосе рассказывал, что одной рукой учится делать то, что раньше делал двумя. Особенно радовался приходу Алхазура. Делился с ним историями из своей жизни и очень внимательно слушал его рассказы о Чечне, отце, погибшем еще в финскую войну, матери, о нравах и обычаях соплеменников. Они даже строили планы, как после войны поедут в чеченское село Шали, откуда был родом Алхазур. А однажды Алхазур вручил Восковцеву фигурку воина, сказав: «Пусть напоминает обо мне, когда переведут в другой госпиталь…»

Больше им увидеться не довелось: через месяц с небольшим Алхазур погиб, прикрывая отход разведгруппы, когда немцы пытались отбить захваченного языка. В том же бою погиб и Степанков, а Игнатов умер через день: получил множественные осколочные ранения от разорвавшейся рядом мины. Их и многих других бойцов, погибших в эти дни, похоронили в братской могиле. Забарелу и Сенькова перевели в полковую разведку с повышением.

В середине февраля 1943 года подлечившийся Восковцев, которому предстояло в ближайшие дни отбыть в один из московских эвакогоспиталей, прибыл в расположение своего бывшего батальона. Он хотел попрощаться с товарищами по оружию, что для него было очень важно как их бывшему командиру, делившему с ними в полной мере с сентября 1942 года все тяготы и лишения, выпавшие на долю защитников Сталинграда.

Новый комбат оказал ему радушный приём и заодно сообщил, что накануне ранения Восковцев был назначен замком-полка с присвоением звания подполковник, а также награжден орденом Красной Звезды.

Узнав о прибытии в батальон своего друга, туда примчался Забарела и забрал его в полк, где встречался с однокашником, комполка, а затем он был представлен комдиву, который вручил ему орден и медаль «За оборону Сталинграда», а также введенные в Красной Армии в январе 1943 года погоны подполковника. Высказал сожаление, что не удалось стать свидетелем его побед в ранге замкомполка…

Когда они возвращались в штаб полка, Восковцев, неожиданно придержав за рукав полушубка уже восстановленного в звании «капитан» Забарелу, спросил:

– Сергей, почему ты всё время говоришь, говоришь и не даешь мне слова сказать, наконец, спросить, как погиб Алхазур и другие наши ребята?

– Я просто пытался оттянуть время, ведь я же знал, насколько тяжело ты воспримешь гибель товарищей, – ответил Сергей, остановившись и глубоко вздохнув.

– Благодарю тебя за заботу, но прошу, отвези меня на могилу, хочу попрощаться с ними. Не могу я не постоять у изголовья Алхазура. Ты же знаешь, что он душой и сердцем принял меня как родного, вселял в меня надежду, что семья отыщется обязательно и примет меня любого – с рукой или без руки… Что я скажу его матери? – торопясь, будто боялся, что кто-то прервет его, произнес Восковцев. – К тому же я хочу узнать больше, как он погиб…

Сергей слушал своего друга, затаив дыхание, так как понял, что он прибыл сюда лишь для того, чтобы посетить могилу побратима. Иначе никакие награды и звания не заставили бы его преодолеть тот страшный путь разрушений и смертей, которые сотворили на этой русской земле фашисты. Конечно, если бы он не был списан с боевого расчёта, он проделал бы этот путь, внимательно вглядываясь в силуэты каждого разрушенного дома, ведь там некогда пульсировала жизнь, чтобы и далее набираться злобой и жаждой мстить врагу.

– Лёня, ты только не волнуйся, прямо сейчас и отправимся туда, – промолвил Забарела, слегка обняв друга за плечо.

После этого они поехали к запорошённой снегом братской могиле, каковых на безымянных высотах и вдоль дорог войны уже было не счесть… Восковцев опустился на колено перед холмиком и погладил рукой фанерную дощечку с надписью «Здесь лежат герои – защитники Сталинграда». Делясь с Забарелой их с Алхазуром планами побывать после войны в Чечне, он даже не пытался прятать свои слезы от друга и боевого товарища, с которым прошел от Смоленской земли до самой Волги. И очень сожалел, что не сможет участвовать в уничтожении фашистской заразы во вражеском логове. А в этом он ничуть не сомневался.

– Леонид, ты и так много сделал для победы над врагом, вспомни только бои под Котельниково, – произнес Забарела.

– Сколько их и до этого у нас с тобой было!

– Было, но эти так отпечатались в памяти, что часто во снах приходят ко мне страшные картины, когда, брошенные против сотен танков, гибнут наши товарищи…

– Да, этого не забыть. Практически голая степь, кавалерия и танки… – как-то отрешенно промолвил Восковцев, вспомнив, как в июле 1942 года он и Забарела приказом комдива с разведгруппой были приданы в помощь штабу Чечено-Ингушского кавалерийского полка майора Висаитова, которому была поставлена задача активными боевыми действиями прикрывать отход советских войск на новые рубежи. Полк в неравных боях с частями 78-го танкового корпуса противника, поддерживаемого его штурмовой авиацией, сумел на несколько дней задержать продвижение фашистов, но при этом понес большие потери в личном составе, лошадях, и ему пришлось отступить. В сентябре Восковцева с уцелевшими бойцами разведгруппы перебросили на участок фронта непосредственно под Сталинградом и назначили командиром стрелкового батальона.

– Согласись, мы всё, что могли, сделали.

– Ты сам об этом знаешь. Но мы выжили, а тысячи других остались лежать в степи. Я верю, что они погибли не зря.

– Я тоже в это верю, – согласился Забарела, – они отдали свои жизни, чтобы защитить нашу родину.

Побыв еще некоторое время у могилы, друзья вернулись в полк, где Забарела передал Восковцеву письма Алхазуру его матери, несколько вырезанных из дерева фигурок советских солдат, кинжал, а также его орденскую книжку с медалью «За отвагу».

Посмотрев на фигурки воинов, Восковцев заметил:

– И у меня есть такая – подарок Алхазура, мой оберег.

Кивнув, Забарела закончил фразу:

– Алхазур, Степанков и Игнатов представлены к орденам, посмертно…

Подержав некоторое время кинжал в руках, Восковцев вернул его Забареле со словами:

– Возьми на память о нашем боевом товарище. Тебе пригодится.

Взяв с благодарностью кинжал, Забарела продолжил:

– Алхазур погиб, спасая раненого Степанкова. Той ночью мы захватили аж полковника-танкиста и волокли его к своим, а он каким-то образом вытолкал кляп изо рта и давай кричать. Все это происходило прямо под носом у немцев. Они жутко всполошились, и давай осыпать квадрат минами, и вдогонку за нами устремились большой группой, безостановочно стреляя на ходу. Меня задело по касательной, Степанкова ранило в спину, и он уткнулся лицом в снег, но сознание не потерял. Алхазур сразу склонился над ним, заткнул ему рану бинтом, а нам рукой махнул: мол, тащите языка, мы прикроем вас. Когда я попытался возразить, он что-то прокричал по-своему, и это было настолько решительно сказано… Одним словом, я таким его ни разу не видел и не слышал. Да и спорить было некогда.

– И правильно сделал, – подчеркнул Восковцев, – думаю, в этот момент он принял решение или спасти Степанкова, или погибнуть вместе с ним. Этому его учили с детства…

– Это как у нас: сам погибай, а товарища выручай!

Восковцев лишь кивнул в знак согласия.

– Они дали настоящий бой преследователям. Когда мы вернулись туда с пехотой, то насчитали более десятка трупов немцев.

– Ребята были мертвы?

– Степанков умер там же, а Алхазур – по дороге в медсанчасть. Я его сопровождал.

– Сказал что-нибудь?

– Нет, только всё время о чём-то шептал, несмотря на то что горлом шла кровь. Татарин, что пехотой командовал, прислушался и пояснил, мол, отходную молитву произносит.

– Наверно, так и было, разве не видел под Котельниково, как его земляки над погибшими молитвы читали?

– Помню, как руки ко рту подносили и какие-то слова произносили.

– Я спросил у Алхазура об этом, когда он приходил в медсанбат. Оказывается, они с детства изучают молитвы.

– Он и в тот день, когда тебя ранило, читал молитву.

– Знаю, он сказал, что читал молитву-просьбу, чтобы Бог сохранил мне жизнь.

– Помогла, однако! – улыбнулся Забарела.

– Помогла… Особенно кровь, – горько улыбнулся Восковцев, – но сам не уберегся, обагрил кровью волжскую землю.

– Как, впрочем, и ты! Надо же, у молодца из Смоленска и джигита из Чечни оказалась одна группа крови! – удивленно заметил Забарела.

– Все мы едины, только понять эту истину – не каждому дано, – задумчиво произнес Восковцев и тут же уточнил: – Я имею в виду советских людей.

– Лёня, это ты очень хорошо подметил! Вместе мы вон какая силища, подумать только, какую зуботычину немцу отрядили здесь, на Волге, – горячась, согласился Забарела.

– Так что, мой друг, неудивительно, что мне подошла кровь Алхазура. А знаешь, он, как ребенок, радовался, видя, что я на поправку пошел, что одной рукой научился управляться. При этом не раз говорил, что теперь у его матери два сына. Когда же прощались перед моей отправкой в Ахтубу, настойчиво просил запомнить адрес матери, мол, ты выжил вопреки смерти, но твоя война уже закончилась, а ему ещё надо воевать, и не ясно, что там впереди его ждет. Словно чувствовал свою погибель… Я обязательно поеду на родину Алхазура, низко поклонюсь его матери, расскажу, каким доблестным воином, надежным другом он был, и передам ей эти вещи, что ты сохранил.

Поговорив ещё некоторое время, они выпили по стопочке спирта за упокой душ всех погибших товарищей.

– Куда тебе писать? – неожиданно спросил Забарела.

– Пока знаю только, что документы готовят в Москву, в госпиталь Бурденко.

– В Москву?

– Я так же отреагировал, но начальник госпиталя пояснил, что защитники Сталинграда в большом почете у московских профессоров медицины. Так что жди мой треугольник оттуда.

Поговорив ещё некоторое время, они распрощались.